А я, идиот, обладая ею, даже не догадывался о том, какое сокровище держал в руках! Я занимался любовью с самой красивой девушкой, какую только можно вообразить, принимая ее за зрелую женщину!
Я был вне себя. Я хотел ее в прошлом, понимаете? Я хотел вычеркнуть из жизни те мгновения, которые провел с ней в блаженстве, чтобы пережить их по-другому. Мне было наплевать на то, что она хотела меня убить, да и сейчас этого хочет. Моя любовь стала неистовой, лишив меня рассудка.
Я долго сидел в шезлонге, бесчувственный к коварно жалящим лучам солнца. Из динамика все еще неслась слащавая музыка, а от маленького белого корабля осталась только мачта на горизонте. В который раз от сознания своего одиночества мне захотелось завыть. Я поднес кулак к зубам и так в него впился, что заболела челюсть.
* * *
Пробыв в Каннах неделю, все это время, вооружившись огромными темными очками в роговой оправе и кепкой с большим козырьком, я почти не покидал пляжа. Они ни разу не обратили на меня внимания, так как я предусмотрительно держался поодаль. Купив бинокль, я увлеченно следил за всеми их действиями и жестами. Они любили друг друга. Что-то удивительно невинное было в забавах этих двух преступников.
Я им завидовал. Мне так хотелось принять участие в их детских играх, закричать, схватить Мину за талию и повалить на теплый песок. Я представлял, как приятно коснуться своей щекой ее, несмотря на прилипшие к коже песчинки. И чем больше меня терзало это желание, тем больше я ненавидел Доминика.
До сих пор я относился к нему, как жертва к обидчику, но теперь я ненавидел его, как обманутый муж ненавидит любовника своей жены. Его существование было для меня невыносимым. Наконец я понял: ничто в мире не доставит мне большей радости, чем исчезновение этого типа.
Постепенно я разработал план действий. План еще более коварный, чем их. Если бы он удался а я был уверен, что он удастся, - Мина стала бы моей. Я навсегда подчинил бы ее себе. И тогда уже я бегал бы за ней по берегу моря, разбрызгивая белую пену.
* * *
В тот же день (его нужно отметить как черный) я позвонил в контору нотариусу, который продал мне поместье в Роншье. Представившись, я сказал, что обнаружил в доме несколько ценных вещей, забытых прежним владельцем, и попросил дать его новый адрес, чтобы отослать их. Нотариус порылся в своих бумагах и сообщил, что Бланшен живет теперь в Марселе, в Рука-Блан.
Всего два часа езды на автобусе отделяли меня от толстяка. Я увидел в этом знамение судьбы и на следующий день отправился к нему.
Глава 15
Это был премиленький домик в тупике Исмаэль. Одноэтажный, оштукатуренный под охру дом, покрытый черепицей и окруженный цветущим садом. К деревянной калитке был прикреплен золотистый колокольчик. Я качнул его, и тоненькое позвякивание сообщило о моем приходе.
Бланшен сидел в кресле и читал иллюстрированный журнал. Он принимал солнечную ванну, справа от него стоял стакан с аперитивом. Не успел я войти, как из дома вышла женщина с продовольственной сумкой в руке. Это была рыжая толстуха лет под пятьдесят с великолепной грудью. У нее был вид той, кем она была, - шлюхи! Увидев меня, бывший владелец бензоколонки опустил журнал и нахмурил брови. Что касается женщины, то она набросилась на меня словно разъяренная консьержка, увидевшая, что ей пачкают лестницу.
- Что вам надо? - закричала она, совершенно не заботясь о правилах приличия.
Ничуть не смутившись, я указал на Бланшена, который просто прилип к своему плетеному креслу. Что-то вроде беспокойства промелькнуло на его лице. Он оказался еще толще, чем на фотографии, которую я видел, да и сального, желчного выражения лица она передать не могла.
- Я бы хотел поговорить с месье Бланшеном. Это я купил его дом в Роншье. Она смягчилась.
