Нолан вновь скорчил недовольную гримасу.
- Сэм поступил совершенно правильно. Ступай и сделай то же на Ирландце, - с невозмутимым терпением отрезал Тремьен.
Нолан гордо удалился в таком гневе, который был явно неуместен перед заездом. Тремьен вздохнул, но не проронил ни слова. Мне показалось, что он мог стерпеть от Нолана больше, чем от Сэма, хотя Сэм ему был явно более симпатичен. Причиной тому могло быть многое: социальное положение, аристократические манеры, связи.
В следующем заезде - скачках с препятствиями - Сэм проявил исключительную галантность по отношению к Великолепной. С его легкой руки эта неопытная молодка ни разу не споткнулась и явно чувствовала, чего от нее хотел наездник. Она пришла к финишу третьей, и это, как я понял, вполне удовлетворило Тремьена; для меня же было истинным удовольствием наблюдать за тем, как реализуются заранее намеченные планы.
На пути на весовой к денникам за Ирландцем, который должен был выступать в следующем заезде, Тремьен передал мне конверт с банкнотами я попросил поставить всю сумму на победу Ирландца.
- Не люблю, когда люди видят, что я сам делаю ставки, - объяснил он, - потому что они тут же понимают, что я уверен в победе, и сами ставят на ту же лошадь, а это уменьшает мой выигрыш. Обычно я делаю это через букмекера по телефону, но сегодня я должен был убедиться в состоянии грунта. Дорожка после снегопада могла стать опасной. Вы не сделаете это для меня?
- С удовольствием.
Он кивнул и отошел, я же поторопился к окошкам тотализатора и протянул сумму, которой бы мне хватило на то, чтобы прожить год. Ничего себе - "ставлю по маленькой".
Я нашел его на парадной площадке и спросил, отдать ли ему билеты.
- Нет. Если он придет первым, заберите мой выигрыш, пожалуйста.
- Хорошо.
Нолан разговаривал с владельцами, источая обаяние и всячески сдерживаясь в выражениях. В жокейском костюме он выглядел по-прежнему щеголеватым, сильным и самоуверенным, но, как только он оказался в седле, все его чванство как рукой сняло. Профессионализм взял верх, он сосредоточился и успокоился.
Я плелся за Тремьеном, с трибун мы смотрели, как Нолан демонстрирует свое исключительное мастерство, на фоне которого остальные любители выглядели как ученики воскресной школы. Он выигрывал секунды, преодолевая барьеры с необыкновенной легкостью, всякий раз вовремя давая лошади сигнал к прыжку. Расчет, а не везение. Присущее ему мужество, за которое его полюбила Мэкки, проявилось и здесь.
Владелицы - мать и дочь - не находили себе место от волнения. Хотя они и не были бледны и не находились еще на грани обморока, однако из их слов следовало, что поставленные в тотализаторе деньги могут вернуться к ним только с победой, до финиша же им еще долго предстояло кусать губы.
Нолан, как бы задавшись целью переплюнуть Сэма Ягера, с легкостью преодолел три последних барьера и пришел к финишу, опередив ближайшего соперника на десять корпусов. Тремьен позволил себе глубокий выдох, а владелицы бросились обнимать друг друга и Тремьена и наконец перестали дрожать.
- Вы могли бы сделать Нолану хороший денежный подарок, - без экивоков сказал Тремьен.
Но женщины посчитали, что такого рода награда может смутить его.
- Дайте деньги мне, а я передам их ему. Никакого смущения.
Но мать с дочерью ответили на это, что лучше они побегут встречать свою лошадь-победительницу. Так они и сделали.
- Жадные твари, - сказал Тремьен мне в ухо, когда мы наблюдали, как они выпендриваются перед фотографом на фоне лошади.
- Они что, и в самом деле ничего не дадут Нолану? - спросил я.
