Он кивнул, допил свое виски. Мне показалось, что про себя он улыбается. У меня было предчувствие, что через год он снова явится и предложит то же самое. Еще один год. Каждый год - новый контракт. Дверца клетки будет открыта, но птичка никуда не денется. "Ну что ж, - подумал я, - останусь пока, а там видно будет…"
Когда Касси вернулась домой, она была очень довольна.
- Морт ему сказал, что будет в отчаянии, если ты уйдешь.
- В самом деле?
- Ты ему нравишься.
- А Донавану не нравлюсь, - сказал я.
- Ну, на всех не угодишь! - сказала Касси. Да, это верно. И без того все было прекрасно. Но тут позвонили из полиции и попросили меня встретиться с Анджело.
- Нет, - ответил я.
- Это естественная реакция психики, - спокойно сказал мой собеседник. - Но я все же хотел бы, чтобы вы выслушали.
Он долго уговаривал меня, мягко опровергая все мои возражения, и в конце концов я неохотно согласился.
- Хорошо, - сказал он наконец. - Значит, в среду после обеда.
- Через два дня?!
- Мы пришлем за вами машину. Вы ведь, наверно, еще не можете ездить сами?
Я не стал возражать. Я мог водить машину на небольшое расстояние, но быстро уставал. Врачи утешали меня, что через месяц я уже буду бегать.
- Заранее спасибо, - сказал мой собеседник.
- Пожалуйста…
Вечером я рассказал об этом Касси и Банану.
- Ужас какой! - сказала Касси. - Это уж слишком!
Мы ужинали втроем в ресторане. Кроме нас, в зале больше никого не было: по понедельникам ресторан не работал - "старая корова" вытребовала себе выходной Банан приготовил ужин сам: рыбное суфле со специями, цукатами и орешками - он решил опробовать его на нас с Касси. Как всегда, вышло нечто невероятное: неведомый язык, новые горизонты вкуса.
- Мог бы сказать, что не приедешь, и все, - сказал Банан, накладывая себе суфле.
- На каком основании?
- Из чистого эгоизма, - сказала Касси. - Самая лучшая причина, чтобы не делать того, чего не хочется.
- Мне даже в голову не пришло…
- Надеюсь, ты настоял на пуленепробиваемом жилете, шестидюймовом защитном стекле и нескольких рядах колючей проволоки? - поинтересовался Банан.
- Они заверили меня, - мягко ответил я, - что вцепиться мне в глотку ему не дадут.
- Как любезно с их стороны! - проворчала Касси. Мы полили суфле изысканным соусом Банана и сказали, что, когда нас выселят из дома, мы поселимся у него в саду.
- И будете играть? - спросил он.
- В смысле?
- Ну, по той системе.
Я равнодушно подумал, что и в самом деле совсем забыл про кассеты, а ведь они у меня. Так что возможность есть…
- Компьютера нету, - сказал я.
- Ничего, на компьютер накопим, - сказала Касси. Мы переглянулись.
Нас всех вполне устраивало наше нынешнее дело и материальное положение тоже. Неужели человек не может не стремиться к большему? Видимо, не может.
- Ты будешь работать на компьютере, - сказал Банан, а я - делать ставки. Время от времени. Когда будет туго с деньгами.
- Пока не подавимся.
- Ты знаешь, - сказала Касси, - я не мечтаю ни о бриллиантах, ни о мехах, ни о яхте. Но… когда у нас в гостиной будет бассейн?
Не знаю, что там наговорил Люк моему брату, вернувшись домой в Калифорнию, но Джонатан позвонил в тот же вечер и сказал, что утром в среду будет в Хитроу.
- А как же твои студенты?
- К черту студентов. У меня ларингит, - сказал он совершенно здоровым голосом. - До встречи.
Он приехал на такси, весь бронзовый от солнца и ужасно встревоженный.
То, что к тому времени я чувствовал себя уже вполне прилично, его не успокоило.
- Живой я, живой! - говорил я. - Не все сразу. Приезжай через месяц.
- Так что, собственно, с тобой случилось?
- Со мной случился Анджело.
- А мне почему не сказал? - осведомился он.
