Сумасшедшая с верхнего этажа – чем чаще я говорю себе, что нельзя так думать о ней, тем сильнее эта мысль впечатывается в мое сознание, – уронила пакет с продуктами, присела на корточки и, кряхтя и отдуваясь, собирает их. Два апельсина покатились по брусчатке двора в сторону сточной канавы.
– Простите, позвольте помочь, – говорю я, метнувшись за апельсинами.
Мою ногу пронзает боль.
Женщина встает и протягивает пакет, чтобы я положил туда апельсины.
– Мне очень жаль.
– Что вы там делали? – спрашивает она, указывая на чулан.
Почему-то я чувствую себя виноватым, как будто вторгся на чужую территорию. Я все еще задыхаюсь, и поэтому мне непросто изъясняться.
– Не знаю. Я просто искал мусорный бак.
Женщина пожимает плечами. По крайней мере, на этот раз она на меня не кричит. Это мой шанс разузнать хоть что-то об этом доме, поэтому я пытаюсь успокоиться. Я хочу узнать, почему дом в таком хорошем районе почти заброшен, но стоит мне начать: "Вы не подскажете…", как ночь взрезает вопль боли. На мгновение женщина отшатывается, ее маска самообладания рушится, и я вижу на ее лице ужас, неприкрытый ужас маленькой девочки – как вспышка, как маленькое облачко, закрывшее лик луны и тут же развеявшееся. Из сточной канавы выбирается кошка, лениво идет к нам, подергивая хвостом и мяукая – душераздирающий вопль. Может быть, именно она и издавала эти звуки, пока я был в чулане?
– О Лалу… – Женщина бормочет что-то по-французски, воркуя с кошкой.
Я не могу спросить у этой женщины все, что мне нужно выяснить, а она уже перестала обращать на меня внимание, поэтому я поспешно говорю:
– Вы знаете Пети?
– Excusez?
– Пети. Люди, которые живут в нашей квартире. Кто они?
– Нет. Никаких petits , – отвечает она.
Не знаю, может быть, проблема в моем произношении или она просто не понимает, что я имею в виду, но вот уже в который раз за сегодня у меня складывается неприятное ощущение, что я что-то не так говорю.
– Неважно. Извините.
Я поворачиваюсь к двери подъезда, и женщина за моей спиной отчетливо произносит:
– Детей нет. Тут не для жизни.
Я вхожу в подъезд, ускоряя шаг. Кажется, что эта ее фраза преследует меня, и я бегу вверх по лестнице, не обращая внимания на боль в ноге, – как маленький ребенок, пытающийся обогнать чудовище в темном коридоре ночью. Мне нужно вернуться в безопасное пространство квартиры. К чему-то привычному. Я продрог до костей, моя душа окоченела от холода, и мне нужна Стеф. Стеф успокоит меня, утешит.
Но когда я прибегаю на наш этаж, на лестничной клетке темно, а дверь заперта. Я обшариваю карманы и только тогда вспоминаю: я не взял ключи. Я стучу в дверь, сбивая костяшки. Если Стеф в душе, она меня не услышит. Потом я вспоминаю разбудивший нас сегодня грохот. Я ломлюсь в дверь, пока дверная рама не начинает дрожать.
– Стеф! – кричу я. – Стеф!
Сумасшедшая поднимается за мной по лестнице в темноте и выходит на нашу лестничную клетку, прижимая к себе пакет с продуктами. Я направляю луч телефона в ту сторону и замечаю неодобрительное выражение на ее лице. Пошатываясь, она взбирается по ступеням.
– Вам быть тут нельзя, – говорит она из темноты, и ее слова патокой текут ко мне по чернильной тьме. – Тут ничего хорошего.
