– Я мог бы еще и сегодня, – Гордеев вопросительно посмотрел на Дениса, а тот как-то невразумительно пожал плечами: мол, гляди, твои дела. Если выгорит…
– Нет, сегодня я занята.
Сказано было без раздражения, даже дружелюбно, но достаточно категорично. Чтобы настойчивый адвокат не строил иллюзий на возможные варианты.
– Ну хорошо, – согласился Гордеев. – Так как его звали, этого самоубивца?
– Фи, как непочтительно! А ведь он был майором ФСБ из 4-го Департамента.
– А-а, экономическая безопасность! Понятно.
– Что тебе понятно? – вроде бы насторожилась она.
– Возможные мотивы. Не бери в голову, ты как раз этого не поймешь. А фамилия?
– Хм, какой самонадеянный мальчик!
Не разобрал Юрий Петрович, чего больше было в ее голосе – снисходительной иронии или нескрываемой самоуверенности.
– Это он-то? – сыграл под дурачка Гордеев.
– Нет, дорогой, это – как раз ты-то! А фамилия его Рогожин, если хочешь. Вадим Арсентьевич. И кстати, моя подруга была от него без ума. Последнее тебе просто так, на всякий случай. Ну все, мой лимит на разговор с тобой, Юрочка, истек. Спокойной ночи.
– Но ведь еще не вечер! – весело напомнил Гордеев, слегка раздосадованный таким оборотом дела и этим вызывающим "Юрочкой".
– Для кого как, – уже сухо ответила она и отключилась. Ничего себе штучка!
Денис, слушавший разговор по отводной трубке, сделал многозначительное лицо.
– Ну, брат, скажу тебе! Оказывается, у вас уже далеко зашло, если она разрешает себе откалывать такие номера в твой адрес. Это может позволить только очень сильная, уверенная в себе баба. Обязательно красивая и, вероятнее всего, имеющая крепчайшую "крышу". А может?…
Денис не договорил и на вопросительный взгляд Юрия ответил лаконично:
– Не будем торопиться обижать женщину подозрениями.
– А какие ты имеешь в виду?
– Ну, во-первых, судя по разговору с тобой, она не замужем. Далее, из твоей предыдущей информации можно сделать вывод, что она не прочь затащить тебя к себе в кроватку. Для пользы дела исключительно. В-третьих, исходя опять же из уже известных фактов, она при деньгах и может позволять себе всяческие прихоти. Вроде вашего обеда в ресторане. Я знаю эту точку. Там карась на вывеске, зеленый, неоновый, да?
– Днем вывеска не светилась. И я, честно, как-то не обратил внимания.
– Неважно. Это именно "Карась". Рыбный улёт. Дорогое дело. А пересекаются там гэбэшные дорожки. Это тебе так, для общего сведения. Отсюда и вывод: дамочка может оказаться из "конторы". Может, чем-то недовольна. Не исключено, выполняет чье-то задание. Не нравится мне это дело. Но ты – смотри… Воеводина?… Максик поищет. А этот деятель… Рогожин… Что-то я, кажется, краем уха слышал. Уж не от дядьки ли? Хорошо, проверим. В любом случае информация явно закрытая, а мы попробуем ее открыть… Ну ладно, раз ты получил полнейший отлуп по женской части, то, может, продолжим сами?
Они продолжали до тех пор, пока на кухню, таким же неприметным образом, как и Турецкий, не выплыл Константин Дмитриевич. Меркулов громко зевнул, вежливо прикрыв рот ладонью-лодочкой, и внимательно стал разглядывать сидящих.
– Батюшки, кого я вижу? – с некоторой даже долей изумления произнес он. – Откуда вы, мальчики?
– Здрасьте! – радостно ответил Денис. – А кто вас вез, дядь Кость? Запамятовали? Головка бо-бо?
– Ты как разговариваешь, нахал? – без всякой обиды, впрочем, заметил Меркулов. – Это на тебе определенно результат влияния этих дружков-босяков…
Он имел в виду, конечно, Турецкого с Грязновым-старшим.
– Дядь Кость, тут у Юрки серьезный вопрос возник. Дядь Саня велел тебе его изложить. Ты как, в силах?
