Стеф поворачивается ко мне:
– Совсем не как тот мужчина, которого я полюбила. Ты можешь сказать это.
"Любовь" и "мужчина" – два слова, которые мне сложно употреблять в отношении себя после ограбления.
– Я люблю тебя, Марк, правда. И я знаю, что тебе пришлось нелегко в последнее время.
Я киваю и улыбаюсь. Мне не сразу удается вернуть себе дар речи.
– Спасибо. В общем, мне очень жаль. Вы с Кларой были правы, когда уговаривали меня поехать.
При упоминании Клары ее лицо каменеет, и я жалею о сказанном. Но уже через мгновение ее губы растягиваются в шаловливой улыбке.
– Раз уж мы заговорили об этом, что у тебя за отношения с Кларой? Я пыталась разобраться в этом с тех самых пор, как мы познакомились. В первый раз, когда мы пошли на тот концерт в Кирстенбош, я подумала, что вы с ней встречаетесь. Ты меня очень интересовал, и я чувствовала, как ты флиртуешь со мной, но при этом Клара все время была рядом, наблюдала за нами. Вернувшись домой, я сказала соседке по квартире, что вы свингеры.
– Свингеры? – удивляюсь я. – Господи, если бы я знал, ни за что не взял бы ее с собой. Она просто всегда была в нашей компании.
– Так в чем же дело? Она в тебя влюблена? Ревнует ко мне?
– Нет! – Эти вопросы никогда не задавали мне вот так прямо и открыто. Мне никогда не приходилось о них задумываться. Они казались просто… неважными. – Нет. Она знает, что я люблю тебя. Ты меня спасла. Ты – мой второй шанс в этой жизни, на который я уже и не надеялся. Я ведь… – Я осекаюсь. Она и так знает о Зоуи, моей самой страшной беде, а Зоуи здесь и сейчас не место.
– Приятно слышать. Мне всегда казалось, будто… будто мы с Хейден боремся за тебя со всеми остальными людьми в твоей жизни, что мы не так важны для тебя.
– Что ж, тогда я рад, что теперь ты знаешь о моих чувствах. Я люблю Хейден. Она дает мне силы… знаешь, вообще что-то делать. Пытаться. А ты – самый главный человек в моей жизни.
Я целую ее в щеку, и она прижимается ко мне – знак того, что все в порядке. Я отпиваю глоток вина и принимаюсь рубить петрушку, а Стеф вырезает сердцевину помидора.
– Мне тоже жаль, – говорит она через некоторое время. – Мне не хотелось оставлять Хейден, ты же знаешь. Но с ней все в порядке, она там веселится с бабушкой, на самом деле, и я не уверена, что здесь ей понравилось бы. У нас тут все пошло как-то наперекосяк, да?
– Не совсем. Конечно, эта квартира – сущая дыра. Но город великолепен, как мы и ожидали, правда?
Стеф кивает.
– И я многое понял. Такого переосмысления своей жизни не добьешься и за годы психотерапии. Потрясающе, как изменение обстановки позволяет взглянуть на все словно со стороны. Это банально, но правда. Как там говорят: отпуск – время перемен? Нет, как-то не так.
– Лучший отдых – путешествие?
– Одно и то же. Отдохнуть я никогда не откажусь.
Стеф смеется.
– В общем, я рад, что мы здесь.
– Я тоже рада, – подумав, отвечает она.
Эти трое мужчин с ножами все еще бросают тень на мои мысли, но мы так далеко от дома, и Хейден далеко. Мы в безопасности. Впервые со времени ограбления эти люди так далеко, что я не чувствую их вони, не слышу их окриков, неразборчивого бормотания, приглушенного плача Стеф. Впервые с тех пор я думаю, что у нас все будет в порядке.
Около восьми вечера Мирей сообщает о своем приходе, колотя в дверь. Похоже, по случаю похода в гости она решила принарядиться: на ней изящное красное пальто и элегантное платье с цветочным узором, столь непохожее на поношенные кофты, бесформенные штаны и обтрепанные шали, в которых я видел ее раньше. В правой руке у нее почти полная бутылка арманьяка.
