А может быть, она наперед знала, что судиться с таким могучим ведомством, как Федеральная служба безопасности, может решиться лишь ненормальный? Или слишком наивный человек? Только откуда ей это знать?
Юрий Петрович и сам был где-то внутренне уверен, что ни до какого суда дело вообще не дойдет. Примут нужное решение, уступят в малом, чтобы не потерять собственного лица – ну и на том спасибо…
Действительно, а какой дурак станет подавать в суд на Систему?
Наверняка об этом же подумывал и начальник Рогожина полковник Караваев. Он ведь знал: пенсию сделают. Не варвары же! А у покойного остался ребенок. И это есть самый главный аргумент. Надо, чтобы только улеглось, чтобы шума раньше времени не возникло. Оградить надо Службу, на нее и без того столько уже дерьма вылили, что иной раз своим же подчиненным в глаза смотреть стыдно.
Но, с другой стороны, если им срочно потребовалась версия о самоубийстве, если ухватились за нее, несмотря на явные факты, – впрочем, явные они или нет, об этом знает один лишь судмедэксперт Вербицкий, который изложил их без комментариев, словно предлагая: делайте ваши выводы сами, – то, значит, пресловутый скелет в шкафу у них все-таки имеется. Но они его тщательно скрывают. Они не желают, чтобы в эту историю вмешивались посторонние силы. Или у самих рыльце в пушку?
А между прочим, если все действительно так, то здесь есть и плюс, и минус. Минус в том, что будут усиленно мешать. Почему? Так ведь рыльце же в пушку!…
Ну, предположим, что убрали свои. Говорят, у Службы есть все, включая даже собственную команду ликвидаторов. Присягу давал? Расписывался, что называется, кровью? Ну вот и пожинай теперь. Если это сделали свои, тогда объяснима некоторая небрежность в работе: она проистекла от уверенности убийц в том, что проверять будут свои же и на мелочах не зациклятся. Поэтому, когда кому-то, да хоть тому же адвокату Гордееву, придет охота покопаться в этих самых мелочах, немедленно возникнет ответная реакция со стороны все той же Службы: не лезь, парень, удовлетворись тем, что всем давно известно, а вдову – "твоими стараниями" – не обидят. И самоубийство так просто объяснить нервным срывом. Ну, ширнулся мужик, думая, что полегчает, что кайф снимет напряжение, а вышло все наоборот – и табельное оружие в кобуре под мышкой. Ну что ж, такая версия проходит. Пока.
А вот другая. Интересную задачку подбросил Осетрову этот Вербицкий. Насчет жильцов, которые могли бы оказаться нечаянными свидетелями. И психотропной, так сказать, атаки на Рогожина со стороны тех, кому он мешал. А мешать он мог, судя по рассказу все того же Евгения Осетрова, господину Деревицкому. Женя обещал показать Юрию Петровичу газетные материалы касательно этого олигарха. Но штука в том, что сведения эти были добыты, по сути, Вадимом Рогожиным. А как они оказались опубликованными – большой вопрос. Возможно, именно этот вопрос и удручает больше всего Вадимово начальство. Как же, такая утечка! Удар по президенту! Ну для его администрации, которой придется обелять главу государства, – не Бог весть какая проблема. Назовут ловко состряпанной дезой, и делу конец. Но кто осмелился?! Вот где мандраж начинается. Таким образом, можно с некоторой уверенностью определить интерес Службы, вляпавшейся в очень неприятную для себя историю.
Но ведь в аналогичном, пиковом положении оказалась и спецслужба господина Деревицкого! Пропустившая такой удар. Если все-таки под опубликованными фактами еще недавнего тесного сотрудничества олигарха и будущего президента есть хоть какое-то основание, второй должен попросту "схарчить" первого – и за неумение хранить тайну, и за самомнение, и по сотне иных поводов и причин. И в таком случае олигарх, в свою очередь, обязан избавиться от слишком пронырливого фээсбэшника, владеющего компроматом, смертельно опасным для данного олигарха, и… И вот тут уже следующий вопрос: кому отдал или продал компру Вадим Рогожин? Естественно, смертельному врагу Деревицкого. А по утверждению того же Осетрова, таковым является другой олигарх – господин Аронов. И газеты, как тоже пояснил Осетров, опубликовавшие неприятные для президента материалы, якобы исходящие от Деревицкого, на самом деле принадлежат именно Аронову. Вот и весь расклад. Если он, разумеется, имеет место быть…
Так, но это все минусы. А в чем же плюс?
