- Так точно, господин обергруппенфюрер. Но я только никак не могу взять в толк, довольны вы моей операцией или считаете, что я потерпел неудачу. Я должен знать, что мне сказать своим людям, а для этого я должен почувствовать, чем вы удовлетворены.
- Что значит "удовлетворен"? Кто может сказать, что приносит удовлетворение, а что нет? Как определить границу? Я этого не знаю. Я предпочитаю иметь дело с цифрами. Они точные и четкие.
- Так точно, - подтвердил капитан.
- Это чистой воды наука, математика. Вот в чем научный базис нашей философии расовой чистоты, и это нравственно, поскольку обосновано математически, то есть научно. Мы делаем то, что предписывают цифры. Вам все понятно?
Салид ничего не понимал, но подобострастно улыбался, пытаясь установить хоть какую-то человеческую связь с этим арифмометром, заключенным в тело жирного мужчины, сидящего напротив него в кабинете в здании ратуши, под яркими знаменами рейха.
- А теперь, - продолжал Гредель, - я хочу, чтобы вы вернулись к себе в казармы и хорошенько отдохнули.
- Господин обергруппенфюрер, наши казармы…
- Знаю, знаю. Но такое положение дел изменится. Вам и вашим людям нужно больше пространства, больше удобства как знака вашей значимости в деле осуществления нашей конечной цели. Вы переезжаете во дворец Андриевских.
Это был аристократический особняк, чья история насчитывала полдесятка столетий, огромный замок, обнесенный зубчатыми стенами и построенный для того, чтобы противостоять не вражеским армиям, а зависти, которая может быть разрушительнее любой армии. Когда-то там жил род польских князей, повелевавших всей Южной Украиной. После революции уцелевшие наследники, вероятно, жили в замке без гроша за душой, охраняя его былое величие, до тех пор, пока Сталин во время советской оккупации 1939–1941 годов не отправил их в лагеря, положив конец пятисотлетнему роду Андриевских. Однако русские владели замком совсем недолго и не успели уничтожить его величие, поэтому он по - прежнему оставался одной из главных достопримечательностей Станислава.
- Знаю, знаю, - продолжал доктор Гредель, - Андриевский дворец в настоящее время занят парашютистами, специальным подразделением в составе 2-й воздушно-десантной дивизии, которая сейчас находится в Нормандии. Когда-то оно называлось 21-м полком, но этого полка больше не существует. Тех, кто остался в живых, объединили в боевую группу фон Дреле. У них такие мундиры и каски, каких нет больше ни у кого. Ни в войсках СС, ни в вермахте. Разве что у люфтваффе. Заноза у меня в боку. Они в большой чести у этого проклятого фон Бинка. Сейчас эти ребята отправились на какое-то задание, но когда они вернутся, я прикажу фон Бинку переселить их на поле рядом с 14-й мотопехотной дивизией. На мой взгляд, им пойдет на пользу копать сортиры, ставить палатки и натягивать колючую проволоку. А тем временем полицейский батальон займет дворец князей Андриевских и насладится его комфортом. Бойцам нужно отдохнуть перед той работой, которая их ждет.
- Я очень рад это слышать, доктор Гредель.
Было в докторе Гределе что-то внушительное, и этого нельзя было отрицать. Макс Вебер называл это харизмой, некой аурой, которую ощущали все, кто имел с ним дело. Обусловлена она была безграничной верой Гределя, его уникальным талантом запоминать огромные объемы информации. Разговаривая с человеком, он словно приглашал его в круг избранных, которым было известно неизмеримо больше, чем всем остальным. Говорили, что когда Гредель в двадцатые преподавал в Мюнхенском университете экономику, молодой художник по фамилии Шикльгрубер слушал его лекции и уходил с них, испытав вдохновение. Впоследствии парень вознаградил своего учителя, предоставив ему могущественное место в правительстве и взяв с собой в новый крестовый поход.
