II
Борт до Москвы улетал из Красносибирска поздно вечером. Белов приехал в аэропорт один: не хотелось, чтобы его кто-то провожал. Мужчина едет к любимой женщине - это дело интимное, глубоко личное. Багажа у него было немного - стильный вишневый (под цвет ботинок) саквояж из свиной кожи от "Гуччи", вот и все. В саквояже - смена чистого белья, несколько рубашек, носки, платки и дорожный несессер. Все остальное он рассчитывал купить на месте. Пройтись с любимой по магазинам - занятие для него скучноватое, но как ни крути приятное. Конечно, Лайза - дитя своей страны и эпохи, но у какой женщины не загораются глаза при слове шопинг? Разве что у статуи колхозницы, что стоит перед ВВЦ в Москве, да и то, наверное, она была бы рада новому серпу.
Белов прошел регистрацию и стал дожидаться посадки на самолет. Через полчаса автобус отвез пассажиров к лайнеру, Белов занял свое место и приготовился хорошенько выспаться. В Москву они должны были прилететь рано утром. Это хорошо - у него будет время наведаться в американское посольство, и,
если с визой не заладится, останется пара часов для маневра. Надавить на кое-какие рычаги, простому смертному недоступные.
"Простому смертному…". Он задумался и опять ощутил двойственность своего положения. Сила, власть, деньги… Всего этого он добился сам. Причем - дважды. После рокового выстрела в аэропорту он нашел в себе силы, упрямо сжав зубы, снова ползти наверх. На самый верх. И у него получилось. Наверное, потому, что он никогда не оставлял себе путей к отступлению. Действовал прямо и решительно, почти не задумываясь о последствиях. Он исповедовал Наполеоновский принцип: главное - ввязаться в бой, а там видно будет".
Сейчас у него появился повод посмотреть, что же из всего этого получилось. И не только повод, но и время, чтобы осмотреться и попытаться понять, что происходит. Не потому ли он с головой ушел в работу, что опасался остановиться и взглянуть на себя со стороны? Впереди у него было шесть часов полёта: время, более, чем достаточное для размышлений и трезвых оценок.
По салону прошла стюардесса, толкая перед собой тележку с напитками.
- Желаете что-нибудь: есть минералка, пепси, "Байкал"? - спросила она.
Но Белов от всего отказался. Сосед, грузный мужчина с черными кудрявыми волосами, зачесанными поперек головы, чтобы скрыть лысину, с надеждой посмотрел на него. Видимо, он жаждал общения.
- Может, водочки, у меня есть аварийный запас, - спросил он Белова, доставая из нагрудного кармана плоскую металлическую фляжку.
- Нет, спасибо, - ответил тот. - В случае жесткой посадки предпочитаю умереть трезвым.
Стюардесса улыбнулась ему - не как улыбаются пассажирам, а как улыбаются молодому красивому
мужчине, и пошла дальше. Саша отвернулся к окну и принялся наблюдать, как мелкой дрожью подрагивает крыло - двигатели с ревом наращивали тягу, стремясь поднять в небо металлическую птицу.
- Так вы не боитесь летать? - спросил его с завистью сосед.
- Летать? - переспросил Белов… - Нет, летать не боюсь. Падать вот боюсь. Хотя не так страшно падение, как резкое его прекращение.
- Я это и имел в виду, - подхватил сосед.
- Да будет вам, все самолеты в конце концов возвращаются на землю, успокоил его Белов и довольно невежливо отвернулся к иллюминатору.
Меньше всего ему сейчас хотелось бы обсуждать, насколько опасно летать самолетом. Он ушел в свои мысли. "Как я понимаю Лайзу! - думал Саша. - У меня тоже такое чувство, будто я что-то упускаю… Что-то такое, очень ценное. Ну ничего. По крайней мере, ее я не упущу".
Он откинулся на подголовник и прикрыл глаза, сделав вид, что задремал. Лайнер пробежался по взлетной полосе. Белова ощутимо вдавило в кресло. Самолет развил достаточную для отрыва от земли скорость, поднялся в воздух и взмыл к небу. Было в этом что-то символическое: самолет набирал высоту, он не хотел оставаться на земле, потому что его дело - носить людей на крыльях. Летать! Бороздить атмосферу!
Белов был уверен, что это и его предназначение. Он с радостью отдался ни с чем не сравнимому чувству полета. Вроде бы все ничего, но что-то портило ему настроение: Белов прислушался к себе и понял, что это за обстоятельство.
