– Знаешь, Тимоха, не мешай. Нам дот добить надо. Над головой по-прежнему проносились снаряды в сторону переправы. Медлить было нельзя. Из-за этого и заваривалась каша с ночной рискованной переправой, погибли десятки людей, чтобы на правый берег прорвались самоходки и уничтожили артиллерию, танки, не дающие наладить нормальную переправу для переброски техники и людей.
Чурюмов сдал назад. Он уже представлял границы минного поля. Отдавал короткие команды экипажу, они быстро и молча выполнялись. Сейчас он хорошо видел две бойницы, хоть и под углом, но лучшей позиции не найдешь.
Со второго выстрела погнул, но не пробил заслонку. Поднялась вторая заслонка, и показался тонкий ствол "пятидесятки" с небольшим дульным тормозом. Чурюмов не обращал внимания на сплошной треск пуль, которые, как зубило, звенели о броню. Они ее не пробьют, но могут угодить в смотровую щель, убить его, наводчика.
– Выстрел!
Фугасный снаряд ударил в край амбразуры, брызнули осколки бетона. Танк Т-60 вколачивал туда же короткие зеленые трассы своих мелких двадцатимиллиметровых снарядов. Пробить щит орудия они не могли, требовалось попадание трехдюймового снаряда. Опасаясь такого попадания, расчет немецкого орудия торопливо опустил бронированную заслонку.
– Подкалиберный, – крикнул Чурюмов и сам встал за прицел.
Раскаленная вольфрамовая головка пробила заслонку, из отверстия показался дым.
– Еще один! – командовал Чурюмов.
Второй снаряд пробил еще одно отверстие. В доте начался пожар. Горело тряпье, взорвались от сильного жара несколько снарядов. Из люков выскакивали артиллеристы и пулеметчики. Затем сдетонировал основной запас снарядов, вышиб заслонки, куски бетона по краям амбразур. Т-60 стрелял вслед бегущим из своей пушки и пулемета ДТ. Успел свалить двоих, остальные исчезли в траншее, петляющей позади дота.
– Ушли, гады! Жаль, что всех не перебили, – тоже стреляя из карабина, кричал старшина. – Много они нам крови попортили, зато спалили к чертям их бункер.
Рядом с дотом хлопнул взрыв. Минометчики подорвали свою трубу и тоже убегали по неглубокой траншее. Этому расчету не повезло. Ударил из пушки и пулемета Т-60, опустошал диск конопатый пулеметчик. Еще один боец добежал до траншеи, добил из автомата раненых и, вернувшись, доложил:
– Теперь все готовы!
Но не это было главное. Позади цепью поднималась пехота и торопливо бежала вперед, отвоевывая плацдарм для дальнейшего наступления.
Тяжело пришлось батарее Свирского, которую вел комполка Тюльков. Они столкнулись с тяжелыми танками Т-4. Эти обвешанные броней громадины с длинноствольными пушками уже несколько раз подряд точными выстрелами разбивали понтонную переправу.
И хотя Т-4 уступали немногочисленным "тиграм" и "пантерам", их орудия били сильно и точно. "Тридцатьчетверкам" становилось все труднее справиться с этими хорошо защищенными машинами. Победы над ними давались с большими потерями. Что тогда говорить о легких самоходных установках СУ-7б!
Но бой нередко складывается по законам, когда опыт и решительность побеждают и толстую броню, и дальнобойные орудия. Три тяжелых Т-4 шли друг за другом. Впереди двигался более легкий Т-3. Вес "четверок", который составлял в начале войны двадцать две тонны, значительно увеличился за счет утолщения брони, боковых пластин, толщина которых составляла до 40 миллиметров. Немало тянула модифицированная башня и усиленное орудие.
Подполковник Тюльков и капитан Свирский остановили все четыре самоходки. Приближение вражеских машин было отчетливо слышно. Моторы работали с усилием, продвигая тяжелые танки по влажной почве, хрустел валежник.
– Подкалиберные, – передал по рации Тюльков и подбежал ко второй машине. Оставаться вместе командиру полка и командиру батареи было нежелательно. Один снаряд мог обезглавить всю группу.