- Вот как, очень приятно. Извините, что оставляю вас: тороплюсь за покупками.
Я не только ее извинил, но и чрезвычайно обрадовался, что она уходит. Тут подошел Бланшен.
- Рад познакомиться с вами, месье Дютра. Мы пожали друг другу руки. Ладонь у него была холодной. Видно было, что он все еще обеспокоен. Белки его глаз имели желтоватый оттенок и отвратительные прожилки, на которые неприятно было смотреть.
Обведя глазами его владения, я сделал одобрительный жест.
- Теперь понятно, почему вы уехали из Солони. Для рантье нет лучшего места, чем Юг. Он вяло улыбнулся.
- Это так, - признал он. А вам нравится.., там?
- Очень.
- Так что случилось? - промямлил он, избегая смотреть мне в глаза.
Его дородная матрона только что вышла, и золотистый колокольчик, покачиваясь на шнуре, позванивал ей вслед. Я улыбнулся, так как был уверен, что выбрал правильный путь, больше не сомневаясь, что Бланшен убил свою жену. И все же то, что я собирался ему сказать, было довольно щекотливо.
Поскольку я не отвечал, он пригласил меня в дом. Комната была маленькая, но мило обставленная. Здесь стояла старая прованская мебель, а стены были обиты цветастой тканью. Я сел в кресло. Мое молчание тяготило меня, но еще больше беспокоило его.
- Вы… Вы хотели о чем-то спросить?
- Нет, месье Бланшен. Я сказал так, чтобы удовлетворить любопытство вашей второй жены.
Я сделал акцент на слове "второй", и его лицо стало зеленым, как яблоко.
- Ну и…?
Внезапно моя решительность улетучилась, как у актера после первой реплики.
- Месье Бланшен, поговорим как мужчина с мужчиной, ничего не скрывая и не обращая внимания на резкость слов.
- Хорошо…
- Прекрасно. Хочу сообщить вам следующее: мне известно, что вы убили свою первую жену.
Сказав это, я достал из кармана сигарету и уверенным жестом поднес ко рту. Мне нужно было произвести впечатление. Бланшен стоял передо мной с весьма жалким видом. Кожа висела на нем, как мокрая тряпка. Рот, полный слюны, был приоткрыт, а язык беспомощно трепыхался.
- Это… Это ужасно, - запротестовал он.
- Безусловно, месье Бланшен, но я оставляю за другими право судить вас.
Казалось, что он постарел лет на сто, так потрясли его мои слова.
- Месье, вы… Это не так… Я…
Я зажег сигарету и глубоко затянулся дымом.
- Зачем протестовать, месье Бланшен? Если бы у меня не было доказательств, я бы к вам не пришел. Крик вырвался из глубины его души:
- Каких доказательств?!
- Вы отрезали последние прощальные слова вашей жены от письма, которое она вам написала. Он был сражен.
- Но…
- Вы забыли уничтожить это письмо. Оно у меня. В полиции сохранилась записка, не трудно будет соединить две части в одну. Кроме того, обрабатывая землю в саду, я нашел флакон с ядом, которым вы убили ее. Если произвести эксгумацию…
Он сел, глядя на меня так, словно я исчадие ада. В его противных слезящихся глазах был не гнев, а недоверчивое изумление. Он никак не мог понять, что происходит. В течение многих недель он, видимо, просыпался по ночам, боясь последствий своего преступления. И вдруг однажды утром ощутил необыкновенное чувство освобождения. Ему показалось, что он недосягаем. Людям свойственно думать, что время оберегает их от опасности, тогда как, наоборот, оно почти всегда работало против них.
И вот я стоял тут, перед ним, спокойный и уверенный. Вооруженный одним клочком бумаги, я нарушил его вновь обретенный покой.
Прошло около трех минут, а мы не произнесли ни слова. Моя сигарета догорела, я положил ее в пепельницу и, не доставая пачку из кармана, взял другую. Бланшен высунул свой мерзкий, отвратительный язык и провел им по толстым, бледным губам. Он решился заговорить. То, что он издал, было больше похоже на стон животного, чем на человеческий голос.
