Пока клоуны смешили публику, бесшумные служители готовили последний номер первого отделения: специальными приспособлениями натягивали под куполом толстый трос. Зал погрузился в полную темноту, заиграла нежная музыка, прожектор высветил обвитое цветочной гирляндой огромное кольцо метрах в трех над ареной: в нем сидела, помахивая затянутыми в белое трико ножками, хорошенькая девица с зажженной пахитоской в правой руке. Кольцо поднималось все выше и выше, пока не достигло едва видимой проволоки. Не выпуская пахитоску, черноволосая артистка скользнула на проволоку и стала расхаживать и поворачиваться на ней, сперва в красных башмачках, потом на коньках, потом на ходулях, умудряясь сменять их на крохотной площадке, куда упирался один из концов проволоки. С восторгом и замираннем, вжавшись в кресла и обратив лица вверх, смотрели взрослые и дети на блестяще тренированную итальянку – она безупречно владела своим телом, поражала силой мышц и чувством равновесия. Царица купола работала без лонжи. Красная коротенькая юбочка колыхалась вокруг полных ножек, рука с зажженной пахитоской описывала немыслимые круги. В завершение номера девица отколола от красно-черного корсажа с глубоким декольте букет алых розочек и швырнула его в публику. Грянул шквал аплодисментов, и первое отделение закончилось.
В антракте Павел Миронович побродил по фойе, скушал мороженое и сфотографировался с обезьянкой на плече. Он считал, что в антракте в гримерной несравненной Шарлотты наверняка толпа поклонников, и ему лучше отправиться в святая святых – за кулисы, когда начнется второе отделение. Фойе постепенно пустело, после третьего звонка публика переместилась в зал. В последний раз Павел Миронович был на цирковом представлении в детстве. В старших классах гимназии и тем более в университетских кругах цирк считался зрелищем недостойным, низким, для публики простодушной и невзыскательной. Но сегодня юный юрист не был согласен с этим мнением: цирк – зрелище захватывающее в любом возрасте. Он не удержался и заглянул в зал, где на арену медленно выплывали четыре слона в плоских красных шапочках, вышитых золотом, посмотрел, как они одновременно вставали, подняв заднюю левую ногу, вздохнул и направился в гримерную к синьорине, чтобы побеседовать с ней наедине.
Гримерная Шарлотты Чимбалиони поразила кандидата Тернова. Он застыл на пороге и озирал райские кущи – пышные букеты живых цветов, в корзинах и вазах, загромождали все видимое пространство. Тернов с трудом различил между ними пуфики, зеркало со столиком, софу, стол.
– Кто там еще? – услышал он недовольный голос хозяйки.
Павел Миронович откашлялся и шагнул вперед.
Из-за голубой, с вышитыми шелком павлинами, ширмы выглянула кудрявая головка циркачки.
– Сюда нельзя, я переодеваюсь, извольте выйти, – сказала она приветливо.
Павел Миронович, углядев обнаженное плечико Шарлотты, взволновался и поспешил ответить:
– Синьорина Чимбалиони, прошу вас одеться и выйти. Я представитель Окружного суда. И у меня к вам есть несколько вопросов.
– Ой, как интересно, – кудрявая головка скрылась за ширмой, раздались какие-то шорохи и неопределенные звуки, затем невидимая циркачка весело продолжила: – Присядьте, я сейчас. Как вас зовут?
– Тернов, Павел Миронович, помощник судебного следователя, – представился юный юрист, оглядывая стены комнатки небожительницы. – Явился в целях проведения дознания.
Из-за ширмы выскочила невзрачная девица, а следом за ней появилась сама Шарлотта.
– Чужих не пускать, – приказала циркачка в спину убегающей ассистентке и улыбнулась.
Павел Миронович густо покраснел, ибо не смог отвести взгляда от стройных, обтянутых ажурными белыми чулками с блестками ножек девушки, выглядывающих из-под распахивающегося полупрозрачного пеньюара.
Лукавая итальянка, не двигаясь с места, наблюдала за смущенным визитером.
"Специально выбивает меня из колеи", – мелькнуло в парализованном мозгу кандидата.