- Ну, если бы меня убили, я бы тебе доложил. Не я, так кто-нибудь другой.
Он уселся в одну из качалок и мрачно уставился на меня.
- Это все из-за меня! - сказал он.
- В самом деле? - насмешливо спросил я.
- Потому ты мне ничего и не сказал.
- Когда-нибудь я тебе все рассказал бы.
- Рассказывай сейчас.
Однако я прежде всего рассказал ему о том, куда я еду после обеда и почему, и Джонатан своим спокойным и решительным тоном объявил, что едет со мной. Я так и подумал. И был рад этому. За следующие несколько часов я рассказал ему почти обо всем, что было между Анджело и мной, так же, как он рассказывал мне тогда, в Корнуолле.
- Извини, - сказал он наконец.
- Не за что.
- Ты воспользуешься этой системой?
Я кивнул.
- И, может быть, скоро.
- Наверно, старая миссис О'Рорке была бы рада. Она гордилась изобретением Лайэма и не хотела, чтобы оно пропало.
Он поразмыслил, потом спросил:
- А какой был пистолет, ты не помнишь?
- По-моему… полицейские говорили… "Вальтер" 0,22.
Он слабо улыбнулся.
- Все повторяется! Оно и к лучшему. Если бы это было что-нибудь калибра 0,38, тебе пришлось бы худо.
- Да, пожалуй, - сухо сказал я.
За нами прислали машину, как и грозились, и отвезли нас в большое здание в Бэкингемшире. Я так и не понял, что это было: нечто среднее между больницей и казенным зданием - длинные широкие коридоры, запертые двери и мертвая тишина.
- Сюда, - сказали нам. - До конца, последняя дверь направо.
Мы не спеша шагали по паркетному полу. Стук наших каблуков только подчеркивал тишину. В дальнем конце было высокое, от пола до потолка, окно, которое почему-то давало очень мало света; и на фоне окна вырисовывались две фигуры: человек в инвалидной коляске и другой, который вез эту коляску.
Эти двое и мы с Джонатаном встретились посреди коридора, и, когда мы подошли ближе, я с неприятным удивлением обнаружил, что человек в коляске - не кто иной, как Гарри Гилберт. Старый, седой, сгорбленный, больной Гарри Гилберт, который тем не менее по-прежнему сознательно отвергал сострадание.
Эдди, который вез коляску, запнулся и остановился. Мы смотрели на Гарри, Гарри смотрел на нас с расстояния в несколько шагов. Он перевел взгляд с меня на Джонатана - поначалу взглянул на него мельком, не поверил своим глазам, потом пригляделся внимательнее и убедился, что это действительно он. Потом перевел взгляд на меня.
- Вы же говорили, что он умер!
Я слегка кивнул.
Его голос был холодным, сухим, полным горечи. У него уже не осталось ни сил, ни ненависти, ни надежды, ни желания мстить.
- Вы оба… - сказал он. - Вы погубили моего сына.
Мы с Джонатаном ничего не ответили. Я задумался о генезисе зла, о случае, который порождает убийство, и о предрасположенности, которая существует с рождения. "Ведь библейский миф, - подумал я, - соответствует реальной истории эволюции". Каин существовал, и в каждом виде выживают жестокие и безжалостные. Я выжил только потому, что мне повезло: благодаря расторопности Банана и искусству врачей. А в течение веков Авель и прочие жертвы гибли. И в каждом поколении, в разных народах, гены нет-нет да и породят убийцу. И все новые Гилберты вечно взращивают своих Анджело.
Гарри Гилберт мотнул головой, давая Эдди знак везти его дальше. И Эдди-двойник, Эдди, который всегда шел на поводу, овца того же стада, молча покатил своего дядюшку дальше.
- Надменный старый ублюдок, - вполголоса сказал Джонатан, глядя им вслед.
- Разведение лошадей, - сказал я, - очень любопытная наука.
Джонатан медленно перевел взгляд на меня.
- И что, - спросил он, - норовистые твари дают норовистое потомство?
- Довольно часто.
Он кивнул, и мы пошли дальше по коридору, к окну и последней двери направо.
