- Мой посетитель продолжает меж тем открытым текстом: "Ваш оценщик может написать, что у меня луга заливные?". Я киваю, дескать, может. "А он может написать, что у меня запруды и в них рыба разводится, карп зеркальный, осётр?". Я опять киваю, может! Хоть сады Семирамиды на вашей Херсонщине напишем. Персонаж, приободренный моими ответами, спрашивает: "Кому следует ДАВАТЬ?" И вот тут я начинаю загибать пальцы: дать надо оценщику нашему, чтобы оценил подороже; дать надо делопроизводителю, который будет вести вашу сделку; дать надо юрисконсульту, то есть мне. Дать надо архивариусу из вашего межевого комитета, который будет готовить кадастровую выписку для нас… - тут мать и сын Раухвельды уже начали смеяться, а Шумилов невозмутимо продолжал: - Ну и конечно, нашему распорядительному директору, поскольку без его подписи выплата не пройдет. Мой гоголевский персонаж задумался, видимо, что-то его в моих словах смутило. Спрашивает у меня, могу ли я все это организовать? Конечно, отвечаю, могу, вопрос в том, сможет ли он все это оплатить.
- Это жестоко, Алексей Иванович, - со смехом проговорила госпожа Раухвельд. - Так издеваться над безобидным провинциалом.
- Вы знаете, я ведь сам провинциал, по большому счету. И я над ним не издевался, я спасал этого бедного глупого Аполлона Эвхаристовича от пройдохи, который непременно обобрал бы его на моём месте. Он, почесав во лбе, уточняет: "А сколько надо дать-то?" Я спокойно отвечаю: "Да в пятнадцать уложиться можно".
- А в пятнадцать чего, он не уточнил? - со смехом спросил Александр.
- Именно таков был его следующий вопрос: "А в пятнадцать чего именно, неужели тысяч?" Затем задает главный вопрос: "А насколько увеличится сумма полученного на руки кредита в результате всей этой махинации?" Причем так и сказал "махинации"! Я, не моргнув глазом, отвечаю: ну, тысяч на пять, может, чуть менее, но на три тысячи точно.
- Он сказал, что вы мошенник, - предположил Александр.
- Примерно, да. Он сказал, что я каналья, мироед и хочу пустить по миру его и его детей. Я же объяснил посетителю, что мошенничество - это суть коммерческий обман и понятие это к моим словам неприменимо в принципе. И пояснил, что с его стороны было большой ошибкой ходить по этажам самого богатого в России Дворянского общества поземельного кредита и расспрашивать у всякого встречного, кому тут дают взятки. Посоветовал поехать домой и никогда более не пытаться обмануть казну.
- Да-а, интересные люди к вам приходят, - заметил с улыбкой Александр. - А у меня все больше колото-резаные раны, странгуляционные следы, такое, о чём в приличном обществе и рассказать неловко…
Это были приятные для обоих вечера: обстановка напоминала Алексею Ивановичу его семью, которая была далеко и которой ему в иные минуты очень недоставало. Разговор порой касался самых разнообразных предметов - новостей уголовной хроники, литературы, политической жизни, ещё недавно сотрясаемой студенческими волнениями и народовольческими терактами, а также новостей, касавшихся круга общих знакомых. Но сегодня отложенная накануне партия в шахматы так и не была закончена: в девятом часу вечера она внезапно оказалась прервана приходом молодого человека, почти мальчика, поднявшегося в квартиру Раухвельд в сопровождении дворника.
Молодой человек под пристальными взглядами эскортировавшего его дворника и госпожи Раухвельд назвался посыльным от лица присяжного поверенного Николая Платоновича Карабчевского и попросил две минуты для разговора наедине. Очутившись в кабинете Шумилова, он заговорщически протянул ему запечатанный конверт, попросил прочесть и немедленно дать ответ. В конверте содержалась короткая записка, приглашавшая Шумилова завтра прибыть по указанному адресу в любое удобное для него время для обсуждения вопроса "исключительной важности".