– Входите. Добро пожаловать! – Стеф нравится роль радушной хозяйки. – Позвольте, я возьму ваше пальто.
Мирей ставит бренди на журнальный столик, сбрасывает пальто на руки Стеф и принимается расхаживать по комнате.
– Тут приятно пахнет, – говорит она. – Запахи вкусной еды. У нас тут давно не было их.
Мирей подходит к окну, теребит край ставни – мне наконец-то удалось открыть их одним из найденных в коробке инструментов. Перегибается через подоконник и смотрит во двор. Ее щека – рядом с оконной рамой, и стекло запотевает от ее дыхания.
– Теперь оно открыто.
– Да. – Стеф смотрит на меня.
Это слово "теперь" подразумевает, что Мирей была здесь раньше. В приоткрытое окно в комнату проникает свежий холодный воздух, смешиваясь с ароматами стряпни и разгоняя мрачную атмосферу квартиры. Интересно, одобряет ли Мирей такие перемены? Почему-то мне кажется, что это важно. Но она ничего не говорит, только проводит кончиками пальцев по тяжелой коричневой шторе, задергивая ее, а потом отдергивая вновь.
– Могу я предложить вам что-нибудь выпить? – Я беру бутылку бренди со столика. – Арманьяк? С водой? Или со льдом?
Она морщится.
– Это выпьете позже. Наверное.
– Вина? – Стеф появляется в дверном проеме, держа в руках бутылку.
– Вино. Да.
Я не продумывал встречу с Мирей и ничего особенного не ожидал, но если этот неловкий и странный обмен любезностями продолжится, то вечер затянется. Надеюсь, вскоре она расслабится. Женщина садится за обеденный стол, и я присоединяюсь к ней. Когда Стеф дает ей бокал вина, она делает глоток и молча смотрит в окно, на темные очертания зданий и облачное ночное небо. Сейчас Мирей кажется скромной и одинокой, как женщины на картинах Эдварда Хоппера или в фильмах Робера Брессона. В ней не заметна злобная отстраненность и грубость, которую она проявляла раньше. Словно угасло какое-то полыхавшее в ней пламя.
Я собираюсь встать и пойти помешать пасту, а заодно попросить Стеф поменяться со мной местами и поддержать разговор, но тут Мирей поворачивается ко мне:
– Я не всегда дружелюбна. Я знаю. Это потому, что я боюсь. И я единственный человек, который может… как это… prendre soin о себе. Позаботиться, да? Поэтому я пришла сюда сегодня. Дружелюбно. Хорошо, что вы готовите семейную еду. Как тут было давно.
Мне хочется сказать: "Расскажите о своей семье. Кто жил здесь с вами? Почему теперь тут никто не живет? И что, черт возьми, произошло в чулане?" Но почему-то я понимаю, что не хочу этого знать. Теперь, когда выяснилось, что Пети живы, мы можем спокойно провести эту неделю и отправиться домой. Все такие милые сейчас – и Мирей, и Стеф, – и я хочу сохранить это хрупкое равновесие.
Стеф опять появляется в дверном проеме – с полотенцем в руке.
– Откуда вы родом?
– Я всегда жила в Париже.
– Вы жили тут с семьей? Вы, кажется, упоминали, что у вас нет детей.
Я смотрю на Стеф:
– Никому не понравится такой допрос с пристрастием, дорогая.
– Может, добавишь соус в пасту? – Стеф натянуто улыбается, бросает мне полотенце и садится напротив Мирей.
Я с облегчением ретируюсь в кухню, прислушиваясь к их разговору.
– У вас один ребенок, да? – спрашивает Мирей.
– Да, дочка. Ей два года.
– Я думаю, у вас две девочки.
– У Марка была… – не подумав, начинает Стеф.
"О боже…"
Я громко кашляю, и Стеф осекается.
– Подлить вам вина?
– Да, спасибо.
В комнате повисает неловкое молчание, поэтому я отпускаю Мирей комплимент:
– Вы хорошо говорите по-английски, мадам.
– Я училась год в Лондоне.
