– В тот момент, когда вы приехали, должен был отходить какой-нибудь поезд? Он вспоминает.
– Погодите... Было часа два дня? Э-э... Нет! Так я и думал... Парень, садясь в такси, знал, что его могут засечь. Он приехал на вокзал, чтобы сменить машину, но из города не уехал.
– Ладно, спасибо.
Я захожу в здание. Носильщики собираются выходить на перроны, к которым скоро прибудут поезда. Подхожу к одному из них.
– Скажите, любезный...
– Месье?
– Вы были здесь в два часа?
– Нет, а что?
– Я хотел бы узнать, видел ли кто-нибудь в тот момент моего друга. Он высокий, плотный, в плаще и круглой шляпе.
– И с усами?
– Совершенно верно.
– Понимаю. Я сидел с друзьями в кафе рядом. Мы пили пиво, пока не было работы.
Еще один испытывает непреодолимую потребность высказаться. Прямо первородный грех. Людям всегда хочется превратить свою жизнь в захватывающий роман. Они не понимают, что это никому не интересно, а слушатели только и ждут момента, когда смогут рассказать им про свою.
История жизни – это жена, начальник и исповедник, которым подчинетс рассказчик; дети, которых он шлепает; сифилис, который он лечит, а чтобы уж совсем было похоже на роман – стаканы вина, пива или водки...
Я даю ему выговориться. Согласен, он носильщик и интеллектом не блещет. Он рассказывает мне о своих приятелях, о пиве, поездах.
Наконец он сообщает, что видел, как мой субчик вылез из такси, вошел в здание вокзала и вышел оттуда немного позже. Чемоданы по-прежнему были у него в руках. На углу улицы его ждала машина – здоровый зеленый лимузин американской марки. Это все, но достаточно красноречиво.
Носильщик благодарит за чаевые, которые я ему даю. Если дело и дальше пойдет в том же темпе, я разорюсь!
Выхожу из вокзала, не продвинувшись ни на шаг. Может, я зря расхвастался. Согласен, я пришел в форму, разогрелся, серое вещество работает в нормальном режиме, но должен признаться, что в данный момент дело ускользает у меня между пальцами.
Я нахожусь на нулевой отметке, может, даже ниже.
Часы идут, а я никак не могу связать воедино разорванные элементы.
Разговор о пиве вызвал у меня жажду. Сажусь в одном из уютных и сверкающих чистотой кафе, составляющих гордость Бельгии, заказываю кружку пива и начинаю думать. Мне есть о чем поразмыслить, верно?
Брильянты, засахаренные фрукты... Часы, фото... В этой истории все с начинкой: фрукты начинены брильянтами, часы – фотографией, шахта лифта – трупом, милашка Ван Борен – своим альфонсиком, а моя проза – остротами! С ума сойти.
Листаю свой блокнот и читаю: Жорж Рибенс. Авеню Леопольд, 1, дом сто восемьдесят шесть.
А что, если заглянуть к этому херувимчику? Может, несмотря на свою невинную мордашку, он и столкнул Ван Борена с высоты?
Все равно других, более важных, занятий у меня нет. А наиболее потрясающие открытия зачастую делаешь в самых неожиданных местах.
В путь! На авеню Леопольда Первого, короля с бородой лопатой!
Трахатель милашки Ван Борен обретается в клевом современном доме, сверкающем под лучами солнца.
Консьержка мне сообщает, что месье Рибенс проживает на четвертом этаже, справа. Я пользуюсь случаем, чтобы ненавязчиво спросить, один ли он там проживает. Она отвечает утвердительно.
Поднимаюсь на четвертый.
Ни души. Сколько бы я ни играл на звонке турецкий марш, дверь не открывается. Может, хозяин квартиры на работе? Кстати, а какая профессия у этого юного любителя одинокой дамы?
Я машинально вытаскиваю из кармана свою отмычку (универсальный инструмент для открывания всех замков) и отпираю дверь. Клянусь, что, говоря "машинально", я сказал вам правду. Такие вещи делаешь не задумываясь.