- Завтра я даю ужин у себя в гостинице. В семь вечера, - сказал Гредель Салиду. - У вас есть парадный мундир?
- Разумеется.
- Значит, ровно в семь вечера, вымытый, побритый, в парадной форме. Вы познакомитесь с генералами и главами отделов, которые руководят тем, что осталось от Германской Украины. Произведите на них впечатление, и они дадут вам все, поставят во главе всего. Завтра вечером я представлю вас одному офицеру, и если вы его очаруете, эти три бронетранспортера передадут полицейскому батальону, и больше не надо будет ни ждать, ни просить, ни объяснять. Они просто станут вашими, с неограниченным запасом горючего и боеприпасов, и вы сможете распоряжаться ими, как вашей душе угодно.
- Замечательно, господин обергруппенфюрер.
- Ну а на следующий день придет время расширить границы деятельности. Вы снова отправитесь в те пять деревень, и на этот раз в каждой расстреляете по двадцать заложников. Это заставит местных жителей стать послушными. Я хочу сделать так, чтобы они заглянули в глаза своему вымиранию. И тогда в дело включатся их гены. В них десятками поколений заложено бояться и повиноваться. И мы лишь подтвердим принципы природы.
В горах на высоте тысяча двести метров, окрестности Яремчи
Она заставила Крестьянина повторить сказанное, и Учитель перевел его слова с украинского.
- Я спущусь вниз и с наступлением темноты войду в Яремчу. Разведывать буду три ночи, без спешки. Постараюсь никому не попасться на глаза, двигаясь бесшумно. И попытаюсь раздобыть винтовку.
- Какую именно винтовку? - уточнила Петрова.
- С оптическим прицелом.
- И наконец, информация. В деревне есть немцы? Или туда только заглядывают их патрули, и если так, как часто, какими силами? Как они себя ведут? Находятся в боевой готовности или держатся спокойно и не вылезают из своих бронетранспортеров?
Учитель перевел ее слова.
- Уверена, ты сделаешь все как надо, - напутствовала Крестьянина Петрова.
Довольно улыбнувшись, тот выбрался из пещеры и пошел прочь.
- Надежды на то, что он раздобудет винтовку с оптическим прицелом, нет почти никакой, - заметил Учитель. - И ты это прекрасно понимаешь.
- Ему нужна цель, к которой надо стремиться, только и всего.
- Такие винтовки есть только в немецкой армии, да и в ней, готов поспорить, лишь в спецподразделениях. Их не бросают где попало. Немецкие солдаты берегут свои игрушки.
- Если Крестьянину удастся раздобыть хотя бы вполовину приличную "Мосинку" или даже немецкий "Маузер", думаю, я и с открытым прицелом смогу сделать выстрел метров со ста. Ничего сложного: выбрать позицию, максимально сосредоточиться, выровнять дыхание, полностью подчинить воле указательный палец на спусковом крючке.
- Оптический прицел даст тебе еще пару сотен метров, а может быть, и все двести пятьдесят. Это возможность спастись. Поверь мне, убив одного из главарей эсэсовцев, лучше не попадаться к ним в руки.
- Что ж, значит, мне придется умереть. Идет война. Такое случается сплошь и рядом.
- Боюсь, что выстрел палача в затылок - это лучшее, на что ты можешь надеяться. Это счастливый конец. Но я сомневаюсь, что немцы избавят тебя от мучений. Скорее всего, реальность окажется страшнее.
- Незачем раньше времени думать о плохом, - остановила его Мила. - Когда под Курском на нас шли "Тигры", мы гнали плохие мысли прочь. Мы думали только о своем долге.
- Завидую вам. В любом случае пришло время отдохнуть.
- Спасибо, не откажусь, - согласилась Петрова.
Учитель взял ее за руку, чтобы помочь идти, и тотчас же у него из глаз брызнули искры, и он ощутил, как что-то твердое и острое прижалось к тому самому месту на шее, где меньше чем в пяти миллиметрах под тонким слоем кожи пульсировала сонная артерия.
