– Хотела, да передумала. Я тебя ждала в пятницу, а ты подослал этих пьяных уродов. Скажи, за что ты так ненавидищь меня? Что я тебе сделала? – два последних предложения Юля произнесла со слезами в голосе.
– Вот только не надо слез, – почти равнодушно отвечал Кузьмин. Колчина уже не раз прибегала к этому оружию, и на Антона оно практически не действовало. – Я никого не подсылал. Кстати, присмотрелась бы к ребятам. Леха, конечно, парень специфический, но Димон, по-моему, неплохой вариант…
– Спасибо, конечно, но я как-нибудь сама разберусь со своей личной жизнью, – ядовито отвечала Колчина. – А про Светлова я тебе все равно не скажу ни слова!
– Потому что сказать нечего. Ты знаешь не больше, чем все.
– Да что ты говоришь! А если я тебе скажу, что этот ваш Роман Светлов каждый день клянется мне в любви?
– Неужели? – присвистнул Антон. – Вас послушать, так этот Светлов просто секс-гигант. Вон Анжелика Серафимовна до сегодняшнего дня тоже утверждала, что Светлов ей кое-кем приходится…
– При чем тут секс? Сроду у вас, парней, на уме не знаю что, – Колчина напустила на себя ханжеский вид. – Я люблю другого, и Светлову от меня ничего не обломится.
– Знаешь, а ты права, – вдруг выдал Антон. – Я бы на твоем месте тоже не связывался с этим Светловым. Говоришь, в любви клянется? Не верь.
– Это почему? – обескуражено произнесла Юля и тут же просияла: – Антон, да не ревнуй ты так! Я же сказала, что он мне совершенно безразличен.
Но Кузьмину надоела сказка про белого бычка, и он, не обратив внимания на Колчинские заигрывания, продолжил свою мысль:
– Не любит он тебя.
– Да ты-то откуда знаешь? – Колчина глянула на него с тревогой.
– Он мне сам как-то говорил, – и Антон быстро пошагал прочь.
На следующее утро уже к девяти в редакции собрался "кворум". Ладно, Серова с Кориковой, которые всегда приходили минут за сорок, так и Ростунов явился ни свет, ни заря, и даже вечно просыпающий и опаздывающий Филатов. Несмотря на то, что рабочий день не начался, в корреспондентской уже вовсю трезвонили телефоны. Почему-то читатели считали, что журналисты работают круглосуточно и без выходных. И если в восемь утра первого января в редакции никто не брал трубку, то с посленовогодней почтой на имя Яблонской приходило пять-шесть писем, в которых постоянные подписчики выражали негодование в самой вольной форме. Ишь, устроили себе праздники! А у них, между прочим, ЧП городского масштаба – в три часа ночи на 15 минут отключали горячую воду!
И вот сейчас неосторожно снявший трубку Филатов уже десять минут выслушивал одну из надоедливых бабулек-подписчиц. Похоже, у нее был длинный список жалоб, и везде требовалась помощь журналистов. Димон терпеливо разъяснил старушке, что в отношении артрита они вряд ли чем-то смогут ей помочь, и гадящего в подъезде соседского двортерьера тоже никак наставят на путь истинный. А вот добиться от зажравшихся коммунальщиков, чтобы вкрутили лампочку на третьем этаже бабкиного подъезда – это попробовать можно. С вас, Матрена Тимофеевна, всего лишь благодарственное письмо на имя главного редактора с указанием, что вашу проблему решил корреспондент Дмитрий Филатов.
– Дим, ну ты даешь, наобещал с три короба, – напустилась на него Корикова. – Кто этой ерундой заниматься-то будет? Забыл, что ли, кто у нас на теме коммуналки сидит? Когда это Рыкова на такие мелочи разменивалась? Ей все фуршеты подавай да вернисажи.
– Да не надо ничего Зинке говорить. Сам все проблемы решу.
– Интересно, как? Неужели будешь названивать во все эти ЖЭКи-ДУКи и призывать их к порядку? Да они тебя замордуют своими отговорками и переводами стрелок. Увязнешь.
– Да уж, Димон, это тебе не на кнопку жать, – пошутил Ростунов.