Комната, в которую мы вошли, когда-то, должно быть, была довольно пропорциональной, но из-за тесноты ее для удобства разделили на две. Получилась длинная узкая комната с окном, из которой дверь вела в другую длинную комнату, без окна.
В первой комнате, вся обстановка которой состояла из полоски неопределенного цвета паласа, постеленной поверх паркета и ведущей к письменному столу и двум жестким стульям, сидели двое мужчин, которые, похоже, попросту убивали время. Один сидел за столом, другой на столе, обоим лет по сорок, невысокие, спокойные. Вид у обоих был скучающий, и на лицах у них было написано, что они предпочли бы оказаться где-нибудь в другом месте.
Когда мы вошли, они посмотрели на нас вопросительно.
- Я - Вильям Дерри, - представился я.
- А-а.
Человек, сидевший на столе, встал, подошел, пожал мне руку и вопросительно посмотрел на Джонатана.
- Мой брат, Джонатан Дерри, - сказал я.
- Я думаю, - сказал он безразличным тоном, - нам нет необходимости тревожить вашего брата…
- Анджело скорее набросится на него, чем на меня, - сказал я.
- Но ведь это вас он пытался убить.
- Джонатан засадил его в тюрьму четырнадцать лет назад.
- А-а.
Он оглядел нас обоих, немного задрав голову, поскольку был значительно ниже нас. Похоже, он представлял нас себе иначе - не знаю почему. Джонатан, во всяком случае, выглядел вполне респектабельно, тем более что возраст добавил ему внушительности, и черты у него всегда были правильнее, чем у меня. А я, наверно, был не слишком похож на жертву. Я подумал, что чиновник ожидал увидеть шаркающую ногами фигурку в халате, а не высокого мужчину в нормальном костюме.
- Я, пожалуй, пойду объясню насчет вашего брата, - сказал наконец чиновник. - Подождете?
Мы кивнули, и он приоткрыл дверь во вторую комнату и просочился внутрь, прикрыв ее за собой. Человек за столом сидел все с тем же скучающим видом, ничего не объясняя. Вскоре дверь вновь приоткрылась, и в комнату проскользнул его коллега, который сказал, что нас ждут, и предложил нам войти.
Вторая комната была ярко освещена лампами. В ней находилось четверо людей и большое количество всяческого электрооборудования с множеством каких-то датчиков и проводов. Я увидел, как Джонатан окинул взглядом все это хозяйство, и подумал, что он, наверно, знает, что это такое. Потом Джонатан сказал, что все это были диагностические приборы - кардиограф, энцефалограф, приборы для измерения температуры, давления и влажности кожи - и всех как минимум по два.
Один из четверых людей был в белом халате. Он тихо представился Томом Корсом, врачом. Женщина в таком же белом халате ходила между приборами, проверяя их. Третий, мужчина, явно был наблюдателем, судя по тому, что он молча делал в течение следующих десяти минут. А четвертый, который сидел спиной к нам в чем-то вроде зубоврачебного кресла, был Анджело. Мы видели только его забинтованную голову да руки, которые были привязаны за запястья к подлокотникам кресла.
На руке, которую я сломал, не было ничего похожего на гипс - зажила, наверно. Руки Анджело были голые, покрытые редкими черными волосами. Они спокойно лежали на подлокотниках. Казалось, все его тело было опутано проводами, идущими к приборам, которые все стояли у него за спиной. Впереди него не было ничего, кроме ярко освещенной стены.
Доктор Корс, молодой, жилистый, уверенный в себе, посмотрел на меня вопросительно и осведомился все тем же тихим, спокойным голосом:
- Вы готовы?
"Готов. Если к этому вообще можно быть готовым…" - подумал я.
- Просто подойдите и встаньте перед ним. Скажите что-нибудь - все равно что. И стойте там, пока вам не скажут, что достаточно.
Я сглотнул. Этого мне хотелось меньше всего на свете. Я видел, что все они ждут, вежливо, на настойчиво, деловито… и что они, сволочи, все понимают! Я заметил, что даже Джонатан смотрит на меня с какой-то жалостью.
Это было невыносимо!