Навалившись всем весом, Петрова быстро повалила Учителя на землю, придавила его коленом и обхватила за голову рукой, в которой теперь был зажат маленький острый нож, прижатый к мягкой, уязвимой части шеи.
- Для простого учителя ты слишком много знаешь, товарищ, - зловеще прошептала Петрова. - И ты слишком легко меня нашел, черт побери. А теперь ты скажешь, кто ты такой на самом деле, или я полосну тебя по шее и буду спокойно наблюдать, как из тебя за семь секунд вытечет вся кровь.
Глава 19
Ивано-Франковск
Проспект Независимости
Наши дни
Свэггера хотели отвезти в больницу, но он решил, что в этом нет никакой необходимости.
- Объясни ему, - сказал он Рейли, чтобы та передала его слова милиционеру, - что машина меня не ударила. На самом деле она меня только задела, я развернулся, потерял равновесие и упал.
Подъехала карета "Скорой помощи", собрались зеваки.
Рейли объяснилась с милиционером по-русски, и он, к счастью, ее понял.
- Он хочет, чтобы ты повторил еще раз.
- Это был просто неловкий водитель. Ему показалось, он меня не заденет, и он дал по газам. - Свэггер подождал, пока Рейли переведет. - Я краем глаза увидел, как он выезжает из-за угла, и отступил назад. Машина меня не ударила. Она как бы оттолкнула меня, я ощутил давление, развернулся и потерял равновесие. Наверное, водитель ничего даже не заметил.
И так продолжалось несколько минут. Нет, они не могут назвать марку или цвет, нет, они не запомнили номер. Свидетели тоже ничем не могли помочь, хотя им было любопытно посмотреть, как милиционер разберется с двумя американцами.
В конце концов блюститель порядка вручил копию составленного на украинском языке протокола. Боб поблагодарил его и проследил, как тот удалился. Маленькая толпа также рассеялась в ночи, предположительно отправившись на поиски нового развлечения.
Свэггер и Рейли прошли к гостинице, несуразному зданию эпохи застоя.
- С тобой точно все в порядке? Что бы ты ни говорил полицейскому, машина сильно тебя ударила.
- Честное слово, ничего страшного, - заверил ее Свэггер. - Думаю, болеть будет завтра.
- Так что никаких хождений по горам.
- Боюсь, ты права.
- И что? Кто-то просто пытался нас убить?
- Не знаю, где грань между преднамеренным убийством и случайным наездом.
- Но кому может быть какое-то дело до того, что произошло семьдесят лет назад, ведь в живых не осталось ни участников, ни очевидцев.
- Как вообще кто-то мог узнать, что мы ведем поиски?
- Ну, если честно, я режим секретности не соблюдала. Мне и в голову не пришло. Я просто сделала то, чем занимаюсь обычно: запросила источники, заглянула в доступные в Интернете архивы различных советских министерств, поговорила с людьми, кое-где побывала.
Боб задумался.
- Что ж, - наконец сказал он, - возможно, мы просто в ресторане ненароком облили кого-то водкой. Давай позвоним Стронскому.
Стронский в прошлом был снайпером, служил в российском спецназе - брат высокой травы и терпеливой охоты. На его счету имелось много дел в Афганистане и Чечне. Во время своего предыдущего приезда в Москву Свэггер познакомился со Стронским - их свел американский журналист, пишущий о стрелковом оружии, и они тотчас же почувствовали друг в друге родственные души. Стронский зарабатывал на жизнь, занимаясь крайне сомнительными делами, но, как теперь заметил Свэггер, иногда бывает полезно иметь в числе своих друзей и гангстера.
Они сели за столик в кафе гостиницы. Рейли достала записную книжку, отыскала нужный номер, набрала его и протянула телефон Свэггеру.
- Да?
- Со Стронским хочет поговорить Свэггер. Он меня знает.
В трубке послышались частые гудки.
Через две минуты раздался звонок.