Капитан Свирский, прошедший девять лет службы, училище, воевавший с осени сорок первого, имел достаточный опыт. И, что не менее важно, не терял хладнокровия даже в самых сложных ситуациях. Он заметил, что нервничает наводчик, и сел на его место.
– Я смогу – уверял старший сержант.
– Готовь второй снаряд, – лаконично отозвался Свирский. – Тоже подкалиберный.
– Мы эти снаряды за раз спалим, – пробурчал заряжающий, протирая масляной тряпкой донышко тяжелой гильзы. – Чем дальше воевать будем?
– Тише…
Тяжелый Т-4, слегка замедлив ход, выползал на прогалину. Анатолий Свирский видел его до мелочей. Борт, прикрытый шестью массивными броневыми плитами, защищающими также основание башни – одно из уязвимых мест. Момент для выстрела был самый удачный, но капитан ждал сигнала командира полка. Время словно замерло. По щеке катились крупные капли пота, но смахнуть их не было возможности – руки заняты.
– Капитан, – лихорадочно шептал на ухо наводчик. – Бей сейчас, верняк, уделаем его.
– Их четыре, – одними губами ответил Свирский.
И вдруг тишина разорвалась. Выстрел ударил слева, где стояла самоходка Мищенко. Пальнуло еще чье-то орудие. Танк, в который целился Свирский, рванул как пришпоренный. Дефицитный подкалиберный снаряд прожег заднюю часть бортовой защиты и отрикошетил от корпуса искрящимся крошевом.
– Снаряд!
На поляну выскочил второй Т-4. Свирский его ждал, он был уверен, что его заместитель слишком поторопился. На этот раз огненная стрела прожгла нижнюю часть башни. Спустя секунды откинулся боковой люк, показалась голова немецкого танкиста, и одновременно вырвалась струя пламени. Взорвался частично боезапас, башню перекосило, вышибло верхний люк, а через короткие секунды рванули остальные заряды. Стреляли со всех сторон, скорострельность танковых пушек была велика.
Батарее повезло, что ударили с фланга. Самоходка Тюлькова удачно врезала по второму Т-4. Машина задымила и попятилась под защиту деревьев. Завязла в глубокой яме, отчаянно взревев мотором, все же вырвалась, но из моторного отсека выбивалось пламя. Танк добили еще двумя снарядами.
Старший лейтенант Мищенко действительно поторопился. Он тоже сидел за прицелом, хотя имел хорошего наводчика. Но такого опыта в стрельбе не имел, хотя был уверен, что с двухсот метров не промахнется.
Замыкающий Т-4 повернулся к машине Мищенко лобовой частью, ствол шел по горизонтали, давая экипажу несколько секунд, чтобы хорошо прицелиться и выстрелить. Мищенко никак не мог справиться с прицелом, мелькали то деревья, то уплывала в сторону башня.
– Стреляй, бля! – не владея собой, кричал старший сержант-наводчик. – Пусти, я сам.
Заряжающий со снарядом в руке ахнул и присел, зная, сейчас произойдет что-то жуткое.
Снаряд Т-4 с легкостью прошел броню рубки, чуть ниже кожуха орудия. Разметал на части тела старшего лейтенанта Мищенко и наводчика, тянувшегося к прицелу, выбил заднюю стенку рубки.
Заряжающий увидел, как горит металл, плавятся гильзы в боеукладке, успел сделать один, другой шаг, не ощущая от сильного удара, что горит и сам. Затем все исчезло в огромной вспышке, раскидавшей в стороны обломки, гнутые листы брони, куски человеческих тел.
Более легкий Т-3, хоть и двигался впереди, сумел избежать попадания. Рывком ушел под защиту густого ивняка и, быстро прицелившись, выстрелил в русскую самоходку. Угодил в двигатель, который сразу вспыхнул.
Механик-водитель задохнулся, не успев открыть люк, а трое других члена экипажа выпрыгнули из рубки. Они отбежали в сторону и столкнулись с тремя немецкими танкистами. Открыли огонь друг в друга, но, контуженные, оглушенные, стреляли неточно и разбежались в разные стороны, получив несколько ранений.