Я медленно обошел приборы и кресло, остановился перед Анджело и посмотрел на него.
Он был обнажен до пояса. На голове, под повязкой, был серебристый металлический обруч, вроде короны. Кожа Анджело блестела от жира, и к лицу, к шее, к груди, рукам и животу было прикреплено множество электродов. Я подумал, что, наверное, ни одно его движение или изменение в организме не остается незамеченным.
Он выглядел таким же крепким и здоровым, как всегда, несмотря на то, что две недели провалялся в коме. Мышцы его по-прежнему были могучими, грудь колесом, губы решительно сжаты. Сильный, жестокий человек. Привыкший запугивать. Презирающий лохов. Если бы не повязка и электроды, он выглядел бы точно таким же, как прежде. Я глубоко вздохнул и взглянул в его черные глаза - и только теперь увидел разницу. В глазах у него ничего не было.
Совершенно ничего. Это было странно: словно увидеть человека с давно знакомым лицом и обнаружить, что он чужой. Логово было то же самое - но чудище уснуло.
Прошло около пяти недель с того момента, как мы последний раз смотрели друг другу в глаза. С тех пор, как мы чуть не убили друг друга. Меня предупредили, и все же снова увидеть его было для меня шоком. Сердце мое колотилось так отчаянно, что его удары эхом отдавались в наступившей тишине.
- Анджело! - сказал я. - Анджело, вы в меня стреляли.
Анджело никак не отреагировал. Он смотрел на меня абсолютно спокойно.
Я шагнул в сторону - его глаза последовали за мной. Я вернулся на прежнее место - он смотрел на меня.
- Я… я Вильям Дерри, - сказал я. - Я отдал вам систему… Лайэма О'Рорке.
Я произносил это медленно и отчетливо, борясь со своим срывающимся дыханием.
Анджело остался спокоен. Совершенно никакой реакции.
- Если бы вы не пришли, чтобы убить меня… вы теперь были бы свободным… богатым человеком…
Ничего. Абсолютно ничего.
Я обнаружил, что рядом со мной очутился Джонатан. Через некоторое время взгляд Анджело медленно переместился на него.
- Привет, Анджело, - сказал Джонатан. - Я Джонатан. Вы меня помните? Вильям вам сказал, что я умер. Но это не правда.
Анджело ничего не ответил.
- Вы помните? - спросил Джонатан. - Я вас когда-то обманул.
Молчание. И полное отсутствие всего, от чего мы столько натерпелись.
Ни ярости, ни насмешек, ни угроз, ни грозного урагана ненависти.
Мне казалось, что сейчас уместнее всего молчать. Мы с Джонатаном стояли плечом к плечу перед пустой оболочкой нашего врага, и говорить было не о чем.
- Благодарю вас, - сказал Том Корс, выйдя из-за кресла. - Достаточно.
Анджело посмотрел на него.
- Вы кто? - спросил он.
- Я доктор Корс. Мы с вами уже разговаривали, когда прикрепляли электроды.
Анджело ничего не ответил и вместо этого уставился на меня.
- Вы разговаривали, - сказал он. - Вы кто?
- Вильям Дерри.
- Я вас не знаю.
- Не знаете.
Голос у него был такой же низкий и хриплый, как всегда, - все, что осталось от бывшего врага. Доктор Корс добродушно сказал:
- Сейчас мы с вас снимем все эти электроды. Вам, наверно, будет приятно от них избавиться?
- Как вы сказали, кто вы такой? - спросил Анджело, слегка нахмурившись.
- Доктор Корс.
- Кто?
- Это неважно. Я сейчас сниму с вас электроды.
- Я хочу чаю! - сказал Анджело. Доктор Корс предоставил снимать электроды своей коллеге и повел нас к приборам, чтобы взглянуть на показания. Я увидел, что наблюдатель тоже внимательно рассматривает результаты, но доктор Корс не обратил на него внимания.