- Это запрещено правилами, и они об этом знают. Любителям не положено платить за победу. Нолан в любом случае должен был выступать на этой лошади, он никогда не упустит такого шанса. А я благодаря своему жокею верну деньги в двойном размере, - голосе его звучал юмор. - Мне всегда казалось, что жокей-клуб ошибается, запрещая профессиональным жокеям делать ставки на самих себя. Он направился в весовую забрать седло Сэма и взвесить упряжь для Бессребреника, я же пошел к тотализатору за выигрышем, оказавшимся примерно равным ставке. Нолан скакал на явном фаворите.
Когда я поделился этим своим соображением с Тремьеном, стоявшим у парадной площадки и наблюдавшим за выездом Бессребреника, он объяснил мне, что на Нолана ставят все, а это всегда уменьшает сумму выигрыша. Ирландец же уже дважды в этом сезоне приносил победу. Он добавил, что нынешний его двойной выигрыш сам по себе уже достоин удивления, он ожидал меньшей суммы. Он тут же сказал, что я окажу ему услугу, если отдам ему деньги по пути домой, а не прилюдно, поэтому я слонялся по ипподрому с целым состоянием в левом кармане брюк, с мыслью о том, что если потеряю эту сумму, то никогда не смогу ее возместить.
Мы поднялись на трибуны, чтобы наблюдать заезд, Бессребреника, который сразу вырвался вперед, как и предполагалось, но не сумел удержать лидерства на самых важных последних пятидесяти ярдах. Затем трое жокеев, державшихся позади, увеличили скорость, и, хотя Бессребреник не сбавил темпа, они обошли его.
- Очень плохо, - пожал плечами Тремьен.
- Вы и в следующий раз будете придерживаться этой тактики? - спросил я, когда мы спускались с трибун.
- Очевидно. Мы пытались не выпускать его сразу вперед, но получалось еще хуже. Его беда в том, что он не может сделать рывка перед финишем. Он весьма резв, но никогда не знаешь, на какие скачки его заявлять.
Мы подошли к парадной площадке, где расседлывали неудачников. Сэм, помахивая уздечкой, уныло улыбнулся Тремьену и сказал, что Бессребреник сделал все, что мог.
- Я видел, - согласился Тремьен. - Тут ничем не поможешь.
Сэм отправился в весовую, а Тремьен глубокомысленно заметил, что, может быть, стоит попробовать Бессребреника в скачках любителей и посмотреть - может, Нолану удастся что-нибудь сделать.
- Вы умышленно заставляете их соперничать друг с другом в одних и тех же скачках?
- Я исхожу из интересов владельцев, - подмигнул мне Тремьен. - Пойдемте выпьем?
По-видимому, он договорился встретиться с владельцами Ирландца в баре ипподрома, и, когда мы туда пришли, те уже праздновали победу за бутылкой шампанского. Нолан, которому хоть и не обломилось денег, тоже был там, являя собой саму любезность.
Когда дамы в состоянии эйфории покинули нас, Нолан напрямую спросил Тремьена, говорил ли он с ними о денежном подарке.
- Я сделал им такое предложение, - спокойно отозвался тот. - Успокойся на том, что ты огребешь изрядную сумму от своего букмекера.
- Ничего себе изрядную сумму, будь она неладна, - пробурчал Нолан. - Все уйдет этим кровососам адвокатам.
С этими словами он протолкался через посетителей бара к выходу, кипя справедливым гневом, весьма ему присущим.
Тремьен смотрел ему вслед из-под полуопущенных век невозмутимым взглядом.
- Ну и что же вы себе уяснили? - посмотрел он на меня.
- Полагаю, то, что вы от меня и ожидали.
Он улыбнулся.
- Видимо, даже чуть больше. Я заметил, что вы всегда очень наблюдательны. - Он с удовлетворением вздохнул и поставил пустой бокал. - Две победы. Не на каждых скачках такое бывает. Поехали домой.
Примерно в то время, когда мы ехали домой и деньги Тремьена уже покоились в его кармане, а не в моем, старший инспектор Дун сосредоточенно рассматривал принесенные из леса новые трофеи.
