В этом письме профессора Бесли и Хеннесси говорили, что отдельные экономисты компетентны и "сами по себе выполняют свою работу как следует", но в преддверии кризиса они "не смогли за деревьями увидеть лес". По утверждениям Бесли и Хеннесси, произошла "ошибка коллективного воображения многих талантливых людей, как в этой стране, так и в международном масштабе, когда оно не смогло осознать угрозу, нависшую над системой в целом".
Ошибка "коллективного воображения"?! Но разве большинство экономистов, включая большинство (но не всех) тех, кто присутствовал на заседании Британской академии, не говорили нам, остальным, что свободные рынки работают лучше всего, поскольку они "рациональны" и "индивидуалистичны", а значит знают, чего мы хотим для себя (и только для себя - возможно, за исключением наших ближайших родственников) и как получить то, что мы хотим, наиболее эффективным образом? (см. Тайны 5 и 16). Не припоминаю в экономике большой дискуссии о воображении, особенно коллективном, а я профессионально занимаюсь этой наукой последние двадцать лет. Я даже не уверен, найдется ли место такой концепции, как воображение, коллективное оно или еще какое-нибудь, в доминирующем в экономике рационалистическом дискурсе. Великие люди экономического мира Британии фактически признавались, что не знают, где именно произошел сбой.
Но это заведомое принижение их роли. Экономисты - не невинные исполнители, которые выполнили на совесть работу в узких рамках своих профессиональных знаний, а потом их коллективно подвел кризис, который выпадает "раз в сто лет" и никто не может его предсказать.
За последние тридцать лет экономисты сыграли важную роль в подготовке условий для возникновения кризиса 2008 года (и десятка менее крупных финансовых потрясений, которые ему предшествовали, начиная с 1980-х годов, таких как долговой кризис стран "третьего мира" в 1982 году, мексиканский кризис песо в 1995 году, азиатский кризис 1997 года и российский кризис 1998 года), предоставляя теоретические обоснования для финансовой дерегуляции и безудержной гонки за сиюминутными прибылями. Если смотреть более широко, они выдвигали теории, оправдывающие политику, которая привела к замедлению роста, увеличению неравенства, повышению негарантированности рабочих мест и к участившимся финансовым кризисам, неотступно преследовавшим мир в последние три десятилетия (Тайны 6, 12, 13 и 21). Помимо этого, они проталкивали меры, которые ухудшали перспективы долгосрочного развития в развивающихся странах (см. Тайны 7 и 11). В богатых странах эти же экономисты убеждали людей в огромной значимости излишне переоцененных новых технологий (Тайна 4), делали жизнь людей все более и более нестабильной (Тайна 6), требовали не обращать внимания на утрату страной контроля над национальной экономикой (Тайна 8) и благодушно принимать деиндустриализацию (Тайна 9). Кроме того, они выдвинули целый ряд аргументов, пытаясь убедить нас, что все эти экономические результаты, которые у многих людей в мире вызывают нарекания, - такие как все увеличивающееся неравенство (Тайна 13), запредельные вознаграждения руководству корпораций (Тайна 14) или крайняя нищета в бедных странах (Тайна 15) - вещи неизбежные, которые объясняются человеческой природой, эгоистичной и рациональной, и необходимостью вознаграждать людей сообразно их вкладу в производство.
Иными словами, экономическая теория оказалась не просто неадекватной. Экономика, в том виде, в котором она практикуется последние три десятка лет, для большинства людей оказалась попросту вредоносной.
ЕСТЬ ЛИ "ДРУГИЕ" ЭКОНОМИСТЫ?
Если с экономической наукой все так плохо, как я описываю, тогда что делаю в экономистах я? Если несоответствие действительности - самый безвредный исход моей профессиональной деятельности, а наиболее вероятный результат - вред, не стоит ли мне сменить профессию на что-то более общественно полезное, вроде сантехника или инженера-электрика?
Экономикой я продолжаю заниматься потому, что уверен: она не должна быть полезной или вредной. На протяжении этой книги я и сам пользовался экономической наукой, пытаясь объяснить, как на самом деле устроен капитализм. Опасен определенный тип экономики, а именно - рыночная экономика в том виде, в котором ее выстраивали в последние несколько десятков лет. В истории насчитывается множество экономических школ, которые помогали нам эффективнее развивать нашу экономику и управлять ею.
