Но, проводив взглядом уехавшего спешно человека с синими наколками на пальцах, пошел он в свой небольшой домик из красного кирпича, к которому была пробита дорожка в снегу, больше похожая на глубокую траншею, и там, зайдя в сени и оббив снег с больших черных валенок, сообщил ожидавшему его полковнику Кондратьеву, что Синий, о коем было говорено, недавно явился собственной персоной и отдал распоряжение о панихиде в личном своем присутствии и так далее и тому подобное.
Наверное, сравнительно молодому священнику была не очень по душе его роль в данной, довольно сложной, ситуации, но перед мысленным взором его еще двигались подсиненные пальцы, "отстегивающие на храм", а в голове смиренной молитвой самопроизвольно звучали слова апостола Павла: "Кто крал, вперед не кради, а лучше трудись, делая своими руками полезное, чтоб было из чего уделять нуждающемуся..."
Он надеялся, что милицейскому полковнику, находящемуся здесь в обычной гражданской одежде, будут понятны мотивы, по которым священник вынужден иной раз противоречить собственным убеждениям.
Полковник понял, но не преминул предупредить:
– Смотрите, батюшка, чтоб у вас тут накладки не получилось. И, главное, не бойтесь, все под контролем...
Грызлов был уверен, что необходимое сделано правильно, и не торопился. Как говорится, без хозяина все равно не начнут. А хозяином показать себя следовало бы. Он поэтому и не в джипе отправился, в котором днем мотался в Сергеевское, опасаясь ненароком застрять в снежных заносах, а пересел в бывший силинский, а теперь принадлежащий ему по праву "мерседес" с пропуском-флажком Государственной думы. При всей своей приверженности старому "закону" ощущал иногда желание Леха Грызлов приподняться над серой обыденностью, вознестись маленько в фантазиях. Представительский "мерседес" с баром и телевизором и широким задним сиденьем, на котором так удобно шпарить телок любого размера, являл все признаки жизненного успеха.
На повороте от поселка к церкви и раскинувшемуся за ней погосту грызловский "мерс" встретили на джипе двое братков, которых он оставил тут еще утром. Сообщили, что проблем нет. Карась на подходе, а сельские уже привезли в церковь бабку старую и какого-то ветерана. Поп собирался отпевать всех разом.
Грызлов усмехнулся: уж Карасю-то, подумал, все равно, в какой компании отправляться в последнюю свою дорогу, может, даже и лучше среди этих. У бабки-то какие грехи? Тем более – у ветерана. Вот и к Карасю – там! – меньше вопросов будет, а то начнется... что делал, да кого мочил... не оправдаешься...
Синий резко мотнул головой, отгоняя неожиданно навалившуюся дурь. Спросил только:
– А почему у вас задержка?
– Да не, все в норме, мы ж на связи. Пробки в городе.
– Ну поехали, – успокоился Синий и поднял боковое стекло. – Трогай, Витек, – сказал водителю.
На расчищенной площадке возле церковной ограды стоял старенький ритуальный ПАЗ с черной полосой по обоим бортам. Внутри были люди.
– Это кто? – строго спросил Синий, выходя из машины, у догнавших его охранников.
– Проверили, – успокоили братки, – они из подольского военкомата. Оркестр. Будут ветерана провожать.
– Я спросил, – сказал старший, – а они говорят, что запросто и нам отыграют. В лучшем виде. И бабки смех один – за сотню баксов. Я подумал, Синий, чего нам-то зря гонять? И отменил наших. Ты не возражаешь?
Сомневался старший в своем решении, хотя поступил, конечно, верно: городской оркестр за все дела запросил тысячу, совсем оборзели.
– Правильно, – кивнул Синий. – Пойдем посмотрим на этих.
На передних сиденьях сидели ветераны в распахнутых полушубках, с наградными ленточками на пиджаках. В глубине автобуса – народ помоложе. У всех без исключения были характерные красные носы больших профессионалов, работающих постоянно в зимних условиях, на пронизывающем ветру. В руках они держали начищенные инструменты, под ногами лежали футляры от них. Ближний бравый старикан из водочной бутылки поливал на тряпицу водку, сильный запах которой плавал по всему автобусу, и протирал мундштук своей трубы. Походя и сам прикладывался к горлышку. Синий с усмешкой понаблюдал за музыкантом, заметил, что точно так же поступают и другие.