- Сукин сын, Свэггер, как поживаешь? Старый мерзавец, мы не виделись с тобой с тех самых пор, как славно постреляли на полигоне под Дмитровом.
- Мы в тот день здорово повеселились, - усмехнулся Свэггер. Затем он как мог быстро рассказал, почему находится там, где находится, и для чего звонит Стронскому.
- Буду завтра, - заверил его тот. - Никуда не выходи, ничего не делай. Не дай подонкам второго шанса.
- Нет, дело того не стоит. Мы даже не можем сказать точно, действительно ли идет игра. Мне нужно вот что. Поспрашивай, наведи справки. Если кто-то хочет замочить меня здесь, на Украине, он обязательно должен был оставить следы. Звонки, посредники и все такое. Кто-то нанял вольного художника. Если действительно что-то происходит, дай мне знать.
- Если я что-нибудь найду, звонить на этот же самый номер?
- Точно.
- И еще, позволь мне кое-что устроить. Я договорюсь, чтобы вы быстренько уехали оттуда.
- Послушай, мы просто задаем вопросы о том, что произошло семьдесят лет назад.
- Дружище, загляни на кладбище. На всех могилах свежие цветы. Здесь помнят все. Тут прошлое не уходит. Оно остается навечно.
Глава 20
Пещера
В горах в окрестностях Яремчи
Июль 1944 года
- Пожалуйста, не убивай меня! - взмолился прижатый к земле мужчина.
- Говори, иначе кровь пущу! - приказала Петрова.
- Слушай, сейчас я тебе докажу, что я тебе не враг, - выкрутив руку, мужчина достал что-то из-за пазухи и отшвырнул в сторону. Это был маленький пистолет. Заряженный и на боевом взводе.
- Я мог бы тебя застрелить. Но я отдаю оружие тебе.
Крепче надавив лезвием ножа на пульсирующую синюю жилку на шее Учителя, Петрова дотянулась до пистолета, миниатюрной вещицы венгерского производства. Прижав пистолет к бедру, она одной рукой оттянула затвор назад, открывая тускло блеснувшую в патроннике латунную гильзу.
- Попробуй, можешь выстрелить. Сама увидишь.
Петрова отодвинулась назад, освобождая Учителя.
- Руки за голову! Если их опустишь, я стреляю! Скрести ноги! Разведешь ноги, я стреляю!
- Я все понял. А теперь…
- Учитель, кончай врать! Лжи и без того хватает. Ты разыскал меня там, где немцы не смогли найти. Ты изучил следы и правильно определил, что бронетранспортеры уехали. Для простого учителя ты слишком хорошо разбираешься в разведке. Кто ты такой? Или, точнее, на кого ты работаешь?
- На самого себя, - ответил мужчина. - Я никому ничем не обязан. Я сам по себе. Но из этого вовсе не следует, что у меня нет тайны. У меня есть тайна, смертельно опасная. Если она откроется, я умру через считанные дни.
- И что же это за тайна? Говори или ты умрешь прямо сейчас, а не через считанные дни. У меня нет права на ошибку. Ставки слишком высоки.
- В разгар величайшего погрома в истории я еврей.
- Еврей?
- Именно так. В моих бумагах об этом не говорится, поскольку это не мои бумаги. По моей фамилии этого не понять, потому что это чужая фамилия. Об этом не знает ни одна живая душа кроме тебя. Сам Бак этого не знал.
- Продолжай.
- Я родом из Львова, где немцы устроили страшную бойню. Вся моя семья, родственники, мать, отец - все были убиты. Мне удалось ускользнуть. Я знал в городе одного человека, православного священника. Так случилось, что мы были внешне похожи между собой - оба худые, близорукие, без особых примет. Борода еще больше усиливала сходство. В то время как шла бойня, я, срезав с одежды желтую звезду, добрался до дома этого священника, прополз словно крыса по сточным канавам. Дома никого не было, священник вместе с семьей куда-то ушел, чтобы не слышать выстрелы. Я забрался внутрь, обшарил бюро и нашел документы. С такой ценной добычей я покинул Львов. Полагаясь только на себя, я ушел на запад, в горы, где, как я слышал, скрывается со своим отрядом Бак. После долгих похождений мне наконец удалось попасть в партизанский отряд, назвавшись именем, которое было в моих документах. У Бака не было возможности их проверить. Сама понимаешь - война.