- Сколько?
Наконец-то его мозги зашевелились. Он решил, что раз я пришел к нему, а не передал свои находки в полицию, то речь идет о шантаже. Я ответил не сразу. Приближался самый ответственный момент. Несчастный толстяк посмотрел в окно. Он боялся, что вернется жена. Я догадывался, что она была его карой. Стоило ли так дорого платить за свободу, чтобы отдать ее в руки тирана? Он повторил более отчетливо:
- Сколько?
Я раздавил свою вторую сигарету рядом с первым окурком и пригладил волосы, чтобы унять дрожь в руках.
- Это будет дорого, Бланшен.
- Сколько?
Он думал только об этом. Вся его жизнь свелась к семи буквам одного слова - сколько. Хватит ли у него денег, чтобы купить мое молчание? Сколько? Видимо, это СКОЛЬКО грохотало в его голове, как набат. СКОЛЬКО!
Я ошеломил его.
- Я намного богаче вас, Бланшен, но в жизни главное - иметь не много денег, а иметь их достаточно.
Он явно был сбит с толку.
- Что же тогда вам надо?
- Поговорим откровенно. В моем окружении есть человек, который мне очень мешает. Вы - убийца, я - нет. Если вы устраните этого человека, я отдам вам письмо и вы никогда больше не услышите обо мне.
Он затряс головой.
- Нет, нет, нет!
Я знал, что в данный момент все зависит от моей реакции. Один неверный шаг или лишнее слово и он откажется наотрез. Я встал.
- Ну что ж, - негромко сказал я, - в таком случае бесполезно продолжать нашу беседу.
Я вышел из комнаты, пересек солнечный треугольник перед дверью, толкнул деревянную калитку. Видимо, звон колокольчика отозвался леденящим звуком в сердце Бланшена. И не только в его, но и в моем. Я пошел по дорожке, обсаженной цветами, в этот момент раздался его несчастный голос:
- Эй!
Я продолжал идти вперед: не следовало сразу же уступать.
- Эй, месье Дютра!
На этот раз я остановился, и Бланшен догнал меня. Пока он бежал, я подумал: какой же он маленький и как его фигура напоминает грушу. У меня возникло неприятное чувство, будто я разыгрываю комедию со старым актером.
- Ну что? - спросил я, когда он поравнялся со мной.
- Не уходите так…
- Но, дорогой, я ухожу, потому что нам не о чем больше говорить. После такого.., важного разговора невозможно обмениваться банальностями.
Он пританцовывал на своих коротеньких ножках, и его обвислые щеки колыхались из стороны в сторону, придавая ему гротескный вид.
- Что вы собираетесь предпринять? - пробормотал он.
- Это мое дело.
- Вы донесете на меня?
- Подумаю. В настоящий момент.., бумаги находятся у моего нотариуса. Признаюсь, это не в моем характере - заниматься доносительством.
Казалось, он вздохнул свободнее, но я быстро продолжил:
- Вот только в данном случае речь идет не о доносе. Оказывая на вас давление, месье Бланшен, я взял на себя моральное право наказать вас. Это стоило мне больших усилий, понимаете?
Он понимал плохо, но боялся.
- То, что вы требуете, невозможно! Я посмотрел на него.
- Если бы это было невозможно, я бы к вам не пришел. Я человек достаточно рассудительный.
- Но это же безумие!
Он меня раздражал. Время шло, а мы увязали в болтовне. Я схватил его за пуговицу на вязаном жилете.
- Послушайте меня хорошенько! Убийство вашей жены тоже было безумием.
Он прошипел "тес" с таким испуганным видом, что я улыбнулся.
- И безумием намного более опасным, чем то, о котором прошу я, потому что оно могло привести вас на гильотину.
Он жалобно охнул и буквально обмяк.
