Осетров со своей дезинформацией не мог действовать самостоятельно. За ним кто-то стоит. Кто? Возможно, и те, кто сейчас расследуют дела Рогожина и Машкова. А что следствие продолжается – это известно. Значит, провокация была подстроена специально. Причина? Выяснить каналы утечек и заинтересованных лиц. И то, и другое сразу стало ясно, едва выступил по телевидению этот задумчивый козел со своими "размышлениями". И ведь не на офисы Деревицкого, как можно и даже желательно было бы предполагать, обрушились немедленные репрессии властей! Не стали искать источники компромата! Выходит, заранее знали, что вся эта дезинформация для того и предназначена, чтобы выставить Аронова со всей его кодлой с голой задницей и попутно обвинить, мягко выражаясь, в нарушении общественного порядка – ну кто же щеголяет голяком в изысканном, понимаешь, обществе!
А что же Евгений? И вот этот второй вопрос был более важным. С первым-то уже понятно…
Он не мог не знать, что нес в своем конверте. Не та служба, чтобы использовать подполковников втемную. А раз знал тоже все заранее, значит, попросту играл с ней? Точнее, что такое играл? Пользовался ею, как распоследней шлюхой в свое удовольствие, и имел в виду в роли обыкновенной наживки? Так получается…
Никаких, разумеется, возвышенных чувств к Евгению у нее и самой не было. Но это – у нее. А вот в нем она была почему-то уверена. Хотя пример с Танькой мог бы подсказать, что она ошибается. И тем не менее, когда ты ведешь тонкую игру – это одно, а вот когда с тобой… да еще с заведомой подлянкой… Нет, такие вещи прощать нельзя… Да ведь и мужик он, в общем-то, так себе.
Вот пришла к этому выводу и вдруг… улыбнулась. Ах, как она поняла вдруг Федора Даниловича! Как все же он прав!
Причины известны. Теперь надо думать о последствиях. Но принципиально проблему для себя Елена Георгиевна Воеводина уже решила. Оставались пусть и немаловажные, но уже детали.
Поэтому и Жене она позвонила ближе к концу дня с совершенно конкретным предложением: встретиться где-нибудь, поболтать про любовь…
– Только поболтать? – удивился он.
– А это уж как получится, – загадочно ответила она. – Я сейчас не дома, поэтому давай встретимся где-нибудь в районе Таньки.
Условились, и Алена отправилась к Татьяне, которая на сегодняшний день должна была оказаться ее железным алиби.
Осетров, как и обещал, подъехал на Неглинку, к "Глории", чтобы узнать, что у его товарищей имеется новенького. Денис сразу всучил ему свой "перкордер" и сказал, что резерв записи у него на два часа беспрерывной работы. Так что можно не особо стесняться. Денис автоматически нажал "запись" и передал коробочку Жене, тот, не глядя, сунул в карман брюк. Затем Грязнов поинтересовался планами на ближайшее время.
Евгений его обрадовал, сообщив, что убывает в Сибирь завтра, во второй половине дня. А на сегодня у него намечено одно сугубо личное дело. Раскрывать дальнейшие планы Осетров не стал. Да и что говорить-то? Что, судя по тону Алены во время их телефонного разговора, она пока ни о чем не догадывается? Что свою роль передаточной инстанции она с успехом выполнила, а теперь имеет полное право отдаться своим чисто женским вожделениям и желаниям? Неловко же вести с мужиками этакие беседы, более напоминающие интимные бабские сплетни! Ну магнитофон – это, может, и неплохо, отчего ж не записать? Только ведь опять же с какими глазами он станет демонстрировать им вздохи и стоны отлетающей в небытие Алениной души? Она ж не любит сдерживать свои эмоции и орет иной раз так, что нехорошо даже становится – помирает баба, да и только. Ах, каким орлом чувствовал себя в такие моменты Женя… И что, они хотят это все послушать? И больше ничего? Нет, все-таки, несмотря ни на что, испытывал он к этой женщине какие-то весьма смутные чувства – тут было и телесное притяжение в первую очередь, и то, как она вообще подавала себя, – с ней не скучно. А что касается любовных признаний, то это – понимал Евгений – вполне могло быть вызвано и просто каким-нибудь особым ее ощущением момента. Случайностью. И называть их отношения правильнее всего было бы старинным выражением: любовная связь. Не любовь, здесь путать не надо. К примеру: он состоял с ней в любовной связи. И все понятно: она, естественно, не проститутка, но и не… ну да, не невеста. И если бы так у него с Аленой продолжалось и дальше, но только без всех этих шпионских страстей, он бы не стал возражать. Ему казалось, временами, конечно, что и она бы тоже…
Осетров подъехал в Калошин переулок и сразу увидел знакомую "тойоту". Других машин поблизости не было. Ну правильно, они же обсудили уже этот вопрос с Денисом: операция закончилась удачно, так что дальнейшее наблюдение, пожалуй, не принесет ничего интересного. Зачем тратить ненужные усилия?