– Опять нахалёж! Дайте чего-нибудь! – но, увидев, что Гордеев немедленно ухватился за бутылку водки, даже перекосился. – Нет, нет! Только не эту гадость! Как вы ее пьете?! Минеральной дайте. "Боржоми" хочу!
– Ну этого добра у нас навалом. Только его не пьет никто. Не в коня корм, дядь Кость! – смеялся Денис, выволакивая на середину кухни магазинный пластмассовый ящик, полный запыленных бутылок с "боржоми".
– Всё! – обрадовался Меркулов. – С этой минуты я перехожу на этот замечательный напиток… А что, Дениска, – спросил озабоченно, – мы в самом деле здорово накачались? И все видели? Какой кошмар!
– Да никто вас не видел, – возразил Денис. – И все у вас вообще было нормально, пока не растрясло в машине. Там все уже такие были!
– Какие – такие?! – с испугом спросил Меркулов. – Что-то я за собой ничего не помню… Врешь, наверное? – догадался вдруг, и лицо заместителя генерального прокурора просветлело. – А-а, разыгрываешь, нахал?
– Ни в жисть, дядь Кость, – серьезно покачал головой Денис. – И ни к кому вы особенно не приставали.
– Что значит – особенно? – насторожился Меркулов. – А чего ты про машину?
– Особенно? Это в том смысле, что вы о чем-то довольно тесно, – он хмыкнул, – беседовали с Людмилой Ивановной. – Денис имел в виду моложавую и очень кокетливую секретаршу дядьки. – Зачем-то в угол ее пробовали запихнуть, но это так, наверняка ради шутки… А в машине? Да ничего! Я даже и не уверен, что это вы, я потом уберу, ничего страшного, бывает.
По мере речи Дениса лицо Меркулова принимало испуганное выражение. И Денис не выдержал, расхохотался. Дядю Костю, видать, сразу отпустило. Он с укоризной покачал головой.
– Ай, Дениска! А я тебя за друга держал! Младшего друга! Ай-я-яй, над стариком такие шуточки… Ну с Людмилой – это я еще понимаю, но это наверняка Саня, это по его части. Не могу же я допустить, что это мог Вячеслав? А в машине… нехорошо так пугать!
– Ладно, дядь Кость, не сердись, но ты в самом деле отключился, уже когда приехали, и шел на автопилоте. Хоть как зонтик подаренный ломали – помнишь?
– Брось, – уже мрачно возразил Меркулов, – какой еще зонтик? Не было с нами никаких зонтиков! Дождя ж ведь тоже не было, так?
– Ну ладно, утром разберетесь с хозяином, – и Денис открыл сразу три бутылки "боржоми". – Давай, дядь Кость, а то сейчас проснутся "отцы" и заставят тебя дуть коньяк. До самого утра. Они, между прочим, именно так настроены.
– Нет уж, дудки! Не выйдет! Я домой поеду. Хотя… наверное, уже несколько поздновато?
– Домой вы не поедете, – строго сказал Денис. – Мы еще из МУРа звонили теть Леле и сказали, что забираем тебя с собой. Она просила только одно: много не наливать. И на всякий случай нитроглицерин держать под рукой.
– Она так сказала? – удивился Меркулов. – Странно… Чтоб Леля? Надо ей позвонить.
– Не надо, – Денис показал свои наручные часы: – вон, уже двенадцатый час, зачем будить? И еще она просила не разрешать вам вызывать служебную машину.
– Тоже верно… – Меркулов на минутку задумался и вдруг посмотрел на Гордеева. – Я не понял, в какой вопрос ты должен меня… изложить? О чем Саня сказал?
"Во, реакция!" – восхитилась "молодежь". Ничего не упускает!
– Да тут такое дело, – вздохнул Юрий и начал рассказывать свою историю по третьему разу…
Но во время рассказа из комнаты "выгреб" на кухню сам хозяин квартиры – помятый со сна и взъерошенный. Остатки некогда рыжих, а теперь уже пегих волос его торчали в разные стороны, он их машинально приглаживал широкой ладонью, но они не слушались. Вячеслав Иванович придвинул ногой себе стул, с презрительной гримасой уставился на "боржоми" и потянулся за водочной бутылкой. Но на полпути рука его как бы зависла.