Карелин слышал частую стрельбу, сильные взрывы, когда в боевых машинах детонирует боезапас. Связался по рации с Тюльковым:
– Товарищ подполковник, иду к вам на помощь. У меня в строю три самоходки.
– Павел, – донеслось в хрипящей, плохо настроенной рации, – двигай и кончай гаубичную батарею. Иначе они разобьют переправу. С танками мы…
Связь оборвалась. Т-3 действовал активно. Машина Свирского едва не угодила под снаряд, смявший угол брони на рубке. Капитан выстрелил в ответ, но тяжелый снаряд немецкого Т-4 ударил в гусеницу, выбил два колеса, погнул вал.
Обреченной машине оставалось считаные секунды жизни. Свирский крикнул механику и наводчику, чтобы они выпрыгивали.
– А вы, товарищ капитан?
– Быстрее.
Механик выпрыгнул, а наводчик топтался, не решаясь бросить своего командира.
– Прыгай…
Самоходка и немецкий танк Т-3 выстрелили одновременно. У Свирского уже не оставалось подкалиберных снарядов, и он лишь надломил лобовую усиленную броню, увешанную звеньями гусениц. Снаряд калибра 75 миллиметров пробил легкую броню смелой русской самоходки. Донный взрыватель мгновенно воспламенил бензин, следом взорвались снаряды. Из экипажа уцелел лишь механик.
Тяжелый Т-4 добил бы последнюю русскую самоходку если бы знал, что в ней находится командир полка. Но немец оставался один, не считая поврежденного Т-3, а сбоку приближался гул моторов русских танков. Надо было срочно уходить.
На самом деле это была лишь легкая самоходка Захара Чурюмова и такой же легкий танк Т-60. Немецкие танкисты взяли на буксир поврежденный Т-3 и стали спешно отходить. Они не были трусами, но, не зная, сколько русских танков или штурмовых машин приближаются к ним, предпочли отступить.
"Сушка" из нового пополнения, которой командовал теперь подполковник, выпустила вслед несколько снарядов, угодила под удар и с поврежденным, дымившимся двигателем отошла в низину, где экипаж принялся спешно тушить огонь.
Прибывший на подмогу Захар Чурюмов остановил машину и присвистнул. На поляне и среди редкого мелколесья горели два немецких танка и три наших самоходки.
К нему, прихрамывая, шел командир полка Тюльков.
– Вот это повоевали, – снимая танкошлем, проговорил старший лейтенант. – А у меня Тимофей Одинцов вместе с машиной сгорел.
– И Свирский Анатолий погиб, – отозвался подполковник.
– Пашка-то хоть жив?
– Жив. С гаубицами воюет.
Батарея Карелина, в которой оставалось три самоходки, обходила трехорудийную батарею гаубиц "стопяток" с фланга. Артиллеристы, голые по пояс, лихорадочно посылали снаряд за снарядом в сторону переправы. Разбивали одни понтоны, на смену им подвозили другие. Скорострельность гаубиц невелика, 6–7 снарядов в минуту. Кроме того, сильно перегрелись стволы и механизмы, требовали хоть небольшой передышки.
Когда появились русские самоходки и на позициях взорвались первые снаряды, старший офицер дал команду срочно разворачивать гаубицы.
Навстречу русским машинам ползли бронебойщики. Пришлось вести одновременно огонь по ним и орудиям. Две "стопятки" уничтожили фугасными снарядами, но третья успела ответить выстрелом едва не в упор.
Фугасный снаряд гаубицы весом пятнадцать килограммов пробил броню рубки соседней с Карелиным машины. Взрыв снаряда слился с грохотом сдетонировавшего боезапаса. Удар был настолько мощный, что обломки самоходки, осколки, гнутые гильзы обрушились на самоходку Карелина.
Тяжелый кусок скрученной брони ударил по голове заряжающего Ульяна Осина. Танкошлем не сумел смягчить удар, сержант свалился на дно рубки. Расчет гаубицы, хоть и понимал безнадежность ситуации, лихорадочно перезаряжал орудие.
Две "сушки" выстрелили одновременно, пробив щит и разбросав расчет, из которого уцелели лишь двое подносчиков снарядов. По ним сгоряча пальнули, но промахнулись.