В ответ на это немногословный Филатов повесил на плечо увесистый кофр и скрылся за дверями. В комнату вошла Крикуненко со свежим номером "Девиантных" – только что прибыла машина из типографии. Сухое наштукатуренное личико Анжелики излучало довольство – бабка с Горгазом, которую она вчера едва дописала к половине седьмого, вышла на первой полосе.
– Что бы там ни говорили некоторые, – изрекла она, – первые полосы нужно отдавать под социальные сюжеты. А не звездам-однодневкам вкупе с их бездарными гастролями, как кое-кто считает. И не кровавым происшествиям, как полагает некто другой. И первое, и второе – дурной тон современной журналистики!
– Вы, кажется, опять на меня бочку катите, Анжелика Серафимовна? – раздался шутливый голос Кузьмина. Еще не сняв куртки, он потянулся за свежим номером – как и любому журналисту, ему не терпелось узнать, много ли вышло материалов за его подписью, не слишком ли их обрезал редактор, и не поставил ли он вместо авторского гениального заголовка какой-нибудь дурацкий свой.
Сегодня же у Антона был особый повод для нетерпения – он был уверен, что его препод-хулиган выйдет на первой полосе. По дороге в редакцию он купил "Эмские" – главный конкурент "Девиантных" из ежедневок – и с облегчением убедился, что в газете Карачаровой о происшествии в вузе не дано ни полстроки. В приподнятом настроении Антон поспешил в редакцию. И вот – здрасте, я ваша тетя! – с обложки на него смотрела бабушка Анжелики Серафимовны. Антон быстро перевернул страницу – может, препод вышел на менее козырных, но все же вполне приличных второй и третьей полосах? Но нет. Тут было все, что угодно, но только не его мини-расследование.
– Свет, – не сдержался Кузьмин, – а ты не в курсе, почему мой текст слетел с номера? Кажется, неплохо получилось.
– Да, хороший материал, – нейтрально отвечала Серова. Несмотря на то, что она была удивлена вчерашним поступком Яблонской, Светлана не стала обсуждать действий начальницы – тем более, в присутствии нескольких человек.
– Ну и где он тогда? – все больше заводился Антон. – Это был реальный шанс натянуть "Эмские".
– Вот, еще один нездоровый мотив современного так называемого журналиста – кого-то там натянуть! – громко проворчала Крикуненко. – Я просто поражаюсь, мой юный друг, вашим представлениям о нашей миссии. Одумайтесь, Антон! Первейшая цель нашего тяжелого, неблагодарного труда – сеять в обществе разумное, доброе, вечное. У вас же, как я вижу, все ориентиры сбиты. Ибо для вас превыше всего – обойти коллег.
– Да, Анжелика Серафимовна, превыше всего, – вступилась за Кузьмина Корикова. – Хорошо вам было в советские времена, строчили себе и не думали о том, как газете деньги достаются. А сейчас нам никто зарплату на блюдечке с голубой каемочкой не принесет, сами должны себя кормить. Неужели вам экономику СМИ не преподавали в универе?
– СМИ и экономика! – возопила Крикуненко. – И вас не коробит от соседства этих слов? Я понимаю, СМИ и творчество, СМИ и справедливость, СМИ и свобода слова. Но СМИ и экономика? Нет, нет и еще раз нет!
– Ага, а в день подсчета бухгалтерию каждые пять минут достаете – когда деньги на карточку кинут, – хмыкнул Ростунов.
– И при этом палец о палец не ударяете, чтобы для редакции какой-то свежак добыть, – огрызнулась Корикова. – Старушка-то ваша того… с душком. В "Эмских" еще в понедельник вышла.
– А мы на первую полосу по кой-то ляд тащим, – продолжил возмущаться Кузьмин. – Такое ощущение, что это диверсия со стороны конкурентов. Как будто бы Яне Яковлевне приплачивают, чтобы наша газета становилась все тухлее и тухлее.
– Миль пардон, я этого не слышала, – царственным жестом Крикуненко поднесла руки к ушам, делая вид, что затыкает их. – Всем и каждому в этом городе известно, что Яна Яковлевна обладает исключительным художественным вкусом. Что касается вашей нетленки, то восторги по ее поводу, похоже, разделяете только вы. Иначе сегодня на первой полосе было бы ваше творение. Поэтому признайтесь хотя бы сами себе, мой юный друг, что наваяли отнюдь не шедевр!