– Племяш! В чем дело? Разве в доме коньяк закончился? Я тебя совершенно не понимаю.
– Слушаюсь, товарищ командир! – Денис удалился в комнаты, а Грязнов дотянулся-таки до водочной бутылки, поднес к носу, понюхал и передернулся. – Как вы это можете пить?! – И тут же добавил: – Как, говоришь, Юра, фамилия этого… Рогожин?
– Да, – удивился такому вниманию Гордеев.
– Ага… Я немного в курсе. Есть неясности, но работа вполне профессиональная. Извини, Юра, это я так, просто к слову. Слушайте, а где же Саня?… Турецкий! – закричал он, не дожидаясь ответа.
– Здесь я, – донеслось издалека. – Я все это уже слышал. Зря Юрка туда лезет.
– Это почему? – повернулся к двери Грязнов.
– Сейчас приду – скажу.
И Турецкий появился на кухне – одновременно с Денисом, который нес в руках по бутылке коньяку.
– Я так скажу, – заявил Александр Борисович. – Ты что же, Юра, собираешься судиться с госбезопасностью? Да с тобой же никто и разговаривать не станет.
– Ну почему? Есть же в конце концов закон, – возразил Гордеев.
– Закон-то он есть, – подтвердил Турецкий. – Но не для такого рода дел. Раз они старательно маскируют убийство под самоубийство, значит, в этом их интересе как раз и зарыта собака. И хрен они позволят тебе заниматься эксгумацией, понял?
– Фи, Александр! – поморщился Меркулов.
– Слушайте, ребята! – перебил всех Грязнов-старший. – А чего это мы на кухне-то устроились? У нас что, гостиной, что ли, нету? Денис! Я тебя совершенно не понимаю!
– Дядь Слав, мне накрыть – пять минут. А вы что же, всерьез пировать собираетесь? Или так, в легкую?
– Мы еще не знаем, что мы будем делать, но стол должен быть накрыт! Ты разве забыл порядок? Ты разве?…
Все, дядька начал "заводиться"! Денис засмеялся и ушел в гостиную.
– Так чего ты про собаку? – снова переключился на главную тему Вячеслав Иванович.
– Какую? – Турецкий вопросительно поднял брови.
– Которую надо экс…гумировать, – настаивал Грязнов.
– Ах, ты про эту?… Смотри, хороший коньяк… – он начал разглядывать этикетку на бутылке.
– Не отвлекайся!
– Костя, чего он ко мне пристал? Ну скажи ты этому нашему непонятливому, что без личной визы, к примеру, заместителя директора предприятия, которое именуется в просторечии Лубянкой, скажем, того же господина Коптева, благоволящего лично к тебе, ни фига наш талантливый адвокат не раскопает и никого, естественно, не защитит, зато неприятностей на свою умную башку наберет выше крыши.
– Это так, – солидно подтвердил Меркулов.
– Ну а раз так, надо либо все спускать на тормозах, либо придавать делу совершенно официальный характер. Совершенно! – он устремил вверх указательный палец. – Как говорит мой друг Грязнов.
– Я тебя понял, Саня, – так же солидно продолжил Меркулов. – Знаешь, за что я тебя всегда уважал?
– Очень интересно.
– За то, что ты умеешь правильно смотреть вперед. И заранее делать верные выводы. Я не хочу в данный момент высказываться более определенно, но мне представляется, что именно тебе, Саня, и придется в самое ближайшее время заняться этим делом. Я, конечно, встречусь и переговорю с Дмитрием Дмитриевичем – он имел в виду Коптева, с которым у него были действительно достаточно доверительные отношения. – И я почти уверен, что их Управление собственной безопасности, если оно уже занимается этим делом, передаст его нам. Но тут есть еще один момент… Хорошо, здесь все свои, поэтому сформулирую следующим образом: необходима консультация с одним нашим "другом". Понимаешь, Саня?
– В Чертаново, что ль?
– Вот именно. Поэтому давайте-ка, господа хорошие, поступим следующим образом. Я, где надо, посоветуюсь, подумаю. Мальчишки – я имею в виду Дениску с его орлами, – действуя совместно с Юрой, помогут и тебе, Саня.
