- Ваше оружие?
- Что? - отшатнулся нервный.
- Объячев, хозяин дома, был убит из этого пистолета. А вот и глушитель. - Худолей был суров, неулыбчив, но Пафнутьев уловил, уловил все-таки в самых уголках худолеевских глаз шалые искорки. - Сейчас он находится в морге. На вскрытии, - замогильным голосом продолжал Худолей. - И когда вскрытие закончится, мы будем знать все.
- О, Боже! - прошептал нервный и отшатнулся на спинку стула. Теперь он не смог бы бегать вокруг стола, даже если бы позволили, даже если бы помогли подняться со стула.
- Это Вьюев, Олег Игоревич Вьюев, - пояснил Пафнутьев. - Давний друг, хороший знакомый Объячева. Они вместе начинали, прошли через трудности становления и сохранили добрые отношения, привязанность друг к другу. Он гостил у Объячева. И теперь переживает, потому что оказался здесь в ту самую ночь, когда его друг и соратник был убит.
- Объячев - мой друг? - простонал Вьюев, горестно раскачиваясь из стороны в сторону. - Он обобрал меня, как… как… - Вьюев развел руки в стороны, не в силах подобрать слово, которое бы отразило его чувства.
- Хорошо обобрал?
- Начисто! - как от боли вскрикнул Вьюев.
- Что вы можете сказать по этому поводу? - Пафнутьев указал на пистолет и глушитель, которые все еще лежали на столе.
- Впервые вижу. - Тот с легкой брезгливостью отодвинул от себя оружие. - Никогда не пользовался.
- И мысли такой не было? - уточнил Пафнутьев.
- Мысли? - удивился вопросу Вьюев. - Мысли были.
- Что же останавливало?
- Здравый смысл.
- И немного робости?
- Разумеется. А как же… Робость входит в понятие здравого смысла. Робость, опасливость, страх. - Вьюев немного успокоился, выглядел увереннее, на вопросы отвечал убежденно, будто речь шла о вещах, которые он хорошо обдумал и пришел к твердым решениям.
Пафнутьев смотрел на сидящего перед ним человека и понимал, ясно понимал - это не слабак. А его нервное и бестолковое кружение вокруг стола - всего лишь минутная слабость, которая бывает и у самых сильных людей. Знал Пафнутьев и другой закон - слабаки редко плачут, гораздо чаще слезы катятся у людей сильных, способных на поступки решительные, отчаянные, безоглядные. Сильные не просто плачут, они рыдают, но не надо им напоминать об этом.
- Вы приехали к Объячеву за деньгами?
- Да.
- А он?
- Послал.
- Деньги?
- Меня послал. Сказать куда?
- Догадываюсь. Это был его окончательный ответ?
- Он говорил всякие слова, произносил какие-то обещания, какие-то надежды пытался внушить, но я понимал - никогда моих денег не отдаст. Не сможет. Он сам об этом не догадывался, но я понял - Объячев воспринимал возвращение долга как личное оскорбление. Он не мог переступить через себя. Мог только брать. Причем, брал всем.
- Всем - это как? - спросил Пафнутьев.
Вьюев еще дальше отодвинул от себя пистолет. Некоторое время молча смотрел в окно - солнечные лучи били ему прямо в глаза, но он, казалось, не замечал этого неудобства, более того, смотрел на солнце, не мигая, будто для него это было привычное занятие.
- Чем брал? - Вьюев усмехнулся. - Говорю же - всем. Унижением, оскорблением… Зная, что человек не может вернуть долг, пустяковый долг, больших долгов он не прощал, так вот, зная, что с этого человека ничего уже взять нельзя, он брал его самолюбие, достоинство. Он растаптывал его, превращал в тряпку и этим как бы возвращал долг. Как-то приехал ко мне за деньгами… Я не смог ему тогда вовремя вернуть долг. И тогда он изнасиловал мою жену.
- При вас, что ли?
- Нет, я отлучился куда-то. За коньяком пошел. Этого времени ему хватило.
- Распили коньяк? - спросил Пафнутьев таким тоном, будто это сейчас было самым важным. Впрочем, вполне возможно, что это, действительно, было самым важным.