Если начать с ситуации, в которой мы оказались сегодня, то мировую экономику от полного краха осенью 2008 года спасли идеи Джона Мейнарда Кейнса, Чарльза Киндлбергера (автора классической книги по финансовым кризисам "Мании, паники и крахи") и Хаймана Мински (сильно недооцененного американского исследователя финансовых кризисов). Мировая экономика не докатилась до ситуации, которая предшествовала Великой депрессии 1929 года, потому, что мы восприняли их идеи и оказали поддержку ключевым финансовым институтам (правда, еще не наказали должным образом банкиров, устроивших весь хаос, и не реформировали отрасль), увеличили бюджетные расходы, организовали страхование банковских вкладов, поддержали социальное обеспечение (которое субсидирует оставшихся без работы) и в беспрецедентных масштабах наводнили финансовый рынок ликвидностью. Как рассказывалось в предыдущих Тайнах, многим из этих шагов, которые "спасли мир", сопротивлялись экономисты-рыночники предыдущих поколений и поколения нынешнего.
Хотя чиновники, отвечавшие за экономику в странах Восточной Азии, не имели экономического образования, кое-что в экономике они понимали. Однако - особенно до начала 1970-х годов - та экономика, которую они знали, большей частью была не рыночного типа. Та экономика, которую они, по стечению обстоятельств, знали, была экономикой Карла Маркса, Фридриха Листа, Йозефа Шумпетера, Николаса Калдора и Альберта Хиршмана. Конечно, эти экономисты жили в разное время, обсуждали вопросы различной проблематики и отличались радикально противоположными политическими взглядами (от крайне правых Листа до крайне левых Маркса). Тем не менее, между их экономическими теориями прослеживается нечто общее. Это признание того факта, что капитализм развивается через долгосрочные инвестиции и технические инновации, которые преобразуют структуру производства, а не просто через расширение существующих структур, подобное надуванию воздушного шарика. Многое из того, что осуществили в "чудесные" годы восточноазиатские правительственные чиновники - защита неокрепших отраслей, принудительное перенаправление ресурсов от технологически застойного сельского хозяйства к динамичному промышленному сектору и использование, как назвал их Хиршман, "связей" между различными секторами, - идет от подобных экономических взглядов, а не от рыночного подхода (см. Тайну 7). Если бы восточноазиатские страны, а до них - большинство богатых стран в Европе и Северной Америке, управляли своей экономикой по принципам свободного рынка, они бы не смогли развиться так, как им это удалось.
Экономическое учение Герберта Саймона и его последователей существенно изменило наши взгляды на современные компании и, более широко, на современную экономику. Оно помогает избавиться от мифа, что наша экономика населена исключительно рациональными эгоистами, взаимодействующими через рыночные механизмы. Когда мы осознаем, что современная экономика населена людьми с ограниченной рациональностью и сложными мотивами, которые организованы сложным способом, сочетающим в себе рынки, бюрократический аппарат, государственный и частный, и сети контактов, то мы начнем понимать, что нашей экономикой нельзя управлять по рыночному мифу. Если же более пристально взглянуть на успешные фирмы, правительства и страны, то окажется, что они исповедуют именно этот, более тонкий взгляд на капитализм, а не упрощенное видение рынка.
Даже в рамках господствующей экономической школы, то есть школы неоклассической, на которой большей частью базируется рыночная экономика, существуют теории, которые объясняют, почему свободные рынки будут давать не самые удовлетворительные результаты. Это теории "фиаско рынка" или "экономики благосостояния", впервые разработанные в начале XX века кембриджским профессором Артуром Пигу и позднее развитые такими современными экономистами, как Амартия Сен, Уильям Бомол и Джозеф Стиглиц, и это только некоторые из самых важных имен.
Экономисты-рыночники, конечно, либо игнорировали этих "других", либо, что хуже, отвергали их как лжепророков. Сегодня о многих из упомянутых выше экономистов, за исключением тех, кто принадлежит к школе "фиаско рынка", даже не говорится в ведущих учебниках по экономике, и, разумеется, их работы не изучаются должным образом.
Но события, разворачивавшиеся в течение последних тридцати лет, показали, что у этих "других" экономистов мы можем узнать гораздо больше полезного, чем у экономистов свободного рынка. Сравнение успехов и неудач различных фирм, экономик и политических курсов в этот период показывает, что взгляды этих экономистов, ныне остающихся без внимания или даже забытых, могут многому нас научить. Экономическая наука не всегда бесполезна или вредна. Просто надо изучать правильную экономику.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ.
