– Я полагаю, что Кинг невиновен, а ты не убедил меня в том, что Олмонд жив. Почему я должен игнорировать тот факт, что люди, с которыми я беседую, тотчас исчезают?
– Благородные мысли.
– Не язви. Будь ты на моем месте, тебе бы тоже не спалось при мысли о том, что невиновный человек отбывает пожизненный срок.
– Этот невиновный вскрыл сейфов больше, чем ты горячих обедов съел.
– Я не сомневаюсь, что он мерзавец, и не стал бы ему доверять. Меня гложет другое: этот уголовник уверен, что все полицейские, включая моего отца, – продажные твари. А я уверен, что дело сфабриковано одним продажным полицейским по имени Мик Джонс.
– Джонс, – повторил Каллен, устало качая головой. – Я слыхал, что он подонок, каких свет не видывал. – Он стал нетерпеливо водить пальцем по столу. – Ладно, скажу тебе… Во-первых, нам не удалось выяснить, кто именно поставил на прикол яхту Олмонда, и это странно. Во Флитвуде есть небольшая группа людей, которые часто помогают членам клуба в управлении судами, но человек, который привел в порт яхту "Дух холмов", был не из их числа. Во-вторых, я собираюсь навести справки о Джонсе. Наш начальник всячески пытается замять дурно пахнущие дела, которые вел Джонс. Но это не означает, что у Кинга есть шанс выйти на свободу прежде, чем он признается во всех ранее совершенных преступлениях. И последнее, Дейв. В деле Олли-Леви действительно есть третья жертва, и эта жертва – ты! Кому-то очень не хочется ворошить прошлое. Будь осторожен.
После ухода Брена мне в голову пришла довольно странная мысль.
Начальник полиции Манчестера поручил Брену кое-что выведать по делу Кинга. Не означает ли это, что в полиции подозревают, что тогда, в 1978 году, Масгрейва и Фуллава убили сами копы и эти самые продавшиеся преступникам копы все еще живы-здоровы и опасаются, что старые дела всплывут на поверхность? Вслед за тем меня посетила еще более странная идея. Когда меня сбил белый пикап, Брен Каллен следовал за мной… Неужели Брен? Как ни пытался я выбросить эту догадку из головы, она не давала мне покоя.
44
Письмо от Марти пришло на мой домашний адрес.
"Дорогой Дейв,
Пишу, чтоб сообщить вам, что у меня все хорошо. Я вернулась к Чарли, потому что он согласился пройти курс терапии по снятию агрессии. Прилагаю чек на сумму, которую вы столь любезно одолжили мне в трудной ситуации, и сердечно благодарю за все, что вы для меня сделали.
Недавно я снова навестила отца в тюрьме "Армли". Он спрашивал о вас. Уверена, вы ему нравитесь больше, чем Чарли. Я оставила попытки убедить отца раскаяться и публично признать прошлые ошибки или предпринять другие шаги, чтоб получить возможность для досрочного освобождения. Он не пойдет на это, так что незачем нам стараться. Вы сделали для него все, что от вас зависело, но если человек отказывается помочь себе сам, никто другой ему помочь не сможет. Дело отца безнадежно.
Наши нынешние отношения с Брэндоном просто великолепны. Мы говорили о вас, и он надеется, что вы не держите на него зла. Чтобы доказать свое доброе к вам отношение, он просил передать приглашение на ежегодный новогодний прием, который мы устраиваем от имени семьи в его загородном доме. (Пригласительный билет прилагается.)
Надеюсь, что и вы и ваша подруга сможете приехать. Я буду счастлива видеть вас обоих.
С наилучшими пожеланиями, Марти Карлайл".
Я повертел в руках пригласительный билет.
"Мистер Брэндон Карлайл и его семья имеют честь пригласить мистера Дейвида Кьюнана с подругой на прием в честь Нового года…" В конце стояла пометка: "Просьба ответить".
В свете установившихся в последнее время между мной и Жанин отношений мне представлялось только одно: приглашение вызовет саркастический смех. После стрессов и передряг прошедшей осени мы с Жанин вступили в фазу взаимной терпимости. О своем брачном предложении она с тех пор ни разу не вспомнила.
Мы оба были слишком заняты, и на борьбу времени просто не оставалось. Я целые дни проводил в разговорах, так что на привычные в прошлом словесные поединки с Жанин сил не хватало. Чтобы чувствовать себя спокойнее, Жанин наняла специальную женщину, которая сопровождала Ллойда и Дженни в частную школу в Дидсбери и обратно. Ее желание переехать в фешенебельный район, как мне казалось, угасло, тем более что детям очень нравилась школа и вряд ли бы захотелось ее менять. В общем, жизнь шла своим чередом. Генри Талбот только однажды вспомнил о своем потомстве, но вскоре затих.