Москва… Он летел в Москву, и миновать ее было никак невозможно. Этот город, с которым у него слишком многое было связано, теперь представлялся Белову недружелюбной, враждебной территорией.
И было понятно, почему. Москва ассоциировалась у него с Бригадой, с Ольгой, с гибелью Коса, Фила и Пчелы. А Красносибирск уже успел стать родным. В нем все было близко, знакомо и… любимо. А вот Москва… Мысли, независимо от воли, свернули на дорогу, которую Саша давным-давно перекрыл запрещающими знаками. Да, все это было. Было и прошло. С тех пор утекло много воды, но след в душе остался навсегда. Даже не след - шрам. Бороздчатый и грубый.
Парадокс! Белов летел из Красносибирска в Нью-Йорк через Москву; по сути, совершал прыжок из своей новой жизни в другую, еще более новую жизнь, и надо же было такому случиться, что пересадка - именно в Москве, где прошлое оказывается сильнее настоящего. Где воспоминания ярче, чем живые люди. Саша вздохнул и закрыл глаза… Он и сам не заметил, как заснул.
В который раз за последнее время ему приснился Фил, Почему, он понял почти две недели спустя, а тогда ему приснился Фил во всей своей красе. В.боксерских трусах, по пояс голый, на широкой груди - струйки честного бойцовского пота. На руках у Фила были боксерские перчатки алого цвета. Левая бровь рассечена и тщательно замазана вазелином. Губы распухли, под носом - мелкие капельки крови, но он улыбался.
- Белый! - сказал Фил. - Побеждает тот, кто не сдается. Запомни! Ты можешь упасть… Раз или два… Не имеет значения, сколько раз. Главное - ты должен столько же раз подняться, понимаешь?
- Разве я так не делал? По-моему, я всегда так и поступал, сказал Белов.
Он не решился напомнить Филу о том, что его больше нет. Что единственное место, где они могут встречаться - это его собственные беспокойные сны. Поэтому он мягко повторил:
- Фил, ты можешь не бояться за меня. Я поднимусь, сколько бы раз ни упал.
Но Фил, казалось, нё слушал его. Упрямо гнул свое, как делал это в жизни:
- Побеждает только тот, кто не сдается. Тот, кто готов идти до конца.
Прозвучал гонг. Фил оглянулся. Он виновато пожал плечами: мол, пора.
- Пора, Саша, меня ждут. Тебе привет от ребят.-
- Да, конечно, - виновато сказал Белов, - И от меня передавай.
Подсознательно он понимал, что дело происходит во сне, и что над снами он не властен, но все равно испытывал чувство вины. Вот он жив, здоров, благополучен, а Фил, Кос и Пчела существуют неизвестно где. Если, конечно, существуют помимо и вне его снов.
Фил подтянул боксерские трусы и вразвалку пошел на ринг. Вдруг, словно вспомнив что-то, обернулся и сказал:
- Помоги ему, Сань.
- Кому? - недоумевал Белов. - О ком ты говоришь?
- Он - нашей крови, Сань. Он тоже пойдет до конца.
- Кто?
Ответа не последовало. Снова прозвучал гонг, и Фил исчез из поля зрения. Затем раздался механический, усиленный микрофоном, голос.
- Внимание! Бой за звание чемпиона мира по версии…
"Чемпиона мира? - удивился Белов. - Фил бьется за звание чемпиона мира?"
В его дремлющее сознание ворвался голос стюардессы:
- Наш воздушный лайнер готовится совершить посадку в столице Российской Федерации городе
Москве. Пристегните, пожалуйста, ремни и оставайтесь на своих местах до полной остановки самолета.
Саша окончательно проснулся. Самолет раздвигал серебристым брюхом корпусом белую пену облака, готовясь к заходу на посадочную глиссаду. Белов потянулся. Он чувствовал себя бодрым и посвежевшим. Даже толстяк, боявшийся летать, больше не раздражал. И только последняя фраза Фила крутилась у него в голове, не давая забыть о сне: "Помоги ему, Саша, он - нашей крови…"
Самолет пошел на снижение. Толстяк побелел от страха и съежился в кресле, поджав ноги. Белов ободряюще потрепал его по пухлой руке:
- Все будет в порядке!