А плюс будет в том случае, если удастся доказать, что на самом деле было убийство. Исполнителей, конечно, никто не поймает, но вот заказчика с определенной долей уверенности указать будет можно. К судебной ответственности его никто привлекать не станет, но он будет назван. А что касается Рогожина, то он вполне мог стать жертвой спецслужбы Деревицкого. У того ведь, как и у его "кровного врага" Аронова, службу безопасности составляют бывшие профи, которые по разным причинам покинули КГБ-МБ-ФСК-ФСБ, но связи и контакты сохранили – чекист, он же на всю жизнь чекист. И если этим ребятам поручил тот же Аронов вынуть из Рогожина нужную ему компру на Деревицкого, а Деревицкий, прочитав о себе в газетах Аронова, приказал убрать информатора, дело было совершено грамотно, а майор Рогожин погиб по существу смертью героя-мученика.
И это обстоятельство меняет дело…
Но может быть, и полковник Кравченко об этом тоже думал? Однако далеко не все от него зависело? Или кто-то сверху "посоветовал" не поднимать волну? Мол, пусть уляжется, а там посмотрим. И тут, как на беду, какой-то адвокатишка, а!
Сколько вопросов! И все – "нехорошие"… И отвечать на них, вероятно, придется уже не Гордееву – не адвокатское это дело, а, скорее всего, Турецкому. На что довольно недвусмысленно, еще не зная подробностей, но с достаточной долей уверенности указал Меркулов. А он редко ошибается.
Следующим кандидатом для беседы после Нины Васильевны был Олег Николаевич Машков, тоже майор ФСБ, как и ее покойный супруг.
Гордеев набрал номер его телефона, который ему продиктовала сама вдова.
– Машков слушает, – раздалось в трубке.
– Здравствуйте, Олег Николаевич, – вежливо заговорил Гордеев. – Вас беспокоит адвокат Нины Васильевны Рогожиной. Я защищаю ее интересы и в этой связи хотел бы побеседовать с вами по ряду вопросов.
– О чем конкретно? – даже не ответив на приветствие, сухо спросил Машков.
– Вы же понимаете, что разговор не телефонный. Но я думаю, что просить вас о раскрытии каких-то гостайн мне не придется. Вопросы, как я полагаю, будут носить скорее сугубо бытовой характер. И интересы вашей службы не заденут.
– Но у меня с Рогожиным не было бытовых, как вы говорите, дел… А что, – вдруг хохотнул он, – это Нина Васильевна, значит, на меня в суд подает?
– Нет, зачем же? Я хотел поговорить с вами как с возможным свидетелем по делу Рогожина.
– А какой же я свидетель? Что-то я не совсем понимаю Нину Васильевну. Странно…
– Ну почему же? Вдова уверена, что следствие по делу ее супруга пошло по наиболее выгодному для себя пути, констатируя сам факт, но не давая ему внятных объяснений. В результате зависает вопрос о пенсии для ребенка и так далее. И потом, вы же сами понимаете: одно дело, если муж застрелился в припадке сумасшествия, а совсем другое – когда его застрелили. Верно?
– У вас что, имеется своя версия, отличная от официальной?
– И версия есть, и некоторые факты, проливающие определенный свет на это трагическое событие.
– Ну хорошо, в конце концов, дело вдовы и ее адвоката сочинять, выдумывать выгодные для себя версии, но я-то здесь при чем?
