Скрипнула дверь. На сей раз лорд Эйвлинг был ни при чем: дверь открывали где-то в другом месте. Скрип донесся через окно. А вскоре Джон услышал женский крик. Кто-то пробежал по холлу. Новые шаги – медленные, осторожные. За ними последовало восклицание.
– Эй! – Это был голос Чейтера.
– Кто здесь?
Второго голоса Джон не узнал, но говорил мужчина.
– Что вы здесь делаете?
– Я, сэр… Я подумал… – Тон внезапно изменился. – Где-то открылась дверь!
– И что?
– Сквозняк, дует…
– Подождите!
Приказ не был выполнен. Недолгую тишину нарушил звук бегущих шагов. Другой мужчина спросил:
– Вы открыли дверь, сэр?
– Я? Конечно нет!
– Тогда позвольте узнать, зачем вы спускались? – В вопросе прозвучал робкий вызов.
– Почему бы не ответить? – отозвался Чейтер после паузы. – Я спустился, поскольку услышал голоса.
– Понимаю, сэр.
– А зачем спустились вы?
– По той же самой причине.
Джон был готов поклясться, что оба лгут.
– Похоже, мы не ошиблись, – произнес Чейтер. – Или у вас есть иное объяснение того, что дверь открыта?
– Я мог забыть запереть ее.
– Это ваша обязанность?
– Да, сэр.
– Как ваше имя?
– Томас, сэр.
– Запомню. Понимаете, Томас, даже незапертая дверь сама собой не открывается.
– Там не в порядке защелка. Дверь могла распахнуться от порыва ветра.
– Предлагаю назвать истинную причину того, что вы здесь очутились.
– Я уже сказал! – воскликнул Томас. – Мне послышались голоса, как и вам, по вашим собственным словам…
– Ладно, ладно! Не надо повышать голос! Допустим, нам обоим почудились голоса. В дом проник грабитель? Тогда почему мы его не ищем? Может, дело не в этом, Томас? А в женщине? Правильнее сказать, горничной? Бесси ночует в доме или в какой-нибудь пристройке?
Томас помалкивал. Джон не мог видеть багрового румянца на обычно бледных щеках дворецкого, выражения изумления, постепенно сменявшегося гневом. Вскоре Чейтер негромко произнес:
– Слушайте внимательно, любезный. Я не задаю вопросов, они излишни. Вы пришли сюда не для того, чтобы ловить грабителя. Вашей карьере не поспособствует, если завтра кто-нибудь станет выяснять, зачем вы сюда явились. Правильнее всего для вас будет сию же минуту вернуться к себе так, чтобы никто больше не узнал, что вы покидали свою комнату. Помогу я вам или нет, зависит от моего решения и от вашего поведения.
– Что вы хотите сказать? – пробормотал дворецкий.
– Разве не ясно? Я знаю все, что необходимо, чтобы сильно навредить вам – и Бесси. Поэтому если у меня будут к вам мелкие поручения, то вы их выполните. Не пойму, чего вы ждете! Нет уж, стойте!
До слуха Джона донеслось тяжелое дыхание и сдавленный стон боли.
– Хотите перелома? – осведомился Чейтер.
– Отпустите! – взмолился Томас.
– Лучше не знать, что подумала бы о вас Бесси, если бы увидела вас сейчас. Боюсь, с ее расположением к вам было бы покончено, и она подарила бы свою симпатию кому-нибудь еще. Уж больно она хорошенькая… Проваливайте!
Джон слышал, как дворецкий возвращается в помещение для слуг. Вскоре раздались шаги самого Чейтера, причем не в направлении главной лестницы, а по коридору, выводившему на заднюю лужайку. Джон решил, что именно дверь, открывающаяся на лужайку, и послужила темой препирательства, это она открылась перед тем, как столкнулись Чейтер и дворецкий.