За годы, миновавшие после окончания "дела Жюжеван", Алексей Иванович сделался довольно известным в определенных кругах "специалистом по разрешению приватных дел". Случилось это как-то само собой, Шумилов даже не прикладывал к поддержанию подобной репутации особых усилий. Его начали приглашать для проведения расследования в интересах защиты в спорных уголовных делах, в тех случаях, когда требовалось собрать доказательства невиновности несправедливо обвиненного человека. Нередко бывало так, что полиция не умела или не хотела прикладывать усилия в этом направлении, и тогда адвокат сам брался за расследование. Подобные несвойственные им функции могли хорошо выполнить далеко не все присяжные поверенные, даже признанные светилами столичной адвокатуры. Поэтому как-то сама собой установилась традиция - при изучении особенно запутанных дел приглашать Шумилова, который оказывался то ли в роли юридического консультанта, то ли частного сыщика, то ли переговорщика с противной стороной. Алексею Ивановичу не раз удавалось не только доказать alibi обвиняемого, казалось бы, безнадежно запутанного в деле, но и назвать настоящего преступника. Это снискало ему репутацию отличного сыщика и человека, всегда имеющего непредвзятый взгляд на вещи.
Шумилов спрятал письмо во внутренний карман пиджака и ответил на немой вопрос, читавшийся во взгляде посыльного:
- Передайте Николаю Платоновичу, что я буду по указанному адресу завтра в половине одиннадцатого утра.
Проводив визитера, Шумилов вернулся в гостиную к Раухвельдам.
- Вы меня извините, Алексей Иванович, - начал издалека Александр, - но я сделался невольным свидетелем вашего разговора. Неужели это тот самый Карабчевский?
- Эко вы, Александр, рака за камень заводите, - усмехнулся Шумилов. - Можно было без извинений поинтересоваться. Вы не ошиблись, это тот самый присяжный поверенный.
- Можно вопрос, Алексей Иванович? - поинтересовался Александр.
- Разумеется. После ужина можно даже два вопроса, - кивнул Шумилов. - Вы, наверное, хотите узнать мое мнение о Карабчевском?
- Как вы угадали? - изумился молодой человек.
- Это совсем несложно. Услышав из моих уст какую-нибудь новую фамилию, вы непременно спрашиваете мое мнение об этом человеке. Так что ошибиться в своей догадке я просто не мог.
- В самом деле? Никогда не замечал… - Александр на секунду задумался. - Я хотел спросить, считаете ли вы Карабчевского нравственным человеком?
- Ну… - Шумилов качнул головой, озадаченный постановкой вопроса. - Я не Господь Бог, и у меня нет весов, чтобы взвешивать нравственность.
- Разве вы не знаете, что Карабчевского после университета не взяли в министерство юстиции по причине неблагонадежности?
- Знаю.
- Он истово защищал народовольцев на процессе.
- Вообще-то это был его долг, как помощника присяжного поверенного.
- Разве вы не знаете, что он женат на сестре народовольца, сосланного в каторгу?
- Знаю. Я даже знаю, что он одно время работал помощником присяжного поверенного Евгения Исааковича Утина, брата того самого Николая Утина, что был основателем Русской секции Интернационала.
- Да он социалист, народоволец, бомбист! - всплеснула руками госпожа Раухвельд.
- И при всем том Карабчевский берет колоссальные гонорары за свою защиту и сейчас считается чуть ли не самым дорогим адвокатом столицы, - продолжал между тем Александр. - По-моему, это безнравственно: провозглашать социалистические идеи и при этом быть плоть от плоти ненавистного ему строя, быть жировиком монархии и капитализма.
- Эко вы загнули, - улыбнулся Алексей Иванович. - Карабчевский не провозглашает социалистических идей, разве что в спальне и под одеялом, чтобы охранка не услышала. Что же касается жадности до денег, то это слабость, которой грешат многие.
- Но ведь то, что я говорю, по существу правильно! - не унимался Александр.
- Да, по существу правильно. Но как говорит мой духовник: лучше милостыню не подавай, да только людей не осуждай!
