7
Однако все произошло несколько иначе. Родители Дельфины с первой же минуты оказали Фредерику самый сердечный прием. Ясно было, что дочь впервые приехала к ним со своим молодым человеком, и они хотели знать о нем абсолютно все. Так что пришлось ему распроститься с надеждой избежать общения. Фредерик был отнюдь не расположен вспоминать прошлое, но его прямо-таки засыпали расспросами о его жизни, о родителях, о детстве. Он попытался выказать себя словоохотливым, приправляя ответы всякими игривыми анекдотами. Но Дельфина сразу почувствовала, что он их выдумывает на ходу, желая сделать свой рассказ более занимательным, чем его реальная унылая жизнь.
Оказывается, Жерар внимательно прочел "Ванну". Автору книги, оставшейся незамеченной, не всегда приятно общество читателя, который способен бесконечно долго рассуждать о ней, думая, что этим он польстит ее автору. Разумеется, Жерар поступал так из самых добрых побуждений. Но Фредерик, которому тут же предложили аперитив на террасе, откуда открывался волшебный вид, чувствовал себя неуютно: ему не хотелось портить впечатление от красоты пейзажа мыслями об этом, в сущности, довольно заурядном романе. Он уже начал отрешаться от него, находить в нем изъяны и слишком явное стремление поразить читателей. Как будто каждая фраза обязана была стать неоспоримым свидетельством большого таланта. Первый роман всегда выдает честолюбие "хорошего ученика". Одни лишь гении могут позволить себе быть двоечниками. И конечно, требуется долгое время, чтобы постичь тайну "свободного дыхания" текста, а для этого нужно отрешиться от желания блеснуть перед публикой. Фредерику казалось, что второй его роман будет лучше первого; он постоянно думал о нем, но ни с кем не хотел делиться своими мыслями. Интуитивные догадки нельзя доверять посторонним.
– "Ванна" – это замечательная притча о современном мире, – продолжал тем временем Жерар.
– Вот как… – промямлил Фредерик.
– Вы абсолютно правы: изобилие первым делом породило смуту в умах. И теперь оно привело к желанию отказа от всего. Иметь все – значит ничего не желать. Вот абсолютно неоспоримая формула, по моему мнению.
– Благодарю вас. Вы меня смущаете своими комплиментами.
– Воспользуйтесь ими! У нас их тут раздают не каждый день, – ответил отец Дельфины с немного принужденным смехом.
– В вашей книге чувствуется влияние Роберта Вальзера, не правда ли? – подхватила Фабьенн.
– Роберт Вальзер… я… да… это верно, он мне очень нравится. Я и сам не отдавал себе отчета, но вы, наверно, правы.
– Ваш роман особенно напомнил мне его новеллу "Прогулка". У него просто невероятный талант к описанию бесцельно блуждающих героев. Швейцарские авторы много лучше иных повествуют о скуке и одиночестве. Вот и в вашей книге это есть: вы умеете вдохнуть жизнь в пустоту.
– …
Фредерик прямо задохнулся от волнения. Боже, сколько доброжелательности в этих оценках, в этом внимании к его творчеству; как давно он не встречал такого отношения! Эти люди всего несколькими фразами сумели залечить раны, нанесенные равнодушием публики. Он уже совсем другими глазами взглянул на Дельфину, которая так круто изменила его жизнь; она ответила ему улыбкой, полной нежности, и ему вдруг ужасно захотелось увидеть ту знаменитую постель, в которой доселе не лежал ни один мужчина. Здесь, в этом доме, их любовь должна была расцвести пышным цветом.
8
После этой многословной вступительной беседы родители Дельфины уже не слишком докучали Фредерику вопросами. Шли дни, и он все яснее чувствовал, какое огромное удовольствие писать в этих краях, доселе ему незнакомых. С утра он садился за свой роман, днем они с Дельфиной совершали долгие прогулки, никогда никого не встречая по дороге. Словом, это была идеальная обстановка для того, чтобы стряхнуть с себя былые неприятности. Дельфине нравилось рассказывать ему урывками о своем отрочестве. Так прошлое возрождалось в мелких подробностях, и теперь Фредерик мог любить Дельфину на всех этапах ее жизни.
Дельфина воспользовалась отпуском, чтобы повидаться с друзьями детства. Есть такая особая категория дружбы – родство душ по географическому признаку. В Париже ей, вероятно, не о чем было бы говорить с Пьерриком или Софи, ведь все они стали такими разными, зато здесь могли болтать часами. Каждый из них описывал свою жизнь год за годом. Друзья расспрашивали Дельфину о знаменитостях, с которыми она могла общаться. "О, среди них много поверхностных людей", – ответила она, хотя и не очень искренне. Просто нередко приходится говорить то, что другие хотят услышать. Дельфина знала, что ее детским друзьям было бы приятно, если бы она ругала Париж, – это их возвышало бы в собственных глазах. В общем, они прекрасно проводили время, но ей не терпелось вернуться к Фредерику. Она была очень довольна, что ему хорошо пишется в Бретани. Дельфина посоветовала друзьям прочитать его роман, и они спросили:
– А он продается в мягкой обложке?