Старший инспектор мурлыкал от удовольствия. Среди лежащей на столе коллекции - женская сумочка. Ощущение полного счастья омрачалось лишь одним: с одной стороны сумка оказалась порванной, скорее всего, собакой - на коже были видны следы зубов. Содержимое сумки наполовину отсутствовало. Тем не менее она была с ремешком, ржавым замком. Внутри сохранился порванный коричневый пластиковый пакет, с какими любят ходить школьницы, зеркальце и медальон.
Осторожными движениями Дун раскрыл дешевый медальончик и извлек из него промокшую с одной стороны и совершенно сухую с другой цветную фотокарточку, на которой был запечатлен мужчина рядом с лошадью.
Разочарованный, что эта находка никак не приблизит его к установлению владелицы сумочки, Дун связался по телефону с патологоанатомом.
- Вы спрашиваете о результатах сопоставительного анализа зубов, - начал тот с места в карьер. - Зубы на снимках не имеют ничего общего с теми, что были найдены среди костей. У нашей девочки были отличные зубки - пара удалений, но ни одной пломбы. Извините.
Дун вновь испытал приступ разочарования. Дочку этого политикана приходилось исключать из числа возможных жертв. Он вновь прикинул в уме списки пропавших, отбросил проституток и остановил выбор на Анжеле Брикел. Девушка-конюх. Анжела Брикел… и на снимке опять же лошадь.
Бомба над Шеллертоном разорвалась в четверг.
Тремьен у себя наверху принимал душ и переодевался для поездки в Тустер, где должны были состояться скачки; в этот момент прозвенел звонок входной двери. Ди-Ди пошла открывать и моментально возвратилась в столовую с каким-то загадочным выражением на лице.
- Там двое мужчин, - сообщила она. - Говорят, что из полиции. Предъявили свои удостоверения, но не сказали, что им нужно. Я проводила их в семейную комнату. Пусть ждут, пока не спустится Тремьен. Вы бы пошли и присмотрели за ними, если не возражаете.
- Несомненно, - согласился я, снимаясь с места.
- Благодарю, - сказала Мэкки и отправилась в контору. - Что бы им там ни было нужно, все равно как-то неприятно.
Вскоре я понял, какое значение она вкладывала в свои последние слова, - увидев этих двух мужчин, я сразу подумал, что прилагательное "серый" было изобретено исключительно ради них, настолько безлико они выглядели при первом рассмотрении.
Крайне заурядная одежда, стремление ничем не выделяться, подумал я.
- Я могу вам чем-нибудь помочь?
- Вы Тремьен Викерс? - спросил один из них.
- Нет. Он скоро спустится. А пока можете располагать мной.
- Спасибо, сэр. Нет необходимости. Вы можете его позвать?
- Он в ванной.
Бровь полицейского поползла вверх. Тренеры обычно не принимают душ перед утренней тренировкой, а делают это после, перед поездкой на скачки. У Тремьена же была иная привычка. Об этом мне поведала Ди-Ди.
- Он с шести утра на ногах, - пояснил я. Глаза полицейского расширились, будто я прочитал его мысли.
- Я старший инспектор Дун. Полицейский участок долины Темзы. Со мной детектив-констебль Рич.
- Рад приветствовать вас, - вежливо раскланялся я. - Меня зовут Джон Кендал. Прошу садиться.
Они осторожно уселись в кресла, отказавшись от предложенного мною кофе.
- Как долго ждать? - спросил Дун. - Мы должны увидеть его как можно скорее.
- Недолго.
Дуну, прикинул я, было примерно пятьдесят, светлый шатен с густыми усами темнее волос. У него были большие мосластые руки, и, как мы впоследствии заметили, он говорил с легким беркширским акцентом.
В течение десяти минут, пока не спустился Тремьен, разговор явно не клеился. Наконец он появился на лестнице, держа под мышкой пиджак и на ходу застегивая рукава своей голубой рубашки.
- Привет, - поздоровался он. - А это кто?
Перед ним возникла Ди-Ди, явно собираясь представить наших визитеров, то же попытался сделать и я, но Дун опередил нас обоих.
- Полиция? - абсолютно спокойно переспросил Тремьен. - А в чем, собственно, дело?
- Нам бы хотелось поговорить с вами наедине, сэр.