Он хотел уже выйти из машины, но заметил, как распахнулась дверца "тойоты". Нате вам, пожалуйста, она, оказывается, ждала его на улице!
Подошла к его "Ниве".
На ней был темный брючный костюм, ладно сидевший, а ее толстая коса спрятана под шляпой типа мужской. Симпатично она выглядела. И Алена с ходу полезла на соседнее с водительским сиденье. Вмиг обхватила Женю обеими руками и прижала к себе с такой неженской силой, что у него малость перехватило дыхание. Женя повернул к себе ее лицо и с большим желанием впился в ее губы. А ее руки уже проникли под его пиджак, пальцы тискали его грудь, скользнули к лопаткам…
– О господи, – простонала она с придыханием, – как я хочу тебя…
Но тут ее пальцы наткнулись на кобуру у него под мышкой и гримаса исказила ее лицо.
– Как мне надоела эта проклятая сбруя!
– Давай сниму, – тут же предложил он, снова припадая к ее губам, а руками сжимая ее плотные ягодицы.
– Ой, да не надо… – задыхаясь, прошептала она. – Я больше не могу… Нет! – Она дернулась и выскользнула из его рук. – Так я не хочу! Эта проклятая машина не приспособлена, нет… Давай махнем куда-нибудь подальше?
– Может, к тебе?
– К черту! Мне осточертела моя берлога! А к тебе нельзя? – спросила вдруг с надеждой.
– Ну почему же! – Женя даже обрадовался. Очень удачно. Ведь и матери сегодня нет дома: ее спровадил-таки в театр Юра Гордеев со своими связями. Не в Большой, правда, еще не сезон, а в "Сатиру", но тоже неплохо. – Умница! – обрадовался он. – Мчимся! Мать у меня сегодня гуляет…
Когда подъехали к его дому, Алена стала внимательно оглядывать подъезд, пустую лавочку возле него. Народу не было. Поднялся ветер, закрутил пыль и первые жухлые листья по асфальтовой дорожке. И все равно она чувствовала себя не очень уютно в чужом для нее месте. Осетров понял, что ее заботило: ну конечно, лишние взгляды. Улыбнулся и подогнал машину к самому подъезду.
В квартире, когда она снимала свою шляпу, он взял ее сумочку и подивился, какая она тяжелая.
– Там фляжка хорошего коньяку, – пояснила она, и он кивнул.
– На, держи, а я сейчас приготовлю нам кофейку. Сойдет? Или ты голодна и хочешь что-нибудь бросить в клюв? – Он все улыбался.
– Не стоит, достаточно чашки кофе.
Она видела, как он прошел в кабинет, скинул на спинку высокого кресла пиджак, а затем, сняв сбрую с пистолетом, отодвинул ящик стола и сунул сбрую туда. Задвинул ящик и позвал Алену:
– Заходи и чувствуй себя как дома!
– А у вас уютно, – заметила она, входя.
Он не преминул тут же обнять ее, как это бывало у нее дома. Сперва крепкие объятия, потом несколько страстных телодвижений, и она, обычно слабо охнув, тут же заваливалась спиной на ближайший диван. Ну а остальное следовало уже автоматически. И после короткой и бурной встряски они приходили в себя, начинали шутить над собственной несдержанностью и постепенно переходили к более длительным любовным процедурам.