– О, а что вы изучали? – подключается Стеф.
– Банковское дело. Но потом я быстро вернулась сюда. Стала художницей.
– Вы давно живете в этом доме?
Я выразительно смотрю из кухни на Стеф, помахивая ложкой, чтобы привлечь ее внимание. Ее слова действительно напоминают полицейский допрос.
Но Мирей покорно отвечает – наверное, сказывается ее меланхоличное настроение. А может, ее стимуляторы перестали работать.
– Давно. Поэтому я не могу уехать так просто. Вся моя жизнь здесь. Даже если они хотят, чтобы я уехала.
– Кто? Кто хочет, чтобы вы уехали?
Если Стеф продолжит донимать Мирей, она оскорбится и уйдет, и мы никогда не узнаем историю этого дома. Я в последний раз помешиваю пасту, возвращаюсь в комнату, сажусь и начинаю нести какую-то чушь о нашем отпуске. Все любят, когда туристы хвалят их город, поэтому я с восторгом рассказываю об архитектуре, древних дорогах, великолепных товарах на рынке, но Мирей перебивает меня:
– Теперь я вас знаю. Знаю о вашей семье. Вашей маленькой девочке. Сегодня я окончательно решила. Я уйду.
– Откуда? – спрашивает Стеф. – Вы имеете в виду, отсюда?
– Oui .
– Почему?
– Нельзя убежать от своей истории… ton histoire . Это всегда с тобой. – Мирей смотрит на меня, произнося эти слова. – Это всегда со мной. Я думала, может, это ушло с прошлыми людьми. Mais, non . Но нет. Теперь я должна забрать это с собой. Иначе это будет с вами.
– Это? Что… – начинаю я.
Но Стеф опять меня перебивает:
– Прошлыми людьми? Вы имеете в виду Пети?
– Нет petits ! – вспыхивает Мирей, а затем, уже спокойнее, добавляет: – Как я сказала, я думала, q ’ il était parti , это ушло с прошлыми людьми. Им было плохо, но недостаточно, я думаю. Я ошиблась. Мне жаль за вас. Мне жаль за вашего ребенка.
Ладно, это уже становится смешным. И страшным. И портит атмосферу, которую нам удалось создать сегодня. Эта женщина безумна, в конце концов, и мы не получим от нее никакой информации. Я встаю и похлопываю Стеф по плечу.
– Помоги мне, пожалуйста. Простите, madame .
Стеф встает из-за стола и идет за мной в кухню.
– Она сумасшедшая, – шепчу я, грохоча тарелками и ложкой. – Мы у нее ничего не узнаем. "Это будет с вами". Что, черт возьми, это значит?
– Это значит, что ей трудно выразить свои мысли, вот и все. Просто позволь ей говорить. Потом мы сравним ее слова с рассказом директора агентства по недвижимости и все выясним.
– Что выясним? И почему это важно? Мне кажется, мы копаемся в истории, которая нас не касается. Нужно просто оставить все как есть.
– Я хочу разобраться, – возражает Стеф, поливая разложенную по тарелкам пасту соусом.
Я качаю головой. Стеф не разубедить, и я не хочу ссориться, поэтому просто заткнусь и буду пить вино. Этот ужин – глупая ошибка. Я режу багет и выкладываю ломти хлеба на тарелку с сыром, когда скрипит, поднимаясь, оконная рама. Стеф несет в комнату две тарелки с пастой, и я слышу, как они с грохотом падают на пол.
– Мирей! Нет! – вопит Стеф.
У меня хватает времени только на то, чтобы повернуться к окну кухни. Я вижу, как Мирей взбирается на подоконник, отталкивается от ржавой решетки, когда-то удерживавшей горшки с цветами, переворачивается и изящным движением прыгает головой вниз. Платье с цветочным узором вспыхивает в лучах света – и Мирей исчезает.
Глава 12
Стеф
Я была всего в паре шагов от Мирей, когда она выбросилась из окна, но я не слышала, как ее тело ударилось о булыжники мощеного двора. А может, и слышала, но это воспоминание стерлось из моей памяти. В ушах у меня зашумело, тарелки упали на пол. Я краем сознания отметила, что у меня подогнулись ноги. Но я не закричала – в этом я уверена.