– А сумеете? Раньше времени не сгорите? – поинтересовался он у старикана.
– Обижаешь, хозяин! – бодро воскликнул такой же, поди, ветеран, какой лежал в гробу. – Мы ж не пьем, это чтоб губы не примерзали.
– Мы не пьем, мы лечимся! – долетел из глубины веселый голос.
Синий только и покачал головой: одно слово – лабухи! Лечатся они...
Мимо, уже к вырытым могилам, прошли несколько давешних копальщиков – мужики все кряжистые, красноносые, обветренные, одетые в деревенское свое хламье – тулупы и телогрейки, ватные брюки, здоровенные валенки, в лохматых треухах.
Сквозь открытые церковные двери виднелись огоньки свечей, доносился глухой, неясный гул, как всегда, когда в тесном помещении собирается много народу.
Синий как подумал, что придется в той тесноте, духоте, насыщенной пронзительным запахом горящих свечей и ладана, простоять не менее часа, так у него и пропало все желание делать по "закону". Он решил лучше поприсутствовать при вносе гроба в церковь, а потом вернуться в машину да посмотреть телевизор, умягчая душу коньячком из бара. Вот так оно будет правильнее. А потом, уже в конце, подойти к гробу и поклониться ему. В назидание остальной братве.
Пока он так размышлял, из автобуса вышли трое музыкантов, отошли за него, к сугробу, небось отлить решили. Синий хмыкнул и шагнул к "мерседесу", но услышал сзади:
– Алексей Евгеньевич, минуточку!
Синий вздрогнул, машинально обернулся, напрягся. Так его уже сто лет никто не звал.
Перед ним стоял один из автобусных ветеранов. Синий отпрянул было, но тут же почувствовал на своих запястьях железную хватку "старичка". Мать твою! Это в полумраке автобуса можно было принять его за ветерана! А здесь, на свету... Видел ведь где-то это лицо... или эти глаза?.. Но сейчас было не до воспоминаний.
Синий бешеным рывком хотел опрокинуть мента – ну конечно, это же мент! – на себя, чтобы вывернуться, выскользнуть, дотянуться рукой до пистолета в кармане. Но мент стоял, словно был сделан из бетона – хрен сдвинешь!
Невольно обернувшись к своим, Синий с леденящей душу ясностью обнаружил, что двое братков с разинутыми от изумления ртами стоят у него за спиной, а их со стволами, упертыми в затылки, стерегут двое только что покинувших автобус музыкантов. Третий ловко защелкивает на руках братков наручники.
Еще и шок не прошел от увиденного, как и на запястьях Синего тоже щелкнули железа. И вмиг стало так неуютно, так плохо, хоть зверем рычи...
А еще он успел заметить вытаращенные глаза Витька, водилы своего, которого выволакивали из "мерседеса" двое местных могильщиков – тех самых, с красными рожами и в лохматых треухах.
"Амбец..." – едва успел подумать Синий, как сильный удар по шее отключил его сознание...
Полковник Кондратьев, обездвиживший Леху Грызлова, отдал короткую команду, и обмякшее тело щербинского авторитета, словно мешок какой, быстро втащили в ритуальный автобус, запеленали, залепили рот липкой лентой и бросили за последними креслами на пол, на груду мешков, которыми и накрыли с головой. Туда же засунули и его водителя. Братки смотрели на эту стремительную процедуру, будто на дурное цирковое представление, в котором спортивными снарядами были они сами.
– Когда ваши прибывают? – спросил у них полковник. И совсем он был не старый, и не ветеран никакой, а здоровенный лоб, который если вмажет, вмиг копыта откинешь. Вроде Синего, тот и крякнуть не успел, как захомутали. Или Витек его верный. Ну что ж, раз спрашивают, надо отвечать.