- Вот как? Ну хорошо.
Глазами он попросил меня уйти и захватить с собой Ди-Ди.
Дверь за нами хлопнула.
Я вернулся в столовую, но тут же вновь услышал звук открывающейся двери и голос Тремьена:
- Джон, если вас не затруднит, вернитесь, пожалуйста.
Я возвратился. Дун возражал против моего присутствия, настаивая на том, что в этом нет никакой необходимости и пользы для дела.
- Я хочу, чтобы он это слышал. Будьте любезны повторить все, что вы сказали.
- Я пришел проинформировать мистера Викерса о том, что в близлежащих владениях найдены останки человека - женщины, некогда работавшей здесь. На это в значительной степени указывают имеющиеся в нашем распоряжении улики.
- Анжела Брикел, - смиренно пояснил Тремьен.
- Ох.
- Как прикажете понимать ваше "ох", сэр? - насторожился Дун.
- Понимайте просто как "ох", - ответил я. - Несчастная девочка. Все думали, что она просто удрала, боясь ответственности.
- У них есть фотография, - вмешался Тремьен, - и они ищут мужчину, запечатленного на ней.
Тремьен повернулся к Дуну:
- Покажите Джону эту карточку, - кивнул он. - Пусть он выскажет свое мнение.
С большой неохотой тот протянул мне этот медальончик с фотографией.
- Вам известен этот мужчина? - спросил Дун.
Я взглянул на Тремьена и заметил на его лице замешательство.
- Не стесняйтесь. Скажите ему свое мнение.
- Гарри Гудхэвен?
Тремьен кивнул.
- Это лошадь Фионы. Гвоздичка. Та, которую якобы накачали допингом.
- Как вы можете узнать лошадь по фотографии? - спросил Дун.
Тремьен с недоумением уставился на него:
- У лошадей, как и у людей, есть внешность. А Гвоздичку я уж как-нибудь знаю. Она до сих пор у меня в конюшнях.
- А кто этот мужчина, Гарри Гудхэвен? - настойчиво спросил Дун.
- Муж владелицы лошади.
- Почему Анжела Брикел носила его фотографию?
- Она носила не его фотографию, - пояснил Тремьен. - Конечно, и его тоже, но интересовала ее только лошадь. Ведь она ухаживала за ней.
На лице Дуна отразилось абсолютное недоумение.
- Для конюха, - сказал я, - лошади, за которыми он ухаживает, вроде детей. Конюхи их обожают и всячески оберегают. Поэтому нет ничего удивительного, что у нее в медальоне была фотография Гвоздички.
Тремьен посмотрел на меня каким-то слегка удивленным, но уважительным взглядом.
Однако в моих словах не было ничего удивительного: я общался с конюхами уже почти неделю.
- Все, что сказал Джон, абсолютнейшая правда, - кивнул Тремьен.
Сопровождающий инспектора констебль Рич постоянно делал пометки в блокноте, хотя и не торопился: явно не стенографировал.
- Сэр, вы можете дать мне адрес Гарри Гудхэвена?
- Этот Гарри Гудхэвен, как вы изволили его называть, на самом деле является мистером Генри Гудхэвеном, владельцем имения Мэнорхаус в Шеллертоне.
Дун, в свою очередь, промолвил:
- Ох.
В его мозгах произошла явная переоценка ценностей.
- Я уже опаздываю, - начал одеваться Тремьен.
- Но, сэр?
- Оставайтесь, сколько вам будет угодно, - бросил Тремьен, уходя. - Беседуйте с Джоном или с моей секретаршей, с кем пожелаете.
- Мне кажется, что вы не совсем понимаете, сэр, - с отчаянием в голосе бросил Дун. - Анжела Брикел была задушена.
- Что? - Ошеломленный Тремьен застыл на месте как вкопанный. - Я думал, вы сказали…
- Я сказал, что мы обнаружили останки. Сейчас же, когда вы опознали… э-э… лошадь, сэр, мы вполне уверены, что они принадлежат этой девушке. Все остальное также совпадает: вес, возраст, примерное время смерти. И еще, сэр… - Дун несколько замялся, как бы набираясь храбрости. - Не далее чем на прошлой неделе в Королевском суде рассматривалось дело еще одной девушки, которая была задушена… задушена здесь, в этом доме.