Не знаю, чего она добивается. И я слишком устал, чтобы в этом разбираться. Мой телефон гаснет, и я, опустив руку, приваливаюсь к двери. Если Стеф в квартире, она меня уже услышала, а если она вышла, пока я был в том чулане, мне остается только ждать, когда она вернется. Теперь, когда я перестал шуметь и выключил фонарик на мобильном, в темноте оказалось довольно уютно. Я быстро привык к поскрипыванию старого дома и приглушенным звукам музыки, доносящимся откуда-то издалека, будто из давно позабытых смутных воспоминаний.
Я закрываю глаза. Все равно ничего не видно, но у меня тяжелеют веки, голова опускается на грудь. Я позволяю тишине объять меня. Наверное, я успеваю задремать. В какой-то момент дверь за моей спиной распахивается, и я падаю в проем, прямо под ноги Стеф.
В любой другой день мы посмеялись бы над этим происшествием, но сейчас Стеф просто переступает через меня и отворачивается, поправляя полотенце.
– Ты вернулся. Что ты там делал? Тебя так долго не было.
– Ничего.
Я переворачиваюсь и медленно поднимаюсь. Похрустывают суставы, ноют мышцы.
Я встаю и хромаю в спальню. Стеф переодевается в пижаму в стиле "просто-оставь-меня-в-покое", и я неожиданно для себя возбуждаюсь. Я представляю, как она сбрасывает полотенце, толкает меня на кровать, и мы занимаемся любовью, охваченные романтикой Парижа.
– Отвратительное местечко, – говорю я.
Стеф устало садится на кровать.
– В чем дело, Марк? Почему ты себя так странно ведешь? Поговори со мной, ну пожалуйста!
Я хочу в очередной раз отгородиться от нее фразой "Все в порядке", но вижу, что она действительно волнуется за меня. Я должен сказать ей правду.
– В шкафу в спальне были волосы. Я вынес их на мусорку.
– Волосы? – Стеф потрясенно смотрит на меня. – В смысле, парики?
– Нет. Обрезанные волосы. Как на полу в парикмахерской после стрижки. Несколько ведер с волосами.
– Погоди, так в шкафу были и волосы, и дохлая мышь?
Вначале я не понимаю, о чем она. Я уже забыл о своей лжи.
– Да. Мышь и волосы. – Звучит смехотворно.
– Почему ты мне ничего не сказал, когда нашел их?
– Я… я не хотел тебя волновать. Эта квартира и без того кажется ужасной.
Стеф фыркает, но, похоже, она мне поверила.
– Наверное, не надо было их выбрасывать, Марк. Может, это и странно, но это собственность Пети. Слушай, как ты думаешь, зачем они им?
– Откуда мне знать?
– Наверное, они делают парики. Или действительно стригут людей на дому… Точно. На фото они казались такими стильными. Может, они им нужны, чтобы…
– Зачем , Стеф? Для генетических экспериментов? Решили создать армию клонов из генетического материала своих клиентов, чтобы…
– Ты чего на меня кричишь? Что на тебя нашло?
– На меня? Это ты думаешь, что мы наткнулись на тайную коллекцию волос Видала Сассуна.
– Неважно.
Она встает и идет в ванную, но я не могу отпустить ее вот так. Нельзя было рассказывать ей о волосах. Это я виноват, что мы поссорились. Нужно все исправить.
– Погоди. Прости меня.
Стеф колеблется, но присаживается на кровать.
– Я действительно ждал эту поездку, Стеф.
Она опускает ладонь мне на руку.
– Я знаю.
– Прости, что уговорил тебя приехать сюда.
– Я хотела поехать, ты же знаешь. – Она отдергивает руку и отворачивается. – Но я хотела поехать с Хейден. Я все еще думаю, что с ней нам было бы… лучше.
– Может быть, ты права.
" Серьезно ? После всего, что случилось сегодня?!" – думаю я.
– Я рад, что она не нашла эти волосы. Представь, если бы она начала… играть с ними, например?!
Стеф пожимает плечами и встает.
– Хочешь кофе?
– Уже поздновато для кофе, тебе не кажется?
