- Жаль, - сказала Элен.
Я пошутил:
- А больше всех об этом жалею я.
- А что вы делаете теперь?
Пальцами я изобразил ноль:
- Вот что я делаю… Я устал от Парижа, где делал все, что мог, а точнее, ничего особенного, и в поисках удачи явился сюда. Мне тут пообещали дело на "Радио Монте-Карло"… Но сорвалось… Попробовал счастья в казино… И вот разбит наголову…
Я встал. Покалывало уже в ногах.
- Позвольте уйти.
- Куда вы пойдете?
- А никуда… Куда-нибудь… Я уже неплохо знаю эти места.
Ева посмотрела на сестру.
- Знаешь, о чем я думаю, Элен?
Мне показалось, старшая сестра замечталась.
Она повернулась лицом к сестре, взгляд у нее был рассеянный.
- Будет ведь замечательно, если господин Менда запишет мои поэмы на магнитофон, ты не думаешь?
- Конечно, моя дорогая.
Ева внезапно возбудилась:
- Вас это не затруднит? - спросила она. - Я уверена, что благодаря вашему замечательному голосу мои скромные поэмы зазвучат. Вы останетесь пообедать с нами?
Живот у меня был пуст, и предложение отозвалось в нем магическим звоном. Со вчерашнего дня во рту у меня не было ни крошки, и чего бы я только не сделал ради куска мяса с жареным картофелем. Тем не менее, давно воспитанная в себе порядочность заставила возражать:
- Вы знаете, чтец из меня скверный… Не умею я декламировать…
Ева тряхнула своей восхитительной шевелюрой.
- А мои поэмы как раз этого и не требуют. По всему было видно, что эта девушка - создание капризное, привыкшее, что все ей уступают. И я поступил как все.
Глава 3
После обеда я курил сигарету в патио в компании двух хозяек. Я записал четыре небольших текста, которые Ева называла поэмами, но которые были скорее криками отчаяния прелестной двадцатилетней девушки, прикованной к инвалидной коляске. Прочитав их, я почувствовал себя подавленным. В них было такое горькое разочарование, что солнце показалось менее ярким.
Жизнь этих двух девушек в их огромном доме вряд ли была слишком веселой, несмотря на состояние, по-видимому, немалое, которым они владели. Через несколько часов после знакомства, не дождавшись и подобия исповеди, я понял ситуацию… Ева была парализована вследствие приступа полиомиелита, и ее старшая сестра посвящала ей всю себя. Но инвалиды - эгоисты. Ева ждала от Элен полного самоотречения. Трудно было, наверняка, Элен с таким подарком судьбы.
Я прикрыл глаза. Не хотелось больше думать о будущем! Достаточно насладиться прекрасным мгновением, которое переживаешь сейчас. Все было тут чудесно: покой в патио, журчание воды в бассейне, щебетание птиц, но больше всего - сестры.
Из-под полуприкрытых век я наблюдал за ними. Элен была похожа на древнегреческую статую. У нее было, как я уже успел убедиться, действительно красивое лицо, спокойное и благородное. Каждая черта казалась безупречной. Она сидела на садовом стуле, и мне казалось, что она слушает какой-то внутренний голос.
Элен очень нравилась мне в своей задумчивости. Мне захотелось быть художником, чтобы обессмертить ее на полотне. А Ева гладила шкуру медведя у себя на ногах. Шкура белого медведя под таким солнцем! Было в этом что-то непонятное… Ведь ее больные ноги нечувствительны ни к жаре, ни к холоду, зачем тогда этот анахронизм? Кокетство? Бравада?
Несчастье ее было тем более ужасным, что весь ее вид говорил: эта девушка предназначена для жизни исключительной! Она и красавицей была идеальной, и ум у нее был очень живой. Хотя как инвалид она меня отталкивала, ее восхитительное - над шкурой медведя - тело все же притягивало к себе мой взгляд. Я не мог не восхищаться ее прекрасной грудью, которой не касалась ни одна мужская рука.
- О чем вы думаете, господин Менда? - спросила вдруг она.