- Вот, - сказал он, показывая полосу бумаги в ярд длиной. - Ни малейшего сбоя. Мы его тут целый час держали, прежде чем начали приходить посетители. Дыхание, пульс - все абсолютно ровное. Тут тихо, как видите. Никаких внешних раздражителей. Вот эта отметка - тот момент, когда он увидел вас, - сказал он мне. - И, как видите, ничто не изменилось. Вот график температуры кожи. Когда кто-то лжет, температура всегда повышается. А вот, - он перешел к другому прибору, - график пульса. Тоже без изменений. А вот, - он повернулся к третьему, - мозговая активность. Изменения самые незначительные. Он не мог внезапно увидеть перед собой вас, свою ненавистную жертву, и никак не среагировать, если бы он вас узнал. Это абсолютно невозможно.
Я вспомнил свою собственную незарегистрированную, но весьма мощную реакцию и понял, что такое действительно невозможно.
- Это навсегда? - спросил Джонатан. Том Корс взглянул на него.
- Думаю, что да. По моему мнению. Видите ли, им пришлось выбирать осколки кости из ткани мозга. Ювелирная работа, надо отдать им должное. Но, как видите, память не сохранилась. Многие функции так и не восстановились. Есть, ходить, говорить - это все он может. Он здоров. Он спокойно доживет до старости. Но он не может вспомнить ничего, что было пятнадцать минут назад. Он живет только в настоящем. Потеря памяти в результате серьезных травм головы - не такая уж редкость, знаете ли. Но в данном случае были сомнения. Не у меня, а у официальных лиц. Они говорили, что раз он разговаривает, раз он понимает, что он в больнице, а не в тюрьме, значит, он может нарочно симулировать потерю памяти. Но эти результаты, - Том Корс указал на приборы, - симулировать невозможно. Так что это решение окончательное.
Раз и навсегда. Собственно, за этим мы тут и собрались. Потому они и предоставили нам такую возможность.
Его помощница сняла серебристый обруч с головы Анджело, сняла ремни, которыми были привязаны его запястья, и теперь стирала жир с его груди комками ваты.
- Кто вы? - спросил у нее Анджело, и она ответила:
- Просто ваш друг.
- И куда его теперь денут? - спросил я. Том Корс пожал плечами.
- Это не мне решать. Но я бы предпочел проявить осторожность. Впрочем, я не чиновник. Мои советы, я полагаю, ничего не значат.
Последняя реплика явно предназначалась наблюдателю, который упрямо делал вид, что ничего не слышит.
- Он может быть опасен? - медленно спросил я. Том Корс искоса взглянул на меня.
- Не могу сказать. Возможно. Да, вполне возможно. Он выглядит безобидным. Он никогда не сможет никого ненавидеть. Он просто забудет через пять минут. Но внезапный импульс… - Он снова пожал плечами. - Скажем так: я не решился бы повернуться к нему спиной, когда мы наедине.
- Никогда?
- Сколько ему? Лет сорок? - Он пожевал губами. - Ну, еще лет десять. А может, и двадцать. Неизвестно.
- Вроде молнии? - спросил я.
- Вот именно.
Женщина закончила стирать жир и протянула Анджело серую куртку.
- Мы чай пили? - спросил он.
- Нет еще.
- Я пить хочу.
- Сейчас вам дадут чаю.
- Тут его отец был, - сказал я Тому Корсу. - Анджело его видел?
Он кивнул.
- Никакой реакции. И приборы ничего не зарегистрировали. Это была последняя, решающая проверка, - он косо поглядел на наблюдателя. - Так что они могут больше не спорить.
Анджело встал с кресла, потянулся. Он выглядел здоровым и сильным, но долго и неловко возился с пуговицами, двигался неуклюже и все оглядывался, словно соображая, что делать дальше.
Его блуждающий взгляд остановился на нас с Джонатаном.
- Привет, - сказал он.
Дверь в соседнюю комнату широко распахнулась, и вошли двое санитаров в белых халатах и полисмен в форме.
- Он готов? - спросил полисмен.
- Весь ваш.
- Ну, тогда поехали.
Он застегнул наручники на левом запястье Анджело и приковал его к одному из санитаров.
Анджело не сопротивлялся. Он равнодушно взглянул на меня в последний раз своими черными дырами вместо глаз и послушно направился к двери.
- А мне дадут чаю? - спросил он.