- Да, распили. Но о том, что он сделал с моей женой, я узнал, когда он уже уехал.
- И тогда вас посетили мысли насчет вот этих дел. - Пафнутьев кивнул на пистолет, лежавший на столе.
- Мысли насчет этих дел меня не покидали никогда, - отчаянно признался Вьюев. - Они всегда были при мне.
- И наконец представилась возможность…
- Не надо! - он махнул рукой. - Не надо мне клеить это убийство. Уж поверьте мне, я бы нашел способ сделать это совершенно неуязвимо. Так, что вам и в голову не пришло бы задавать мне вопросы и вообще встречаться со мной.
- А это возможно? Совершить убийство неуязвимо?
- Да! - отрывисто произнес Вьюев. - Да! - повторил он уже с вызовом, твердо посмотрев в глаза Пафнутьеву. - У меня было несколько вариантов.
- Домашние заготовки?
- Можно назвать и так.
- Поделитесь, - попросил Худолей, решив, что и он, наконец, может вмешаться в этот рискованный разговор.
- Ни за что! - усмехнулся Вьюев. - Это мои маленькие изобретения, они еще не запатентованы. Кто знает, с кем меня еще сведет судьба, глядишь, и пригодятся.
- Отчаянный вы человек, - уважительно произнес Пафнутьев. - С куражом.
- Что вы хотите - предприниматель первого поколения. Мои дети будут осторожнее, мои внуки вообще станут законопослушными и исправными налогоплательщиками.
- Куда вы удирали ночью с чемоданом?
- Спасался, - пожал плечами Вьюев. - В доме труп. С покойником у меня отношения сложные. Можно сказать, больные. На каждом этаже милиция, оперативники, эксперты… Надо бежать.
- Вы не убивали Объячева? - прямо спросил Пафнутьев.
- Нет, - быстро ответил Вьюев. - Не убивал, хотя…
- Слушаю внимательно.
- Хотя сейчас вот, за этим столом, этим утром, разговаривая с вами… Я начинаю об этом сожалеть. Если я этого и не сделал…
- Вы имеете в виду убийство?
- Да, разумеется… Так вот, если я этого и не сделал… то только по одной причине - я все еще надеялся получить с него деньги, все еще думал, что это возможно.
- Много денег? - невинно спросил Худолей.
- Тысяч двести.
- Долларов?
- Конечно. Для него это были не слишком большие деньги, так, средненькие… Как вы думаете, во сколько ему обошелся этот домик?
- Понятия не имею, - чистосердечно признался Пафнутьев.
- Наверняка побольше миллиона.
- Долларов? - охнул, как от удара. Худолей.
- Не тугриков же, - усмехнулся Вьюев.
- И в этот свой приезд вы поняли окончательно и бесповоротно, что денег с Объячева уже не получить? - спросил Пафнутьев, снова выходя на тему убийства.
- Да, понял. Но - я не стал бы его убивать здесь, при таком количестве народа. Не стал бы. Но скрывать не буду - я удовлетворен случившимся, мне ничуть его не жаль, и если я о чем-то действительно сожалею, так это о том, что уже никогда с него своих денег не получу.
Пафнутьев помолчал, склоняя по своей привычке голову то в одну сторону, то в другую, то к одному плечу, то к другому. Это производило такое впечатление, будто он выслушивал доводы то одной стороны, то другой, то сомневался, то отбрасывал свои же сомнения. Он не смотрел ни на Вьюева, ни на Худолея, чтобы они не отвлекали его от мыслей глубоких и проницательных. Пафнутьев водил пальцем по полированной поверхности стола, следуя за причудливыми узорами орехового дерева, и, наконец, поднял голову, встретился взглядом с Вьюевым.
- Что у вас в чемоданчике?
- Документы. - Вьюев нервно передернул плечами.
- Какие?
- Деловые… Разные. Договоры, расписки, обязательства.
- Все документы… ваши личные?
- Не только… Когда все это случилось… Я нахватал у Объячева… Какие подвернулись. Со стола, из сейфа…
- Сейф был открыт?
- Нет.
- Как же вам удалось проникнуть в него?
- Удалось.