– Хочу заметить, что многие из нас иной раз даже не подозревают, что являются носителями определенной информации. Не дают себе повода или просто не желают задуматься над какими-то вроде бы и незначительными фактиками, которые могут на самом деле иметь решающее значение. Это вовсе не означает, что я вас, Олег Николаевич, считаю таким носителем, но вы могли бы, несомненно, помочь мне разобраться в некоторых деталях дела, которые, возможно, спасли бы честь вашего же товарища и сослуживца. Если вы Рогожина таковым считали тоже. Как и он – вас. Я повторяю слова вдовы, вы понимаете?
– Вас я понимаю. Но… право, не знаю, чем могу быть полезен.
– И тем не менее. Как я понял, вы в принципе не возражаете против нашего разговора, это хорошо. Я же со своей стороны обещаю не ставить вас в неловкое положение. Если вы скажете на какой-то из моих вопросов "нет", я не стану допытываться почему. Итак?
– Мне трудно сейчас… Времени нет совершенно.
– А я не собираюсь мучить вас долгими разговорами. Получаса мне бы хватило. Извините мою настойчивость, может, в обеденный перерыв? Скажите, где вы обедаете, а я подъеду и обещаю не портить вам аппетита.
– Д-да?… Ну хорошо. Знаете на улице Чехова бистро? Рядом с "Ленкомом"? Вот и давайте там через… да вот через полчаса и встретимся. На мне зеленая ковбойка и серый пиджак. Узнаете.
– Договорились…
Ровно через полчаса Гордеев вошел в бистро и увидел в углу Олега Машкова. Тот сосредоточенно хлебал бульон с пельменями.
Гордеев подошел, поздоровался, потом взял себе то же самое, густо наперчил, попробовал, удовлетворенно кивнул и задал первый вопрос:
– Скажите, Олег Николаевич, это ведь вы познакомили Рогожина с компанией Татьяны Илларионовны?
Машков едва не поперхнулся. На миг замер над тарелкой, а затем поднял к Гордееву голубые и наивные глаза Иванушки-дурачка.
– Я-я-я?! С чего вы взяли? – пожал плечами и вернулся к пище.
– Странно, а они говорят… – И Гордеев тоже стал есть пельмени.
– А какое, простите, это имеет отношение? – не выдержал Машков.
– Да никакого. Просто я изучаю круг знакомых… Собираю мнения. Знаете, когда с разных сторон, выпукло получается.
– Не могу сказать с уверенностью, – снова пожал плечами Машков. – Возможно, так и было, но давно. Я не придавал этому факту значения. А где я их познакомил?
– Кажется, в "Метелице".
– А, да, точно, я там бывал одно время… Ну что ж, если мы туда поехали однажды с Вадимом, почему же, вполне мог и познакомить. Дамочки, как сейчас вспоминаю, были яркими.
– Давно не виделись?
– С кем?
– С дамочками.
– А-а… Да уж и не помню.
Врет. Татьяна сказала, что Олег появлялся у нее уже после гибели Вадима, спрашивал, известно ли ей что-нибудь о причинах самоубийства. И так же быстро исчез. А зачем ему это надо было? Нет, не стал разоблачать Олега Гордеев. Да и подробности разговора с Татьяной ему также незачем пока знать.
– Скажите, а у полковника Караваева чем вызвано негативное отношение к Рогожину? Просто ваше мнение. Неудобно говорить, не отвечайте.
– Ну почему же? – возразил Машков, видать, из чувства противоречия. – Наш шеф – человек своеобразный. Он – офицер безопасности старой еще закалки. Ну, идеи, что ли. Хотя совсем и не стар. Но понятия прежние. А самоубийство, как таковое, у них не котировалось. Я понятно объясняю?
– Более чем. Значит, только из-за этого и отказывают пока вдове в пенсии для ребенка?
– Да кто ж ей отказывает-то? Идет расследование, это не один день, даже месяц…
– Опять же что получается? – задумчиво заметил Гордеев. – Исходя из некоторых понятий чести, ребенок покойного офицера, ушедшего из жизни по невыясненной причине, должен теперь лапу сосать, так надо понимать? Интересная точка зрения! Очень любопытно будет выслушать на этот счет соображения директора Федеральной службы. Он ведь нынче вполне досягаем?