Я раздавил сигарету в пепельнице, вмонтированной в подлокотник моего кресла.
- Я не думаю: я плыву на облаке…
Элен вышла из своего оцепенения. В глазах ее было что-то вроде зова на помощь существа на краю гибели.
- Лишь от вас зависит, чтобы он повторился, - заверила меня Элен.
- Вы очень любезны, спасибо…
- Но нет, это мы вас благодарим, не так ли, Ева?
Девушка не ответила. Казалось, она чем-то озабочена. Довольно долго молчали. Наконец Ева щелкнула пальцами:
- А почему бы вам не остановиться на какое-то время у нас, пока вы ищете себе место?
От такого предложения у меня дыхание оборвалось.
- Подумайте! - поддержала ее Элен.
- Я вот уже два часа только об этом и думаю, - совсем уже раскрылась Ева.
- Но в каком качестве?..
- В качестве друга. У нас его нет, вот он у нас и появится, не так ли, Элен?
Что было отличительного в разговоре сестер, так это то, что никогда ни одна из них не высказывала никакой идеи, не добившись согласия другой. Из-за того, что они так долго жили вместе и так тесно связали свои жизни, у них выработалось в конце концов нечто вроде одной своеобразной индивидуальности в двух лицах. Обращался я к одной, автоматически смотрел на другую.
- Конечно, моя дорогая…
Я решительно отказался:
- Это совершенно невозможно, маде…
Ева яростно ударила рукой по колесу своей коляски:
- Ради всего святого, не называйте меня больше мадемуазель. Меня зовут Ева, вас - Виктор, сестру - Элен… Хорошо, а теперь объясните, почему это, невозможно? Вы симпатичный молодой человек, а нам нужно, чтобы кто-нибудь еще присутствовал в этом доме… Я уже по горло сыта физиономией Амелии!
- Видите ли, Ева…
Девушка пожала плечами:
- Я говорю, что думаю. Моя жизнь ничтожна. Тебе не кажется? Я как птица без лап в позолоченной клетке… Каждый уголок этого дома проходит у меня перед глазами… Я знаю этот фонтан наизусть… Его шум щекочет мне нервы…
- Успокойся, Ева!
Элен снова заговорила суровым голосом, вид ее вмиг стал строгим.
Ева несколько раз несильно ударила по колесу, и каталка развернулась - теперь девушка сидела к нам спиной.
- Господин, Менда, - снова начала она, - вы остались без гроша…
- Ева! - закричала возмущенно Элен…
- Совсем без гроша! - буквально прорычала девушка. - Если вы не останетесь здесь, завтра вам нечего будет есть… Вам не кажется, что это не очень весело, а?
Я принял единственно правильное решение: встал. И, обращаясь к одной Элен, сказал:
- Спасибо за ваш прекрасный обед…
И пошел прочь большими шагами, полный достоинства, как лорд-мэр.
Конечно, это был разрыв. Мои отношения с девицами Лекэн закончились. Вспышка Евы была такой резкой, что Элен даже не пробовала извиниться. Спасти положение мог только случай. И он представился самым забавным образом.
Когда я шел по бордюру бассейна (я выбрал этот путь из желания не задеть коляску калеки), нога моя попала в кольцо для поднятия плиты, закрывавшей экран. Зацепившись, я не смог удержать равновесие, другая нога скользнула по отполированному краю бассейна, и я упал в воду. Все произошло мгновенно.
Теперь я сидел в воде, глубина которой не превышала сорока сантиметров, вид у меня был очень рассерженный и самый нелепый.
Сестры смеялись до слез. Я встал, по мне стекала вода, я был зол и на сестер, и на себя. У меня возникло жуткое желание надавать пощечин этим двум бездельницам, даже рука задрожала.
Но ведь, как вам известно, из всех проявлений человеческих чувств смех - наиболее заразителен. Гнев мой вскоре сменился самым сумасшедшим хохотом, которым я когда-либо смеялся в своей жизни. Я даже сел на борт бассейна, согнутый пополам этим взрывом, и ноги по-прежнему оставались в воде.