- Я смотрю, у вас много домашних заготовок?
- Вы еще не обо всех знаете, - отчаянно заявил Вьюев.
- Поделитесь, - опять попросил Худолей.
- Как-нибудь при случае.
- С какой целью вы пытались похитить объячевские деловые бумаги?
- Я подумал, что с их помощью мне удастся доказать его долг и хоть что-нибудь вернуть.
- Подводим итоги, - сказал Пафнутьев. - Причины убить Объячева у вас были. Желание убить тоже имелось. Мысли убить Объячева вас посещали часто и настойчиво. Более того, вы не один раз задумывались над тем, как убить Объячева столь хитро и предусмотрительно, чтобы следствию и в голову не пришло заподозрить в этом злодейском преступлении именно вас. Скажите, гражданин Вьюев, я правильно все изложил?
- Да, совершенно правильно. Только в одном месте допустили ошибку.
- Какую?
- Вы назвали преступление злодейским. Это не так. Здесь нет никакого злодейства. Это был бы справедливый акт возмездия.
- Олег Игоревич… А вы никому ничего не должны? За вами никаких долгов не числится? Денежных, нравственных, товарищеских?
Некоторое время Вьюев с недоумением смотрел на Пафнутьева, потом усмехнулся каким-то своим мыслям, потер ладонями бледное после бессонной ночи лицо, да так и остался сидеть, опустив голову.
- Понимаю вас, - наконец сказал он. - Согласен с тем, что, вполне возможно, кто-то мечтает лишить жизни меня и наверняка когда-нибудь лишит… Говорю же - предприниматель первого поколения. Все мы живем хорошо, но недолго. Но я не убивал Объячева.
- Кто, по-вашему, мог это сделать? Здесь, в этом доме, не так уж много людей, согласитесь… Вот вы, жена, красавица-секретарша, домработница, телохранитель…
- Бомж в сарае, - подсказал Худолей.
- Как, у него был личный бомж? - весело удивился Пафнутьев.
- Почему был? Он и сейчас есть. Отдыхает после хорошего виски.
- Два строителя, - подсказал Вьюев. - Вы с ними уже беседовали?
- Чуть позже, - сказал Пафнутьев, поднимаясь. - А вас прошу больше не убегать. Это производит дурное впечатление на следствие.
- Совершенно верно, - кивнул Худолей. - Приличные предприниматели так себя не ведут. - Он осуждающе посмотрел на Вьюева. - Если, конечно, совесть их чиста и непорочна.
- Мне бы документы мои получить… Это как, возможно?
- Чуть попозже. - Привычными своими словами Пафнутьев наловчился уходить от всех срочных вопросов и решений. "Чуть попозже", говорил он, когда слишком уж его торопили, когда нечего было сказать или, вообще, преждевременно было произносить что-либо определенное.
Строители жили в подвале. Это была большая комната, почти зал, который в будущем можно бы приспособить и под настольный теннис, и под бильярд, и даже под небольшое стрельбище - чего только по пьянке не придет в голову загулявшим гостям. По диагонали, из угла в угол, расстояние явно превышало двенадцать метров, и из воздушных пистолетов вполне можно устраивать полуночные состязания.
Здесь было тепло, сухо, вдоль стен шли толстые, горячие трубы - отопление в доме было свое, независимое от внешних условий, от государственных котельных. И воздух свежий - три небольших окна у потолка давали достаточно и света, и воздуха.
Вдоль стены стояли несколько кроватей, скорее всего, позаимствованных в какой-нибудь соседней воинской части. Но заняты были только две - с них-то и поднялись два мужичка, едва Пафнутьев вошел. Поднялись, да так и остались стоять у своих кроватей, словно ожидая от него каких-то указаний.
- Вольно! - сказал Пафнутьев, закрывая за собой дверь. Мужички расслабились, заулыбались и сели на кровати, с которых только что поднялись. - Кто такие будете?
- Работаем мы здесь… - ответил молодой - более щуплый и, похоже, пошустрее.
- Давно? - задал Пафнутьев самый невинный вопрос, не предполагая, что он окажется самым существенным из всех, которые он вообще мог задать.
- Да уже больше года, - ответил тот, что постарше.