– Я сто раз просил вас не называть меня "юным другом"! – взорвался Кузьмин.
– Все, прекратили грызню, – вмешалась Серова. – Но справедливости ради скажу, что текст Антона очень хорошо написан. Я думаю, что Яна Яковлевна просто приберегла его для "толстушки".
Светлана отлично знала, что это не так, что Яблонская не поставила в номер расследование Кузьмина из чистой вредности, но ей хотелось хоть как-то поддержать Антона и урезонить Анжелику Серафимовну.
После утренней редакторской оперативки Серова задержалась в кабинете у начальницы.
– Ян, а что с преподом кузьминским делать будем? – закинула она удочку. – Жаль, конечно, что мы сегодня с ним не вышли. Были бы первые. Странно, что Карачарова зевнула такую тему.
– Эка невидаль, завтра выйдем, – с напускным безразличием бросила Яна. Она еще вчера вечером пожалела, что пошла на поводу у своих эмоций. Но виду не подавала. – Зато Кузьмин уймется. Вырастили, блин, звезду на свою голову.
– А это плохо, ты считаешь? – тихо спросила Серова. – Нам не нужны звезды, Ян?
– Да просто надо себя нормально вести, – Яблонской было явно нечем крыть, и она торопилась перевести беседу на другую тему. – И хватит уже о Кузьмине. Велика персона… Знаешь, когда ждешь по-настоящему классного текста, уже не так переживаешь о всяких проходных заметушках.
– Ты ждешь классного текста? От кого?
– От Светлова. Кто же еще порадует? Неужели наши бездари? А Роман обещал прислать настоящий бенц.
– И ты веришь в это, Ян? Он нам уже два бенца присылал, но что-то они у нас так и не вышли.
– Ну, на этот раз нас никто не опередит. Мы с Романом все продумали, – засмеялась Яна. – Всех сделаем: и Папика, и Ольгу Вячеславовну!
В предчувствии чего-то нехорошего Серова вернулась в корреспондентскую.
– Ну что там с моим текстом, Свет? – бросился к ней Кузьмин.
– Думает, – уклончиво отвечала Серова. Она надеялась, что к вечеру Яблонская переменит решение.
Антон только досадливо махнул рукой.
Тут дверь распахнулась, и на пороге возник радостный Филатов с каким-то свертком.
– Друганы, налетайте на пироги! – и Димон зашуршал насквозь промасленным пергаментом, источающим манящий запах свежей сдобы. – Баба Мотя угощает!
– Какая еще баба Мотя? – оторвалась от монитора Корикова. – А, это старуха твоя утренняя… Так ты уладил, что ли, все?
– Я же говорил: все будет чики-пуки, – ликовал Димон. – Вот, записку Яне Яковлевне от бабы Моти притащил. "Спасибо работникам "Девиантных" за проявленную чуткость".
– Но как ты так быстро с этими коммунальщиками разобрался? – удивилась Алина. – Это же динамщики, каких свет не видывал.
– Сказать? – Филатов обвел коллег бесхитростно-торжествующим взглядом.
– Извольте уж, поделитесь секретом мастерства, – съязвила Крикуненко, ловко выцепив из горки пирожков самый румяный.
– А чо, секрета нет, – Филатов заулыбался еще шире. – Захожу в подъезд бабы Моти. Хоба! На первом этаже лампочка горит. Иду на второй. Хоба! Тоже горит. Иду на третий. Не горит! Иду на четвертый. Хоба! Там тоже горит. Беспредел, короче. Ну, я жвачку-то выплюнул, дверные глазки залепил и лампочку выкрутил. Спустился на третий этаж…
Увлеченно поедающая пирожок Крикуненко вздрогнула как снулый карась, на которого плеснули холодненькой водички. Остальные же оглушительно захохотали.
– Димон, ты прост до гениальности! – сквозь смех констатировал Ростунов.
– Я бы сроду до такого не догадалась, – добавила Корикова.
– Чудовищно! – оборки на груди Крикуненко задрожали. – Омерзительно! Знаете, хочется немедленно пойти и вымыть руки!
– Да можно вообще-то, после пирожков, не фига клавиатуру засирать, – поддел Анжелику Кузьмин.
