Никакой проблемы, конечно, не существовало бы, если бы постоянно развивались новые направления бизнеса: если из-за перенасыщенности рынка какое-то направление деятельности становится нерентабельным, вы просто переключаетесь на другое. Например, если сдача телефона напрокат становится менее выгодной, можно сохранить свой уровень доходов, изготавливая мобильные телефоны или создавая игровые программы для мобильных телефонов. Вы, безусловно, заметите абсурдность подобных предложений - "телефонным барышням" в Бангладеш явно не хватит средств для перехода на производство телефонов или разработку программного обеспечения. К сожалению, существует весьма ограниченное число видов деятельности, достаточно несложных, которыми могут заняться в развивающихся странах малообеспеченные люди, с учетом их скромных умений, узкого ассортимента доступных технологий и ограниченных финансовых средств, которые они в состоянии привлечь через микрофинансирование. Поэтому вы, хорватский фермер, купивший с помощью микрокредита еще одну дойную корову, так и продолжите продавать молоко, даже если станете свидетелем предельного спада на своем местном молочном рынке - спасибо трем сотням таких же фермеров, как вы, которые тоже продают молоко, - но с той техникой, организационными навыками и капиталом, которыми вы располагаете, переквалифицироваться в экспортера, поставляющего масло в Германию или сыр в Великобританию, просто невозможно.
ГЕРОЕВ БОЛЬШЕ НЕТ
До сих пор мы показывали, что бедные страны делает бедными не недостаток простой индивидуальной предпринимательской энергии, которой они обладают в избытке. Проблема в том, что богатые страны делает богатыми имеющаяся у них возможность направлять индивидуальную предпринимательскую энергию в коллективное предпринимательство.
Во многом под влиянием капиталистического фольклора, с такими персонажами, как Томас Эдисон и Билл Гейтс, а также новаторской работы Йозефа Шумпетера, гарвардского профессора экономики родом из Австрии, наши представления о предпринимательстве слишком сильно пронизаны духом индивидуализма: предпринимательство - это то, чем занимаются герои-одиночки, обладающие уникальной проницательностью и целеустремленностью. Развивая эту мысль, мы считаем, что любой отдельно взятый человек, если будет очень стараться, способен добиться успеха в бизнесе. Но даже если некогда так оно и было, представление о предпринимательстве как о занятии для индивидуалиста все сильнее устаревает. По мере развития капитализма предпринимательство все в большей степени становится коллективным делом.
Начнем с того, что даже выдающиеся одиночки, вроде Эдисона и Гейтса, стали теми, кем они стали, только потому, что их поддерживала целая армия коллективных институтов: научная инфраструктура, которая позволила получить знания и применить их; закон о компаниях и прочие торговые законы, давшие одиночкам возможность впоследствии создать компании с разветвленной и сложной организацией; образовательная система, поставлявшая высококвалифицированных ученых, инженеров, администраторов и рабочих, которые стали работать в этих компаниях; финансовая система, благодаря которой они смогли привлечь огромный капитал, когда потребовалось расширяться; патентные законы и законы об авторских правах, которые защищали их изобретения; доступный рынок для их продукции и так далее.
Кроме того, в богатых странах предприятия сотрудничают друг с другом намного больше, чем в бедных странах, даже если они работают в сходных областях. Например, сектор молочной промышленности в таких странах, как Дания, Нидерланды и Германия, вышел на свой сегодняшний уровень лишь потому, что фермеры, при поддержке государства, организовались в кооперативы и совместными усилиями инвестировали средства в перерабатывающее оборудование (например, машины для взбивания сливок) и исследование зарубежного рынка. Напротив, в балканских странах сектор молочной промышленности развиться не смог, несмотря на немалые объемы направленных туда микрокредитов, поскольку все тамошние фермеры, выпускающие молочную продукцию, попытались производить ее в одиночку. Вот еще один пример. Многие мелкие фирмы в Италии и Германии совместно инвестируют в научные разработки и исследования экспортного рынка, что по отдельности им было бы не под силу, но ими созданы отраслевые ассоциации (поддержанные государственными субсидиями), тогда как фирмы типичной развивающейся страны в эти области не инвестируют, поскольку не располагают подобным коллективным механизмом.
В богатых странах предпринимательство, даже на уровне фирм, стало делом не отдельных личностей, а целых коллективов. Немногими компаниями сегодня управляют харизматичные провидцы, подобные Эдисону или Гейтсу. Большей частью их возглавляют профессиональные менеджеры. В своих работах уже в середине XX века Шумпетер указывал на эту тенденцию, хотя его она и не радовала. Он отмечал, что все более широкое применение современных технологий еще больше затрудняет создание крупной компании под руководством дальновидного предпринимателя-одиночки. Шумпетер предсказывал, что замещение героев-предпринимателей "типовыми управленцами", как он их назвал, исподволь лишит капитализм динамичности и рано или поздно приведет к его кончине (см. Тайну 2).