– Да уж на подъезде, – хрипло отозвался старший, голова которого была прижата подбородком к груди – так его давил сзади один из "музыкантов".
– Этого в джип и на развилку, – указал на него полковник, – а другого – к остальным.
И старший увидел, как тут же рухнул в снег его напарник. А сам он, ведомый двумя ментами – теперь это было уже и дураку понятно, – в полусогнутом положении был транспортирован в собственный джип. Его посадили рядом с водительским местом, которое занял один из конвоиров – совсем молодой парень, такой же бритоголовый, как Гошка, его напарник. Второй конвоир сел сзади и приставил пистолет к макушке.
– Значит, так, слушай сюда, – сказал он. – Рыпнешься или там попробуешь вякнуть – пуля твоя. Будешь тихо сидеть и махать им ручкой, чтоб проезжали, понял? Они в чем приедут?
– Катафалк и... свои тачки.
– Вот и славно. Значит, караваном идут. А тут уже без тебя разберутся. Поехали, Коля.
Джип круто развернулся и помчался вдоль кладбищенской ограды к дороге на поселок, которую сегодня так старательно чистили менты для проведения своей операции.
Цепочку машин, следующих гуськом за большим черным "фордом" с гробом Карася, они увидели издалека. Еще только въезжали с магистрали в поселок. А когда караван приблизился, стали видны и большие фотографии, вероятно покойного, укрепленные на боковых стеклах каждой машины. Двигались торжественно и чинно, будто совершали акт поистине государственной важности. Были тут и крутые иномарки, и отечественные "девятки", и "девяносто девятые", но больше всего джипов с затемненными стеклами. Привыкла хорошо выглядеть братва. Это еще когда один-двое, куда ни шло, а вот так, караваном, просто удивительное дело.
– Давай, начинай, – сказал задний конвоир.
Но тут запиликал "мобильник". Это, вообще говоря, не было предусмотрено.
– Быстро отвечай, – шепнул конвоир, протягивая братку трубку.
– Ну ты чего, Самоха, кемаришь? – послышался громкий и недовольный бас. – Как дела?
– В порядке, – ответил Самоха, оглядываясь на конвоира, который шептал ему ответы.
– А Синий где?
– Да здесь давно, в церкви. Чего так долго?
– Какой, на хер, долго?! – заорал звонивший. – Там, блин, не проехать, одни пробки, зараза!
– Двигай, не тяни... – шептал конвоир.
И Самоха злым голосом повторил подсказку. А потом прижался виском к боковому стеклу и с тоской наблюдал, как мимо важной процессией катилась его братва. Она еще не догадывалась, какая встреча ей приготовлена, но Самоха-то знал. И ничего не мог поделать. Потому что задний сильно надавил ему на ямку под самым черепом и не менее зло прошептал:
– Отлипни от окна, падла, а то я тебе сейчас харакири сделаю!
Все дальнейшее было разыграно будто по нотам. Тем более что беспечную братву на расчищенной от сугробов площадке перед церковными воротами встретил стоящий в полной боевой готовности духовой оркестр с блестящими инструментами наготове. У ног каждого музыканта лежал или стоял черный футляр от его инструмента. С другой стороны, как бы перекрывая расчищенную дорожку между могилами, уводящую к свежевырытым рыжим кучам песка и глины вдалеке, отдыхали от трудов праведных могильщики в длиннополых тулупах и с заступами в руках. Словом, сплошная сельская идиллия. А вдоль церковной ограды как-то само собой рассредоточились давешние солдатики и хмурые мужчины в черном, видимо собравшиеся проводить также и своих покойников.
Захлопали дверцы тесно паркующихся автомобилей. Увязая в снегу, заспешили к центру площадки, к заморскому катафалку, крутые парни, одетые в черное, с пышными букетами белых, дорогущих в это время года голландских роз, с зарослями алых гвоздик из Азербайджана и вовсе диковинными цветами и венками откуда-то из Южной Америки. Братва выглядела бы совсем великолепно, не хуже чем в фильме про "крестного отца", кабы не извечное российское разгильдяйство и наплевательское отношение к этикету. Обувь подводила и портила общую картину, поскольку рядом с черным лаком туфель прямо от Хьюго Босса соседствовали белые "адидасы" и многоцветные "рибоки". В общем, та еще картинка!