– Н-нет, – пролепетала она.
Несмотря на ее укрепившийся статус, она так и не сумела убедить руководство опубликовать в карманном издании эту книгу, потерпевшую полный провал. И никакие объективные доводы не давали оснований надеяться, что второе, дешевое издание поможет изменить коммерческую судьбу "Ванны".
Дельфина предпочла сменить тему, заговорив о привезенных сюда романах. Настало время новых технологий, и теперь ей уже не требовалось таскать с собой в отпуск чемоданы с рукописями. За август ей предстояло прочесть два десятка новых текстов, которые были сброшены на ее читалку. Ее спросили, о чем все эти романы, и Дельфине пришлось сознаться, что в большинстве случаев она бессильна пересказать их содержание. Ничего особо запоминающегося ей пока не попалось. Однако она продолжала искать, испытывая охотничий азарт всякий раз, как открывала очередной текст. А вдруг это хорошая книга? Вдруг ей повезет найти настоящего писателя? Профессия Дельфины выработала у нее обостренное внимание к текстам; она вела себя почти как ребенок, ищущий шоколадные яйца, спрятанные на Пасху в саду. Кроме того, она обожала работать с текстами авторов, удостоенных публикации. "Ванну" она перечитала в свое время не менее десяти раз. Уж если роман ей нравился, любая проблема, вплоть до мелочей пунктуации, заставляла взволнованно биться ее сердце.
9
В тот вечер было так тепло, что они решили ужинать на террасе. Фредерик помог накрыть на стол, испытывая чисто детское удовольствие оттого, что может быть полезным. Писателей часто приводит в восторг мысль о хозяйственных заботах. Им нравится сочетать свои туманные измышления с конкретными, приземленными радостями. Дельфина непрестанно разговаривала с родителями, и это поражало ее друга. "Им всегда есть о чем побеседовать!" – дивился он. Разговоры с ними никогда не прерывались неловкими паузами. Может, это дело привычки, выработанной годами их работы, когда слово цепляется за слово? Фредерик отмечал это свойство, с горечью констатируя, что сам он абсолютно не способен общаться со своими родителями. Прочитали ли они его роман? Вряд ли. Мать пыталась наладить с ним более теплые отношения, но теперь уже было трудно загладить прошлое, омраченное родительским равнодушием. В общем, он мало о них думал. И даже не помнил, как давно не разговаривал с ними. А провал его книги разобщил их еще сильней. Фредерик боялся увидеть презрение во взгляде отца, который наверняка заговорил бы о куче других книг, имевших успех.
Он даже не знал, чем мать с отцом занимаются этим летом. Ему вообще казалось диким, что родители живут вместе: они опять сошлись после двадцатилетнего разрыва. Интересно, о чем они думали? Вот, кстати, весомая причина податься в романисты – неспособность понять своих родителей. Можно было только предполагать, что, попытавшись жить врозь, друг без друга, они решили, за неимением лучшего, снова создать семью. В детские годы Фредерик долго мучился, перетаскивая свои вещи от матери к отцу и наоборот, и вот теперь, когда его с ними не было, они вдруг решили заново наладить совместную жизнь. Так разве это он должен чувствовать себя виноватым? Нет, все, конечно, гораздо проще: их пугало одиночество в старости.
Но тут Фредерик встряхнулся и обратился мыслями к настоящему.
– Неужели тебе не надоело читать все эти рукописи? – допытывалась Фабьенн у Дельфины.
– Нет, я это просто обожаю. Правда, в последнее время они мне слегка поднадоели: ничего интересного не попадается.
– А "Ванна"? Ее-то ты как обнаружила?
– Да очень просто: Фредерик прислал рукопись по почте. И я наткнулась на нее, когда разбирала полку, где были свалены пакеты с текстами. Меня первым делом привлекло название.
– По правде говоря, я сам принес ее в издательство и оставил в приемной. А до этого обошел многие другие издательства, хотя мало верил в успех. И даже представить себе не мог, что мне позвонят уже на следующее утро.
– Наверно, это бывает крайне редко – чтобы автору ответили так скоро? – спросил Жерар, всегда готовый поучаствовать в беседе, даже если она его не слишком интересовала.
– Да, такая мгновенная реакция, конечно, большая редкость. И то же самое с публикацией. У нас в "Грассе" издают в год не больше трех-четырех романов из тех, что присланы по почте.
– А сколько всего рукописей вы получаете? – спросила Фабьенн.