В этом отношении Шумпетер оказался неправ. За последнее столетие герой-предприниматель постепенно стал редкостью, а новаторство в производстве продукции, в использовании технологических процессов и в маркетинге - ключевых элементах предпринимательства по Шумпетеру - становилось все более "коллективистским" по духу. Но, несмотря на это, после Второй мировой войны мировая экономика развивалась намного быстрее, чем в довоенный период. Так, в Японии фирмы специально разработали механизмы использования творческого потенциала работников даже самого нижнего звена: рабочих конвейера. Многие приписывают успех японских компаний отчасти этой идее (см. Тайну 5).
Если эффективное предпринимательство некогда и было чисто индивидуальным явлением, то по меньшей мере в последний век оно таковым быть перестало. Коллективная способность создавать эффективные организации и институты и управлять ими намного больше влияют сегодня на процветание нации, чем напор и даже таланты отдельных ее представителей (см. Тайну 17). Если мы не откажемся от мифа о героических предпринимателях-одиночках и не начнем помогать им создавать институты и организации для коллективного предпринимательства, то бедные страны никогда не смогут вырваться из нищеты.
ТАЙНА ШЕСТНАДЦАТАЯ.
МЫ НЕ НАСТОЛЬКО УМНЫ ЧТОБЫ ОСТАВЛЯТЬ РЕШЕНИЕ ЗА РЫНКОМ
ЧТО ВАМ РАССКАЗЫВАЮТ
Мы должны оставить рынки в покое, поскольку участники рынка, по большому счету, понимают, что делают - иными словами, они мыслят рационально. Поскольку отдельные игроки (и фирмы как объединения индивидуумов, разделяющих одни и те же интересы) преследуют собственные цели и лучше других знают ситуацию в своем бизнесе, то попытки внешних сил, особенно государства, ограничить свободу их деятельности могут привести лишь к печальным результатам. Со стороны государства, не располагающего достаточной информацией, будет излишне самонадеянным мешать участникам рынка делать то, что они считают прибыльным, или заставлять их делать то, чего они не хотят.
ЧТО ОТ ВАС СКРЫВАЮТ
Люди не всегда понимают, что делают, поскольку их способность осознавать даже то, что непосредственно их касается, ограничена - или, на профессиональном жаргоне, они обладают "избирательной рациональностью". Мир очень сложен, и наша способность разобраться в нем существенно ограничена. Поэтому, чтобы уменьшить сложность проблем, с которыми мы сталкиваемся, нам необходимо сознательно ограничивать свою свободу выбора (что мы и делаем). Государственное регулирование, особенно в таких сложных областях, как современный финансовый рынок, зачастую действует не потому, что государству больше известно, а потому, что оно ограничивает варианты для выбора и, тем самым, сложность возникающих проблем, а значит, уменьшает возможность того, что все пойдет не так.
РЫНКИ МОГУТ ОШИБИТЬСЯ НО…
Экономисты-рыночники утверждают: красота свободного рынка в том, что решения отдельных индивидуумов (и фирм) примиряются без чьего-либо сознательного вмешательства - идея, которую Адам Смит выразил в метафоре "невидимой руки". Возможным это становится потому, что игроки на рынке рациональны, в том смысле, что они лучше кого-либо знают ситуацию в собственном бизнесе и способны ее улучшить. Впрочем, допускается, что отдельные личности иррациональны, или даже личность, рациональная в целом, порой может вести себя нерационально. Но, рано или поздно, рынок отвергает нерациональные поступки, наказывая за них - например, инвесторы, "нерационально" инвестирующие в переоцененные активы, в результате получат низкую доходность, а это либо заставит их откорректировать свое поведение, либо их вытеснят с рынка. Поэтому, утверждают экономисты-рыночники, право решать, что делать, надо отдать на откуп отдельным игрокам, и это - лучший способ управления рыночной экономикой.