– Мне нравится, когда мною любуются, – заявила Шарлотта, грациозно передвигаясь по комнатке, ловко лавируя между столиками, пуфиками, цветами и всякими чудесными вещами, без которых немыслим цирковой мир.
Тернов провожал взглядом фигурку в просвечивающем пеньюаре и внимательно слушал.
– Надеюсь, я вас не смущаю своим видом? Полагают, что женщины нашего круга подвержены разврату, и мужчины не считают нужным соблюдать приличия. Глупости все это. Никакого разврата. И тело человека, особенно женщины, совершенно и прекрасно – это известно с античных времен. Разве я виновата, что моя красота вызывает похоть? Мне стыдиться нечего. Пусть стыдятся мужчины. А вы, юный мой друг, если доживете до глубокой старости, на что я очень надеюсь, убедитесь сами – через сто лет никакого разврата не будет. Даже слова эти люди забудут. Станут брать старые книжки, станут их читать и спрашивать у своих бабушек и дедушек, а что такое блуд? А что такое срам? А что такое похоть? Люди будущего будут знать только одно слово – любовь…. Да вы присаживайтесь.
Синьорина Чимбалиони в продолжение всего монолога успела разыскать пепельницу, перенести ее на столик возле Тернова, затем уселась в кресло, закинула ногу на ногу и, так и не дождавшись от гостя огня, закурила длинную пахитоску.
– А вы превосходно говорите по-русски, – выдавил из себя Тернов: он наконец примостился на низенький пуфик и судорожно сцепил пальцы рук, положив их на колени.
– А я русская. – Шарлотта засмеялась. – На афишах мой сценический псевдоним. А то ведь наша публика как устроена? Нам, если рискует собой русская циркачка, – тьфу, неинтересно. А если на проволоке под куполом итальянка… О! Это так романтично, необычно! Это возбуждает!
Она презрительно скривила губки и вновь поднесла пахитосочку ко рту.
Вдохнув облачко белесоватого дыма, Тернов закашлялся, а когда поднял глаза на собеседницу, то увидел ее жесткий прямой оценивающий взор.
– Извольте изложить ваши вопросы, – сказала она сухо.
– Мы проводим дознание по делу о смерти господина Сайкина.
Синьорина смотрела немигающим взором на тоненькую шею, выглядывающую из-под туго накрахмаленного белоснежного воротника, и юный кандидат отметил, что она нисколько не удивилась известию о смерти любовника.
– Умер-таки старый греховодник. – Она удовлетворенно вздохнула и откинулась на спинку кресла. – А при чем здесь я? И зачем дознание?
– А вы не догадываетесь? – быстро парировал Тернов.
– Что? Укокошила какая-нибудь подружка? – циркачка нимало не смутилась. – Впрочем, мне все равно, туда ему и дорога.
Грубый жаргон в чувственных пунцовых губках неприятно поразил Тернова.
– Но ведь и вы… э… тоже… – замямлил он.
– Что вы хотите сказать? – Шарлотта округлила сильно подведенные глаза. – Да, мы вместе весело проводили время. Играла я с ним, баловалась. Развлекалась, если так вам понятнее. Так, по-пустому. В нем было – что и нравилось мне! – этакое сочетание напора и робости. Сомневался в своей мужской силе, что ли?
– А на каком основании вы так думаете? – Тернов зарделся.
– На ужинах в ресторане всегда требовал сельдерей. Ну… Впрочем, вы этого не знаете, у вас этих страхов нет…
В ее голосе Тернову послышалось что-то насмешливо-двусмысленное.
– Так, может, в момент наиболее невыносимых домогательств вы и убили его? – спросил он.
– Чем? – Циркачка фыркнула, затянулась пахитоской и выпустила очередное ароматное облачко. – У вас есть факты, чтобы подозревать насильственную смерть?
– Есть, – сказал Тернов. – Вы вполне могли довести его до сердечного приступа.
Шарлотта с интересом воззрилась на розовощекого кандидата.
– Где вы были прошлой ночью? – насупился тот.