- Я не осуждаю, я выставляю нравственную оценку, - поправил Шумилова молодой оппонент.
- Вы делаете это со страстью, с пылом горячего молодого сердца. А надобно - с холодной головой, - возразил ему Шумилов. - Легко судить других, да только кто мы такие, чтобы судить? Карабчевский толковый, думающий юрист, понимающий толк в сыскной работе. Это, видимо, наследственное. Вы знаете, что его дед был полицеймейстером Крыма?
- Тем более! - воскликнул Александр. - Вы посмотрите, что получается: дед обласкан властью, выпестован ею, а внук, подобно жуку-короеду, эту власть ничтожит.
- Оттого, что Карабчевский защищал некоторых одиозных деятелей, он, как человек, хуже не становится. В конце концов, даже закоренелый преступник имеет право на компетентного защитника. Вы не возражаете?
- Против этого - нет.
- А Карабчевский как раз и есть тот самый защитник. Он нивелирует закон, делает его равно применимым как к преступнику, так и к преследователю. Хорошо, что он таков, каков есть. Было бы много хуже, если б он оказался другим: лояльным к власти и расшаркивающимся перед окружным прокурором. Не нужны России такие адвокаты, видит Бог, не нужны!
Без проволочек закончив свои дела в "Обществе", Шумилов уже в начале одиннадцатого шагал к Малой Садовой, где в своей конторе Карабчевский назначил ему встречу. Отыскав нужный адрес, Шумилов понял, что явился слишком рано. Не желая показаться человеком дурного тона, он с десяток минут простоял на углу Итальянской улицы, наслаждаясь благодатью теплого осеннего дня.
Наконец, ровно в половине одиннадцатого Алексей Шумилов переступил порог пятикомнатной квартиры в бельэтаже, которая служила конторой присяжного поверенного Карабчевского. Визитера встретил тот самый юноша, что давеча доставил Шумилову конверт. Не мешкая, молодой человек проводил его в кабинет адвоката.
Карабчевский, смуглокожий, с копной вьющихся черных волос, доставшихся в наследство от турецких предков, усадил гостя в объемистое кожаное кресло в углу кабинета, устроился в таком же кресле напротив, подчеркнув тем самым доверительность предстоящей беседы.
Шумилов и Карабчевский являлись людьми одного поколения, обоим было чуть за тридцать, они были одного воспитания, одного круга общения, каждый мог гордиться пройденным путем, хотя следовало признать, что у адвоката на этом пути денег и роз было все же поболее.
Они начали разговор как равные партнеры и единомышленники, только у Карабчевского голос был ласковее, а манеры вкрадчивее, видимо, в силу выработавшегося профессионального навыка.
- У нас, Алексей Иванович, много общих знакомых, от которых я слышал по вашему адресу массу самых лестных похвал, - начал адвокат.
- Ну что вы, Николай Платонович, - улыбнулся Шумилов.
- Алексей Иванович, не буду вас мучить, сразу к делу, - продолжал адвокат. - Вы слышали что-нибудь об убийстве Сарры Беккер?
Шумилов на секунду задумался, перебирая в памяти имена и события последнего времени.
- Да, читал кое-что в газетах. Там, кажется, и изнасилование было? Полиция обвинила работодателя девочки, я ничего не путаю? Фамилия у него еще такая странная - как отчество. Мирович, кажется…
- Мирович - это офицер, который в середине восемнадцатого столетия хотел Иоанна Антоновича из тюрьмы освободить, - поправил Карабчевский. - Наш же герой носит фамилию Миронович. Иван Иванович Миронович.