Немецкие бронебойщики, отделение из пяти человек, выполнили свой долг до конца. Пока унтер-офицер и двое солдат отбивали атаку русской пехоты, двое вели огонь из ружейных гранатометов. 30-миллиметровая кумулятивная граната подожгла самоходку, но двое из экипажа успели спастись.
Карелин, опустив до упора ствол орудия, вел с ними дуэль осколочными снарядами. Один и другой взрыв накрыли троих немецких солдат. Четвертый пытался помочь уйти раненому унтер-офицеру. Когда их догнали пехотинцы, оба подняли руки. Унтер достал из кобуры "вальтер" и бросил на землю.
– Мы сдаемся, – сказал он.
Но слишком жестоким был бой, в котором не брали пленных ни русские, ни немцы. Оба гранатометчика были убиты автоматными очередями, оставшись лежать в болотистой низине, постепенно погружаясь в мутную воду. Они были смелыми солдатами, но места для них на чужой земле не было.
Строительство переправы заканчивалось. По ней уже везли пушки, быстро шла пехота, готовились танки и тяжелые самоходки подполковника Цимбала.
Разворачивалось наступление. Даешь Днепр! Все повторяли эти слова.
Глава 8
Впереди Днепр
В бою за переправу через Ворсклу самоходно-артиллерийский полк подполковника Тюлькова потерял одиннадцать машин. Из пяти оставшихся три находились в ремонте. Погибли около сорока человек в экипажах, в том числе имеющие большой опыт. Погиб командир батареи Анатолий Пахомович Свирский, правая рука подполковника Тюлькова.
Танковый и тяжелый самоходный полк Цимбала вместе с пехотой какое-то время продолжали наступление, затем остановились для пополнения и короткого отдыха.
Полк Тюлькова формировался практически заново. Уже через несколько дней прибыли десять новеньких самоходок, спустя еще день-два – несколько машин из ремонта. Поступили новые грузовики, мотоциклы, два американских бронетранспортера, вооруженные крупнокалиберными пулеметами.
Сложнее обстояло дело с личным составом. Пришло много новых бойцов и командиров, некоторые не имели опыта. Три батареи возглавляли Павел Карелин, Захар Чурюмов и Афанасий Солодков. Две другие возглавляли офицеры, пришедшие из других полков. Встретились наконец с Васей Сорокиным, которого Карелин забрал к себе в экипаж на место погибшего Ульяна Осина. Встрече с друзьями Сорокин вроде был рад. Выпили, обнимались, Василий смахивал слезы.
Но жестокие бои, гибель товарищей, особенно его лучшего друга, наводчика Михаила Швецова, что-то надорвали в этом физически крепком и далеко не трусливом парне. Тяжелое ранение, после которого Вася едва выкарабкался, мысли о семье и детях толкали его искать более безопасное место. Он вздыхал, глядя на новую машину, и старался не думать, насколько короткой окажется ее жизнь вместе с экипажем. Впрочем, мысли свои Сорокин (получивший "сержанта") всячески скрывал. И тем более не просил перевести его куда-нибудь на тыловую должность, хотя продолжал хромать.
Времени на учебу вновь прибывших не оставалось. Некоторые части уже подходили к Днепру. Торопили и командиров полков, входящих в состав механизированной бригады. За эти дни Паша успел лишь пару раз встретиться с Катей. Побыли вместе несколько часов.
– Паша, – вытирала слезы далеко не слабая Катя, прослужившая полгода, до ранения, ротной санитаркой. – Я в ту ночь отпросилась и на берег прибежала. Гляжу, а моста нет, только черная вода и ствол самоходки торчит. Я ведь тебя тогда похоронила.
– Перестань, Катюша…
– Что "перестань"? У меня уже сил нет на все это смотреть. Спасибо Тюлькову Борису Прокофьевичу Он меня всегда поддерживает. Я ему верю, как дурочка. Он к тебе хорошо относится, но снаряд в сторону не отвернет.
Не слишком веселое получилось свидание, хотя понемногу Катя успокаивалась. Короткая, но передышка. О завтрашнем дне они старалась не думать.