– Как где? В ресторане! Есть сотни две свидетелей! Уехала оттуда в час – и сразу домой.
– И вашего возвращения домой, конечно, никто не видел?
Тернов заметил, что пальчики с пахитоской задрожали.
– Вы думаете, я наносила господину Сайкину ночной визит?
– Я собираю факты, – важно изрек Тернов. – И считал необходимым побеседовать с вами, ибо о ваших отношениях с покойным издателем знал весь город. А смерть его, как утверждают врачи, наступила между двенадцатью и двумя часами ночи.
Синьорина Чимбалиони загасила пахитоску и расстегнула пуговки на прозрачном пеньюаре, выставив напоказ полуобнаженную пышную грудь, стянутую черным гипюром, что позволяло разгуляться юношескому воображению, блуждающему между светлыми и темными пятнышками.
– А что вы думаете о повести Конан Дойла "Автомобиль Иоанна Крестителя"? – спросил Тернов, судорожно пытаясь сохранить нить разговора.
– Ничего не думаю. А при чем это здесь?
– О нем много пишут в газетах. – Тернов сглотнул слюну и поднял взор на недоуменное личико чернокудрой циркачки.
– Не читаю газет, не читаю книг, – ответила Шарлотта, – скучно. А если не верите, Джулия подтвердит. Джулия!
Она громко крикнула, и, видимо, скрывающаяся за дверью, ассистентка тотчас появилась в проеме.
– Скажи господину следователю, что я книги и газеты в руки не беру, – велела черноокая красавица и потянулась к вазе, из-за которой достала свой фотографический портрет.
– Клянусь всем святым, – хихикнула неприятная Джулия, а вероятнее всего, Фекла или Перепетуя…
– Сейчас проводишь господина Тернова, – безапелляционно заявила Шарлотта, – и дай мне скорее карандаш. Хочу подарить такому милому юноше портрет на память о нашей встрече.
Шустрая Джулия проскользнула в комнатку, метнулась куда-то и через миг протянула хозяйке карандаш. Кандидат Тернов, еще не опомнившийся от смены впечатлений и запутавшийся в своих мыслях, автоматически встал – его выдворяли. Но выдворяли так, что он не мог возразить ни слова против.
– Вот. – Шарлотта победоносно улыбнулась, поднялась и приблизилась к Тернову. Заглядывая ему в глаза снизу вверх, она произнесла: – Я написала здесь: "Милому сыщику. Шарлотта".
Протянув опешившему Павлу Мироновичу свой фотографический портрет, она отступила на шаг.
Кандидат Тернов откланяться не успел, так как за дверью раздались шумные голоса и на пороге возникли два господина. Один из них – скромный стройный мужчина средних лет, с темной бородкой клинышком и острыми усами, другой – высокий старик благообразного вида, совершенно лысый, в пенсне.
– Где наша богиня? – мелодичный баритон старика странно контрастировал с морщинистым лицом и седой бородкой.
– У меня настоящее приключение, господин Копелевич! – Шарлотта кокетливо повела головкой. – Вы не поверите, что я сейчас пережила! Сердце до сих пор стучит бешено! Ах!
Она приложила ладошки к груди и, рухнув в кресло, стала болтать в воздухе стройными ножками. Глаза у визитеров замаслились.
– Такой юный красавец, – старик, глядя на Тернова, плотоядно облизал блеклые губы острым розовым языком, – такой поклонник не может не взволновать, не то, что мы, старики.
– Ой насмешили, ой уморили. – Шарлотта продолжала призывно перебирать аппетитными ножками. – Господин Полянский, где ваши ландышевые капли?
– Всегда к вашим услугам. – Мужчина средних лет поклонился. – Но, думаю, лучшее лекарство для вас – коньяк. Лихач ждет. Предлагаю лечиться в ресторане.
– И юношу захватим с собой. – Старик обошел Тернова и опустился на софу. – Он, душечка, взволнован не меньше вашего. Ему тоже коньяк не помешает. Окаменел ваш прекрасный Аполлон. Душечка, собирайтесь быстрее, а то юноша никогда не вернется к жизни.