Карабчевский помолчал пару минут и продолжил:
- Так вот, открою тайну, о которой газеты пока не знают: он мой клиент. Я имел с ним чуть ли не пятичасовое свидание, много говорил и пришел к твёрдому убеждению, что Сарру Беккер он не убивал. Улики против него все косвенные. Хотя, признаюсь, одна к одной, так хорошо подогнаны, не знаешь, что и подумать. Газеты уже успели слепить такой образ ростовщика-кровопийцы, растлителя малолетних, да еще с полицейским прошлым, что для прокуратуры он стал идеальной мишенью обвинения. Полагаю, что Мироновича уже презирает весь Петербург. Официальная версия исходит из того, что он убил Сарру в пылу ярости за отказ девочки сделаться его любовницей. А другие версии, которые, возможно, изменили бы всю направленность следствия, остались вообще не отработанными. Вот я и хочу попросить вас подключиться к этому делу и помочь мне восполнить этот пробел.
Карабчевский замолчал, словно предлагая Шумилову высказаться.
- Я понял суть вашего предложения, - сказал Алексей Иванович. - Но в таких делах у меня есть принцип, от которого я не отступаю.
- У меня тоже, - улыбнулся Карабчевский. - В чем заключается ваш принцип?
- Я не помогаю преступникам. Если я приду к убеждению, что меня пригласили работать в интересах преступника, я откажусь от работы и сообщу
полиции все, что мне станет известно по делу.
- Наверное, это правильно, - кивнул адвокат. - Обещаю, что не буду предлагать вам сделаться пособником убийцы.
- Прекрасно, значит мы поняли друг друга правильно. Продолжайте, пожалуйста, - попросил Шумилов.
- Полиция вообще сработала весьма топорно. Представляете, они потеряли важнейшую улику - клок волос с головы убийцы, который погибшая девочка зажала в кулаке. Глупейшая оплошность, если не того хуже! Я говорю о прямом умысле.
Далее Николай Платонович принялся максимально подробно, если не сказать дотошно, излагать известные ему обстоятельства преступления. Он привел свидетельства соседей, дворников, выводы полиции, содержание протокола аутопсии и прочие детали.
- Дела, разумеется, мне читать никто не давал. Все что знаю - разрозненные фрагменты, собранные буквально по крупицам. Как относится ко мне полиция, полагаю, объяснять не надо, так что на сколько-нибудь продуктивный обмен мнениями рассчитывать не приходится. Мне очень помогает один человек, штатный полицейский, хорошо знающий Мироновича еще по тому времени, когда тот возглавлял вторую Литейную часть. В силу понятных причин я не могу открыть вам фамилию этого человека. Он сообщает некоторые детали, которыми располагает следствие, но, как вы понимаете, делает это с чужих слов. К самому следственному производству он доступа не имеет, поэтому кормится слухами. Возможно, что-то из того, что я вам сейчас сказал, в дальнейшем подвергнется уточнению либо вообще будет отвергнуто, так что не судите меня строго. Пока что хочу спросить, что вы об этом деле скажете?
- На первый взгляд, версия полиции выглядит сильной, логичной и стройной. Плохо дело Иван Иваныча. Но вы правы, Николай Платонович, полиция явно недоработала. Имело бы смысл отыскать женщину, которую сосед видел сидящей с Саррой на ступеньках лестницы в вечер убийства. Время было позднее, уже около двадцати трех часов. А смерть наступила минут через пятнадцать-тридцать? Ведь это же аксиома: ищи того, кто последним видел жертву, зачастую это и есть преступник.
- Ещё что-нибудь вам бросилось в глаза?
- Полицейское прошлое вашего подзащитного.
- Вот-вот, - закивал Карабчевский, - старая вражда, ненависть. Миронович мне сказал, что сажал многих, у него были громкие задержания. Еще признался, что бил задержанных преступников.
- Сильно бил?
- Сильно, ногами. Он уверен, что зуб на него с тех еще времен наточили многие.
- А Миронович ничего подозрительного не замечал в последние недели? Встречи, может, какие-то неожиданные происходили? Предметы обстановки не на своих местах оказывались?
- Нет, ничего такого не было. Миронович, насколько я составил о нем представление, человек основательный, осторожный, внимательный. Работа ростовщика, знаете ли, требует всех этих качеств. Опять же, опыт полицейской работы имеется. Если бы слежка за ним была кем-то установлена, он бы её почувствовал.
- Ну ладно, - Шумилов махнул рукой. - Думать можно о многом. От меня что вы хотите?