То же самое он захотел с ходу проделать и здесь, прямо на старом, еще отцовском диване. Но Алена, не очень, впрочем, охотно, отстранилась: мол, не торопись, у нас на все хватит времени.
"Верно, – подумал он, – с этим ее костюмом на скоростях и не получится…"
Он ушел на кухню, а она, обойдя комнаты и осмотревшись, вернулась в кабинет и включила на полную громкость телевизор. Там, как всегда в это время, шел очередной детектив…
Женя сварил наконец кофе, разлил в две чашечки и понес их в кабинет, где орал телевизор и хлопали выстрелы американских полицейских.
– Послушай! – засмеялся он, входя и ставя чашки на низкий столик возле дивана. – Ты чего, глухая?
Он поднял голову, но Алены не обнаружил. С недоумением обернулся и увидел ее.
Она стояла чуть сзади и смотрела на него в упор.
Он не понял смысла ее взгляда и удивленно вскинул брови.
Она как– то странно повела плечами, словно освобождаясь от тяжести, вынула руку из-за спины и протянула Жене развернутый белый платок.
Он не понял зачем… Скорее всего, даже не успел сообразить, если все-таки увидел, почему в платке вдруг вспыхнул ослепительный цветок…
Падая на спину, Осетров задел откинутой рукой край стола, и обе чашки грохнулись на пол, забрызгав все вокруг.
Алена молча выматерилась, глядя на свои брюки, на которых, к слову, пятен особенно заметно-то и не было.
Стараясь не наступать в разлитый по полу кофе, она подошла к телевизору и выключила его. Затем, наклонившись над лежащим, обтерла своим платком, которым прикрывала осетровский "макаров", рукоятку и спусковой крючок, вложила пистолет лежащему в правую руку и, держа платком за ствол, подвигала им в его пальцах. Он ведь должен держать пистолет в руке крепко, как настоящий мужчина…
"Вот и не понадобился…" – подумала она, забирая со стола свою сумочку, в которой никакой фляжки не было, зато лежал симпатичный, нигде не учтенный "вальтер", который ей дал папуля.
Свет в квартире она гасить не стала. Тихо вышла за дверь и, стараясь нигде не оставлять отпечатков пальцев, локтем захлопнула входную дверь на обычный английский замок, после чего, низко надвинув на лоб шляпу типа мужской, почти скользящим шагом, благо туфли ее были без каблуков, сошла вниз, к подъезду.
Народу во дворе по-прежнему не было. Но Алена решила не рисковать и прошла вплотную к стене дома до самого угла, скрываясь от возможных случайных свидетелей за разросшимся под самыми окнами кустарником.
А свернув за угол дома, она уже спокойно, неторопливым мужским шагом прошла к проезжей части улицы и метрах в ста от дома остановила частника.
У Татьяны она тоже задерживаться не стала. Увидев, что Ирка уже приняла свою ударную дозу, подошла к ней и сказала, что засиделась, вон, одиннадцатый час, надо бы и родителей перед отлетом во Францию навестить. Подруги были в курсе, куда собралась уже завтра лететь Алена.
Татьяна лишь мрачно кивнула. Она не знала, куда и зачем убегала от нее Алена, но, когда речь шла о делах, вопросы не задавались. Достаточно того, что Алена весь вечер провела со своими подругами, ни на минуту не покидая их, и уехала к родителям в четверть одиннадцатого вечера. Надо, значит, надо.
Поэтому так и расстались:
– Ну, пока.
– Пока.
Глава двадцатая РАЗВЯЗКА
Денис был в полном отчаянии. Ну когда обо всем уже догадываешься… да какой, к черту, догадываешься!… Уже все знаешь почти наверняка… и вдруг – все насмарку! Как обухом по лбу!