Вряд ли это его успокоило. Он судорожно вцепился в подлокотники кресла и расслабился, только когда шасси лайнера мягко коснулись бетонной полосы. Двигатели захлопали, переходя на реверсивное движение и тормозя бег многотонной машины.
- Слава богу, прилетели! Теперь все позади. В следующий раз - только поездом, - словно уговаривая себя, сказал толстяк с натянутой улыбкой.
- А я сегодня опять улетаю. В крайнем случае, - завтра, - сказал ему весело Белов. - Только в полете живет самолет!
Сосед посмотрел на него одновременно и с завистью, и как на сумасшедшего.
III
В американском посольстве, куда Белов отправился прямо из аэропорта, его встретили тепло и радушно: все-таки предприниматель с мировым именем. Что бы ни пели американцы о свободе и демократии - бизнес у них всегда на первом месте.
Клерк, сидевший за перегородкой из толстого стекла, наклонился и что-то сказал в микрофон. Через пару минут к Белову вышел похожий на манекен из супермаркета вице-консул и пригласил в отдельную комнату, куда секретарь принесла им по чашечке кофе. Повинуясь пригласительному жесту американца, Белов сел на кресло у маленького столика.
- С визой нет проблем, - сказал по-русски американец, старательно выговаривая звуки, - но получить ее вы сможете только завтра. Сегодня мы уже не успеем. Приходите завтра, к открытию, сразу и получите. Рейс до Нью-Йорка - в шесть часов вечера. Вы обязательно успеете.
Он аккуратно опустился в кресло по другую сторону от столика и, сменив тон на неофициальный, спросил:
- С какой целью вы собираетесь посетить Соединенные Штаты? -
Перед мысленным взором Белова возникло лицо Лайзы - такое милое и родное.
- По делам, - не вдаваясь в подробности, ответил он.
"Ну естественно, - подумал дипломат, - у бизнесмена такого уровня не остается времени на личную жизнь".
- Можете смело заказывать билет, Александр Николаевич, - вице-консул произнес отчество как Николаевишч. - Завтра виза будет готова.
Белов поблагодарил, поднялся и вышел на улицу. Стоял жаркий московский июль. Если точнее, самый его конец. Асфальт побелел от солнца и потрескался, листья на деревьях покрылись слоем сухой пыли. Ничего нового. Ничего такого, чего бы он раньше не видел.
Сначала Саша хотел отправиться на квартиру родителей, но передумал. Ни к чему ворошить прошлое, бередить старые раны. В его душе все сильнее и сильнее разгоралось чувство к Лайзе. Она ждала его в Нью-Йорке, городе, где возможно все…
Из посольства Белов прямиком отправился в гостиницу "Mariott". Снял номер, получил у портье ключ с массивной цилиндрической грушей и шагнул в кстати пришедший лифт. Внутренне улыбаясь, он прислушивался к шепоту двух ярконакрашенных девиц у себя за спиной:
- Смотри, какой красавчик! Сколько с него можно выбить за ночь?
- Остынь, подруга! С ним ничего не получится.
- Это почему?
- Да у него на лбу все написано. Влюблен мужик.
- А-а-а… Ну, тогда пусть живет.
- Пусть. Сейчас это большая редкость - увидеть по-настоящему влюбленного мужика. Да еще в такие-то годы! Ему же не восемнадцать.
Лифт остановился на четвертом этаже, первым вышел Белов, следом за ним девицы. Он продолжали обмениваться репликами:
- Это точно. Повывелись принцы. Ну да ладно, зато все остальные - наши. Не зевай, подруга!
И они переключились на пожилого кавказца, разгонявшего полумрак холла сиянием золотых зубных протезов. Уж этот-то точно ни в кого не был влюблен…
Вечером Белов сидел в номере и смотрел телевизор. Он терпеть не мог долгих ожиданий, а эти часы, оставшиеся до встречи с Лайзой, растянулись в годы, Есть не хотелось, но он все же заказал ужин в номер. Выбрал цыпленка по-шотландски - нежный цыпленок без косточек, запеченный на вертеле - и фруктовый салат, заправленный обезжиренным йогуртом. В мини-баре стояла целая батарея напитков: коньяк, водка, виски, джин, - но Белов к ним даже не притронулся. Он достал из холодильника бутылочку "Перье" без газа, налил воду в стакан и бросил туда ломтик лимона и листок мяты.