Какое-то время длилась предпанихидная суматоха, пока быстро решали, кто куда станет, да кто что понесет, а когда малость успокоились и открыли заднюю дверь катафалка, чтобы выкатывать из траурного нутра роскошный импортный гроб с бронзой, коричневым лаком и белоснежным шелком, над площадкой разнесся зычный грубый голос, усиленный мегафоном:
– Господа щербинская братва! Предлагаю всем отложить цветы, а руки за голову! Никаких лишних движений! На счет три открываем огонь на поражение! Раз!!
Мгновенное смятение смешало выстроившуюся было процессию, что-то завихрилось, кто-то оступился и рухнул в снег, кто-то громко выматерился.
– Два!!
И все услышали, как лязгнули затворы. Словно ощетинившаяся братва, сбившись в тесную кучу, увидела, что со всех сторон окружена стволами направленных на них "калашей". Ну солдатики у ограды и хмурые мужики, этих еще понять можно, выхватили из-под курток и пальто. А музыканты! Те когда успели положить в снег свои трубы и дудки и вытащить из футляров короткорылые десантные автоматы? Бежать бы, рассеявшись, да хоть и среди заснеженных могил! Но дорогу к ним перекрывали могильщики, все с теми же "калашниковыми", выглядывающими из распахнутых пол тулупов...
– Тр-р-ри!! – подобно треску автоматной очереди, раскатилось над площадкой.
И сейчас же полетели в снег венки и цветы, вскинулись к бритым затылкам ладони с растопыренными пальцами и все пространство между церковью и погостом заполнил непонятный воющий то ли крик, то ли дружный стон.
Со всех сторон к черной стае скученной братвы кинулись кондратьевские молодцы, они ловко и безжалостно вырывали из кучи отдельных особей, мгновенно обыскивали, кидали кого лицом в снег, а кого физиономиями на капоты машин. Лязгали наручники, толпа худела и редела, а на утоптанную площадку перед стоящим с мегафоном в руке Кондратьевым шлепались пистолеты, ножи и даже парочка хорватских "аграмов" и чешский "скорпион". Неплохой арсенал.
Но вряд ли все могло кончиться благополучно. В самой гуще братвы нашелся какой-то совсем уж отмороженный, который то ли не слыхал, то ли ушам не поверил, но он схватился за пистолет и кинулся в сторону машин, раскидывая остальных. На бегу, в прыжке, успел развернуться и вскинуть руку с пистолетом, но выстрела сделать не сумел. Короткая очередь ударила сбоку по его ногам, и беглец, странно развернувшись в воздухе, рухнул плашмя, на спину. На него тут же навалились. Он орал как резаный, но быстро замолк: значит, отключили, чтоб не базарил.
А тем временем начался обыск в машинах. Тут уже было покруче. Как говорится, сильно запахло наркотой. И в пакетиках для разовых инъекций, и в пачках для оптовиков. Из бардачков добывались пачки "зелени", снова оружие, главным образом "макаровы", реже" ТТ". Выудили пару гранат "Ф-1" – "лимонок". Можно подумать, братва собралась не на похороны, а на массовую разборку.
Устанавливалась принадлежность машин. К ним доставляли хозяев в наручниках, проверяли документы, фиксировали найденное в протоколах. Словом, шла спешная, но четко продуманная заранее операция по задержанию целой банды.
Сосредоточенный в церкви посторонний народ, среди которого не было никого из щербинских, ибо проверяли всех тщательно, наконец получил возможность покинуть душное помещение и теперь из-за ограды с невыразимым любопытством наблюдал, как работают профессионалы из областного регионального управления по борьбе с организованной преступностью. Вместе с народом появился на паперти и священник отец Владимир.