КАК ВОССТАНОВИТЬ МИРОВУЮ ЭКОНОМИКУ
Перед нами стоит сложная задача полного восстановления мировой экономики. Да, все не так плохо, как было во времена Великой депрессии, но только потому, что правительства "накачивали" спрос за счет огромных расходов бюджета и беспрецедентного увеличения денежной массы (Банк Англии, к примеру, никогда не устанавливал более низкой процентной ставки с
самого своего основания в 1644 году). При этом предотвращение краха банков обеспечивается расширением системы страхования вкладов и отказом от услуг многих финансовых компаний. Без этих мер, а также без существенного автоматического увеличения социальных расходов (к примеру, пособий по безработице), мы бы сегодня переживали гораздо худший экономический кризис, чем в 1930-х годах.
Некоторые считают, что доминирующая ныне система свободного рынка принципиально правильна. Они убеждены, что косметического ремонта будет достаточно для решения наших проблем - чуть больше прозрачности здесь, чуть строже регулирование там, чуть больше ограничений на выплаты менеджменту сям. Однако, как я старался показать, фундаментальные теоретические и эмпирические предпосылки, лежащие в основе свободной рыночной экономики, весьма сомнительны. Необходим тотальный пересмотр принципов, на которых строятся наши экономика и общество.
Так что же делать?
Данная книга не трибуна экономического форума, чтобы излагать детальные планы реконструкции мировой экономики (многие из которых, впрочем, были рассмотрены в тексте). Я лишь вкратце обрисую основные принципы - их всего восемь, - которые, по моему мнению, следует иметь в виду, приступая к перестройке нашей экономической системы.
Первое: перефразируя Уинстона Черчилля, рассуждавшего о демократии, позвольте мне повторить мои собственные слова: капитализм является наихудшей экономической системой, но остальные еще хуже. Я критикую капитализм свободного рынка, а не капитализм как таковой.
Стимул получения прибыли по-прежнему является наиболее мощным и эффективным топливом для нашей экономики, и мы должны использовать его в полной мере. Но нужно помнить, что отпускать этот стимул на волю без каких-либо ограничений - далеко не лучший способ вести дела, что мы усвоили на личном опыте и с большими потерями в последние три десятилетия.
Кроме того, рынок представляет собой исключительно эффективный способ координации сложных экономических мероприятий бесчисленных экономических агентов, но не более того, - это механизм, машина. И, как все машины, он требует тщательного регулирования и управления. Ведь автомобиль может убивать людей, когда за рулем оказывается пьяный водитель, или спасать жизни, когда мы вовремя доставляем на нем пациента в больницу; так и рынок - он способен творить чудеса и устраивать катаклизмы. Тот же автомобиль можно сделать лучше, оснастив его более надежными тормозами, более мощным двигателем и залив более экономичное топливо; и в рамках свободного рынка можно добиться значительных перемен к лучшему, изменив умонастроения его участников, их мотивы и правила регулирования.
Существуют различные способы "организации" капитализма. Свободный рынок - лишь один из них, и отнюдь не наилучший. Последние три десятилетия показали, что, вопреки уверениям его сторонников, он замедляет экономику, увеличивает социальное неравенство и нестабильность и приводит к более частым (порой глобальным) финансовым катастрофам.
Нет и не может быть общей идеальной модели. Американский капитализм разительно отличается от скандинавского, который, в свою очередь, совсем не похож на немецкий или французский, не говоря уже о японском. Например, в странах, для которых американский стиль экономического неравенства неприемлем (а для других кажется вполне логичным), возможна борьба с ним через создание и развитие социального государства, финансируемого высоким прогрессивным налогом на прибыль (в Швеции) или наложением ограничений на возможности извлечения прибыли, скажем, затрудняя открытие крупных магазинов (в Японии). Непросто выбрать между двумя этими моделями, хотя лично я полагаю, что шведская модель лучше японской, по крайней мере, в данном отношении.
Таким образом, капитализму мы говорим "да", но мы обязаны завершить наш роман с безудержный свободным рынком, который сослужил человечеству столь дурную службу, и принять более качественный регулируемый вариант. Какой именно - это зависит от наших целей, ценностей и убеждений.
Второе: мы должны создавать нашу новую экономическую систему с осознанием ограничений человеческого рацио.
Кризис 2008 года показал, что сложность мира, построенного нами, особенно в сфере финансов, значительно опережает нашу способность понимать этот мир и им управлять. Наша экономическая система рухнула именно потому, что строилась по советам экономистов, которые убеждены, будто способности человека преодолевать сложности практически безграничны.