- Однако, оказавшись в безопасности, ты продолжил свой обман.
- Похоже, теперь нигде на земле евреям не рады. Украинцы, особенно сельский пролетариат, составляющий основу отряда Бака, евреев терпеть не могут. Многие пошли на службу к фашистам и стали самыми жестокими гонителями евреев. У меня не было никакого желания открываться им. Да, они храбрые и мужественные люди, как ты сама могла убедиться на примере нашего друга Крестьянина, который ничего не знает и даже ни о чем не подозревает. Он понятия не имеет о том, что мне сделали обрезание. Должен добавить, поддерживать это заблуждение совсем непросто.
Подумав немного, Петрова сказала:
- Мне нужно больше доказательств. Все равно ты слишком много знаешь, ты слишком проницательный, сообразительный, наблюдательный. Ты похож на специально обученного разведчика. Я это чувствую, я с ними много общалась.
- От твоего взгляда не укрылось, что является моим величайшим даром и в то же время моим величайшим проклятием. Да, не скрою, я одарен. Поскольку я обладал умом, но не физической силой, Бак отрядил меня помощником к своему начальнику разведки. Это был сотрудник НКВД, профессионал высокого класса, и я многому у него научился. В то же время оказалось, что у меня "чутье" к этому ремеслу. Моя семья занималась торговлей пушниной. Мы не ловили зверя, не продавали меха, мы были посредниками, вели дело так, чтобы обе стороны не догадывались о существовании друг друга. Поверь, в этом деле нужно владеть искусством обмана, мгновенной реакцией, умением быстро анализировать факты, но в первую очередь необходимо правильно выбирать время. Одним словом, идеальная подготовка для разведчика, а я быстро учусь. Так получилось, что вскоре этот офицер госбезопасности был убит во время налета на мост. Но к этому времени я уже успел проявить себя, и Бак назначил меня новым главой разведки. Но если ты заглянешь вглубь, ты увидишь не сотрудника НКВД, а перепуганного еврея.
- Пожалуй, в твой рассказ можно поверить, - задумчиво промолвила Петрова. - Он достаточно безумный, чтобы быть правдой. Мало кому пришло бы в голову придумать такое.
- Я стараюсь помочь. Сделать свое маленькое дело, только и всего.
Мила бросила пистолет ему под ноги, но он не стал его поднимать.
- Ну хорошо, - сказала она, - примени свой "дар", которым ты якобы обладаешь. Произведи на меня впечатление своей проницательностью.
- Из последних донесений разведки Красной армии мне известно, что засаду на нас, скорее всего, устроил так называемый полицейский батальон в составе тринадцатой горной дивизии СС, известный как "Ятаган". Специалисты по борьбе с партизанами, особенно в горах и лесах. Заправляет ими чудовище по имени Салид, араб, который овладел этим ремеслом, сбрасывая голых евреев в противотанковые рвы, в составе некоего подразделения под названием особая группа "Д". В свое время мы ломали голову над тем, что это может означать, и теперь я наконец все понял. Полицейский батальон оказался здесь не случайно. Его перебросили неделю назад. Специально для того, чтобы уничтожить тебя. Из чего следует, что немцы узнали о твоем появлении еще до того, как о нем узнал Бак.
- До того, как о нем узнала я сама.
- Да. А откуда немцы могли узнать о твоем появлении, если здесь этого не знал никто, в том числе Бак и я? Недаром они поручили устроить засаду подразделению, обладающему специальной подготовкой. Местным болванам это не доверили.