К нему и направился его тезка Владимир Александрович Кондратьев. Подошел, посмотрел на общую картину, покачиваясь с пяток на носки, наконец сказал:
– Труп этого Карасева, уважаемый Владимир Николаевич, как я вам говорил, придется увезти на судмедэкспертизу. Пулька нам нужна, которая в нем сидит, понимаете? А само тело сможем вам отдать для дальнейшего отпевания и погребения да хоть... на той неделе. Понимаю, что не все, как говорится, по-божески получается, но... ничего не поделаешь. Истина дороже.
– Полагаю, Владимир Александрович, – заметил в свою очередь батюшка с молодым и розовощеким лицом, – что одно другому не противоречит. Обряд ведь не совершен, и власть в полном праве требовать установления вышеназванной истины. А какова судьба их? – кивнул он в сторону задержанных и распластанных в нелепых позах.
Кондратьев понял по-своему.
– Цветы-то? Так велите собрать, батюшка, в пользу церкви. Зачем же красоте-то мерзнуть?.. А с этими, – он тоже кивнул на братков, – с ними будем разбираться. Видите, с какими игрушками гуляют? – Он показал на кучу сваленного оружия. Вздохнул и добавил, скорее самому себе: – А кто-то сегодня будет просто счастлив.
– Вы имеете в виду освобожденных от их рэкета людей? – проявил дальновидность отец Владимир.
– Если бы! – покачал головой Кондратьев. – Увы! Тех же солнцевских или ореховских бандитов. Не говоря уже о подольских. Вот у кого праздник! К сожалению. Чертова логика! – Но, увидев глаза священника, спохватился: – Извините, батюшка... А вы можете начинать.
Он сбежал по ступеням паперти, вышел за ограду и, взяв из автобуса мегафон, громко возвестил:
– Задержанных по машинам. Николай, подойди ко мне! – И подбежавшему помощнику, бравшему тех двух, первых, показал на "мерседес": – А вот с этим поаккуратней. И сразу на Петровку, в ЭКУ. Похоже, это тот самый...
Глава тринадцатая
Сплошная рутина
В соответствии с планом мероприятий, намеченных на совещании у Турецкого, с обыском к Лилии Михайловне Шацкой отправились оперативник Саватеев и следователь Карамышев. В силу дружеских отношений своих шефов им уже не раз приходилось работать вместе, совмещая грязновскую решительность первого и склонность к анализу, заимствованную вторым, разумеется, у Александра Борисовича.
Ввиду того что после трагической гибели Ивана Игнатьевича фирма "Контакт" практически перестала функционировать, а если быть до конца справедливым, то и существовать, двери офиса были опечатаны. Обыск, проведенный перед этим, ничего не дал.
А в общем, ситуация на фирме очень напоминала тот классический случай из давней уже муровской жизни, когда при очередной кадровой чистке был уволен на пенсию очень толковый, но неугодный новому начальству оперативник в чине подполковника милиции. Из знаменитого тогда второго отдела. Год ему оставался до официальной пенсии, крепкий был мужик, буквально накануне повторил свой же чемпионский заплыв на московских соревнованиях. Но статью нашли: по состоянию, видишь ли, здоровья. Что прикажешь делать? Ну и сдал он начальству ключи от комнаты и от сейфа, развернулся и покинул помещение. Те кинулись в сейф, а там пусто. Где документы, где все?! Подполковник постучал себя пальцем по лбу и ответил: "Тут". А ведь он один с цыганами работал и такое раскрывал!..
Вот и здесь оказалось примерно то же: ушел человек и все с собой унес – и планы, и обязательства, и гонорары, и долги...
Ну в самом деле, не Витьке же Куприянову, так называемому по зарплатной ведомости коммерческому директору, а на самом деле водителю и порученцу, да уж и не Лильке, бабе хоть и блекнущей, но все еще местами притягательной и даже красивой, продолжать миллиардные дела Шацкого? Пусть та же Лилия Михайловна была отчасти и в курсе некоторых проблем бывшего своего мужа...
Словом, фирма не работает, все ушли... искать иное применение своим еще не полностью растраченным силам.