- Да-а-а? - удивился Пафнутьев. - А сами откуда?
- Западная Украина. Золочев.
- А дома жены молодые, дети малые?
- Так оно и есть.
- И что же вы тут делаете?
- Штукатурные работы, кирпичная кладка, камин вот сложили, отопление провели… Сейчас третий этаж вагонкой обшиваем. Хватает работы.
- Когда домой?
- Собирались через месяц… А теперь даже и не знаем.
- В чем проблема?
- Хозяина-то нашего, говорят, убили…
- Точно убили. - Пафнутьев сел на свободную кровать. - Могу подтвердить. Этой ночью и убили.
- Вопрос возникает…
- Слушаю внимательно.
- Кто же заплатит за работу?
- Сколько вам не заплачено?
- За весь год и не заплачено.
- За год?!
- Мы и намекали, и открытым текстом, и за горло брали нашего Константина Александровича…
- И что же Объячев? Устоял?
- Устоять-то устоял… Да, видно, не все такие лопоухие, как мы, - сказал молодой парень. - К кому нам теперь за деньгами-то? Или все так и ахнулось?
- Не знаю, ребята, - развел руками Пафнутьев. - Вопрос не простой. И если уж говорить откровенно…
- Ну? Ну? - нетерпеливо, почти хором заторопили его рабочие, побледнев от дурных предчувствий.
- Не завидую я вам.
- Да не надо нам завидовать! Мы тоже никому не завидуем! Нам деньги нужны!
- Понимаю, - кивнул Пафнутьев. - Хорошо вас понимаю. И потому не завидую. И сразу говорю - не по моей это специальности. Моя забота убийцу найти.
- А почему к нам пришли с этим делом?
- Не только к вам, я ко всем подхожу. Народу в доме не так уж много, человек пять, семь… С вами чуть побольше. Убийца в доме. Кто?
Но даже эти суровые слова не смогли сбить мужиков с их собственных проблем, похоже, они и не услышали вопроса Пафнутьева, озабоченные уплывающими из рук деньгами, которые зарабатывали целый год. Они смотрели Пафнутьеву в глаза, и он хорошо видел, что нисколько не заботит их поиск убийцы, что думают они сейчас только о деньгах. Впрочем, их напряженное, сосредоточенное молчание могло быть истолковано совсем иначе. И Пафнутьев мог при желании озвучить сейчас их мысли иначе - все ли сделано чисто, не осталось ли следов, нет ли чего такого, за что их могут привлечь, уличить и посадить надолго.
Всматриваясь в лица мужиков, вслушиваясь в их горестные причитания, Пафнутьев не мог избавиться от впечатления, что во всем этом таится какой-то второй смысл. Или рабочие недоговаривают, или говорят не самое главное. То вдруг без всякой надобности быстро переглянутся, словно сверяя свои слова, словно советуясь. И еще видел Пафнутьев - нет, все-таки нет в них истинной горести, боли, разочарования. Не так себя ведут люди, которые, отработав год, вдруг обнаруживают, что получать нм нечего и даже более того - не от кого. В какой-то неуловимый миг показалось ему, что они не столько печалятся, сколько хотят показать свою опечаленность.
И он решил проверить свои впечатления.
- Как же вас дома-то встретят? Там же на деньги надеются? Наверное, в долги залезли в надежде на ваши заработки?
- Ой, не знаю, не знаю! - запричитал, раскачиваясь из стороны в сторону, старший рабочий. - Боюсь даже думать об этом, боюсь даже представить, что будет, когда скажу все, как есть. - Он замолчал, продолжая раскачиваться с закрытыми глазами.
Нет, не убедили эти слова Пафнутьева. Холодными показались. Так может произносить текст слабенький актер, но не человек, которого только что ограбили, который минуту назад узнал, что обманут подло и нагло.
- Как вас зовут? - спросил Пафнутьев чуть жестковато, не отделавшись еще от впечатления, что его разыгрывают.
- Меня Васыль Вулых, а вуйко - Степан Петришко.
- Вуйко? Это имя такое?
- Нет, вуйко - это вроде дядька, вообще, старший, уважаемый…
- Понял, - кивнул Пафнутьев. - Он, значит, вуйко, а ты совсем даже не вуйко?