– Тысячи.
– Я полагаю, у вас кто-то занимается отказами? – пробормотал Жерар. – Ничего себе работка!
– Ну, как правило, это делает стажер, рассылающий стандартные письма, – объяснила Дельфина.
– Ах да – тот самый знаменитый ответ: "Несмотря на неоспоримые достоинства вашего текста… и так далее и тому подобное… мы с сожалением вынуждены сообщить, что тематика вашей книги не соответствует нашей общей издательской политике… примите, и прочее…" Какая удобная отговорка – эта ваша издательская политика! – воскликнула Фабьенн.
– Ты права, – ответила Дельфина. – Тем более что никакой политики у нас нет, это обычный предлог для отказа. Стоит хотя бы пару секунд полистать наш каталог, и вы увидите, что мы издаем самые что ни на есть разнообразные книги.
В беседе возникла короткая пауза – редчайший случай в семействе Десперо. Жерар воспользовался этим, чтобы подлить всем красного вина: за этот вечер они приканчивали уже третью бутылку.
И тут Фабьенн заговорила снова, начав с местного казуса:
– А знаешь, что придумал несколько лет назад крозонский библиотекарь? Он стал собирать книги, отвергнутые издательствами!
– Не может быть! – воскликнула пораженная Дельфина.
– Именно так! Кажется, его вдохновило создание такой библиотеки в Америке. Я не очень-то хорошо знаю подробности, помню только, что в свое время о ней много говорили. Это забавляло людей. Кто-то даже сострил, что крозонская библиотека – нечто вроде литературной свалки.
– Ну и глупо! Я считаю, что это прекрасная идея! – отрезал Фредерик. – Если бы мою книгу не приняло издательство, я бы порадовался, что ее хоть куда-то взяли.
– И что же, такое собрание существует до сих пор? – спросила Дельфина.
– Да. Не скажу, что оно активно пополняется, но несколько месяцев назад я зашла в библиотеку и увидела, что все стеллажи в глубине помещения по-прежнему заполнены отвергнутыми книгами.
– Представляю, сколько там всякого мусора! – с усмешкой бросил Жерар, но никто из присутствующих явно не оценил его юмора.
Тут Фредерик осознал, что не слишком внимательно прислушивался к дуэту матери и дочери, и в знак симпатии послал Дельфине легкую снисходительную улыбку, хотя и воздержался от громкого смеха. Но Жерар снова ринулся в бой, начав доказывать всю абсурдность этой инициативы. Вот он сам, например, математик, – так можно ли представить себе такое хранилище, где собраны все неосуществимые научные проекты или заявки на патенты, получившие отказ?! Должны же быть какие-то рамки, барьеры, водораздел между сферами успеха и провала! Он прибег и к другому сравнению, по меньшей мере странному: "Представьте себе, что вы любите женщину, которая не отвечает вам взаимностью, но позволяет все-таки завести с ней роман…" Дельфина и Фабьенн не очень-то поняли эту метафору, но оценили отважную попытку столь трезвомыслящего человека обратиться к области нежных чувств. Ученые, с их рациональным складом ума, иногда прибегают к поэтическим сравнениям, таким же пылким, как стишок, сочиненный четырехлетним ребенком. Однако пора было ложиться спать.
10
Лежа в постели, Фредерик нежно погладил ноги Дельфины, потом ее бедра, потом его палец остановился на самом заветном месте ее тела.
– А если я пройду глубже, ты откажешь? – шепнул он.
11
На следующее утро Дельфина предложила Фредерику проехаться на велосипедах в Крозон, чтобы посетить странную библиотеку. Обычно он работал до часу дня, но сегодня его мучило неотвязное желание увидеть, физически ощутить неудачу других авторов: а вдруг это вдохнет в него новые силы.
Магали по-прежнему работала в библиотеке. За прошедшие годы она сильно располнела. И, сама не зная почему, махнула на себя рукой. Это началось не сразу после рождения двоих сыновей, а несколькими годами позже. Может быть, в тот момент, когда она осознала, что проведет в Крозоне всю свою жизнь и досидится в библиотеке до самой пенсии. Эта безысходная перспектива отбила у нее всякую охоту заботиться о своей внешности. А когда Магали констатировала, что ее дородная фигура ничуть не огорчает мужа, она покатилась по наклонной плоскости, так что сама себя с трудом узнавала. Муж уверял, что любит ее, несмотря на раздавшееся тело; она могла бы порадоваться тому, насколько глубока его любовь, но увидела в этом лишь доказательство его равнодушия.