- Поймите же наконец, то, что я от вас хочу, требует всего лишь ловкости. Вас никогда не заподозрят, так как убийцу выдают связи с жертвой. Вы же жертву не знаете, между вами нет ни малейшей связи. Вы просто станете случайным исполнителем.
Он покачал головой. Это было не отрицание, но еще и не согласие.
- Вы ничего не понимаете, дорогой Бланшен, продолжал я нападение. - Вам кажется, что я воспользовался ситуацией, тогда как, наоборот, сложившееся положение вещей - прямой результат того, что ему предшествовало. Вы решили, что совершили идеальное преступление, но это не так, раз кто-то (в данном случае я) его раскрыл. В таком виде спорта не бывает ничьей. Есть победитель и побежденный. Вы проиграли и за свой поступок должны понести наказание. Если вас приговорит суд, то вы останетесь без головы, если я-то будете приговорены к совершению еще одного убийства. Так наказывают детей, укравших варенье: их заставляют съесть еще.
Он явно заколебался. Внезапно его щеки перестали трястись.
- Пойдемте.
Мы вернулись в столовую. Через открытое окно я видел птиц, резвившихся в блестящих листьях лавра.
- Итак? - спросил Бланшен. Это была полная капитуляция.
- Возьмите карандаш и сами запишите его имя и адрес.
Он послушался. Пот капал с крыльев его носа. Я продиктовал сведения о Доминике, затем снова взял его за пуговицу жилета.
- А теперь послушайте меня, Бланшен. У вас полная свобода действий. Единственное, что от вас требуется, это то, чтобы все было кончено за неделю. Ясно?
Он закивал головой.
- Да, но… Мне все же хотелось бы знать… Как…
- Если бы я был на вашем месте, то не ломал бы голову, а застраховал бы на все случаи жизни свою машину, развинтил бы немного трансмиссионный вал и в один прекрасный момент на виду у всех, на всей скорости налетел бы на интересующее вас лицо. Действуя открыто, вы избежите множества осложнений. Ну, составят протокол, в худшем случае временно лишат прав и.., все!
Больше я не хотел настаивать. В конце концов, пусть выпутывается сам!
- Как только мне станет известен.., результат вашей деятельности, я отправлю письмо. До свидания.
Я заметил, что пуговица от жилета осталась в моей руке, положил ее на стол и произнес:
- Извините!
Глава 16
Признаюсь, что, вернувшись в Париж, я был в растерянности, потратив столько сил, чтобы убедить Бланшена, но теперь, когда он согласился, я прекрасно осознавал свою виновность. Я становился убийцей. Конечно же, у меня были уважительные, смягчающие обстоятельства, а сам Доминик заслуживал своей участи, но это ни в коей мере не оправдывало того, что я собирался через посредника убить человека. Все оказалось гораздо серьезнее, чем я думал вначале. Однако стоило мне представить Мину, настоящую Мину, сияющую и прекрасную, как все сомнения улетучивались.
Мне хотелось насладиться своей местью и при этом извлечь из нее выгоду. Я это заслужил. Разве не было у меня в самом начале этой невероятной истории самых благих намерений? Самых возвышенных? Теперь же из жертвы я превратился в поборника справедливости, что было правильно и логично.
* * *
Я еще раз телеграфировал своему приятелю в Бакуму текст, который тот должен был послать от моего имени, чтобы сообщить о возвращении. Затем провел два дня в Париже, пытаясь немного забыться, избавляясь от чувства ущемленного самолюбия, терзавшего меня до визита к Бланшену. Безотрадная, неистовая любовь, которую вызывала во мне Мина, возбуждала меня. Я завоюю ее, как только устраню Доминика. Неизбежность триумфа опьяняла.
Вернувшись домой на автобусе после полудня, я открыл калитку и чуть было не заколебался. Ничего не изменилось. Если бы я хоть немного сомневался в своем здравом уме, то подумал бы, что мне приснился страшный сон.