Мое второе дыхание на исходе, и теперь, когда мы помирились, я просто хочу принять душ и уснуть.
– Да? А который час? – Стеф смотрит на телефон. Уже почти полночь. – О господи! Я потеряла счет времени. Мы словно день потеряли.
– Да. Все из-за этих ставен.
Я принимаю душ, пока не заканчивается горячая вода, потом ложусь в постель, не обращая внимания на какие-то крошки на простыне. В полусне Стеф забрасывает ногу мне на колено, и я рад, что она рядом. Она мой настоящий друг. Я знаю, что не нужно ее беспокоить, надо дать ей поспать, но я должен поделиться тем, что увидел в чулане.
– Знаешь, когда я искал мусорные баки…
Я собираюсь все ей рассказать, но тут перед моим внутренним взором предстает заляпанный кровью матрас и детская одежда на полу. Этот образ душит, перехватывает мне горло.
– Да? – сонно спрашивает Стеф. – Что?
– Просто… Когда я выбрасывал пакеты, то думал, не отправляют ли в Париже мусор на переработку. Как настоящий буржуа, представляешь?
Она не отвечает. Я думаю, как бы пошутить, чтобы вновь услышать смех Стеф: "Может, этот бак был для органических отходов…" Мне не до шуток.
– Не очень-то хорошее начало отпуска, да?
– Угу.
– Завтра все будет лучше.
Глава 8
Стеф
На второй день я вскинулась ото сна, уверенная, что кто-то потряс меня за плечо. Спросонья я подхватилась, пытаясь удержать ускользающие обрывки сна, – я помнила только, что мне снилось что-то о Хейден. Ночью я, видимо, стянула с себя футболку, и теперь все тело покрывал мерзкий слой пота, волосы слиплись. В комнате стояла невыносимая жара, воздух казался влажным, как в тропиках. Вчера я дважды принимала душ – первый раз, когда мы приехали, и второй, когда Марк выносил мышь и волосы. Его поведение показалось мне странным – как у человека, страдающего от обсессивно-компульсивного расстройства. Теперь я опять чувствовала себя грязной. Я потянулась и только сейчас поняла, что Марка нет рядом.
Из гостиной доносился какой-то скрежет: скрк-скрк-скрк…
– Марк?
Никакого ответа.
Я отбросила одеяло, надела чистую футболку и вышла в гостиную.
Он стоял у закрытого окна и ковырялся ножом в деревянной раме.
– Марк?
Он заметил меня, только когда я дотронулась до его плеча. Вздрогнув, он смущенно улыбнулся:
– Ты меня напугала.
– Который час?
– Еще рано. Не могу открыть это дурацкое окно.
– Зачем ты вообще за это взялся? Какая разница? – Через щель между ставнями я выглянула во двор. – Опять идет дождь.
Бросив нож на журнальный столик, Марк вытер ладони о джинсы.
– Слушай, может, я сбегаю за круассанами? Заодно попробую связаться с банком.
– Я пойду с тобой. Позвоню Хейден из "Старбакса". Только душ приму.
– Ты сегодня плохо спала. Может, поваляешься еще, а я принесу тебе завтрак в постель? И чуть позже выйдем вместе прогуляться.
– Душ займет не больше пары минут.
– А я выйду на часик, не дольше. Ну же, позволь мне в кои-то веки побаловать тебя.
Мне показалось, что он просто хочет побыть один, и решила не спорить. Марк набросил плащ, даже руки в рукава не сунул, будто торопился как можно скорее убраться отсюда, и вышел, оставив ключ на журнальном столике: на всякий случай. Впрочем, мне тоже не помешает уединение. Вчерашнее поведение Марка меня потрясло. Его не было намного дольше, чем требовалось, чтобы дойти до мусорных баков, а когда он вернулся, у него был такой вид, будто он только что побывал у любовницы. Он вел себя как-то слишком осторожно, раздраженно, встревоженно. После его ухода я подумала, не сходить ли посмотреть на эти баки – лежат ли там действительно обрезки волос? – но отказалась от этой мысли. Решила довериться ему. Как глупо! Кто знает, что бы я обнаружила там?