Тишина затянулась, нервы у Джона были на пределе, он напряженно ждал возвращения Чейтера. Часы в холле снова пробили один раз. Час ночи или половина второго? Он потерял счет времени. Хотел включить лампу, но его рука замерла. Снова раздались шаги Чейтера. "Каков негодяй! – подумал Джон. – Что за пакость он устроил на сей раз?" Он напряг слух. В коридоре, на ковре, на лестнице – всюду было тихо. Тишина опять грозила затянуться. Джон гадал, чем занят Чейтер. Опять послышались шаги – в холле и на лестнице. "Куда он ходил? Вынюхивал в ночи возможность совершить очередную подлость?" Дотянувшись до лампы, Джон посмотрел на часы. Они показывали без двадцати пяти минут два.
Теперь холл был пуст, и он мог попытаться уснуть. Пролежав еще какое-то время без сна, Джон рисковал бы встретить утро разбитым. Он попробовал считать овец – не помогло: все овцы напоминали Чейтера. Сосредоточился на другом лице: вдруг Надин его усыпит? Джон представлял ее волосы, глаза, губы, не испытывая стыда. В голове теснилась всякая ерунда: чужие дела, обрывки не дававших уснуть мыслей, удручающая ответственность, хотя он понятия не имел, что с ней делать и кто будет ему признателен, если он взвалит ее на себя. Хотелось от всего этого спрятаться, забиться туда, где никто не найдет! Самой блаженной тайной была, конечно, Надин. Джон представил, каково это – лежать в ее объятиях… "В холле по-прежнему кто-то есть! Что за наваждение!"
Лицо Чейтера вытеснило лицо Надин. Джон был возмущен до глубины души. Почему бы этому типу не пойти спать? Не иначе, он опять спустился и приник ухом к замочной скважине… "С меня довольно! – решил Джон. – Сейчас я преподнесу этому ничтожеству сюрприз!" Он осторожно сполз на пол. От боли из глаз посыпались искры, но Джон стиснул зубы, сдержав стон. Встав и хватаясь за мебель, он запрыгал к двери. Там, взявшись за дверную ручку, Джон замер, прислушиваясь. С той стороны, без сомнения, кто-то находился. Он повернул ручку и распахнул дверь.
В высокое окно над лестницей, прямо на ковер в холле, светила луна. В ее свете, повернув голову к Джону и подобрав одной рукой подол вишневого пеньюара, стояла Энн. Как ни удивлен был Джон, он подумал, что на портрете она должна была быть запечатлена именно такой. Линия рта мягкая, губы чуть приоткрыты, выражение глаз трудно понять. Луна словно бы высветила истинную нежность натуры Энн, как она ни старалась скрыть ее при свете дня. Сейчас, пред ликом ночи, она отважилась предстать такой, какой была на самом деле. Пеньюар подчеркивал ее мальчишескую фигуру, однако не лишал ее женственности.
Но было еще что-то, принудившее Джона нарушить драгоценную тишину: он уловил не только ее отвагу, но и потребность в утешении. Он был уверен, что смелая поза Энн маскирует испуг. Нужно было развеять ее страх и избавиться от страха самому.
– Извините меня, – произнес Джон. – Мне показалось, будто я что-то услышал…
Его голос нарушил ее оцепенение. Она улыбнулась:
– Вам не показалось. Вы слышали мои шаги. Это мне надо просить у вас прощения.
– Что вы!
– Я вас разбудила?
– Нет.
Джон чувствовал, что Энн признательна ему за легкость и отсутствие любопытства, хотя был огорчен тем, что и от нее услышал ложь.
– Я спустилась за книгой, – объяснила она.
– Поздно же у вас появилось желание почитать!
– Так бывает, когда я не могу уснуть. Как вы здесь оказались? Дохромали до двери? Давайте я отведу вас обратно.
– Спасибо, сам справлюсь.
– Глупости!
Энн подошла к двери и помогла Джону вернуться к дивану. Усадив его, она воскликнула:
– Как вам не повезло!
– Ничего, все пройдет. Это же не пожизненная инвалидность!
– Нет, не пожизненная, – кивнула Энн. Это был один из многих моментов, которые он потом вспоминал. – Как нехорошо с моей стороны вас тревожить! Если вы кому-нибудь пожалуетесь, мне будет очень стыдно.
Джон уловил в ее словах просьбу.
– Можете на меня рассчитывать, – улыбнулся он. – Спокойной ночи!
– Спокойной ночи.
Он посидел несколько секунд, слушая ее шаги на лестнице. Про книгу она даже не вспомнила.