Он сидел за столом, за которым любил работать Женя. Сидел на стуле с высокой спинкой и небрежно брошенным на нее пиджаком Жени. И дело для него было предельно ясным…
Судмедэксперт, прибывший вместе с дежурной оперативно-следственной бригадой с Петровки, 38, приводил в чувство Галину Ивановну. Она лежала в своей комнате пластом и не могла ответить ни на один вопрос следователя, который все заглядывал в комнату, ожидая, когда старая женщина придет в себя. Чего ему от нее надо?…
Галина Ивановна оказалась женщиной крепкой, несмотря на свои шестьдесят с хвостиком лет. Когда она вернулась из театра и вошла в квартиру, ей и в голову не могло прийти, что здесь уже случилась непоправимая беда…
Повсюду горел свет. Было тихо. Она сняла плащ, устроила его на плечики на вешалке и, полагая, что Женя еще работает, тихо прошла на кухню. Потом тишина стала ее пугать. И тогда она заглянула в кабинет.
Нет, недаром она была когда-то женой чекиста. И матерью чекиста. Она хоть и не сразу поняла, почему сын лежит на полу, посреди лужи, темным пятном разлившейся по светлому паркету. Но ей хватило одного внимательного взгляда, чтобы все понять. И не закричать истошным голосом. Не потерять сознания. Не выскочить в отчаянии на лестничную площадку.
Она, словно сомнамбула, обошла тело лежащего на полу сына с откинутой в сторону правой рукой, в которой был крепко зажат его пистолет. Здесь на столе, в коробочке, находились несколько визитных карточек. Среди них две – его новых друзей, которые недавно были у них в доме. Один – адвокат, это она помнила, он и билеты в театр ей обещал доставать и вот достал сегодня… Господи, о чем она думает?! Какой театр?! А вторая принадлежала рыжему молодому человеку по имени Денис, он – частный агент. Или директор агентства… Вот его карточка с телефоном… "Глория"…
– Агентство "Глория", – немедленно откликнулся мужской голос.
– Денис… – произнесла Галина Ивановна и посмотрела в карточку: – Андреич…
– Извините, он уже отбыл домой. Что передать? Кто вы? По какому делу? – Голос был вежливый.
– Скажите ему, – Галина Ивановна говорила теперь из последних уже сил, – скажите… Женя погиб. Он тут. Это его мама…
Силы оставили женщину, и она, уронив трубку, сама медленно опустилась на пол…
Демидыч, дежуривший в "Глории", немедленно разыскал Дениса Андреевича по мобильному, и тот, будучи еще в дороге, немедленно помчался в Бескудниково. Из машины позвонил дядьке и сообщил трагическую новость. Ну а Грязнов-старший тут же связался с дежурной частью и вызвал оперативно-следственную бригаду. Сказал, что случай особый он и сам подъедет, и, вероятно, Турецкий тоже.
Примчавшийся первым Денис, естественно, не мог попасть в квартиру. Так, на лестничной площадке, он и встретил людей с Петровки. Эксперт-криминалист вскрыл дверь в течение минуты.
Пока судмедэксперт, установив причину смерти Евгения Сергеевича Осетрова, занимался его матерью, которую Денис с оперативником из бригады перенесли в ее комнату – ну в самом деле, не лежать же ей рядом с трупом сына! – следователь с экспертом-криминалистом осматривали место происшествия, писали протокол.
Денис помнил, что Женя машинально сунул протянутый ему "перкордер" в брючный карман, и поэтому сразу полез туда и достал его. Аппарат был отключен. Денис посмотрел внимательнее, ну да, запись-то кончилась. Это ж он работал без перерыва и, видимо, отключился совсем недавно.
Он объяснил следователю, в чем дело, и стал перематывать микропленку. Тот терпеливо ожидал. И в это время прозвенел дверной звонок. Вячеслав Иванович Грязнов и Александр Борисович Турецкий появились вместе.
– Ну, показывайте, что у вас тут? – устало произнес Грязнов. – Доигрались, мать вашу растак…
– Эх вы, ребята!… – только и сказал Турецкий.
– Я надеюсь, что все записано здесь, – печальный Денис показал миниатюрный магнитофон.
– Ну если ты такой умный, так включай. Послушаем. Дай одну улитку мне, а другую Сане… А ты – подожди, будет еще время.
Они слушали записанный текст, а дежурный следователь с нетерпением поглядывал на них. Наконец не выдержал:
– Там есть свидетельства, товарищ генерал?