- Пока один мой порученец опрашивает кондукторов конки, я хотел бы попросить вас разыскать женщину, упомянутую дворником и одним из свидетелей. Или, по крайней мере, разобраться в вопросе, существовала ли вообще эта женщина. Сколько вам надо на расходы?
- Двадцать пять рублей в сутки. И разумеется, под честное слово.
- Ну разумеется, расписки я не потребую, - усмехнулся Карабчевский. Он встал с кресла, взял с письменного стола ежедневник, между страниц которого наподобие закладок оказались заложены банковские билеты различного достоинства. - Вот, пожалуйста. Поторопитесь, голубчик. В расходах не скаредничайте, мой клиент - человек состоятельный.
- Прекрасно, - Шумилов принял деньги. - Вы говорите, она на извозчике ехала от Знаменской площади?
- Да, один из дворников, не знаю, кто именно, вроде бы видел, как извозчик остановился напротив дома 57, из него вышла эта дама в шляпке и вуали, подозвала Сарру и о чем-то с ней минут пять говорила. Потом села обратно и уехала на том же извозчике.
На том и расстались.
Уже в дверях Алексей Иванович на секунду задержался и повернулся к Карабчевскому:
- Николай Платонович, я вам сказал, что в своей работе я руководствуюсь принципом, на что вы заметили, что у вас тоже есть принцип. Интересно,
какой?
- Я не люблю, когда на один забор навешивают всех дохлых кошек с майдана, - не задумываясь, ответил Карабчевский.
Шумилов в каком-то смысле был даже рад новому заданию. Ему уже давно хотелось встряхнуться, вновь почувствовать горячечный азарт идущей по следу гончей. С некоторых пор он начал ясно понимать, что больше всего на свете его влечет именно такая работа, а вовсе не то бумагомарание, наполняющее будни судебного следователя. По прокуратуре он не скучал.
8
Поиск незнакомки, разговаривавшей с Саррой Беккер на Невском проспекте за два часа до убийства, Шумилов решил не начинать без разговора с дворниками. Карабчевский мог что-то напутать, в конце концов, он ведь питался слухами.
По пути к дому № 57 Шумилов мысленно перебирал возможные варианты построения беседы с дворниками и, в конце концов, решил, что разумнее всего будет представиться журналистом. Появление очередного писаки не должно было особенно насторожить дворников, поскольку за последние дни они немало перевидали пишущей братии.
Пройдя во двор, Шумилов быстро сориентировался в обстановке: Карабчевский довольно точно описал расположение объектов, так или иначе связанных с делом Мироновича. Прямо через двор был подъезд, в котором находилась ссудная касса; налево находился ледник, возле которого Миронович обычно ставил свой шарабан; направо, соответственно, дворницкая. Сейчас возле нее рядком были выставлены метлы. Буквально в пяти шагах от двери в дворницкую разместился точильщик ножей, подле него стояла стайка ребятишек, зачарованно наблюдавшая за сыпавшими из-под камня искрами.
- Дядя Никифор, а как же вам искры руки не обжигают? - недоумевал кто-то из мальчишек.
Шумилов быстро прошагал мимо и толкнул дверь дворницкой.
- Здорово, братцы! - поприветствовал он с порога двух весьма мрачного вида мужчин, о чем-то перед тем раздраженно говоривших. При появлении постороннего они моментально осеклись. - Чегой-то вы невеселы, как я погляжу! Кто старший?
- Анисим Щеткин, - представился один, встав навытяжку, - старший дворник.
- "Пчелу" читаете, братцы? Эразма Иноземцева знаете?
В ответ повисло мрачное молчание. Шумилов, не подавая вида, будто заметил недружелюбие дворников, бодро прошагал мимо Щеткина и выглянул в слепое окошко. Цели никакой он не преследовал и ничего особенного увидеть не собирался: просто создавал образ уверенного в себе пшюта. Шумилов не раз убеждался в том, что перед нахалами такого сорта простые люди совершенно терялись и переставали критично оценивать ситуацию.