Первой перестала смеяться Элен. Она встала и протянула мне руку, чтобы помочь выйти из бассейна.
Стоя на каменных плитах патио, в брюках, прилипших к ногам, я по-прежнему походил на какого-то гротескного персонажа.
- Вам нужно переодеться, - сказала мне Элен, - пойдемте в ванную… Я дам вам халат, и мы пошлем Амелию в отель взять вашу одежду. Где вы остановились?
- В "Голубых волнах"…
Я прошел вслед за ней к ванной комнате на втором этаже. Снимая мокрый костюм, я услышал, как она отдавала распоряжения служанке, и сразу же подумал о своем неоплаченном счете. Да никогда в жизни владелец этого достопочтенного заведения не отдаст служанке мои вещи! Умирая от стыда, я приоткрыл двери:
- Мадемуазель Лекэн!
Элен сразу же подошла.
Ну и смешон же я был, пожалуй, в этом белом халате, слишком узком для моих широких плеч! К тому же он был мне слишком короток, и рукава едва доходили до локтей.
- Я… Я думаю, не стоит беспокоить вашу служанку… Если она выгладит брюки, этого будет достаточно, чтобы я смог выйти в город…
Элен и слушать меня не хотела:
- И не думайте даже! Брюки так намокли! Да они и через день будут еще влажными.
- Тем хуже… Я…
Она хотела было протестовать еще, как вдруг все поняла. Я покраснел. Стыд обжег мне щеки. Элен отвернулась и позвала служанку:
- Амелия!
- Мадемуазель? - сразу же отозвалась та.
- Господин Менда будет жить здесь некоторое время. Договоритесь обо всем с владельцем отеля и возьмите такси, чтобы забрать багаж.
Амелия была потрясена.
- Здесь… - пробормотала она невнятно, но сразу же спохватилась: - Хорошо, мадемуазель.
- Я думаю, - сказала мне Элен, - что вы не откажете в этой радости Еве.
Она улыбнулась. Но это была не прежняя улыбка. Теперь в ней было что-то судорожное.
Если бы я не находился в столь щекотливом положении, то еще раз отклонил бы ее предложение. Но видец у меня был таков, что в голове оставалась лишь одна мысль: спрятаться до тех пор, пока не оденусь прилично.
- Мы поговорим об этом позже, - вздохнул я. Элен прошла передо мной и открыла дверь, выходящую на деревянную лестницу, покрашенную под мрамор.
- Я покажу вам сейчас вашу комнату.
Мою комнату!
Ничего не скажешь - удивительное было приключение!
Глава 4
Во всяком случае, в ту ночь я спал очень хорошо.
Проснулся я назавтра, заслышав легкий скрип возле моей комнаты.
Вскочил с кровати и подошел к окну. Это была задняя сторона дома.
Я застыл от удивления, когда увидел, что Элен делает упражнения на гимнастических кольцах, и не просто делает, а безупречно! Рядом висел канат. Одета она была в голубые шорты и сине-белую полосатую майку, которая подчеркивала великолепную грудь. Это нужно было видеть вблизи!
Я наспех умылся, надел льняные брюки и белый свитер. За несколько дней я прилично загорел, несмотря на то, что часами сидел в казино, а эта белоснежная одежда должна была оттенить мой загар.
В доме было тихо, как в храме. Я прокрался по лестнице неслышно, как волк. В холле уже пахло чудесным кофе.
Часы пробили шесть. Вот уже долгие годы я никогда не вставал так рано. Пересекая патио, я вышел к задней стороне дома.
Элен по-прежнему делала упражнения на кольцах. Их скрип напоминал мне тоскливый крик зимних птиц. Я подошел к Элен со спины. Закурил сигарету, сел на большой камень и стал рассматривать ее. Она выполняла такие упражнения, которые можно увидеть лишь на соревнованиях в залах.
Наконец она стрелою вытянула ноги, подтянулась и выпрямилась, медленно раздвинула кольца и прогнулась назад. Только теперь она заметила мое присутствие. И сразу же соскочила на землю. Лицо ее раскраснелось, грудь часто приподнималась.