- Дело не в этом… Парень помоложе может назвать меня вуйко. Посреди нас двоих - Степан для меня вуйко, а я для него просто Васыль.
- Как я понимаю… в доме жили не очень мирно?
- Какой там мир! - воскликнул Степан, и Пафнутьев вдруг уловил, почувствовал в его голосе ту искренность, которой так не хватало ему до сих пор. И с облегчением убедился, что первое его впечатление не ложное, не надуманное, не вызвано дурной подозрительностью. - Грызлись все, как собаки!
- Вы здесь питались? - спросил Пафнутьев.
- Да, - подтвердил Степан. - Нас кормили.
- В подвале?
- Когда хозяин был дома, то за общим столом.
- Все вместе? - удивился Пафнутьев.
- Да, разом.
- И выпить давали?
- Если хозяин пил, то и нам подносили. Что он пил, то и мы.
- Так нечасто бывает.
- Так почти не бывает, - сказал Васыль. - Потому и терпели год… Вроде, за одним столом питаемся, не кормят, как собак где-то во дворе, за углом… Все за столом - и мы за столом. Получалось, что вроде как одна семья… Потому и язык не поворачивался каждый раз кричать: "Давай деньги! Давай деньги!".
- А когда гости?
- Смотря какие гости… Если его люди, из города, по своим делам, то, конечно, он сидел с ними наедине. Если приходили соседние застройщики… Вместе сложности обсуждали, за одним столом.
- Да ладно тебе трепаться! - вдруг сорвался Степан. - Зарядил - за одним столом, за одним столом… Триста лет в гробу я видел его стол! Ты мне отдай положенное, а я уж как-нибудь сам прокормлюсь! Тоже еще - благодетель! Дерьмом он жил, дерьмом и подох.
- И вам совсем-совсем его не жалко? - удивился Пафнутьев.
- Кого? Объячева, что ли? Триста лет в гробу в белых тапочках! Он как-то проболтался - в ресторане посидел вечерок со своими ребятами…
- И что? - спросил Пафнутьев. - Хорошо посидел?
- Наша с Васылем годовая зарплата! Вот цена их ужина. Не собирался он нам платить, не собирался! Это я знаю точно и всегда Васылю повторял. Он не верил. А сейчас хошь-не хошь, а верь!
- Теперь-то уж точно заплатить не сможет.
- И не собирался! - твердил свое Степан. - Я тебе это говорил? Спрашиваю - говорил?
- Было дело, - кивнул Васыль.
- Часто говорил?
- Частенько.
- Я прав?
- Ты всегда, Степан, прав.
- Вы сказали, что в этом доме все грызлись, как собаки, - напомнил Пафнутьев. - Что вы имели в виду? Лаяли, кусались, рычали?
- Гавкать не гавкали, и чтоб кусаться, тоже не замечал… Но, знаете, у всех было на душе вроде как злобство. Тот этого ненавидит, этот того терпеть не может, все вместе сраного Объячева готовы растерзать…
- За что?
- А! - Степан махнул рукой. - Конечно, он всех кормил, одевал, кое-кого по островам возил, по странам жарким… Но как сказать… Не по доброте душевной, не из щедрости и бескорыстия, нет. Жлоб он, вот что я скажу. Все, кто в этом доме жил, были для него прислугой. И потом, знаете, можно и с прислугой нормально жить, а этот Объячев никогда не забывал напомнить, что ты прислуга. Я не возражаю, пусть прислуга, но плати! У меня семья в Золочеве год ничего кроме картошки не ест! Год!
- И однажды вам это надоело, - произнес Пафнутьев без вопроса, просто проговорил, как бы вывод для себя сделал, но Степан почувствовал - надо что-то ответить.
- Почему однажды? - он передернул плечами. - Это давно мне надоело. Васыль все сдерживал меня, а то я бы давно с этим хмырюгой разобрался.
- А как с ним можно разобраться?
- Как? Да тыща способов! Принес бы он мне эти денежки, в жменьке принес!
- В чем?
- В ладошке.
- Так как же все-таки с ним можно было разобраться?