– Итак, малютка Марти возвратилась в лоно семьи, – победно провозгласила Жанин, прочитав письмо. – Что я тебе говорила! Женщины этого сорта никогда не бросают таких мужчин, как Чарли Карлайл. Если, конечно, не находят кого-нибудь побогаче. Даже при сегодняшнем своем, с позволения сказать, богатстве ты, радость моя, ей не пара.
– Спасибо.
– Я думаю, Дейв, что она использовала тебя для того, чтоб Чарли приревновал. И как ловко она теперь объясняет, почему нельзя вытащить любимого старенького папочку из клетки. Сдается мне, что пока папочка в тюрьме, девочка будет жить в достатке.
– Мне порвать это приглашение? – спросил я.
– Ни за что! Мы идем. Я такого приема не пропущу.
– Если ты собираешься устроить сцену, я не поеду.
– Не обольщайся, Дейв. С чего это я стану устраивать сцену? Женщины, которые сражаются за мужчину, – это во вкусе Средневековья. Я журналист, а там будет добрая половина всех знаменитостей Чешира и Манчестера. Слишком заманчиво, чтоб пропустить.
– Не вижу ничего заманчивого.
– Дейв, даже учитывая то, что твой бизнес процветает, я не собираюсь торчать всю жизнь в местной газетенке. Мне нужны связи с людьми, имеющими вес. Тебе они тоже, между прочим, не помешают.
Жанин меня удивила. Я всегда знал, что она человек с амбициями, но никогда не слышал, чтоб она лестно отзывалась об этих влиятельных людях. Она не раз писала о так называемой "чеширской группировке" в самом радикальном и популистском тоне и с полным презрением обсуждала входящих в нее людей.
– Дейв, будь реалистом!
– Уж каков есть, – смиренно ответил я на приказ Жанин и пошел к себе писать ответ Брэндону Карлайлу.
Нет в жизни гармонии: чем больше денег, тем меньше остается в ней красок. Теперь, когда мне не нужно ломать голову, где добыть лишнюю сотню, Жанин напоминает, что я должен быть реалистом, то есть смотреть на жизнь глазами взрослого человека. Мне трудно с ней согласиться, но, памятуя о грозившей мне не так давно смертельной опасности, ничего другого не остается. Я небрежно набросал два благодарственных ответа: один – Марти, другой – главе семьи.
Рождество прошло в приятной суете. Наступил предновогодний вечер, холодный и дождливый, и, сев за руль, я повез Жанин в чеширскую резиденцию Карлайла. Его бастион трудно было не заметить: туда тянулась длинная вереница машин, а у ворот загодя столпились зеваки. Когда мы подъезжали, некоторые из них заглянули в окна моей машины и, не обнаружив внутри знаменитостей, сразу переключились на автомобили других гостей. Я предъявил пригласительный билет стражу в форме службы безопасности. Черные с золотым декором ворота бесшумно распахнулись, мы въехали на личную территорию Карлайла.
– Широки и просторны врата в преисподнюю, – мрачно прокомментировал я.
Жанин позволила себе смешок, но я был серьезен, как никогда.
– И куда мы по твоей милости попали? – сказал я. – Это похлеще праздничной иллюминации в Блэкпуле.
Все садовые скульптуры, состоящие преимущественно из грудастых "греческих богинь", площадка для барбекю размером с футбольное поле, фонтаны и прочие излишества горели яркими огнями, издали напоминая ярмарочную площадь. На фоне темной ночи и проливного дождя разноцветные лампочки вспыхивали, как фейерверк.
– Улыбнись, Дейв, – посоветовала Жанин. – Мы на верном пути. Скорей бы уже войти в дом. Только подумать, сколько колонок я смогу написать!
Все дни после Рождества Жанин провела в приготовлениях: косметический кабинет, парикмахерская, подбор наряда – все должно было быть по высшему разряду.
– Это всего лишь прием у Карлайлов, а не раут в Букингемском дворце, напомнил я ей.
– Чем дальше, тем больше ты становишься похож на своего отца, – ответила Жанин, зная, как меня задеть.
Мы медленно продвигались к дому в очереди из направлявшихся туда же машин. Жанин нетерпеливо вынула из сумочки маленький диктофон и стала тихо наговаривать на пленку свои первые наблюдения. Открывшаяся ее взору картина стоила целой колонки в газете: такой фасад мог позволить себе далеко не каждый миллионер, тут пахло деньгами побольше. Главное, чего не хватало массивному дому Карлайла, – неоновой надписи "СКАЗОЧНО БОГАТ" над фасадом. Нельзя было не признать, что Брэндон Карлайл не страдает лицемерием. Он ни от кого не скрывал, что богат. В нем не было ни капли старомодной сдержанности.