Следует отметить еще одну важную перемену: с годами Магали полюбила литературу. Когда-то она попала на работу в библиотеку чисто случайно и совершенно не интересовалась книгами, зато теперь могла давать советы читателям, влиять на их выбор. Более того, начала менять интерьер по своему вкусу. Обустроила часть помещения для самых маленьких посетителей, создала игровые уголки, где им читали вслух. Ее сыновья, давно уже взрослые, иногда приходили сюда по выходным помогать матери. Занятная была картина: двое здоровенных парней, рослых, как их отец, и работавших вместе с ним на "Рено", сидели, скорчившись в три погибели, перед малышами и читали им сказку "Про маленького крота, который хотел знать, кто накакал ему на голову".
Собранием отвергнутых рукописей теперь мало кто интересовался, даже сама Магали почти забыла о них. Лишь изредка какой-нибудь подозрительный тип робко входил в библиотеку и стыдливо бормотал, что никто не захотел печатать вот эту его книгу, а он, мол, слышал от друзей, знакомых с друзьями неопубликованных авторов, что здесь их принимают. В этом сообществе отвергнутых писателей информация передавалась из уст в уста.
Молодые люди вошли в библиотеку, и Дельфина представилась Магали, сказав, что живет в Морга.
– Так ты, значит, дочка Десперо? – спросила Магали.
– Да.
– Я тебя помню. Ты сюда приходила, когда была маленькая.
– Да, верно.
– Ну и твоя мама часто брала для тебя книжки. Скажи, это не ты, случайно, работаешь в Париже, в издательстве?
– Да, я.
– А ты не могла бы присылать нам книги? Только бесплатно, – добавила Магали, чья коммерческая хватка шла вразрез с природной деликатностью.
– Гм… ну… я подумаю, чем можно помочь.
– Вот спасибо!
– Во всяком случае, я уже сейчас могу порекомендовать один прекрасный роман – "Ванну". И даже обещаю раздобыть бесплатно несколько экземпляров.
– Ах да, я что-то о нем слышала. Вроде бы он совсем никакой.
– О нет, наоборот! И вот, кстати, познакомьтесь – это его автор.
– Ой, извините, ради бога! Вечно я ляпну что-нибудь не то.
– Не переживайте, – успокоил ее Фредерик. – Мне тоже случается сказать о какой-нибудь книге, что это, мол, дрянь, тогда как я ее даже не читал.
– Но уж я-то теперь обязательно прочту. И поставлю ее на видное место. У нас тут, в Крозоне, не каждый день бывают знаменитые писатели, – воскликнула Магали, спеша загладить свой промах.
– Ну… знаменитый… это слишком громко сказано, – промямлил Фредерик.
– Да-да, именно так. А главное, изданный!
– Вот именно, – подхватила Дельфина. – А мы пришли к вам, чтобы посмотреть знаменитое собрание, о котором нам рассказали.
– Догадываюсь, вы имеете в виду собрание отвергнутых рукописей?
– Да, именно это.
– Так они все вон там, в глубине зала. Я их сохранила в память о создателе этой библиотеки, только это, скорее всего, куча дрянной писанины.
– Да, наверняка. Но сама идея мне очень нравится, – ответила Дельфина.
– Ах, как это было бы приятно услышать месье Гурвеку, который ее создал! Он бывал просто счастлив, когда кто-нибудь проявлял к ней интерес. Это было, можно сказать, главным делом всей его жизни. Он сотворил свой успех из неуспехов других людей.
– Прекрасно сказано! – заключил Фредерик.
Магали произнесла последнюю фразу, даже не осознав, насколько поэтично это прозвучало; она позволила молодой паре пройти в отдел, отведенный книгам-париям. И только позже упрекнула себя в том, что давненько не стирала пыль с тех полок.
Часть третья
1
Через несколько дней Дельфина и Фредерик снова наведались в библиотеку. Их захватило чтение всех этих несуразных текстов. Некоторые названия вызывали у них неудержимый хохот, но бывали и волнующие минуты, когда им попадались мемуары – конечно, скверно написанные, но все-таки дышавшие искренними чувствами автора.
Они провели там целый день, совсем забыв о времени. К вечеру мать Дельфины, обеспокоившись, вышла в сад и наконец увидела возвращавшуюся молодую пару. Солнце уже почти скрылось за горизонтом, но их можно было заметить издали по свету велосипедных фар. Фабьенн тотчас признала дочь по ее уверенной манере езды, о чем свидетельствовал прямой луч света. Зато луч фары Фредерика вел себя куда более нервно: его велосипед то и дело вихлял туда-сюда, сбиваясь с дороги. Похоже было, что он и не смотрит, куда едет. И Фабьенн подумала, что они составляют удачную пару – союз конкретного мышления одной с романтическим духом другого.
– Прости, мама, у нас телефоны разрядились. И вообще кое-что задержало.
– Что же?
– О, нечто совершенно необыкновенное.
– Да что же такое стряслось?
– Давай сперва позовем папу, вы оба должны это услышать.
Последние слова Дельфина произнесла особо торжественно.