Не сказать, что новый состав полка был слабый. Наводчики, как правило, опытные, новые командиры машин командовали раньше танками. С механиками было сложнее, они тренировались с утра до вечера. Впрочем, долго стоять на формировке не дали. В один из дней не до конца укомплектованный полк Тюлькова и тяжелые самоходки Петра Цимбала двинулись вперед, сопровождая танковый полк и пехоту.
Первые два десятка километров миновали одним махом. Тем более местность была освобождена, а пехота двигалась на грузовиках и броне. На коротком привале Карелин встретил Александра Бобича. Бывший нескладный командир взвода уверенно командовал ротой, а на погонах носил три звездочки. Отмахнулся, когда Павел поздравил его с орденом Красной Звезды.
– Я его уже давно получил. Месяц назад.
– Может, опять ко мне в десант?
– Нет уж, – покачал головой бывалый командир Бобич. – Накатался под снарядами. Пусть другие эту школу проходят. У меня два "студебеккера" и ЗИС-5. Хоть тесновато, но лучше, чем верхом на твоей "сушке".
Сплошной линии фронта на их участке не было. Немцы спешно отходили к Днепру, нанося встречные удары на главных дорогах. Не оставляла в покое наступающие части немецкая авиация. На второй день налетела шестерка "Юнкерсов-87" в сопровождении четырех истребителей. Услышав знакомый вой заходящих в пике бомбардировщиков, у Карелина невольно заколотилось сердце.
Место было равнинное, прятаться негде. Дал команду своей батарее срочно спускаться в низину, поросшую редкими акациями и кустарником. Эта слабое укрытие вряд ли бы спасло самоходки, но на большой скорости налетели три пары Як-3. Из серии "Яковлевых" это были самые скоростные машины, и закончить пикирование они "юнкерсам" не дали.
Сыграло роль и сильное вооружение наших самолетов (одна пушка и два крупнокалиберных пулемета). Уже через несколько минут они подожгли один "юнкере", догнали и расстреляли второй. Немецких истребителей поддержки оказалось явно недостаточно. "Яки" не уступали "мессерам" в мощности оружия, а в злости и смелости значительно превосходили. Сейчас, в сорок третьем году, немцы расплачивались за сорок первый. Хотя в мастерстве им было не отказать. Потянул вниз дымящийся Як-3, но вскоре были сбиты два "мессершмита", и бой ушел куда-то высоко в облака.
– Ты видел, – кричал наводчик Никита Янков, размахивая руками. – Они нас хотели посреди степи накрыть, а хрен им!
– Пять фрицев в землю вогнали, половину стаи. Теперь нас так просто не возьмешь.
– Не пять, а четыре, – возразил Вася Сорокин. – Сегодня повезло, только неизвестно, что завтра будет. У немцев самолетов хватает.
– Не каркай, – сказал наводчик, а механик Хижняк посоветовал:
– Вы в следующий раз под машину лезьте. Это в танке еще отсидеться можно, а у нас брезентом только от дождя накрыться.
И действительно, накаркал сержант Сорокин, которому война так стояла поперек горла, что он уже ни во что не верил.
На другой день с утра колонну сопровождали наши самолеты. Когда они улетели по другим делам, низко над степью послышался гул немецких истребителей. Это были знаменитые "Фокке-Вульф-190" (по классификации "потребитель – бомбардировщик"), на которые немецкое командование возлагало большие надежды в период Курской битвы, учитывая их высокую скорость и сильное вооружение. Часть "фоккеров" выбили наши "ястребки" во время воздушных боев в июле-августе. Но сегодня эти серебристые машины с крестом через весь фюзеляж показали себя.
Истребителей было восемь. Шесть из них сбросили небольшие кумулятивные бомбы на танковую колонну. Взрываясь на земле, они не производили особого впечатления. Вспышки, не слишком заметные в солнечном свете, столбы земли и дыма. Но две "тридцатьчетверки" они подожгли. Одна взорвалась сразу, вторая загорелась, но трое из экипажа успели выскочить, прежде чем в машине рванул боезапас.
Два "фоккера" прошли над колонной грузовиков, выстилая разноцветные трассы из четырех 20-миллиметровых пушек и двух пулеметов. Затем пошли на штурмовку все восемь истребителей. Бомб уже не оставалось, зато снаряды авиапушек вспахивали целую борозду.