Разумеется, мало кто станет утверждать, будто рынки совершенны. Даже Милтон Фридман признавал, что есть случаи, когда рынок не в состоянии разрешить проблему. Классический пример - загрязнение окружающей среды. Люди "перепроизводят" загрязнение, поскольку не оплачивают стоимость борьбы с ним. Поэтому оптимальные уровни загрязнения для отдельного человека (или для отдельной фирмы) складываются, с точки зрения общества, в уровень ниже оптимального. Но, спешат добавить экономисты-рыночники, неудачные решения рынка хотя и возможны теоретически, в реальности же случаются достаточно редко. Более того, заявляют они, зачастую лучший способ справиться с ошибками рынка - ввести дополнительные рыночные механизмы. Например, лучший способ уменьшить загрязнение окружающей среды - это создать для него рынок: введя "торговлю квотами на выбросы", что позволит людям продавать и покупать права на загрязнение окружающей среды соответственно своим потребностям в пределах оптимального для общества максимума. К тому же, добавляют сторонники рынка, государства тоже совершают ошибки (см. Тайну 12). Государство может не владеть информацией, необходимой для исправления ошибок рынка. Или рынком станут управлять политики и чиновники, больше заботящиеся не о национальных интересах, а о собственных (см. Тайну 5). Все это означает, что цена ошибки государства, как правило, выше цены ошибки рынка, которую оно (будем надеяться) пытается исправить. Следовательно, указывают экономисты, ошибки рынка не могут служить оправданием для вмешательства государства.
Полемика о сравнительной величине ошибок рынка и ошибок правительства не утихает, и я не смогу здесь подвести под нею черту. Однако я могу отметить, что проблема свободного рынка не сводится к тому, что рациональность поступков индивидуумов может привести к коллективному нерациональному результату (то есть к ошибке рынка). Проблема в том, что мы вообще-то не очень рациональные существа. И когда предположение о рациональности оказывается несостоятельным, нам приходится думать о ролях рынка и государства совсем по-иному, нежели предлагает концепция "сбоя рыночного механизма", которая, в сущности, тоже исходит из того, что мы все-таки разумны. Поясню подробнее.
ЕСЛИ ТЫ ТАКОЙ УМНЫЙ…
В 1997 году Роберт Мертон и Майрон Скоулз были удостоены Нобелевской премии по экономике "за новый метод определения стоимости вторичных ценных бумаг". К слову, полученная ими премия не является настоящей "Нобелевской" - эту премию учредил Шведский государственный банк в память Альфреда Нобеля. Кстати сказать, несколько лет назад семья Нобель даже грозилась запретить использование в названии премии имя их предка, так как ее лауреатами становятся, в основном, экономисты, выступающие за свободный рынок, а их Альфред Нобель не одобрял, но это другая история.
В 1998 году огромный хеджевый фонд под названием "Лонг терм кэпитэл менеджмент" (LTCM) после финансового кризиса в России оказался на грани банкротства. Фонд был столь велик, что его банкротство грозило увлечь за собой в небытие остальные. Краха финансовая система США избежала лишь потому, что Федеральный резервный банк, центральный банк США, выкрутил руки десятку банков-кредиторов, заставив влить в фонд деньги и стать его невольными акционерами, приобретя контроль более чем над 90% акций. В 2000 году LTCM окончательно свернул операции.
В совет директоров компании LTCM, основанной в 1994 году знаменитым (ныне печально знаменитым) финансистом Джоном Мерривезером, входили - кто бы вы думали? - Мертон и Скоулз. Они не только позволили компании использовать свои имена в обмен на кругленькую сумму. Они были реальными партнерами, и компания активно применяла их модель ценообразования на фондовом рынке.
Не обескураженный неудачей LTCM, в 1999 году Скоулз основал новый хеджевый фонд "Платинум гроув ассет менеджмент" (PGAM). Новые его инвесторы, надо полагать, считали, что модель Мертона-Скоулза не сработала в 1998 году лишь из-за такого абсолютно непредсказуемого, уникального в своем роде события, как российский кризис. Но в целом, разве это по-прежнему не лучшая модель ценообразования на рынке ценных бумаг в истории человечества, даже получившая одобрение Нобелевского комитета?
К несчастью, инвесторы PGAM ошибались. В ноябре 2008 года фонд фактически лопнул, временно заморозив для инвесторов отзыв средств. Единственным для них утешением оставалось то, что не их одних подвел нобелевский лауреат. "Трин-сам груп", где директором по научным вопросам работал бывший партнер Скоулза Мертон, в январе 2009 года тоже обанкротилась.
В Корее есть пословица: даже обезьяна падает с дерева. Да, все мы совершаем ошибки, и одну неудачу - даже если она гигантских масштабов, как в случае с LTCM, - можно счесть ошибкой. Но повторение одной и той же ошибки дважды? Тогда становится понятно, что первая ошибка на самом деле ошибкой не была. Мертон и Скоулз не ведали, что творили.