Глава XI
Хейг
– Обязательно вставать ни свет ни заря? – сонно спросил Балтин.
– Уже семь, – сказал Пратт, приближаясь к окну и поднимая штору. – Какое утро!
– Камины еще холодные!
– Ранний подъем был не с целью сидеть до завтрака у камина. Прогулка – вот цель!
– Для одних это так, для других нет, – проворчал Балтин, отворачиваясь от света. – Да опусти ты эту штору!
Пратт улыбнулся, полюбовался лужайкой и выполнил просьбу друга. Через полчаса он уже был на лужайке. Там рассеивались остатки тумана, воздух по-осеннему бодрил. Подняв голову, Пратт оценил желто-красную листву и голубизну безоблачного неба, где заливался ранней песней жаворонок.
– Иллюзия радости и красоты, – пробормотал он.
Чем только не радует жизнь, когда человек вопреки всякой логике позволяет себе наслаждаться иллюзией!
Он пересек лужайку, глядя уже не в небо, а на свои мокрые от росы башмаки. Его шаги самой своей периодичностью контрастировали с ленивым колыханием тумана. Пратт добрел до ярких кустов и двинулся сквозь них к мастерской. Он уже потянулся к дверной ручке, когда его внимание привлекло одно окно. Оно было разбито. Пратт уставился на битое стекло под ним. Потом, снова ненадолго подняв глаза к небу, воскликнул:
– Что ты на это скажешь, блаженный дух?
Затем он опять перевел взгляд на битое стекло. В мастерской кто-то побывал. Хотя нет – в этом случае битое стекло упало бы внутрь. Кто-то покинул студию через окно. Но прежде чем вылезти наружу, нужно было проникнуть внутрь.
Пратт шагнул к двери, достал ключ и отпер замок. В мастерской все вроде осталось таким же, как накануне вечером. Главным здесь был испорченный поперечным мазком малиновой краски портрет Энн. Пратту понравилось, что он способен смотреть на это спокойно. Он покосился на другие холсты и мольберты, на большие полотна кисти самой Энн, изображавшие оленей, на предметы обстановки. Как будто ничего не пострадало…
Пратт шагнул к картине с оленем, громоздкой и плохой, как он напомнил себе шепотом. Холст был так огромен, что позади него почти не был виден мольберт. Пратт заглянул за мольберт.
– Возможно, – пробормотал он, – возможно…
Он немного поразмыслил, глядя на пол, снова уставился на портрет Энн, отступил на шаг и нагнулся достаточно низко, чтобы холст, позади которого он находился, заслонил портрет Энн.
– Вероятно… А что потом?
Пратт выпрямился и приблизился к разбитому окну. Как ни мало оно было, в него мог пролезть взрослый мужчина. Окно побольше, в косой крыше, осталось целым. Он изучил края осколков, опасливо просунул наружу голову, снова ее втянул. Вскоре Пратт покинул мастерскую, заперев дверь и положив ключ в карман.
Он обошел домик мастерской. За ним тропа тянулась в лес. Пратт двинулся по ней, заметив в нескольких ярдах, под кустом, какую-то бурую кучу. Подойдя к ней, он наклонился. Куча при его прикосновении осталась неподвижной.
Возвращаясь к дому, Пратт встретил садовника.
– Боюсь, с одной из ваших собак стряслась беда, – сообщил он. – Она лежит слева от тропинки, за мастерской. Сходите взгляните.
Балтин встретил возвращение Пратта ворчанием, но не соизволил повернуться на другой бок.
– Я надеялся, что тебя не будет подольше, – сознался он.
– Меня и так долго не было, – возразил Пратт, падая в кресло. – Тебя интересуют мертвые собаки?
Балтин повернулся и приоткрыл один глаз:
– А должны?
– Я спросил первым.
– Не особенно.
Пратт закурил.
– Ты ужасный сосед по комнате, – заявил Балтин. – Вскакиваешь ни свет ни заря. Напускаешь зловонного дыму. Да еще болтаешь про мертвых собак. Это такой способ нагулять аппетит перед завтраком?
Пратт молча продолжил извергать зловонный дым.