- Браво, прекрасно работаете! - сказал я.
Она хотела заговорить, но все еще не могла отдышаться.
- Вы делаете это каждое утро?
Она кивнула головой:
- Да, ничего другого не остается, чтобы поддерживать себя в форме.
Я бросил сигарету. И все никак не мог насмотреться на мою хозяйку. Длинные ноги, тонкая талия, упругая грудь - у меня холодок пробегал по спине.
- А вы и встаете так рано каждое утро, чтобы позаниматься?
- Да… Из-за сестры. Не хочу, чтобы она это видела.
Дурак, я спросил, почему.
- О, да, конечно! - сразу же поправился я, поняв, как могло это зрелище расстроить калеку.
Ей нужно было идти переодеваться, а мне так не хотелось расставаться - я не мог оторвать от нее глаз!
- Скажите, Элен, я могу задать вам один нескромный вопрос?
- Давайте…
- Сколько вам лет?
Она вытерла рукою пот со лба:
- Тридцать два…
- Мой вопрос не обидел вас?
- Совсем нет.
- Тогда позвольте задать вам второй?
Она улыбнулась:
- Почему бы и нет!
- В общем-то, Элен, в тридцать два года незамужняя девица - простите, старая дева… Не вы, конечно! Но куда это все ведет?
Я тотчас понял, что зашел слишком далеко. Она побледнела. Даже взгляд как-то нехорошо засветился.
- Я веду здоровый, размеренный образ жизни, - сказала она. - Делаю разные упражнения, вы сами видите…
Тут я увидел, что она совсем растерялась, и мне захотелось обнять ее.
- Простите меня… Совсем идиот… Вы более чем красивы, Элен, вы прекрасны!
А она рассердилась:
- Терпеть не могу, когда мне делают комплименты. Не в моем они вкусе.
И она убежала, а я, пристыженный, остался стоять на месте. Тут я услышал взрыв смеха и увидел в окне на втором этаже лицо Евы. Она была свидетелем всей этой сцены. Я помахал ей рукой. Вместо того чтобы ответить, она отошла от окна.
В глубине холла был пристроен своеобразный лифт для поднятия коляски Евы на второй этаж. Впрочем, устройство это было больше похоже на грузоподъемник: вместо двери в нем был ремень безопасности, как в старых трамваях.
В тот момент, когда я проходил в холл, Ева приземлялась. Жалея ее всей душой, я все же не мог восхититься легкостью и элегантностью ее движений. Она маневрировала коляской так же свободно и непринужденно, как мы ходим. Чувствовалось, что эта коляска стала ее прямым продолжением.
В это утро на ней была шотландская сорочка, расстегнутая настолько, что был виден белый лифчик. Это взволновало меня, как взволновало вчера созерцание ее безупречных форм.
Я приблизился к ней, стараясь улыбаться:
- Хорошо выспались, Ева?
Она усмехнулась:
- Вы шутите, я полагаю? Вот уже несколько лет я сплю плохо.
- В вашем возрасте!
- Мой возраст тут ни при чем, вы все должны понимать…
- Вы ночью сочиняете?
- Да.
- Так вот почему ваши поэмы такие… черные? Нет ничего хуже горизонтальных идей.
Она рассматривала меня в упор. Сейчас она была еще светлее, чем вчера.
- Я хотела бы, чтобы у меня были… вертикальные идеи, Виктор. К сожалению, это невозможно.
Что мог сказать я ей в утешение?
- Вы не спрашиваете у меня о моем возрасте, - почти прошептала она.
Я покраснел.
- Ваш возраст виден по вашему личику: двадцать.
- Угадали. А вам сколько?
- Столько же - двадцать восемь.
Она рассматривала меня с восхитительным бесстыдством, дошла до того, что объехала вокруг меня на своей коляске.
- А вы красивы, - сказала она мне наконец, пародируя мое недавнее обращение к Элен: - Вы почти красивы.
- Вы что, - разозлился я, - предложили мне остаться здесь, чтобы смеяться над моей внешностью?
- Ну что вы! Скорее, чтобы рассматривать вас. А то я уже начала спрашивать у себя, существуют ли на свете мужчины.