Когда лауреаты Нобелевской премии по экономике, тем более получившие премию за работу по ценообразованию на рынке ценных бумаг, не в состоянии "считать" информацию с финансового рынка, как же мы можем управлять миром, исходя из экономического принципа, что якобы люди всегда знают, что делают, и следовательно, им не нужно мешать? Как вынужден был признать на слушаниях в конгрессе Алан Гринспен, бывший председатель совета управляющих Федеральной резервной системы США, "ошибкой" было "предполагать, что своекорыстие организаций, особенно банков, настолько велико, что они лучше всех способны защитить акционеров и капитал компаний". Своекорыстие защитит людей только тогда, когда они понимают, что происходит и как быть.
Финансовый кризис 2008 года породил множество историй, показывающих, что казалось бы умнейшие люди не в полной мере осознавали, что они делают. Мы не говорим о знаменитых деятелях Голливуда, таких как Стивен Спилберг и Джон Малкович, или о легендарном бейсболисте, питчере Сэнди Коуфаксе, которые отнесли свои деньги мошеннику Берни Мэдоффу. В своем деле они - одни из лучших в мире, им необязательно разбираться в финансах. Мы говорим об опытных директорах фондов, руководителях банков (включая и крупнейшие банки в мире, такие как британский HSBC и испанский "Сантандер") и лучших учебных заведений мира (Нью-Йоркский университет и Бард-колледж), которые попались на удочку того же Мэдоффа.
И дело не только в том, что их одурачили мошенники вроде Мэдоффа или Алана Стэнфорда. Банкиры и прочие предполагаемые эксперты в финансовой сфере так и не смогли разобраться в происходящем, даже имея дело с законными финансовыми операциями. Один из них откровенно шокировал Алистера Дарлинга, канцлера казначейства (министра финансов Великобритании), заявив ему летом 2008 года, что "впредь мы будем одалживать деньги только тогда, когда будем понимать сопряженные с этим риски". Еще более поразительный пример: как сообщалось, всего за шесть месяцев до краха американской страховой компании AIG, получившей в кризис 2008 года финансовую поддержку от американского правительства, ее главный финансовый директор Джо Кассано сказал: "Нам трудно, если только не впасть в беспечность, даже представить себе хоть какой-то мало-мальски правдоподобный сценарий, по которому мы потеряем хотя бы доллар в операции [со свопами на дефолт по кредиту, или CDS]". Большинство из вас - особенно если вы американский налогоплательщик, расчищающий тот бардак, что оставил мистер Кассано, - вряд ли, наверное, сочтет это обещание остроумным, при том что AIG разорилась не из-за неудач в своем основном бизнесе, страховании, а из-за того, что обесценился ее портфель CDS в 441 миллиард долларов.
Когда лауреаты Нобелевской премии в области финансовой экономики, директора банков, высокопоставленные главы фондов, престижные колледжи и самые умные знаменитости продемонстрировали свое непонимание того, чем они занимаются, как можно соглашаться с экономическими теориями, основанными на предположении о рациональности человеческих поступков? Вывод в том, что мы просто не достаточно умны, чтобы позволить рынку действовать самостоятельно.
Что же из этого следует? Можно ли рассуждать о регулировании рынка, если нам не хватает сообразительности даже на то, чтобы оставить его в покое? Ответ - да. И даже более того. Очень часто регулирование требуется именно потому, что нам не хватает сообразительности. Сейчас я продемонстрирую, почему.
ПОСЛЕДНИЙ ЧЕЛОВЕК ЭПОХИ ВОЗРОЖДЕНИЯ
Герберт Саймон, обладатель Нобелевской премии по экономике 1978 года, возможно, был последним на земле человеком эпохи Возрождения. Он начинал как политолог, потом занялся изучением государственного управления, написав по этой теме классическую книгу: "Административное поведение". Набросав попутно пару работ по физике, он взялся изучать организационное поведение, деловое администрирование, экономику, когнитивную психологию и проблемы искусственного интеллекта. Если кто и понимал, как люди мыслят и как они организуются, то это был Саймон.
Саймон утверждал, что наша рациональность "избирательна". Он не верил, что мы полностью иррациональны, хотя сам он и многие другие экономисты бихевиористской школы (а также многие когнитивные психологи) убедительно показали, насколько наше поведение иррационально. По Саймону, мы пытаемся быть рациональными, но наши возможности для этого недостаточны. Мир слишком сложен, убеждал Саймон, чтобы наш ограниченный интеллект мог в полной мере его понять. Это означает, что очень часто главная проблема, с который мы сталкиваемся, стремясь принять правильное решение, заключена не в недостатке информации, но в недостаточных возможностях для обработки этой информации - мысль, которую удачно иллюстрирует тот факт, что наступление всеми восхваляемой компьютерной эры не улучшило качества принимаемых нами решений, если судить по хаосу, в котором мы сегодня находимся.