Новый мир нужно создавать с четким пониманием следующего факта: мы обладаем весьма ограниченными способностями объективного суждения. Нам предлагают впредь избегать крупных финансовых кризисов, обеспечив прозрачность экономики. Это неправильно. Основная проблема кроется не в отсутствии информации, а в наших ограниченных возможностях по ее обработке. Если бы истинной проблемой была непрозрачность, скандинавские страны - известные прозрачностью своих экономик - не пережили бы финансовый кризис начала 1990-х годов. Пока мы по-прежнему разрешаем сумасбродные "финансовые инновации", наша способность регулировать рынок всегда будет отставать от стремления к инновациям.
Если мы всерьез намерены не допускать новых кризисов, подобных кризису 2008 года, следует категорически запретить сложные финансовые инструменты, если не будет убедительно доказано, что они способны принести пользу обществу в долгосрочной перспективе. Эта идея явно будет отвергнута частью аудитории как возмутительная. Но давайте подумаем. Мы поступаем так постоянно с другими товарами - вспомните стандарты безопасности на пищевые продукты, лекарства, автомобили и самолеты. В результате предложенных ограничений мы получим процедуру одобрения, благодаря которой внедрение любого нового финансового инструмента, изобретенного "ракетчиками" из финансовых компаний, будет оцениваться с точки зрения рисков и выгод для системы в целом в долгосрочной перспективе, а не только с позиций краткосрочной прибыли для этих фирм.
В-третьих, отнюдь не изображая из себя бескорыстных ангелов, мы должны создать систему, которая несет людям лучшее, а не худшее.
Идеология свободного рынка строится на убеждении, что люди не будут делать ничего "хорошего", если им не заплатят и не накажут за то, что они этого не сделали. На практике эта идеология применяется асимметрично и переосмыслена так, что богатых нужно мотивировать становиться еще богаче, а бедные должны страшиться бедности, и страх является для них главным мотиватором.
Материальные интересы в самом деле выступают мощным стимулом. Коммунистическая система оказалась нежизнеспособной, поскольку игнорировала, вернее, желала отказаться от данного человеческого побуждения. Отсюда, впрочем, не вытекает, что личные материальные интересы являются нашим единственным мотивом. Люди не настолько движимы материальными интересами, как это утверждают учебники свободного рынка. Будь реальный мир полон рациональных эгоистичных агентов, обычно рисуемых в этих учебниках, он бы рухнул под бременем непрерывного обмана, контроля, наказаний и сделок.
Кроме того, прославляя удовлетворение личных материальных интересов индивидов и корпораций, мы создали мир, в котором материальное обогащение освобождает физических и юридических лиц от обязанностей перед обществом. Сами того не заметив, мы позволили нашим банкирам и менеджерам фондов, прямо или косвенно, уничтожать рабочие места, закрывать заводы, разрушать окружающую среду и подрывать финансовую систему в погоне за личным обогащением.
Если мы хотим предотвратить повторение подобного, опять-таки, нужно создать систему, при которой материальное благополучие ценится по-прежнему, но не может быть единственной целью. Организации - будь то корпорации или государственные ведомства - должны перестроиться и вознаградить доверие, солидарность, честность и сотрудничество. Финансовую систему необходимо реформировать, чтобы уменьшить степень влияния миноритариев, чтобы компании могли позволить себе стремление к иным целям, нежели краткосрочная максимизация прибыли. Нужно лучше вознаграждать обеспечение общественных благ (например, сокращение потребления энергии, инвестиции в обучение и т. д.), не только через государственные субсидии, но и через обретение более высокого социального статуса.
Дело не просто в моральном аспекте. Таким образом мы апеллируем к "просвещенному" личному интересу. Позволяя править бал краткосрочной корысти, мы рискуем уничтожить систему, которая в долгосрочной перспективе не служит ничьим интересам.
В-четвертых, мы должны перестать верить, что людям платят "по заслугам".
Жители бедных стран, каждый по отдельности, зачастую более продуктивны и предприимчивы, чем их коллеги из развитых стран. Если предоставить им равные возможности посредством свободной иммиграции, эти люди могут и заменят большую часть рабочей силы в развитых странах, пусть это политически неприемлемо и нежелательно. Следовательно, именно национальные экономические системы и иммиграционный контроль в богатых странах, а вовсе не отсутствие требуемых личных качеств, держат бедных людей в бедных странах в нищете.