Захожу в современную квартирку с широкими окнами, калифорнийскими шторами и всем таким прочим. Рибенса нет и в помине. Квартира очень даже опрятная для холостяка. Я начинаю повсюду копаться в смутной надежде обнаружить что-нибудь интересное, но там абсолютно ничего нет. Модерновый шкаф содержит только костюмы, белье, лакированные или замшевые ботинки, и ничего больше. Я продолжаю обыск с доброй и непоколебимой волей, но без результатов. Репродукции полотен мастеров (в основном Пикассо – он лучше всех подходит к дубу, обработанному под вишню) не прикрывают ни единого сейфа. Под подушкой и матрасом пусто... На мебели и под ней то же самое. На полке ноль. В карманах шмоток ничего... Ничего! Ничего!
Абсолютный ноль! Моя злость безгранична. Сам я ноль!
Я злюсь, понимая, что пришел сюда впустую. У меня достаточно хороший нюх, чтобы учуять что-то необычное и найти, где оно спрятано. Здесь не спрятано ничего необычного.
Висящие на стене ракетки показывают, что Рибенс занимается теннисом. Бутылки виски на столике сообщают, что Рибенс не дурак выпить. Выходит, есть на что. Я хватаю один из пузырьков и отхлебываю несколько граммов.
Благотворный эффект наступает моментально. Все сразу становится радужным, легким, волнующим, радующим душу...
Я ложусь на диван чуток прийти в себя. Я немного перестарался. Когда пьешь из горлышка, не замечаешь количества выпитого...
Я закрываю зенки и даю бризу, пришедшему из Шотландии (как-никак пил-то я скотч), баюкать меня Потеря равновесия длится недолго. Я не из тех, кто теряет голову из-за улыбки красотки или стакана виски.
Встав на ноги, тянусь к хорошенькой плетеной корзиночке, стоящей на спинке дивана. В ней лежат засахаренные фрукты...
Я быстро хватаю один из них, разламываю... Нет, это было бы слишком хорошо. Брильянтов там нет.
Но все-таки совпадение выглядит забавным. Засахаренные фрукты! Почему Рибенс держит их у себя?
Взяв другой (он оказывается сливой), я внимательно его изучаю и нахожу небольшой разрез на боку. Сахар закрывает его. На других тоже маленькие надрезы. Открывая их, я догадываюсь, что совсем недавно в сердцевине каждого лежала не косточка, а драгоценный камушек.
Что называется – горячо. Так горячо, что можно спалить штаны.
Моя вошедшая в поговорку профессиональная добросовестность заставляет меня осмотреть каждый фрукт в корзиночке, тем более что осталось их немного. Все были приспособлены под хранилище для брильянтов.
Я съедаю несколько штук. Мне нравится...
Немного мутит из-за большого количества сахара. То же самое я чувствую, когда женщина слишком долго набивается мне.
Положив остатки на место, я собираюсь уходить, но замечаю какое-то шебуршание за дверью.
А вот и милейший Рибенс пожаловал. Меня это радует, потому что я как раз хотел узнать у него адрес кондитерской, где он покупает засахаренные фрукты.
Чтобы нагнать на него побольше страху, я достаю из кармана свою пушку. Такой сюрприз будет полнее, тем более что пушка у меня не маленькая.
В замке скребет ключ. Потом он вылезает оттуда, и его место занимает другой.
Я навостряю уши. Ты смотри! А я, кажется, правильно сделал, что достал пушку!
Глава 8
Да, я был прав. Если человек возвращается к себе домой, ему нет нужды пробовать несколько ключей, разве что в случае, когда он в стельку нализался.
Я бесшумно поднимаюсь и встаю за дверью. Мне очень хочется сказать "ку-ку" в спину входящему. Застав его врасплох, я получу значительное преимущество... А кроме того, излечу его от икоты, если она у него есть.
Наконец дверь открывается. Я слышу шорох. Дверь закрывается, кто-то осторожно входит в комнату. Вижу массивную спину под непромокаемым плащом. Здание венчает круглая шляпа. Парень, которого я упорно разыскивал весь день, стоит передо мной, приведенный сюда своей судьбой.