– Вон ему они известны, – кивнул Грязнов на племянника и отдал Денису свою улитку. – Ну, слушай дальше сам. И комментируй по мере. Они там, по-моему, просто трахаются в машине… – Вячеслав Иванович воровато оглянулся, но, не увидев матери, успокоился.
Потом он время от времени вопросительно поглядывал на племянника, на Турецкого, а сам ходил по кабинету, рассматривал фотографии на стенах, висевшие по давней моде в коричневых деревянных рамках.
Наконец прозвучала последняя фраза Евгения: "Ты чего, глухая?", которую сильно забивал громкий телевизор, а затем раздался резкий и сухой треск сломанной доски. И после продолжительной паузы – щелчок захлопнувшейся входной двери.
– Вот и окончилась история, – вздохнув, заметил Турецкий и вынул улитку из уха. – Не знала она, что эта штука у него работает. А он, я думаю, просто забыл о магнитофоне… Вот, значит, какие у него были личные дела… Слава, поговорить бы надо.
– Давайте приобщайте к делу, Игорь Иванович, – сказал Грязнов-старший следователю, – а мы отойдем на пяток минут. Между прочим, за этим делом стоят очень нехорошие и очень важные фигуранты. И я думаю, что у вас оно не задержится. Александр Борисович, скорее всего, заберет его в свое производство. Так что вы сейчас постараетесь формальную сторону сделать почетче, поподробнее.
– А время смерти можно определить по фильму, что шел по телевидению. С точностью до минуты. По репликам. У них же обычно все четко расписано, – добавил Денис, выходя за ними на кухню. – Слушай, дядь Слав, я вот думаю, может, Юрке позвонить? Опять ведь начнется катавасия с этими органами. А кто же Галине Ивановне поможет?
– Он у тебя что, вроде затычки? На все случаи жизни?
– Нет, но его нанимала, по сути, вот эта самая Алена. Защищать честь и достоинство Рогожина, хотя чего там было защищать-то?… Но все равно. А тут уже откровенное убийство, даже и сомневаться не в чем. Все записано – от и до. По идее, надо ехать и брать тепленькой, а, дядь Слав?
– Прямо вот так? Сейчас, среди ночи? И кто будет брать? Ты? Я? Тот следователь? Думай головой, – вздохнул Турецкий.
– Она там, на записи, – Денис качнул головой в сторону кабинет, – говорила, что завтра, в смысле уже сегодня, собирается лететь в Париж. В командировку. Ну а эта встреча у нее с ним была вроде прощания перед разлукой. Я так понял, во всяком случае. Вот я и подумал, что, если ее рейс где-нибудь с утра, можем опоздать.
– Да? Если ты считаешь, что уже слишком поздно, – заметил Грязнов-старший, – дай лучше совет следователю отпустить понятых. А то они битый час без дела маются. Дело свое сделали и пусть идут спать.
Но понятые – соседи Галины Ивановны, муж и жена средних лет – предложили забрать к себе на ночь Галину Ивановну. Все-таки оставлять ее до утра одну нехорошо. А они бы присмотрели.
– Пусть Галина Ивановна сама и решает, – сказал Грязнов-старший. – Как она, может уже что-нибудь решать?
Судебный медик сказал, что лучше бы, конечно, присмотреть. Хотя состояние, в общем, представляется ему стабильным.
Денис все-таки позвонил Гордееву, поднял того с постели. Но когда Юрий услышал о происшествии, вмиг проснулся и заявил, что сейчас же примчится.
И пока ехала труповозка, пока решали, как быть с Галиной Ивановной, с трудом приходящей в себя, подъехал Юрий Петрович.
Объяснять ему ничего не надо было. Ситуация вполне сходная с той, что сложилась вокруг Рогожина. Только здесь было абсолютно ясно, чьих это рук дело.
– А пистолет его собственный? – только и спросил Юра.
– Да, табельный, – подтвердил следователь. Он показал на стол, где в прозрачном целлофановом пакете лежал "макаров".
Гордеев взял пакет в руки, приоткрыл его, зачем-то принюхался и вдруг заявил:
– Это ее духи.
– Что? – удивился следователь. – Какие еще духи?
Все остальные непонимающе уставились на Гордеева.