Я долго принимала душ, оттирая кожу, пока не покраснели живот и бедра. Потом я попробовала настроить кофеварку, но в итоге сдалась – эта мерзкая штука отказывалась работать. Итак, я убила время, вытирая полки в кухне, перемывая посуду, подметая пол и оттирая умывальник. Марка не было уже больше часа, и я начала волноваться. Я сказала маме, что позвоню в 12: 30 по времени ЮАР. У меня оставалось меньше часа, а я не могла выйти из квартиры: ключ был всего один, и Марк не смог бы зайти, если бы вернулся в мое отсутствие.
Если мне нужен вай-фай, решение только одно – пойти к чудачке на верхнем этаже. У кого-то неподалеку было подключение к интернету, высвечивавшееся у меня в телефоне в списке доступных, и это могла быть только она. Мне не очень хотелось знакомиться с ней – Марк сказал, что она настоящая сумасшедшая, – но так я хоть чем-то займусь. Что плохого может случиться? В худшем случае она пошлет меня куда подальше. Сунув ключи в карман, я решила попытать счастья.
На верхнем этаже этим утром раздавался очередной хит 1980-х, "99 Red Balloons" , я ее сразу узнала (потом эта песня крутилась в моей голове весь день). Чем выше я поднималась, тем громче становился скрип деревянных ступеней. Наконец я очутилась на узкой лестничной клетке с двумя скошенными дверьми. Подойдя к той, из-за которой доносилась музыка, я постучала.
Дверь резко распахнулась. На пороге стояла женщина, которую Клара, безусловно, сочла бы интересной: напряженная, ни следа косметики, одетая в бесформенную робу, напоминавшую то ли кимоно, то ли монашескую рясу, к нижней губе прилипла недокуренная самокрутка. Волосы острижены почти наголо, и я подумала: может быть, она отдала их для коллекции Пети? Ничего не сказав, женщина отлепила самокрутку от губы, бросила, не сводя с меня взгляда, под ноги и раздавила подошвой сандалии. Я заметила, какие у нее на ногах длинные желтые ногти.
Я постаралась улыбнуться как можно шире:
– Bonjour . Простите, что беспокою вас. Вы говорите по-английски? Anglais? – Марк сказал, что она неплохо говорит по-английски, но я не хотела выказать неуважение.
– Oui . Что вам нужно?
Как можно вежливее и спокойнее, хотя приходилось перекрикивать доносящуюся из квартиры музыку, я объяснила свою проблему с вай-фаем и спросила, не разрешит ли она воспользоваться ее подключением.
– Мы вам заплатим, конечно.
Женщина почти не мигала и от этого казалась еще напряженнее.
– Viens , – шмыгнув носом, сказала она. – Заходите.
Она провела меня в квартиру, состоявшую, по сути, из одной-единственной комнаты, набитой множеством холстов. В одном углу я заметила грязную мойку со стопкой немытой посуды, неподалеку – матрас с перепачканным краской покрывалом в индийском стиле и небольшую туристическую горелку. Может, она самовольно заселилась сюда? Судя по обстановке, похоже на то. В комнате пахло грязной одеждой, табачным дымом и скипидаром. Двери в санузел я так и не увидела. Стульев тут тоже не было. Смутившись – женщина по-прежнему не сводила с меня пристального взгляда, – я прошла вглубь комнаты. Большинство холстов были повернуты к стене, но над одним она работала, и он стоял на мольберте в центре комнаты: незаконченный портрет ребенка на коричнево-зеленом фоне. Густые мазки, слишком много краски – портрет казался и впечатляющим, и немного китчевым одновременно. Он напомнил мне столь популярные в семидесятые изображения большеглазых малышей.
– Как интересно, – солгала я. – Вы продаете свои картины?
– Oui . – Она опять шмыгнула носом.