В словах старика Тернову, неподвижно застывшему с портретом циркачки в руках, почудилось что-то зловещее. Кое-что подозрительное прозвучало и из прелестных уст Шарлотты. Как настоящий охотник, он все более входил в азарт и теперь боролся с подступающим искушением. Провести весь вечер, а может, и всю ночь в такой интересной компании, где, благодаря коньяку, развяжутся языки – и что-нибудь нужное наверняка выплывет. Полюбоваться еще синьориной Чимбалиони! Приложила или не приложила она свою ручку к смерти господина Сайкина, но, в любом случае, не каждый из универсантов может похвастать, что провел вечер в обществе блестящей, отважной Шарлотты!
– Или вы предпочитаете общество серых курсисток? – Тернов, осунувшийся от раздумий, вздрогнул: перед ним стоял господин Полянский, а очаровательная акробатка успела скрыться за ширму, где, переодеваясь к выезду, что-то лопотала. – Я вас понимаю, синьорина весьма зажигательно действует. Так вы едете?
Тернов беззвучно мотнул головой, ответить ему помешал дикий вопль из-за дверей: в гримерную синьорины Чимбалиони рвался кто-то из поклонников. Дверь содрогалась от глухих ударов, и Джулия истерично визжала, видимо, заслоняя своим телом вход в чертоги цирковой дивы. Наконец борьба завершилась, и в проеме появился разъяренный человек в форме.
Павел Миронович сразу узнал редкие белесые волосы, спутавшиеся надо лбом из-за только что снятой фуражки, которую визитер держал в руках.
– Судебный следователь, действительный статский советник Вирхов, Карл Иванович, – строго поклонился вновь прибывший.
Копелевич и Полянский обратились в статуи.
– С кем имею честь? – следователь перевел на них суровый взор.
– Разрешите представиться, Отто Севастьянович Копелевич. – Старик разомкнул сухие уста и протянул Вирхову крупную прямоугольную визитку с именем известного "сахарного барона" – в углах визитки красовались снежинки.
– Вольно практикующий врач Полянский. – Спутник Копелевича поклонился и так же достал визитку поменьше. – Поклонники синьорины Чимбалиони.
– А вот и я сама, – обворожительная Шарлотта выпорхнула из-за ширмы и сделала перед Вирховым книксен.
– Ваше превосходительство, я уже все рассказала вашему помощнику.
Вирхов оглядел красотку в бархатном зеленом, отделанном желтыми перышками райской птицы платье и перевел взыскующий взор на кандидата.
– Так точно, господин Вирхов, – прошелестел тот, – синьорина ответила на все мои вопросы.
Вирхов оправил мундир, повернулся на сто восемьдесят градусов и, оставляя на красном ковре следы от мокрых калош, величественно зашагал прочь из гримерной знаменитой циркачки – к его горлу подступала дурнота: в удушливой каморке все пропиталось приторными запахами пудры, духов и цветов.
Тернов, не простившись с синьориной и ее поклонниками, ринулся вслед за начальником. Даже налетевший на него в узком коридоре Комикакимант не заставил его остановиться. Начинающий юрист семенил за Вирховым по освещенным тусклыми электрическими лампочками коридорам, по проходам циркового лабиринта мимо шныряющих людей в зеленых униформах, потных силачей, медведей, уборщиков, клоунов, стараясь не споткнуться о бутафорские гири, ящики и прочую чудесную рухлядь.
Наконец, оба оказались на улице и остановились.
– Продолжаешь разгильдяйничать? – буркнул Вирхов.
Тернов оскорбленно молчал. Он считал, что выполнил возложенное на него поручение наилучшим образом.
– Уж ночь на дворе. – Вирхов плотнее запахнул шинель и двинулся к извозчику. – Я что тебе, отец родной, чтобы еженощно нравственность твою спасать?
Тернов еще более оскорбился. И дерзко возразил:
– Спасать ее уже поздно.
– Что? – Вирхов выкатил глаза. – Эта шельма тебя окрутила, чтобы запутать следствие? Быстро же она успела! Склоняла к выпивке? Звала в ресторан?