Мина была здесь, на веранде, такая, какой я ее увидел в первый раз: с седыми волосами, в очках, с легкими морщинами на веках, ради которых она должна была щурить глаза. Она казалась воплощением покоя и семейного счастья. Ну, настоящая картинка для иллюстрированного журнала!
Мина пришивала оборку к занавеске. Я остановился на дорожке. Она подняла голову, и бесконечная радость осветила ее утомленное лицо. Отложив работу, она быстро сбежала по ступенькам веранды.
- Поль! Наконец-то ты здесь, любимый! Я прижал ее к себе, теперь зная, какое сокровище скрывалось под фальшивым обликом солидной женщины. Я думал о ее совершенном гибком теле, о ее Юном лице. Да, это - сокровище! Сокровище, которое пока принадлежит не мне, но скоро…
Я поцеловал ее в губы. От нее пахло клубникой.
- Мина, девочка моя… Посмотришь, как мы будем счастливы.
- Ты хорошо съездил?
- Прекрасно.
- Очень устал?
- Да, немного… У вас все нормально?
- Да. Знаешь, время без Тебя тянулось так долго!
- Правда?
Она лгала с чудовищной самоуверенностью.
- Ну конечно. Ты не веришь?
- Вы все время были здесь?
- Нет, Доминик захотел навестить приятеля в Каннах и настоял, чтобы я поехала с ним.
Я оценил ее ложь. Она все учла и даже предусмотрела, что я могу заехать к ним в Париж перед тем, как вернуться домой.
- В Каннах!
- Да, это была идея Доминика. Ты же его знаешь. Начинал узнавать, по крайней мере. Доминик подошел, одетый в черные брюки и вызывающе красную рубашку.
- А вот и путешественник! Привет, Поль, все нормально?
Мы пожали друг другу руки.
- Мама вам уже рассказала? Мы бездельничали, пока вы кочевали.
Я смотрел, как он разговаривает, двигается, смеется, и думал о том, что его смерть уже близка. Нужно было только отправить его в Париж.
- Вижу, вижу. Хорошо развлекались?
- О, какие там развлечения! Так, просто провели время.
- Неплохо загорели.
- Вы находите? Октябрьское солнце слабовато даже на берегу моря.
Мина приготовила по поводу моего приезда обильный стол. Я был так рад снова увидеть ее, что охотно сел за стол и, только расправляя на коленях салфетку, услышал где-то вдалеке звоночек, извещающий об опасности. Раз они решили убить меня до отъезда и это им не удалось, то они, конечно же, собираются покончить со мной сейчас. Я почувствовал свою смерть… Она была здесь, в этой комнате. Она дремала, как кошка у огня, и ждала меня. Смерть, тщательно продуманная, спланированная, подготовленная, прекрасно знающая, что ей делать…
- Да, кстати, вы забрали тогда мою машину?
- Конечно, а что с вами случилось?
- Разве вы не видели? Напоролся на гвоздь. Руль разболтался, я остановился и увидел, что спустило левое переднее колесо, а когда собрался его заменить, то обнаружил, что и запаска не лучше. Хорошо еще, что вот-вот должен был подойти автобус.
- Что же случилось с запаской?
- Ниппель оторвался.
- Ну и невезуха! Надо же было так влипнуть! Доминик понимающе посмотрел на Мину.
- Да уж, - пробормотал он, - еще немного, и вы бы влипли…
Мне хотелось его задушить.
Мина принесла спаржу. Она положила вначале себе, потом мне, затем Доминику. Значит, можно есть. Потом протянула мне соусник с острым соусом.
- Пожалуйста, Мина, после вас. Она встряхнула головой.
- Нет, я ем спаржу с лимоном.
- Я тоже, - торопливо вставил Доминик.
Я взял ложку соуса и уже собирался обмакнуть туда спаржу, как вспомнил, что накануне моего отъезда у нас на завтрак были артишоки и оба ели их с острым соусом. Я заставил себя равнодушно спросить:
- Как, вы не любите острый соус, Мина?
- Нет, у меня от него изжога…