При входе в дом выстроилась все команда "Пендлбери Пайлдрайверз". Одетые в одинаковые серые костюмы, под яркими софитами они смотрелись как нерушимые глыбы Стоунхенджа. Спортсменов не смущал ритмично бьющий фонтан, радужные струи которого долетали до их мощных затылков. Меня жутко раздражал их тупой вид. Я бы не удивился, окажись они под дозой.
Когда мы въехали под навес у входа, один из них подошел ко мне за ключами от машины и любезно улыбнулся. Во рту у него не хватало передних зубов, а плечи были того самого размера, ради которого изобрели широкоформатный экран.
– Все еще на "мондео", Кьюнан? – послышался голос Чарли Карлайла. Стоя у входа, он приветствовал гостей, выходивших из машин марок класса "люкс". – Я-то думал, вы успели подняться до уровня ваших клиентов или по крайней мере догоняете их, – с нотками презрения добавил он.
– По крайней мере, эта машина принадлежит мне, – недружелюбно отозвался я, подавляя жгучее желание двинуть ему кулаком прямо в толстые губы. Жанин, почувствовав мой порыв, крепко взяла меня под руку и потащила в сторону, но я не поддался. – Скажи, Чарли, твой папа ставит метки на костюмы тех, кто на него работает? – спросил я, указывая рукой на регбистов.
В спину нам нетерпеливо дышала пара гостей. Мужчина среднего возраста даже кашлянул, чтоб обратить на себя внимание Чарльза Карлайла.
– А в чем, собственно, дело? Желаешь стать одним из них? – сказал мне Чарли. – Боюсь, не подойдешь. Но я могу замолвить словечко, чтоб мой старик посоветовал тебе, где взять машину получше старого "форда".
– Понятно. Ты себя выдал. Без своего старика ты и машину купить не способен.
Чарли побагровел и отступил на шаг.
– Пора научить тебя хорошим манерам, Кьюнан, – зарычал он.
– Может, начнешь прямо сейчас? Или ты только с женщинами скор на руку?
На сей раз я попал в самую больную точку. С лицом, горящим, как красный сигнал светофора, Чарли пихнул меня в грудь. Я пихнул его в ответ. Жанин ойкнула. Похоже было на то, что вечеринка для нас закончилась, не успев начаться.
– Это что еще за шутки? – услыхал я чей-то ноющий голос, и между нами встал человек в очках с мокрыми от дождя стеклами.
Команда по регби тоже заволновалась.
– А вам-то что за дело? – отозвался я, пытаясь разглядеть его глаза сквозь толстые мутные линзы.
– Я начальник полиции Чешира, – объявил очкарик.
Именно в эту минуту из просторного холла вырвался шквал знакомого раскатистого смеха, и мы застыли на месте. К нам приближалась Марти.
– Мальчики! Ну, что нам с ними делать? – обратилась она к Жанин и расцеловала ее, как сестру, с которой не виделась с детства.
Марти оттеснила меня от Чарли и, поддев под локоток нас с Жанин, повела ее в дом.
– Не обращайте внимания. Старый приятель… Мы с ним действительно любим пошутить, – объяснил Чарли начальнику чеширской полиции.
Атриум уже был полон. Гости стояли небольшими группками, но пока еще были довольно скованны: выпивку только начали разносить. Мы с Жанин взяли по бокалу виски с подноса у проходившего мимо официанта. Инициатором выступила Марти; с пониманием улыбнувшаяся мне. Я проглотил свою порцию, не почувствовав вкуса: мне было ровным счетом все равно, что это, дорогое вино или домашняя настойка. Я откровенно уставился в глаза Марти. Она ответила непроницаемым взглядом. На ней было красное вечернее платье крайне экономичного покроя. Где-нибудь на каннской набережной такой дизайн назвали бы смелым. Зимой, в доме со включенным отоплением, Марти, казалось, вышла к гостям в комбинации. Пальцы Жанин больно сжали мой локоть, когда бюст Марти заколыхался в двадцати сантиметрах от моего носа. Ее груди напоминали мне маленьких пони, расшалившихся под шелковой попоной.
– Он такой непослушный. Но лучше принимать его таким, каков он есть. Домашнего кота из него все равно не сделаешь, – говорила Марти крепко сомкнувшей челюсти Жанин. – Вместо того, чтоб заводить бесполезные разговоры о домашних животных, я лучше познакомлю вас со своими домашними.