– Нет, ну… зачем же делать сразу подобные выводы? – забеспокоился Машков и даже тарелку отодвинул. – Я ведь не имею права отвечать за других, тем более за начальство! И потом, мы же договорились, что беседа доверительная. Я бы не хотел, чтобы мое мнение где-то фигурировало.
– Хорошо, я не буду. Но с вашим полковником я могу встретиться, как вам кажется?
– А почему бы нет? – прямо-таки возбудился Машков. – Я бы и сам помог вам в этом. Но Караваев – человек жесткий, он не согласится встречаться и беседовать с вами, если не будут обозначены четко и ясно все до единого вопросы к нему. Ну, – Олег развел руками, – такой уж характер! Понимаете?… А по поводу лапу сосать, вы несправедливы. Мы же постарались, собрали кое-какие деньги. На первое время, мы же понимаем…
– Нет, лично к вам-то у вдовы какие могут быть претензии? Она женщина умная, понимает тоже разные трудности.
– Однако вас же наняла? А на какие средства?
– Да, кстати, если вы не в курсе. Дело в том, что у меня уже имеется свидетельство вашего же коллеги. Он незадолго до печального события беседовал с Рогожиным, и тот прямо сказал ему, что начал подумывать о "заначке". Если дословно, то звучит так, – Юрий Петрович закинул голову, будто вспоминая, и стал цитировать: – "Перевожу по мелочи в валюту. При нашей бурной жизни никогда не знаешь точно, с чем уже завтра оставишь свою семью".
– А, это вам, вероятно, Осетров сказал? – с ухмылочкой угадал Машков.
– Вы его, конечно, знаете. Так вот, видите ли, у него тоже точка зрения по поводу гибели Рогожина несколько иная, чем у вас.
– Но мы же основываемся на фактах!
– Он – тоже.
– Но что ж это за факты, о которых не знает следствие? – с иронией спросил Машков.
– Они изложены в заключении судебно-медицинской экспертизы. Дело в другом: как их трактовать. В пользу себе или на пользу истине.
– Вон как вы ставите вопрос!
– Это тоже тема для беседы с руководством Федеральной службы, – спокойно заверил Гордеев. – А что вы могли бы сказать о женщинах? О Татьяне Илларионовне, о ее подругах? Между нами.
– Наверное, только то, что мы случайно знакомы, – с усмешкой сказал Машков. – А что еще? – Он сам с интересом посмотрел на адвоката. – Вы-то с ними, кажется, тоже успели познакомиться?
– В пределах, как я понимаю, их интереса к трагическому событию. Правда, я не углублялся в эти интересы. Высказали озабоченность…
– Или заинтересованность?
– Не могу ответить определенно. А это имеет значение?
– А кто проявил наибольшую заинтересованность? – закинул удочку Машков.
– Вдова, разумеется, – как бы не понял вопроса Гордеев. – А что, тут есть вопросы?
– Но та же вдова каким-то образом вышла на вас?
– Вероятно, ей посоветовали. Те, кто знают меня. А вы не в курсе, где сейчас это дело? В Следственном управлении или в ведомстве генерала Самойленко?
– Это вам скажет полковник Кравченко. Я в такие вещи не лезу, честное слово, своего хватает.
– Понимаю вас, – кивнул Гордеев.
Он видел, что Машков больше не скажет ничего такого, чего бы не было известно адвокату или тем, кто уговорил его принять это дело к защите. Ну а раз так, то нечего дальше и время терять. И Гордеев, поблагодарив Олега за беседу, поднялся, оставив того заканчивать обед в одиночестве.
Юрий Петрович предусмотрительно припарковал своего "старичка" в Настасьинском переулке и от угла стал наблюдать за входом в бистро.
Машков скоро вышел. Внимательно огляделся и только после этого сел в красные "Жигули" шестой модели. А вот поехал он не в Центр, к себе на службу, где у него была масса своих дел, а пересек улицу в неположенном месте и, круто развернувшись, выехал к Пушкинской площади, помчался по бульварам. Гордеев старался не отставать от него. Так они и приехали в район Сивцева Вражка, в Калошин переулок. Но этот адрес еще на Арбатской площади угадал Гордеев: в Калошином жила Татьяна Илларионовна Зайцева.