По моей спине пробегает довольная дрожь.
Вошедший окидывает комнату подозрительным взглядом точно так же, как совсем недавно делал я. Он здесь с той же целью, что и я. Вот только он знает, что ищет... Правда, я это тоже знаю... теперь! Он хочет получить брильянты. В чемоданах Ван Борена он их не нашел, а потому...
А потому он пришел к любовнику его жены. Странная идея? Я не вижу другой связи между прыгуном в лифтовую шахту и гигантом секса, если не считать адюльтера, конечно.
Можно ли сделать из этого вывод, что Ван Борен был связан с юным валетом, развлекавшим его половину?
В этом случае Рибенс очень даже мог быть в курсе деятельности рогоносца... Но сейчас не время задавать себе вопросы, потому что у меня есть более срочные дела.
– Вы что-то потеряли? – спрашиваю я вошедшего любезным тоном.
Эффект такой же, как если бы парень сел на оголенный провод под высоким напряжением! Он вздрагивает и оборачивается. Служащий отеля был прав: у этого типа странный взгляд. Представьте себе глаза, черные посередине и окруженные голубоватым кругом. Этот двухцветный взгляд очень неудобен, особенно когда смотришь ему в глаза. Над тонкими губами у него действительно светлые усы.
Он сразу замечает мой шпалер, потом его странный взгляд останавливается на мне.
– Кто вы такой? – спрашивает тип резким, немного гортанным голосом.
– Именно этот вопрос я собирался задать вам, дорогой месье...
Тонкой улыбке не удается сделать его жестокое лицо веселее.
– Я друг Рибенса, – говорит он.
– Серьезно?
– Доказательство – вот ключи...
– И зачем вы сюда пришли? – спрашиваю я.
– Это мое дело.
Я, наверное, бледнею и чувствую, что у меня сжимаются ноздри. Не люблю типов, строящих из себя героев, когда я держу их на прицеле.
Я делюсь с ним моим недовольством.
– Имея в руке такую пушку, – говорю, – можно надеяться на другие ответы.
– Вы так считаете?
– Я в этом абсолютно уверен.
– И что же дает вам право задавать вопросы?
– Тот же инструмент, который позволяет надеяться на ответы.
Я немного поднимаю пушку.
– Видите, – говорю, – он черный, а это цвет траура. На вашем месте я бы отвечал любезнее.
– Вы не на моем месте!
– К счастью, потому что в этом случае был бы не особенно уверен в своем будущем.
– Вы по природе пессимист?
– Нет, но я себя знаю и представляю себе, какой может быть реакция людей, интересующих меня. Понимаете?
– Понимаю! – твердым тоном отвечает он.
– Вы были и другом Ван Борена тоже? – спрашиваю я. Он немного мрачнеет, и светлый круг его глаз становится шире.
– Я не знаю, о ком вы говорите...
– Вы страдаете амнезией?
– То есть?
Он ждет. Он осторожен и, видимо, всегда тщательно думает, прежде чем говорить.
– То и есть, что, прежде чем проникнуть в квартиру Рибенса, вы проникли в номер Ван Борена и забрали его вещи. Ваш друг Джеф так высоко ценил культ дружбы, что сумел позвонить в отель и предупредить о вашем приезде, хотя в этот момент был мертв, как баранье рагу.
Я начинаю читать его мысли. Тип с двухцветными глазами сейчас говорит себе, что я чертовски много о нем знаю, и это его беспокоит, несмотря на уверенность в себе. Он смелый парень, это заметно по его лицу. Он явно не боится и угроз, и машинок вроде той, которой я размахиваю...
– Ну и что? – спрашивает он.
– Вы обыскали багаж Ван Борена, – отвечаю я, – но не нашли того, что искали... Я знаю, что вы ищете и где это находится.
Он вдруг начинает проявлять ко мне большой интерес.
– Да?
– Да.
Между нами устанавливается тишина, нарушаемая, правда совсем немного, какой-то девицей, орущей где-то в доме.