– Ты меня что, уже женил? – изобразил изумление Турецкий.
– А ты, гляжу, не сильно и сопротивлялся… Нет, пока речь не о свадьбе, я думаю, каким образом при острой нужде мы сможем оплатить работу "Глории". Кстати, Вячеслав, ты тоже заранее подумай. У тебя ведь есть некие средства на проведение спецмероприятий.
– Дядь Кость, – вмешался Денис, – у нас с Юрой уже имеется договоренность, что наши действия будет оплачивать он из своего гонорара. Так что мы пока не жалуемся.
– Это хорошо, – согласился Меркулов, – но все равно надо иметь в виду. На случай непредвиденных обстоятельств. Вот так, друзья мои… Дениска, а ты чего здесь? Разве там уже все накрыто?
– Естественно! Прошу перейти к праздничному… ночному столу.
– Согласовано, – кивнул Меркулов, поднимаясь, и тут же указал пальцем на ящик с "боржоми": – Но я пью отныне только это!
"Народ" недоверчиво захохотал, но, уходя с кухни, ящик тем не менее прихватили с собой.
В длинном коридоре из кухни в гостиную Турецкий придержал Меркулова за локоть.
– Костя, – негромко сказал он, – а ты в самом деле готов к разговору с Коптевым? У нас же практически ничего нет.
– А вот я и говорю, – так же тихо ответил Костя, – пусть мальчишки подсоберут, мы с тобой проанализируем, а там решим – надо тебе взваливать этот груз на плечи или пусть себе сами разбираются. Тут ведь, ты верно заметил, очень легко шею себе сломать. А они, – Меркулов ткнул пальцем в спины Дениса и Гордеева, – наше будущее. Его уже сегодня беречь надо, потом – поздно. Не будем ничего форсировать, но все их материалы ты пока просматривай. И как старший, и в качестве возможного руководителя следственной бригады. А об этом Рогожине и я слышал. Был наверху разговор о серьезных "утечках" из их ведомства, с Лубянки, понимаешь? И, кстати, недавний скандал с нашими олигархами, об их якобы связях с президентом, о чем шумела печать, тоже связан с этими "утечками". Вот и делай выводы. Какое, к черту, самоубийство?
– И нам отдадут это дело?
– Не исключаю. Раз имеются "утечки", значит, есть и заинтересованные в этом сотрудники конторы. С Геной поговори, с Геной. Я с ним днями договорюсь, а ты поезжай.
Гена, точнее, Генрих Юрьевич, был заместителем начальника Управления службы собственной безопасности ФСБ. Меркулов дружил еще с отцом его, ну а с сыном – уж само собой, как говорится. Но эти отношения не афишировались категорически. И знали о них умевшие хорошо молчать Турецкий с Грязновым. Остальных, даже близких, старались не посвящать. Лишние знания – лишние проблемы. И в Чертанове, о коем помянул между прочим Турецкий, у Гены была своя конспиративная квартира, в которой Александр Борисович время от времени встречался с ним – для совета, для получения информации или, наоборот, ради проверки собственной информации.
– Ладно, – согласился Турецкий, – позвони. А я подъеду, когда будет с чем.
– Эй, друзья! – закричал из гостиной Грязнов-старший, – тут, понимаешь, именинник помирает от жажды, а им хоть бы хны! Где ваша совесть, господа?!
Глава восьмая ОХМУРЕЖ
Алена была не то что раздосадована звонком адвоката, кажется, слишком уж возомнившего о себе. Она с возрастающим нетерпением ожидала звонка Евгения, словно провалившегося под землю. А он ей нужен был позарез.
Что же касается этого настырного Гордеева, то Алена не строила в отношении его каких-то иллюзий. Папуля назвал его фамилию и добавил, что при определенных усилиях этого адвокатишку вполне можно заставить проделать черновую работу. Он – настырный, бивший следак, со связями, сам не дурак. И если Алена, учитывая все эти факторы, и со своей стороны обаяет его, можно будет рассчитывать на определенный успех.