Так было легче переносить сгустившуюся к вечеру жару. Кондиционер исправно работал, но удушливый тягучий зной, поднимавшийся от раскаленного асфальта, казалось, проникал сквозь стены отеля. Белов поел, поставил посуду на сервировочный столик и выкатил его в коридор, не забыв оставить чаевые официанту. Стоимость ужина и так включена в счет, но людям надо помогать зарабатывать на жизнь.
Затем Белов устроился в глубоком кожаном кресле и включил телевизор. Он давно уже относился к теленовостям, как к чему-то неестественному, почти мультипликационному Жизнь, текущая за окном, никак не соответствовала картинкам, мелькающим за стеклом кинескопа. Он стал переключать каналы, надеясь найти какой-нибудь достойный фильм. В очередной раз нажав кнопку, он увидел на экране ринг… Ринг с красным настилом, в углу - фигурка боксера в красных перчатках…
Это странным образом напоминало утренний сон в самолете, словно он смотрел его продолжение, но в другом ракурсе. Камера дала наезд, и Белов оцепенел. Что он ожидал увидеть, когда оператор даст крупный план? Лицо Фила? Но… это даже не смешно. "Я пока еще не сумасшедший". И все же…
У Саши появилось ощущение, что сейчас он увидит нечто такое, что должен увидеть. То, что естественным образом продолжает цепочку последних событий. И даже не последних - просто событий его жизни. Камера взяла крупным планом лицо боксера. Он разминал хрящи носа и ушей, поэтому лица как такового пока не было видно. Но верхняя часть: лоб, линия роста волос и даже сами волосы - темно-русые и прямые, - удивительно напоминала Фила.
Белов замер, ожидая, что будет дальше. Боксер энергично потер нос и убрал перчатки от лица. Саша с облегчением перевел дыхание. Да, в какой-то мере парень смахивал на Фила - в той, в которой все боксеры похожи друг на друга, но не более. Даже нос, если приглядеться, у этого свернут на другую сторону. Белов машинально потянулся к стакану с минеральной водой. Мелкие капельки испарины, выступившие на хрустале, смешались с каплями горячего пота, струившегося по ладони. Саша взял стакан и прижал его ко лбу. Что же имел в виду Фил?
- …российский боксер Сергей Степанцов, выступающий в полутяжелом весе, - сказал диктор за кадром. - Через две недели ему предстоит встретиться в Лас-Вегасе с американцем Норманом Хьюиттом. Я хочу напомнить нашим зрителям, что победитель получит звание претендента и осенью сразится за титул чемпиона мира по версии IBF с действующим чемпионом Харрисом Бердом, известным также как Бомбер-Харрис.
Белов всмотрелся в лицо Степанцова. Молодой, лет двадцати пяти. Для профессионального бокса это, можно сказать, самое начало серьезной карьеры. Широкие скулы, светло-серые глаза. Левая бровь рассечена шрамом надвое, в месте рассечения волосы не растут. Крепкий подбородок…
"Чугунная челюсть, - сказал однажды Фил. - У хорошего боксера должна быть чугунная челюсть и ребра из арматуры".
Похоже, с этим парнем все было в полном порядке. Плоские грудные мышцы, но зато - широченная грудная клетка, увеличивающая размах и без того немаленьких рук. Никаких рельефных бицепсов - боксеру это ни к чему; зато четко прочерченные широчайшие мышцы спины и литые плечи. А это главное. "Настоящий мастер наносит удар рукой, а бьет всем телом", - еще одна из заповедей Фила.
Далее картинки стали быстро сменяться. Несколько кадров из самых известных боев этого боксера, и финальный - рефери поднимает над головой руку победителя в красной перчатке. Короткий материал сменился следующим сюжетом, о синхронном плавании. Но русалки с прищепками на носу интересовали Белова куда меньше. Перед глазами стоял последний кадр: воздетые руки и улыбка на помятом лице - измученная и немного… виноватая, что ли?
Саше было знакомо это чувство: чувство глупой вины за то, что у тебя все получилось. В момент триумфа забываются все тяготы и лишения, что пришлось вынести, и остается только это легкое недоумение: почему я? Ведь на моем месте мог оказаться кто угодно?
"Кто угодно? - задумался Белов. - Нет, это не так. Только тот, кто сам в состоянии пройти этот путь. Пройти до конца".
Был ли незнакомый боксер тем самым парнем, который готов пойти до конца? Кто знает, вполне может быть и он.