– Что гогочем? Работы мало? – в комнату вошла Яблонская, но, увидев выпечку, сразу потеплела. – Пирожки? С чем? Кто угощает?
– Яна Яковлевна, не берите! – подскочила к ней Крикуненко.
– А что такое, Анжелика Серафимовна? Они отравленные, что ли?
– Хуже! Эти пирожки – плата за бесчестие, преступный плод сделки с совестью нашего беспринципного коллеги, – и она выбросила указующий перст в сторону фотокора.
– Тогда положьте взад, – подал голос Филатов. – Преступный плод, а сами жрете, аж за ушами трещит.
– Да что тут творится-то? – весело спросила Яна, надкусывая пирожок.
Филатов, вначале робея, но потом все более воодушевляясь, пересказал ей, как легко и непринужденно он удовлетворил просьбу постоянной подписчицы. Яблонская хохотала до слез, а потом сказала:
– Зайди ко мне, Дим. Я тебе дам денег из редакторского фонда. Купишь лампочку и ввернешь на четвертом этаже. Да, и жвачку-то с глазков отлепи, договорились?
Филатов согласно мотнул головой и собрался уже проследовать за Яблонской, как вдруг заорал дурно записанным рэперским хитом его сотовый – пришла эсэмэска.
– Я убью его! – заорал Димон, ознакомившись с содержанием послания.
Все с интересом подняли глаза и поразились виду фотокора: раскрасневшаяся физиономия была свирепа, сжатые кулаки словно искали жертву… Таким Филатова не видели, даже когда тот готовился наподдать своему заклятому врагу Стражнецкому.
– Да что опять стряслось? Сегодня вообще можно будет поработать? – недовольно бросила Корикова.
– Юлька… самоубилась… – тяжело дыша, выдал Филатов.
– Колчина? – новость была настолько дикой, что несколько человек даже повскакивали с мест.
– Я к ней, – и Филатов бросился к двери.
– Стоп, стоп, – кинулся за ним Кузьмин. – А это точно правда? Кто тебе СМС-ку-то прислал?
– Юлька и прислала. "После предательства Ромы С. продолжать жить не имеет смысла. Через полчаса я переселюсь в лучший из миров", – по памяти выпалил Филатов.
– Ромы Эс? – разом переспросили все. – Это из-за Светлова, что ли?
– Найду – голыми руками задушу! – и разъяренный Димон выскочил за дверь.
* * *
Положив с прибором на правила дорожного движения, Филатов за пятнадцать минут домчал на своих "Жигулях" к дому Колчиной. Прыгая через три ступеньки, взлетел на четвертый этаж, толкнул знакомую дверь – она оказалась не заперта, вбежал в ванну и увидел сидящую на полу Юлю в прелестном, насквозь мокром розовом халате. Вода в ванной была чуть красноватой, больше же крови нигде не было видно – даже на полотенце, которое Колчина прижимала к левой руке. Несмотря на драматизм ситуации, Филатов "на автопилоте" оценил и хваленую полноту чуть загорелых ног страдалицы, и яркий, явно свежий, педикюр. И почему-то проникся от этого еще большей жалостью к Юле.
– Приехал…. Зачем? – и Колчина запрокинула голову. Это был отличный жест, который привел бы в восторг любого режиссера эры немого кино.
– Дура! Зачем ты это сделала? – с заботливостью лучшей няньки напустился на нее Филатов. – Что у тебя с рукой? – он попытался аккуратно отодвинуть полотенце, чтобы оценить размер повреждений.
– Не трогай, я умираю…
– Ну уж хрен! – Филатов без церемоний сорвал полотенце и тут же облегченно выдохнул: – Слава Богу, все нормально! Царапины. Да ты чем, ножничками этими? – он с презрением глянул на валяющиеся рядом маникюрное орудие самоубийства. – Дура, лезвием надо было, или ножиком…
Он устроил Колчину в том самом кресле, где несколько дней назад отрубился с перепою на пару с Ростуновым. Сам же присел на корточках напротив. Для неудавшейся самоубийцы Юля выглядела совсем не плохо – полупрозрачное одеяние, подкрашенные ресницы, явно свежевымытые волосы. Филатов залюбовался на эту лепоту.