Тернов передернулся.
– В ресторан зазывали Копелевич и Полянский. Я бы из пьяненькой Шарлотты ценные сведения выведал!
Вирхов постучал пальцем по лбу:
– Глуп ты еще, право! Это она бы из тебя все потроха вынула!
Глава 6
Несмотря на то, что Мария Николаевна Муромцева почти не спала ночью, переживая необыкновенные события минувшего вечера, завершившиеся глупой и зловещей шуткой незнакомца, в контору частного детективного бюро "Господин Икс" она прибыла даже раньше полудня. Несколько примирило ее с действительностью проглянувшее солнце – трудно было поверить, что еще вчера серая дождливая хмарь, покоряясь порывам ледяного ветра, металась по городу. К утру установилась прекрасная, вполне зимняя погода: небо, правда, оставалось серым, но воздух стал чище, прозрачнее, редкие-редкие аккуратные снежинки, гонимые сильным западным ветром, опускались на затянутые тонким ледком лужи. Мура благополучно добралась через Тучков мост на Петербургскую сторону, в Пустой переулок, где она снимала помещение для своей конторы.
– Добрый день, Софрон Ильич, – приветствовала она синеглазого помощника, восседающего за письменным столом, на котором лежали развернутая газета и книга. – Чем занимаетесь?
Бричкин, невысокий полноватый мужчина далеко за тридцать, отставной артиллерийский офицер, нашедший столь необычную гражданскую службу, проворно вскочил и помог хозяйке снять верхнюю одежду. Затем проследовал за ней в особую комнатку, где хранилось тщательно подобранное сыскное снаряжение, в том числе и строгий вязаный жакет, который Мура надевала, чтобы изображать серую мышку-стенографистку, – она опасалась, что ее не слишком солидный вид отпугнет клиентов, и роль господина Икс играл Бричкин. Не все ли равно, кто предстает перед клиентами в качестве главного сыщика? Все важные решения принимает сама Мура, да и патент на открытие бюро благодарная Вдовствующая Императрица Мария Федоровна выдала все-таки Марии Николаевне Муромцевой.
Пока девушка искала круглые очки в металлической оправе и, вертясь перед зеркалом, так и сяк пристраивала их на носу, Бричкин рассказывал:
– Вы, дорогая Мария Николаевна, вероятно, уже знаете – вчера в Петербурге скоропостижно скончался крупный книжный воротила Сайкин. Вечерние газеты успели напечатать. Я из их сообщений мало что понял, а для нас смерть Сайкина небезынтересна, так что сегодня утром я поспешил купить свежий выпуск газеты. И надежды мои оправдались. Все-таки спешка, как говорят в народе, нужна только при ловле блох, а не в газетном деле. Оказалось, что смерть Сайкина – дело прелюбопытное. Цитирую по памяти… "Вчера скоропостижно скончался крупный книгоиздатель В. А. Сайкин. Вскрытие показало, что смерть наступила в результате мгновенной остановки сердца. Никаких признаков отравления не обнаружено. Каменный котелок с солью, найденный на столе покойного, вопреки ожиданиям следствия ядовитых веществ не содержал. Перед смертью В. А. Сайкин, судя по картине на месте трагедии, находился в состоянии крайнего раздражения – им была порвана на мелкие кусочки модная книга А. Конан Дойла "Автомобиль Иоанна Крестителя", выпущенная в свет его же издательством…" Ну и так далее…
Сотрудники детективного бюро "Господин Икс" вернулись в приемную. Софрон Ильич занял место за большим столом, а Мура уселась за столик поменьше, ближе к окну, в которое заглядывали голые, сиротливые ветви акаций.
– Да, интересно, – Мура следила за мелкими снежинками за окном, – но, наверное, скоро появится клиент. Кто он?
– Я к этому и веду. Вы все увидите. Да я и сам еще не знаю существа дела в подробностях. Стараюсь подготовиться, а посему сообщаю вам необходимую первичную информацию.
– Мне не терпится приступить к расследованию, – призналась Мура.
– По пути в бюро купил я эту книжечку.
– Какую книжечку?