Появилась Амелия. Она терпеть меня не могла, и ее глазки-пуговки выдавали ее отношение ко мне.
- Завтрак подан.
Я шел рядом с коляской Евы до гостиной. Элен уже ждала нас там. Теперь на ней были крестьянская юбка и белая блузка. Она прямо на глазах молодела.
Выпив чашку крепкого кофе, я отодвинул свой стул от стола.
- Теперь уже решено твердо: я вас покидаю.
Сестры одновременно напряглись, с одним и тем же выражением ошеломленности на лице.
- Вот, опять начинается, - вздохнула Ева. Я встал и начал нервно ходить по комнате.
- Нет смысла подчеркивать нелепость моего пребывания здесь, - продолжил я. - У меня характер не помойного кота, и я никогда не позволю, чтобы надо мной зубоскалили женщины.
- Вы употребляете слова, которые портят все, - прошептала Элен.
- Я употребляю те слова, которые подходят к данной ситуации - вот и все! Боже, ну подумайте хоть немного! Вот я у вас, ем за вашим столом, сплю на вашей кровати, не имея ни гроша в кармане и ни малейшей идеи в голове, как мне хоть бы этот самый грош раздобыть… Вы считаете, это нормально?
Ева рассматривала меня, как рассматривают странную картину, разве что не приложила руку к глазам.
- Люблю, когда он сердится, - вздохнула она. - Он просто прекрасен, ты не находишь?
- Да замолчи ты! - закричала Элен.
Никогда еще я не видел ее такой возбужденной. Щеки ее стали совсем красные.
- Послушайте, Виктор, я сожалею, что вы не поняли, с кем имеете дело. Несмотря на все наши деньги, мы - всего лишь две бедные девушки. Мы ведь в этом доме как узницы…
- А чья в этом вина? - возразил я. - Кто запирает вас здесь?
- Все, кроме нас… Если бы вы знали… Есть определенные обстоятельства… Наш папа был затворник. У него было, я должна признать, не так уж мало горестей… Мама, рожая меня, умерла… Он оплакивал ее десять лет, прежде чем снова женился… Его вторая жена почти годилась ему в дочери. Она оставалась с ним, пока не родила Еву… а потом убежала с одним мужчиной. Вот тогда он и обосновался здесь вместе с нами… Он был похож на больного зверя. И вырыл эту огромную яму между нами и… внешним миром…
Элен замолчала. Слезы текли по ее пылающим щекам. А она и не чувствовала их…
В одно мгновение я все понял… Они никогда не знали настоящей, шумной и теплой жизни внешнего мира… Вот почему так привязались они вдруг ко мне… Ко мне - человеку, представлявшему в их глазах весь остальной мир…
- А потом заболела Ева, - добавила Элен.
- Без меня ты бы имела свой шанс, - тихо сказала Ева. - Я об этом часто думаю, ты ведь знаешь… Моя каталка у тебя на шее, жертвовать собой…
Я сел - не выдерживал больше горечи их признаний. Устал.
- Хорошо, слушайте…
Они замолчали.
- Хорошо, я останусь здесь еще на какое-то время… Но лишь при условии, что найду себе место…
- Спасибо, - прошептала Элен.
- Место, - чуть ли не проворчала Ева, - это нетрудно, я предлагаю вам…
- Место садовника? - перебил я.
- Нет, секретаря… Мы будем вместе писать книгу… Сколько вы хотите?..
На лице у Элен была невыносимая мука. Она не могла не соглашаться часто с сестрой и поэтому просто отворачивала глаза со смиренным видом.
- Несмотря, на все ваше состояние, Ева, я слишком дорог. Не по вашим средствам… Хорошо, я выйду. До вечера.
Я ушел, не сказав больше ни слова.
Мне стало лучше оттого, что я почувствовал снова дыхание улиц, моря, пестрой толпы купальщиков. Обстановка в доме скверно действовала на меня. Излишне расслабляла. Даже деморализовала. Я почувствовал, что не смогу оставаться в нем долго, - нервы не выдержат.