Алене не впервой было включать в действие свои чары, и по глазам Гордеева она ясно видела, что произвела на него сильное впечатление. Еще парочка отработанных манков – и вот он, парниша, у ног. Ах, как он не спускал глаз с ее косы! Как глядел на ее фигуру, особенно ноги, когда она впереди него входила в ресторанчик, а после шла к машине! Она всей кожей чувствовала, как от него исходили мощные флюиды желания немедленно схватить ее, разорвать на ней легкую, насквозь просвеченную солнцем одежду. Ну, в общем, чего от нее всегда хотят мужики, она превосходно знала, и в другом месте и при иных обстоятельствах, возможно, даже не стала бы и сопротивляться – Гордеев ей понравился, крепкий парниша, видать, неутомимый, но сейчас было не до него. Однако днем, буквально ощущая на себе давление его взгляда, она, полуоборачиваясь к нему, загадочно улыбалась, как бы предупреждая на всякий случай о возможной опасности. Какой? А пусть сам догадывается! И тягомотину, которую он сейчас пытался развить, она не восприняла как его желание в конце концов, не теряя своего лица, отказаться от дела. Да нет, будет он работать, никуда не денется. А вот его стремление уже сегодня, в первый же день знакомства, юркнуть к ней в постель – это ей не понравилось. Мужик должен уметь терпеть, дожидаться разрешения, искать возможности получить его. Хотя – вернулась она к первоначальной мысли – очень возможно, что не сегодня, нет, но, скажем, завтра она бы не отказала себе в удовольствии быть слегка растерзанной этим "Юрочкой". А лихо она его охладила! Так-то, дружок, не бери себе в голову раньше времени то, что не для тебя приготовлено…
А тот, для кого было приготовлено буквально все, не звонил. Хотя уже давно должен был это сделать. Прошло несколько дней с его приезда, он, как стало известно Алене, успел повстречаться с вдовой Вадима, был в управлении у Машкова, но на этом все сведения о местах пребывания Евгения Осетрова и заканчивались. И это было непонятно Алене. А то, чего она не понимала, ее беспокоило.
И еще, ей просто необходимо было, чтобы первым позвонил и приехал он. Ей было что сказать ему, как отшлепать этого "шалуна", чтобы затем, естественно, простить и привязать к себе еще крепче.
Может, поэтому она и была так нелюбезна с Гордеевым. Тот своей настырностью просто занимал телефон. Женя мог звонить, но, услыхав короткие гудки "занято", передумать. У него есть этакая тупая, с ее точки зрения, решительность в характере. И вот теперь она должна сыграть обиду, хотя ничего даже близкого к огорчению не испытывала, а он просто обязан просить у нее прощения. Смешно? Однако ничего не поделаешь, этих кобелей надо учить…
Алена накануне посетила Татьяну, у которой, как обычно, застала почему-то постоянно косую в последнее время Ирку. Эта последняя была в полуразобранном состоянии и при необходимости могла проделать буквально все, о чем бы ее попросили. Но не было пока повода, не было и нужного объекта, и потому великолепные Иркины таланты оставались без применения. Может, поэтому она и тосковала?
Зато Татьяна цвела. Впервые после похорон Вадима.
Посидели, поболтали, а когда Алена собралась уже уезжать, Танька-стерва в прихожей сунула Алене в сумочку кассетку. Сказала: "Дома погляди. Я смотрела – так смеялась!…"
Загадка разрешилась быстро. С первых же кадров. Ну, Танька, ну, негодяйка! Это ж надо так обставить сеанс! Эта ее банкетка с лебедями оказалась в центре кадра. И потому все подробности свидания Евгения с Татьяной производили потрясающее впечатление. В какие-то моменты Алена даже забывала, что смотрит запись, ей казалось, будто она тайно подглядывает в щелочку за чем-то чрезвычайно неприличным, непристойным, но… чертовски притягательным. Как в детстве, когда генералу с его предельной бесцеремонностью даже и в голову не приходило, что десятилетняя девочка может все видеть и понимать. А отчаянные стоны и всхлипы Регины, похожее на конский храп громкое дыхание папули и мерзкий скрип диванных пружин открывали ей страшноватый, но странно захватывающий, тайный мир взрослых. Это позже их ночные игрища станут ей не только безразличны, но и противны. За редким, правда, исключением. А все он же – папуля!…