– Ну, что там? – улыбнулся Балтин.
– Его зовут – вернее, звали – Хейг. Золотистый ретривер. В данный момент он лежит под живой изгородью с раной в боку.
– Его убили?
– Без сомнения.
– Браконьер, наверное?
– Может быть и такая версия.
– У тебя есть другая?
– Я этой версии не придерживаюсь.
– Пожалуй, мне пора вставать, – со вздохом пробормотал Балтин, с сожалением отрываясь от подушки и высовывая из-под одеяла ногу. – Какой же версии придерживаешься ты?
– Не уверен, что она у меня есть, – признался Пратт.
– Но догадка-то имеется?
– Я размышляю над тем, не один ли и тот же человек убил собаку и испортил мою картину.
– Где связь?
– В разбитом окне.
– Где находится разбитое окно?
– Ага, стало интересно?
– Недостаточно, чтобы звонить в свою газету.
– Ставлю сто сигар, что ты туда позвонишь еще до вечера!
– Ненавижу пари, – буркнул Балтин. – Где разбитое окно-то?
– В мастерской.
– Неужели?
– Представь. Кто-то выбил его, чтобы вылезти оттуда. Сказать зачем?
– Как будто у меня нет собственных мозгов!
– Вот и напряги их.
– Чтобы оттуда вылезти.
– Лучше не зли меня, Лайонел, – предупредил Пратт. – Что бы ты сам сделал, чтобы покинуть помещение? Вышел бы в дверь! А этот человек разбивает окно – а почему? Он не может выйти в дверь. Я запер ее!
– Когда?
– Давай уточним подробности. Они понадобятся тебе для сенсации на первой странице. Вчера я посещал мастерскую трижды. В первый раз – утром, когда Энн мне позировала. Я звал ее продолжить днем, но она ускакала с Тейверли. Тогда я заманил туда Роу – это был второй раз, – чтобы показать ему портрет.
– В надежде на будущее покровительство.
– Он заглотнул наживку. Но мы говорим не об этом. Тот, второй раз, был до чая, примерно в половине пятого. Когда мы шли через холл, Тейверли беседовал с Фоссом. Мы перекинулись парой словечек. – Пратт немного помолчал. – Во второй раз в мастерской никого не было, я совершенно уверен в этом. Но – теперь мы подбираемся к главному – я по рассеянности забыл ключ в замке. В третий раз я побывал там после твоего приезда и нашего разговора. Ты не запомнил, когда я ушел?
– В шесть часов сорок одну минуту.
– Откуда такая точность?
– Я журналист.
– Понятно! – усмехнулся Пратт. – Журналисты – ушлый народ. В общем, ты почти угадал. По пути в мастерскую я задержался, столкнулся в коридоре с Тейверли, пообщался на лужайке с Надин Леверидж и примерно без десяти семь добрался до мастерской, где обнаружил, что портрет Энн испорчен. Через минуту-две я ушел оттуда в последний раз, заперев за собой дверь.
– Ты кого-то там запер?
– По-моему, это очевидно.
– Этот кто-то – назовем его Z – забрался туда между половиной пятого и шестью пятьюдесятью?
– Примерно в шесть сорок. Дадим ему больше времени на причинение ущерба.
– Ты уверен, что в твой третий приход окно еще не было разбито?
– Я бы обязательно заметил.
– Но ты не заметил Z.
– Ты прав. Зато теперь я знаю почему.
– Где он прятался?
– За другим холстом, очень большим. Я проверил свою версию и убедился, что, присев, он мог остаться невидимым.
– Ты нашел какие-нибудь улики?
– Нет.
– Продолжай. Что сделал Z после того, как ты запер его?
– Вот здесь начинается самое любопытное, – произнес Пратт. – Если собаку убил Z, то вылез он не сразу.
– Почему?
– Мне знаком голос Хейга. Вчера он лаял до поздней ночи.
– Это та самая псина, которую я проклинал за гавканье?
– Да.
– Тогда он был жив даже после полуночи.
– Вот именно.
– Ты уверен, что лаял именно Хейг?
– Совершенно уверен.
– И убежден, что погибший пес – Хейг?
– Да.
– Полагаешь, его убил Z?