– Стеф! Стеф, что она сделала? – заорал Марк.
Но я не могла сдвинуться с места. Я почувствовала, как он толкнул меня в плечо, пробегая к окну.
– Вот черт! – Он взглянул вниз. – Вот дерьмо! Господи… – Марк повернулся ко мне. – Она жива. Она шевелится, Стеф. Она дышит.
Мое тело мгновенно наполнилось адреналином, точно меня током ударило, – и я пришла в себя.
– Вызови скорую, Марк. И звони в полицию. – Мой голос звучал совершенно спокойно.
Я чувствовала себя совершенно спокойной. Я знала, что такое состояние странно. Сейчас было самое время слететь с катушек – попытка самоубийства Мирей должна была вызвать во мне посттравматический синдром, оставшийся после ограбления.
– Какой номер? Черт …
– Прогугли, Марк.
– Ладно… хорошо… Да.
Вступив в разбросанные по полу спагетти, я взяла с дивана подушку и покрывало и направилась к двери.
– Стеф, что ты делаешь?
– Иду к Мирей. Ей нужна помощь.
– Подожди, я пойду с тобой, только дай я…
– Нет времени, Марк.
И я вышла из комнаты.
Крови почти не было. Она прыгала головой вниз, но в падении повернулась и теперь лежала на боку: левая рука вывернута под странным углом, плечо выбито. Левая часть лица была вжата в брусчатку, но правый глаз оставался открытым. Платье задралось, обнажая дряблые волосатые ноги, покрытые шрамами.
Я присела на корточки и осторожно набросила на нее покрывало.
– Мирей…
Она часто-часто дышала, ловя воздух губами: "Хых-хых-хых-хых".
– Мирей, не двигайтесь, хорошо? Помощь уже в пути.
– Ох…
Что-то маленькое, белое, зернистое валялось около ее головы. "Осколки зубов, это осколки зубов", – с холодным спокойствием подумала я. Ее правый глаз бешено вращался в глазнице.
Я подумала, не подложить ли ей под голову подушку, но не рискнула: если поврежден позвоночник, ее нельзя передвигать. Я посмотрела на окно. Как она сумела так быстро выбраться? За окном мелькнула тень.
– Марк!
– Они уже едут! – крикнул он. – Я спускаюсь.
Я повернулась к Мирей и сжала ее правую руку – холодную, вялую, испачканную синей масляной краской. Пошел дождь, и я осторожно стряхивала капли с ее лица.
Она застонала, натужно дыша, и попыталась поднять голову.
– Нет. Не двигайтесь, Мирей. Скорая уже едет. Все будет хорошо.
– Ох… ох… – Она пыталась что-то сказать.
Я вглядывалась в ее лицо, но не могла определить, понимает ли она, кто я и что произошло.
– Т-с-с… Спокойно. Не пытайтесь говорить. Они скоро приедут.
– Ох. Je … Je pense …
Мне пришлось напрячь слух, чтобы разобрать ее слова.
– Т-с-с…
А потом она громко и отчетливо прошипела:
– Je suis désolé .
Она просила прощения, но почему-то эти ее слова прозвучали как угроза.
Я отпустила ее руку и отшатнулась. Что-то острое впилось мне в ладонь – осколок зуба. Я поднялась на ноги, вытирая руки о джинсы. Мгновение спустя я услышала топот, голоса, и двор залил яркий свет. Марк оттащил меня в сторону, пока трое врачей скорой помощи суетились вокруг Мирей.
Кристальная ясность рассудка отступила, она уже выполнила свою задачу. Меня начало трясти. Воспоминания о нескольких следующих часах остаются размытыми, но одно я знаю наверняка: мы с Марком были рядом, когда молодой врач с вытатуированной на запястье звездой объявил время смерти: 20: 45.