Мне нужно было как-то поддержать разговор – или убраться отсюда к чертовой матери.
– Простите, я не представилась. Меня зовут Стеф.
– Мирей.
Какое красивое имя, похоже на щебет птицы! Оно ей совсем не подходило.
Трек переключился на "Tainted Love" , и я поняла, что музыка доносится из эппловского ноутбука модели "Макбук-Про", стоявшего с динамиками на перевернутом ящике на краю дивана. Среди всей нищеты этой квартиры такой ноутбук казался удивительно неуместным.
– Хотите café ? – осведомилась Мирей.
Кофе мне действительно хотелось, но чашки громоздились в мойке под жирной, давно немытой сковородой.
– Нет, merci . Спасибо.
Почему-то такой ответ ее обрадовал. Мирей подошла к макбуку и выключила музыку.
– Мирей, можно у вас кое-что спросить?
– Quoi?
– Марк, мой муж, сказал, что вы не знаете Пети, людей, в чьей квартире мы остановились.
Она нахмурилась, будто не понимала моих слов.
– Quoi? – повторила женщина.
– Пети. – Я не могла вспомнить их имена, как ни старалась. – Мы живем в их квартире. На третьем этаже. – Я поймала себя на том, что говорю громко и членораздельно, как делают только самодовольные туристы.
– Non . Тут теперь никто не живет. Только я.
– Но наша квартира кому-то принадлежит.
– Вам тут быть нельзя. Я уже говорила ваш муж.
– У нас нет выбора.
– Откуда вы? Англия?
– Нет. Южная Африка. Afrique du Sud .
Она задумчиво кивнула.
– Идите в отель.
– Нет денег.
И не будет, если мы не сможем разблокировать кредитную карточку. Надеюсь, Марк уже все уладил.
Прищурившись, Мирей вздохнула и кивнула.
– Bien . Согласна интернет. Вы дадите мне десять евро за день.
– Конечно. Спасибо, Мирей.
Если мы не сможем пользоваться карточкой, то едва ли уложимся в бюджет.
– D ’ accord . Я напишу для вас пин-код.
Она принялась искать бумагу и ручку, давая мне возможность незаметно осмотреть комнату. Рядом с кроватью я заметила полупустую бутылку водки и бумагу для самокруток. Из-под потрепанной простыни выглядывала раскрытая книга. На подушках валялись трусы и какие-то кофточки. Мирей вручила мне клочок бумаги, а потом вдруг схватила меня за запястье. Ее ногти были перепачканы краской – или чем-то похуже.
– Не оставайтесь здесь. C ’ est mal ici . Вредно. Болезнь.
– Вредно? – Я осторожно высвободилась из ее хватки. Странно, но, невзирая на все ее напряжение, она почему-то меня не пугала. Где-то под этой маской недоброжелательности крылась глубокая грусть, я была почти уверена в этом.
– Oui . Этот дом.
– Что вы имеете в виду? Вредно жить в этом доме? Как синдром больных зданий, когда плохо себя чувствуешь из-за строительных материалов?
Она покачала головой.
– C ’ est mal .
– Тогда почему вы остаетесь здесь?
– Я как вы. Некуда идти. Теперь до свидания. Нужно работать.
Она выставила меня за дверь, и через пару секунд вновь заиграла музыка. Я задумалась тогда – и думаю до сих пор, – не пыталась ли Мирей этой музыкой отогнать болезнь, поразившую, как она считала, этот дом? Будто Кайли Миноуг и Дюран-Дюран были какими-то дешевыми оберегами от зла.
Вернувшись в квартиру, я залогинилась, ввела пароль и позвонила маме по "Скайпу". До условленного времени оставалось еще полчаса, но мама уже ждала звонка. Хейден сидела у нее на коленях.
– Привет, мартышка. – Я почувствовала, как при виде дочери болезненно сжалось сердце.
– Мамуля!
– Мамуля скоро вернется, обещаю.