– Нет. Хотя лай и разбитое окно вроде звенья одной цепи. Пес залаял бы, услышав звон разбитого стекла, и тому, кого он облаял, это не должно было понравиться.
– В таком случае нам всего лишь остается выяснить, зачем Z задержался в мастерской с семи часов вечера аж до полуночи, а то и позднее. Казалось бы, мелочь, что нам за дело?
Пратт улыбнулся:
– Непременно выясним, Лайонел. У тебя получится отличная сенсация!
– Сомневаюсь, что мертвая собака годится для заголовка, – заметил Балтин.
– Зависит от того, куда эта мертвая собака нас приведет.
– А куда она нас приведет?
– Пока не знаю. Ты задал неумный вопрос. Хотя чего еще ждать от неумного человека? Только и умеешь, что спекулировать на чужих знаниях. Слушай! Я обнаруживаю, что мне испортили картину, – я, знаменитый художник! Картина – портрет интересной молодой леди, чьи фотографии помещают "Татлер", "Скетч" и "Байстендер". Разве фотография ее испорченного портрета недостойна появления на твоей первой странице? Но пока ты ее не получишь. Название: "Кто это сделал?" Кто же? Не известный ли игрок в крикет, вернувшийся к себе в комнату незадолго до моего появления в мастерской? Его окурок я нашел перед мастерской. Тогда ключ торчал в двери. Войти мог любой.
– Тейверли?
– Разве я тебе не говорил, что порой впадаю в бешенство при виде Тейверли? Возможно, это не проходит мимо его внимания. Очень любопытно! Химически мы с ним не смешиваемся. Ему не нравится мой портрет Энн, хотя он не говорит об этом вслух… А взять Надин Леверидж, рано одевшуюся к ужину и курившую – между прочим, сигарету Тейверли – на лужайке, когда я вышел из дома. Можно заподозрить и Чейтера, он находился на лужайке, когда я шагал обратно. Хочется изобразить его в виде жабы! Не говоря о неизвестном, с кем я столкнулся в темноте, заперев мастерскую. А тот человек, который в это время был пленником мастерской? Ты, Лайонел, сказал, что нам остается выяснить, зачем Z просидел с мастерской с семи до двенадцати. На самом деле нам необходимо узнать кое-что гораздо более важное. Мы должны найти Z! Ты будешь сегодня на охотничьем сборе?
– Собирался.
– А я нет. Я поохочусь на двуногое, а не на четвероногое, ближе к дому. Кажется, тебе это тоже больше по вкусу.
Балтин обдумал слова Пратта и принял решение.
– Я могу сослаться на зубную боль, – произнес он.
– Выбирай, – подытожил Пратт. – Та и другая охота может завершиться убийством.
– Я выбираю зубную боль!
Глава XII
Мелкие подробности
Для завтрака в Брэгли-Корт не существовало определенных правил. Можно было остаться в своей спальне и запросить еду туда, а можно спуститься в большую столовую и позавтракать за длинным овальным столом. В то утро в своих комнатах остались только двое: Надин Леверидж и Зена Уайлдинг. Остальные, за исключением Энн, уже сидели за столом, когда вошли Пратт и Балтин.
– Где Энн? – осведомился лорд Эйвлинг, затянутый в щегольской костюм для верховой езды. – Разве она была не с вами, Гарольд?
– Со мной, – ответил Тейверли. – Энн заставила меня скакать на своей новой кобыле. Красотка!
– Вам понравилось?
– Великолепно! Я не сто́ю одного ее копыта!
– Я бы не разглядела копыта, так вцепилась бы в гриву и зажмурилась бы! – неожиданно пошутила мисс Фермой-Джонс. Она считала своей литературной обязанностью блистать за завтраком, но это давалось ей нелегко. – Рада, что поеду в автомобиле. Кто со мной?
– Мы! – ответил Колбасный Король, отходя от супруги и нацеливаясь на тост с томатами. – Вся семейка Роу!
И он громко засмеялся над собственной шуткой, как всегда поступал, если не улыбались остальные.
– Боюсь, так вы многое пропустите, – заметил лорд Эйвлинг. – Впрочем, водитель опытный, он постарается сократить упущение до минимума.