– Хотелось умереть красиво, – словно прочитав его мысли, пискнула Колчина. – Но в ванной было так сыро, и я вылезла…
Филатов по-хозяйски извлек из известного ему отсека стенки початую бутылку шампанского и налил доверху прямо в пустую кружку из-под чая. Изрядно пригубив, он протянул чашку Юле. Та с удовольствием отхлебнула.
– Так, а теперь говори быстро – зачем ты это сделала? – решительно заявил Филатов. – Тебя правда Светлов обидел?
– Да… Светлов…
– Телефон, адрес! Я ему башку отверну, а потом поставлю на место и скажу, что так и было! – и без того разбойничья физиономия Филатова опять начала свирепеть, наливаясь кровью.
– Не надо мстить… Я все простила… Пусть будет счастлив с другой, если сможет…
– Так ты… это… гуляла с ним, что ли? – чуть притормозил Филатов. Он до последнего гнал от себя мысли о романтической подоплеке этого происшествия.
– Ну да, что тут непонятного, – Колчина начала немного розоветь и заговорила бойчее, уже без длительных пауз. – Как и все мужики, он клялся мне в любви. А я, дура, верила в его красивые слова. А он… он нашел другую. Скажи, как после этого верить мужчинам? Я больше никогда не смогу полюбить! – Юля запахнула несколько раскрывшийся на груди розовый полиэстер и всхлипнула.
Филатов слушал эти бесконечно избитые слова и сам был готов разрыдаться.
– Есть нормальные парни, Юльк, – мрачно пробасил он. – Не все мы такие сволочи, как Светлов.
– Да??? – взвилась Колчина. – И где эти нормальные парни? Если они и были, то их уже расхватали.
– Ну, я типа неплохой, – скромно произнес Филатов и отвел глаза.
– Да, Димон, ты настоящий друг, – со вздохом констатировала Колчина, как бы в забытьи перебирая джемпер на плече Филатова. – Но друг – это не все, что нужно девушке для счастья…
– А что еще надо?
– Ну как что? Мы, девушки, не можем без комплиментов, нежности, ласки. Мы ждем, когда в нашей жизни появится настоящий мужчина и сделает нас счастливыми. И тогда мы откроем ему свое сердце и подарим настоящую любовь!
Тут Колчина взяла паузу – неужели Филатов и после этих слов не догадается сжать ее голые колени и с придыханием произнести что-нибудь типа: "Юлия, я ваш навеки"? Но фотокор молчал. Наверно, он не был совсем уж конченым дундуком и все-таки чувствовал, чего ждет от него Колчина. Но то ли медлил, не веря до конца своему счастью, то ли смутно чувствовал, что не такое уж это счастье, как ему рисовалось…
– Я так настрадалась от мужской подлости, – продолжила Юля немудреную исповедь. – Когда ты веришь человеку, распахиваешь ему душу, доверяешь самое сокровенное, а он…А теперь ты хочешь, чтобы я поверила, что ты не такой. Но я не могу, не могу! – и она опять захлюпала носом.
Тут нервное напряжение Филатова, видимо, достигло критической точки. Вскочив с корточек, Димон пылко выдал:
– Мне ты можешь верить на все сто! Я все сделаю, чтобы ты была счастливой!
– Это признание в любви или всего лишь в дружбе? – с легким кокетством заметила Колчина. Она поняла, что если не будет подпинывать Филатова в нужном направлении, то все так и останется по-старому.
– В дружбе! И… в любви, – Филатов громко выдохнул и опять отвел глаза в сторону.
– Не понимаю, почему мужчины так боятся признаться в своих чувствах, – жеманно вздохнула Колчина. – Словно это позор какой-то.
– С чего ты взяла, что я боюсь? Я просто не решался… в такой момент… боялся тебя обидеть, – тут Филатов вдруг осмелел и заключил Колчину в объятья.
Впрочем, поцеловать себя Юля так и не дала. Испытывая сильное влечение к замужеству, к Димону она ничего подобного не чувствовала. Чтобы как-то оправдать свою противоестественную холодность к спасителю, Колчина призвала на помощь одну из любимейших "домашних заготовок".
– Нет, Дим, я не могу, – отстранила она пылкого влюбленного. – Для меня все это слишком серьезно. Сначала мне надо узнать тебя получше…