В комнате воцарилась тишина.
Наконец Тремьен сказал:
- Здесь нет никакой связи. Смерть, которая произошла в этом доме, - это результат несчастного случая, что бы там ни думали присяжные.
- А мистер Нолан Эверард был как-нибудь связан с Анжелой Брикел? - упрямо продолжал задавать вопросы Дун.
- Разумеется, был. Он выступает в скачках на Гвоздичке, кобыле, изображенной на этом снимке. Он весьма часто виделся с Анжелой Брикел в ходе работы. - Тремьен задумался. - Где, вы сказали, были найдены ее… останки?
- Мне кажется, я об этом не упоминал, сэр.
- Хорошо, так где же?
- Всему свое время, - замялся Дун.
Мне же пришла в голову мысль, что он рассчитывает на чью-то оплошность: тот, кто будет знать это место, скорее всего, и явится убийцей.
- Несчастная девушка, - сказал Тремьен. - Но тем не менее, инспектор, сейчас мне необходимо идти на скачки. И вас ни в чем не ограничиваю: оставайтесь и задавайте ваши вопросы. Джон проводит вас к моей помощнице и к главному конюху. Джон, объясните Мэкки и Бобу, что произошло. Договорились? Как со мной связаться, вы знаете. Все. Я ушел.
С этими словами он деловито и на хорошей скорости выскочил из комнаты, и вскоре мы услышали шум отъезжающего "вольно".
На лице Дуна отразилось некоторое разочарование: он явно ощутил, как трудно свернуть Тремьена с избранного им курса.
- Ну, инспектор, - нейтральным тоном спросил я, - с чего вы хотите начать?
- Назовите ваше имя, сэр.
Я представился. Мне показалось, что в моем обществе он чувствует себя более уверенно: видимо, сила моей личности не довлела над его собственной.
- А каков ваш… э-э… статус в этом доме?
- Я пишу историю этих конюшен.
Его явно удивило, что кто-либо может заниматься подобным делом.
- Очень интересно, - неубедительно промычал он.
- Да, конечно.
- А вы… э-э… были знакомы с потерпевшей?
- Анжелой Брикел? Нет, не был. Мне известно, что она исчезла прошлым летом; я же здесь недавно, от силы десять дней.
- Но вы знаете об этом исчезновении, - подозрительно покосился на меня Дун.
- Пойдемте, я покажу вам, откуда я это знаю, - предложил я.
Я провел его в столовую и продемонстрировал ему груду вырезок, пояснив при этом, что они являются исходным материалом для моей будущей книги.
- В этой комнате я работаю. А где-то в одной из тех стопок, - показал я, - находятся отчеты об исчезновении Анжелы Брикел. Вот откуда я о ней знаю, и это все, что я знаю. В течение всего времени, что я здесь живу, я ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь упомянул ее имя.
Он просмотрел вырезки за прошлый год, нашел газетные отчеты об этой девушке, несколько раз кивнул и аккуратно положил их на место. Видимо, он разочаровался в моей персоне, и я заметил, что он стал более разговорчив.
- Хорошо, сэр, - сказал он, успокоившись. - Вы можете начать представлять меня обитателям этого дома, объяснив предварительно, почему я буду задавать вопросы, а по своему прежнему опыту я знаю, что, как только речь заходит об останках, люди начинают воображать всякие ужасы, им становится дурно и это отнимает уйму времени, поэтому прошу вас, сэр, сообщать не об останках, а о найденных костях, вполне чистых и без всякого запаха; постарайтесь убедить домочадцев в том, что никаких ужасов нет. Я думаю, это у вас получится.
- Благодарю, - в некотором оцепенении промолвил я.
- Видите ли, звери и насекомые начисто обглодали все кости.
- А не кажется ли вам, что сам этот факт приведет людей в ужас?
- Следовательно, не стоит подчеркивать это, сэр.
- Не буду.