Машков, выйдя из машины, снова огляделся, будто подозревал слежку за собой (Юрий мог бы поклясться, что ничем себя не выдал), а потом быстрым шагом вошел в подъезд Татьяны.
Ну вот, один вопрос и разрешился: они не только знакомы. Они чем-то повязаны. И Олег, судя по его виду, был озабочен. А чем он озабочен, тоже понятно – визит адвоката есть явление нежелательное. И теперь он должен доложить своему начальству. Странная заваривается каша!
Эти женщины, эти кавалеры из ФСБ, какие-то, похожие на шпионские, страсти! А может, так оно все и есть на самом-то деле? Нынче ведь практически все продается. Цена просто разная. И при этом каждый норовит сыграть исключительно свою игру, извернуться с выгодой для себя, любимого. Короче, танцы начались, и теперь танцуют все, у всякого свое соло, но все вместе представляет картину довольно-таки пеструю. И суетливую. Значит, срежиссировано неграмотно. Либо участникам этого "балета" известно нечто такое, о чем они никому и ни при каких условиях не скажут.
Ведь вот же – сразу кинулся Машков к Татьяне, едва услышал от адвоката о своей собственной роли в знакомстве ее с Рогожиным. А обе дамы, да тот же Осетров, разве что за исключением вдовы, ничего практически и не говорили об Олеге. Разве что упоминали. И у вдовы тоже, кстати, двойственное отношение к Машкову. Выходит, есть причина… Ну пусть побегают.
И тут случилась еще одна неожиданность. Пока Гордеев размышлял, сидя в салоне своего "старичка", к подъезду Татьяны подкатила знакомая "тойота" и из нее выпорхнула совершенно ослепительная Алена, которая небрежно хлопнула дверцей, нажала сигнализатор охранной системы машины и вбежала в подъезд. Вот это уже нечто! Заседание в Филях? Наполеон под Москвой? Надо принимать экстренное решение?
Справа к машине Гордеева подошел человек, наклонился к боковому стеклу и постучал согнутым пальцем. Прежде чем открыть дверцу, Гордеев нагнулся и посмотрел вверх. И улыбнулся. У машины стоял Филипп Агеев, сотрудник Дениса. Юрий тут же поднял кнопочку и толкнул дверцу. Филипп шустро уселся на переднее сиденье.
– Я смотрю, вы тут, Юрий Петрович. Может, какая помощь нужна? Мы здесь с Самохой, если что, скажите.
– Вам Денис дал задание?
– Ага, Андреич. Девочку эту водим. Верно, симпатяга?
– Точно. А здесь у нее подруга живет, Татьяной зовут… Послушать бы, о чем болтают…
– Так это бы не проблема, только ж надо загодя. А сейчас? Нет, вряд ли. Это готовить нужно, технику взять.
– Ну ладно, пока обойдемся так. Самим фактом. Там у них еще и третий есть, в зеленой ковбойке. Из того же отдела, в котором работал покойник. Вам шеф что-нибудь говорил?
– Ну а как же, мы ж не можем работать с завязанными глазами.
– Так вот, я недавно с ним, с Машковым этим, беседовал, а как ушел, он тут же сюда кинулся. И Алена с ходу подлетела. Интересно.
– Ну… тут такое дело, Юрий Петрович… – Филиппу было вроде бы не очень удобно говорить. – Понимаете, телефонный разговор Елены Георгиевны из машины у нас зафиксирован. Можете послушать, если это вам чего-то даст. Только ж вы сами понимаете, есть законные вещи, а есть другие, необходимые. – Он улыбнулся.
– А вы что же, можете "слушать" ее машину?
– Надо же знать… чтобы предпринять меры, упредить неожиданные действия…
– Молодцы!
– Тогда давайте я тут посижу, а вы пойдите к Самохе. К Коле. Вы его тоже знаете. Он даст послушать. Во-он тот серенький "опель" видите?
Ребята были для Гордеева просто золотой находкой. А эти пусть себе пока "танцуют"…