Он становится почти торжественно серьезным.
– Кто вы такой? – снова спрашивает он.
Я пытаюсь ослепить его философской тирадой:
– Разве кто-то из нас знает, кто он такой? Разве мы можем быть уверены, что вообще существуем? Только не называйте меня после этого тупицей, а то получите по зубам.
Он морщится.
– Я думаю, нам следовало бы поговорить о менее отвлеченных, но более полезных вещах.
И он обеими ногами перепрыгивает на другую тему:
– Так что же вы делаете здесь, если знаете, где находится "это"?
– Вы не единственный друг Рибенса. Тут он заводится.
– Послушайте, – говорит он, – вы меня жутко раздражаете. Терпеть не могу зря терять время. Или убейте меня, или отпустите. Если, конечно, вы не предпочитаете поговорить серьезно.
– Ладно, давайте поговорим.
– Согласен.
– Какое отношение вы имеете к Ван Борену? Он пожимает плечами.
– Мы опять зря теряем время.
– Это ваше мнение, а не мое!
– Всегда зря теряешь время, когда говоришь один. Прошлое – вещь мертвая... Вопрос стоит так: вы утверждаете, что обладаете... этим предметом. Вы намерены мне его уступить? Если да, за сколько? Все остальное – пустые слова...
Я никогда не видел такого твердого типа. Даже при моем преимуществе он продолжает контролировать ситуацию. Крепкий орешек. Снимаю шляпу!
Я бы охотно сыграл с ним в открытую игру, но при нынешнем положении вещей это невозможно. Единственный способ действовать – это допросить его. Потому-то я и предпочитаю его убедить, что камушки у меня.
Я принимаю хитрый вид театрального проходимца.
– Сколько вы мне предлагаете?
– Я ничего не могу вам предложить, – отвечает он. – У меня нет полномочий делать это... Мне нужно спросить совет у руководства. Если вы сообщите мне о своих намерениях, дела пошли бы быстрее.
– Десять миллионов.
– Марок?
Так! Это дает новое направление моим мыслям. Он замечает мое удивление и спешит добавить:
– Или бельгийских франков?
– Они готовы заплатить такую сумму?
– Не знаю... Но... предмет точно у вас?
– А вы думаете, я стал бы заставлять вас терять время?
Апломба мне не занимать, а? Если б вы слышали, как я вру, то приняли бы меня за министра иностранных дел, настолько я убедителен.
– Надеюсь, что нет, – говорит он.
– В добрый час... Когда вы получите ответ?
– Мне нужно позвонить. Скажем, через час.
– А деньги?
– Завтра днем... В крайнем случае вечером, но я не могу обещать вам твердо, потому что нужно время, чтобы привезти их.
Нет, серьезно, ребята, я еще никогда не видел такого спокойного, так владеющего собой парня. Невозмутимо стоит под прицелом моего шпалера, словно бы даже забыв о нем, и его взгляд еще более тревожит, чем когда бы то ни было...
Мы обсуждаем сделку, словно речь идет о шнурках или паштетах.
Он убеждается в безупречности того, как завязан его галстук, потом, все так же спокойно, спрашивает:
– Где мы встретимся?
Я смотрю на него. Парень с совершенно серьезным видом торгуется со мной о брильянтах.
– Позвоните мне в отель, как только получите новости.
– В какой отель?
– "Тропик"... Он хмурится.
– В тот же, где останавливался Ван Борен? Да, конечно, я должен был догадаться...
Он впервые выглядит как человек; находящийся под прицелом.
– Я могу идти, да?
Он поворачивается на каблуках и уходит, но на пороге останавливается.
Я, как суперкретин, уже убрал шпалер в карман. Достать его снова уже не успеваю. Едва успев понять, что к чему, я получаю в челюсть мощный удар кулаком, и в глазах у меня появляются тридцать шесть тарелок, одна более летающая, чем другая. Я падаю назад с колоколом Вестминстерского аббатства вместо котелка. Я встряхиваюсь и встаю в боевую стойку, но, видимо, имею не совсем четкое представление о реальности, потому что защищаю более нижние части тела, а второй удар летит мне в портрет. Этот малый регулярно занимался утренней гимнастикой! О-ля-ля! Не знаю, куда точно попал этот прямой, но где-то недалеко от носа.