Пока Марк водил пару мрачных gendarmes в квартиру, я стояла у почтовых ящиков спиной ко двору. Потом они вернулись, и вежливый, но угрюмый полицейский попросил нас взять документы и поехать с ним в ближайшее отделение. После того как мы предъявили полиции наши паспорта и дали по отдельности показания полицейским в форме, нас провели в небольшую комнатку, где пахло кофе и краской. Французские полицейские, которых я видела в городе, пугали меня своим оружием и суровым видом, но тем вечером все без исключения сочувствовали нам и говорили на прекрасном английском.
Все это время Марк крепко держал меня за руку. Теперь была его очередь взять все на себя. Не знаю, сколько мы просидели в той комнатке, но мне показалось, что прошли часы. Мы почти не говорили друг с другом. Когда Марк чувствовал, что мне нужна поддержка, он сжимал мою руку.
Наконец в комнату вошла худощавая женщина с маленькими руками и глубокими морщинами у глаз.
– Мне очень жаль, что вам пришлось ждать. – Она устало улыбнулась. – Я капитан Клэр Миск. Вы, должно быть, очень устали. Мы уведомили посольство вашей страны о сегодняшних событиях – такова процедура, когда иностранные граждане вовлечены в расследование смерти при подозрительных обстоятельствах.
– Там не было ничего подозрительного, – пробормотала я. – Мы же сказали, что она выбросилась из окна.
Капитан кивнула. Ее глаза испещрили красные прожилки, ногти были обкусаны.
– Я знаю. Но такие случаи все равно называются… хм… смертью при подозрительных обстоятельствах. Такова терминология.
– Извините.
– Ничего страшного. Я знаю, что вы пережили шок. Не лучшая ситуация для вашего отпуска, non ?
Мы с Марком переглянулись.
– Из посольства ЮАР пришлют кого-нибудь, чтобы помочь нам? – спросил он.
– C ’ est pas necessaire, monsieur . Мы заверили их, что не станем вас задерживать. Вероятно, при таких обстоятельствах procureur захочет полного расследования, но мы уверены, что…
Полицейский в форме просунул голову в дверной проем, посмотрел на нас и сказал что-то по-французски.
– Ага. Простите. Мне придется отойти на минутку. Могу я принести вам café ? Или воды?
– Спасибо. – Марк кивнул.
Я почувствовала, как по позвоночнику опять пополз холодок страха.
– Что, если в рамках расследования они захотят задержать нас в Париже, Марк? Что, если они решат, будто мы… Господи, что, если они решат, будто мы как-то причастны к ее смерти?
– Не решат. До этого не дойдет.
– Откуда ты знаешь?
– Капитан, похоже, настроена доброжелательно, верно? И если бы у нас были неприятности, я уверен, что кто-то из посольства вмешался бы.
– Да?
– Точно тебе говорю, Стеф.
– Ты им рассказал, что говорила Мирей перед самоубийством? Все те безумные слова…
– Я сказал, что она несла какую-то чушь, – отрезал Марк. – Сказал, что мы не заметили никаких признаков того, что она намеревается сделать. Сказал, что мы ее почти не знали.
– Как думаешь, может, она нас подслушала?
– Я сказал полиции все, что им нужно знать, Стеф. – В его голосе послышался холод. – Она была сумасшедшей. И не стоит думать о том, что она сказала. Мы ее почти не знали. И она не знала нас. Такова правда. Зачем все усложнять?
В комнату вошла миловидная молодая брюнетка и вручила нам по пластиковому стаканчику с хорошим на удивление черным кофе.
Когда она ушла, Марк вздохнул и взял меня за руку.
– Прости, что говорил так резко. Все будет в порядке, Стеф. Мы переживали и худшее.
Я опустила голову Марку на плечо. Видимо, я задремала, но мне ничего не снилось.
Капитан наконец-то вернулась и попросила прощения за очередную задержку. Я с облегчением увидела наши паспорта в папке, которую она положила на стол.
– D ’ accord . Я думаю, что должна рассказать вам кое-что. Женщина, которую вы знали как Мирей, есть в нашей базе. У нее своя история.
Марк отнял руку. До этого момента я даже не осознавала, как у меня вспотели ладони.
– В смысле "женщина, которую вы знали как Мирей"? Это не ее настоящее имя?