Я не теряю сознание, но нахожусь в каком-то сиреневом тумане, который быстро сгущается. Боксеры называют это нокаутом на ногах.
Пытаюсь ухватиться за что-нибудь твердое, но вокруг все пляшет. Столы, спинки стульев удаляются. Словно через матовое стекло я вижу моего противника. Его неподвижный взгляд дырявит мне голову... Глаза, как два пистолета. Он по-прежнему безупречно спокоен и методично валтузит меня, а у меня даже нет сил дать ему сдачи. Чувствую, мне конец. Пора выбрасывать на помойку! Засуньте меня в мусорное ведро, а оттуда на свалку.
Я впервые побит парнем, который напал на меня пусть внезапно, но все-таки спереди! Этому парню явно делали переливание крови от чемпиона мира по боксу!
Летит третий удар, хорошо рассчитанный, точно нацеленный. Я его вижу и не могу парировать.
В моей голове как будто разрывается бомба.
Целую, ждите писем...
Глава 9
О таком случае мне точно не захочется рассказывать, чтобы не выглядеть лопухом.
Я – сокрушитель челюстей, проламыватель крепких черепов, гроза блатных, ас из асов, человек, у которого в кулаках динамит, дал себя уделать какому-то дешевому хулигану! На что это похоже?!
Моя ярость так велика, что я прихожу в себя... Я двигаюсь... дрожу, трясусь, щелкаю зубами... Моя морда распухла. Один клык качается, в, висках стучит кровь... Щеки горят.
Ой как больно! Ой как мне хреново!
Я, пошатываясь, встаю, терзаемый, кроме всего прочего, неприятным чувством, что свалился, как сломанный робот.
Тут я констатирую, что мои распоротые карманы висят, как кроличьи шкурки в магазине. Парень в круглой шляпе добросовестно обыскал меня. Видели бы вы, во что превратился мой клевый костюмчик! Он буквально изрезан на куски. У меня в нем такой видок, будто я собрался на бал-маскарад одетый под нищего. Нет ни единого квадратного сантиметра, который не был бы осмотрен. Мой бумажник, выпотрошенный и разодранный, валяется на полу... Документы разбросаны по всей комнате. Парень дошел даже до того, что отодрал фотографию, украшавшую (я говорю "украшавшую", потому что моя морда делает более красивым все, что удостаивает своим присутствием) мое удостоверение личности. Эта деталь погружает меня в бездну размышлений. Я говорю себе, что тип в круглой шляпе, возможно, искал вовсе не брильянты. Во всяком случае, он ведь не мог рассчитывать обнаружить их под фотографией на документе.
Тогда что?
Тут я вспоминаю о маленьком снимке, найденном в часах Ван Борена, и говорю себе (вернее, это мне подсказывает мой палец), что тот крохотный кусочек глянцевой бумаги представляет слишком большую ценность, чтобы не играть своей роли в деле! Мой нос отлично чует это, а когда он что-то чует, то можете поспорить на руку своей сестры против комплекта свечей от запора, что он не ошибается.
В таком случае возникает новый вопрос, на который я не могу ответить, по крайней мере сейчас: существует ли связь между таинственной фотографией и брильянтами?
That is the question , как выразился бы Уинстон Черчилль, который бегло говорит по-английски.
А пока что я имею качающийся зуб и разодранный костюм, за который я отвалил пятьдесят с чем-то "колов" у Альбо. Новенький итальянский костюм в полосочку! Нет, честное слово, такие истории случаются только со мной.
Старик прав: надо мне было вернуться домой. Никогда не следует соваться в чужие дела. Это вредно для здоровья. Подтверждение: по возвращении в Париж мне предстоит серия визитов к стоматологу. Можете себе представить, как мне этого хочется!