Жанин точно воды в рот набрала. На предложение Марти она смогла выдавить из себя только невнятное "угу". В этот момент я не испытывал симпатии ни к одной из них. Пока мы шли за Марти, я оглядывал атриум, повсеместно натыкаясь на знакомые лица людей, которые о моей персоне не имели ни малейшего представления: звезды мыльных опер, футболисты, телеведущие, политики. В помещении размером с баскетбольный зал народу все прибавлялось. В углу расположился камерный оркестр, исполнявший ненавязчивую музыку. Во всю длину одной стены устроили бар, который обслуживали шесть официантов в униформе. Они работали так расторопно, что многочисленным гостям не приходилось простаивать с пустыми бокалами. Это походило на сцену из жизни Дикого Запада, когда какой-нибудь удачливый старатель угощал целый городок. Как обычно, во мне взыграл дух противоречия, и пить категорически расхотелось. Когда я был здесь в первый раз, Брэндон Карлайл заметил, что меня воротит от этого изобилия. Он был прав. Я с неприязнью разглядывал накачивавшуюся дармовой выпивкой толпу. Но хозяин угощал их не из благотворительности. Карлайл и его гости друг друга стоили.
Родственники Марти, то есть братья и сестры Карлайл, всего числом девять, представляли собой картину, слабо поддающуюся описанию. С первого взгляда казалось, что дети Брэндона Карлайла – не больше, чем вариации на тему Чарли. Штампованные мясистые лица и носы картошкой – у одних поменьше, у других побольше. Все девять были ниже ростом, чем Чарли, а братья, в отличие от него, не могли похвастаться густой шевелюрой. Их заурядная внешность даже шокировала меня после того, что я слышал от Марти в Лондоне. Столпившихся рядом жен и мужей Карлайлов объединяло общее выражение лица, вернее, маска, изображавшая не то скуку, не то напряженное ожидание. Возможно, все они считали, что за брак с любым из Карлайлов им должно воздаться, и с минуты на минуту ожидали компенсации.
Марти представила меня как сына старинного знакомого Брэндона. Нас приветствовали слабыми улыбками, но никто не поинтересовался, кто именно этот старинный знакомый отца. Думаю, учитывая положение Карлайла-старшего, их с детства приучили не проявлять особого любопытства в таких вопросах. Когда они пожимали мне руку, я мечтал о том, чтоб подо мною разверзлась твердь и меня поглотила бездна. Что я, черт возьми, здесь делаю? Сотрудники моего агентства отмечают Новый год в небольшом клубе. Я мог бы присоединиться к ним. Я должен был праздновать с ними.
А здесь я чувствовал себя быком-призером на выставке домашнего скота, которого Марти демонстрировала каждому из членов семьи в порядке значимости. Марти владела искусством сводить людей, и вскоре, неожиданно для себя самого, я понял, что обсуждаю перспективы "Пендлбери Пайлдрайверз" с Бунгало Билли. Он увлекался регби не больше моего, но для него не составляло труда беседовать о спорте из вежливости. Я не мог оторвать глаз от его ботинок: на них отсутствовали шнурки. Жены и сестры младших Карлайлов, кстати далеко не уродины, как их описывала мне Марти, обступили Жанин, и она, выпучив от напряжения глаза, пыталась загрузить свою память всей информацией, которой они ее потчевали.
Стоявшие в стороне пары наблюдали за нами с завистью, поскольку мы с Жанин завладели вниманием всех присутствовавших в зале Карлайлов. Меня вновь накрыла волна нереальности происходящего. Я видел, как незнакомые мне люди нервничают оттого, что им не представилось возможности переброситься парой слов с отпрысками Брэндона Карлайла. Я бы дорого заплатил, чтоб оказаться сейчас в другом месте. Весь зал был оформлен специально нанятой фирмой, украшен праздничной мишурой и шарами. В убранстве интерьера я не нашел ни одной вещи, которая не сверкала бы новизной. Под стеклянным куполом время от времени вспыхивали отраженные лучи – видеокамеры слежения записывали каждую секунду настоящего в расчете на будущее.
Возможно, Марти не лгала, описывая Бунгало Билли. Его недолго хватило на разговор о спорте, хотя наша беседа могла закончится и потому, что я ее плохо поддерживал. Между делом он сообщил мне, что в гимнастическом зале играет джаз-банд, а у бассейна – знаменитый в Манчестере оркестр мальчиков. Мы продолжали вяло обмениваться ничего не значащими фразами, и я начал поглядывать по сторонам в поисках официанта, разносящего напитки, когда почувствовал на плече чью-то руку.
– Я рад, что вы смогли выбраться, – сказал Брэндон. Он поймал мою ладонь, но не пожал ее, а, взяв в свою, повел меня прочь от шумной толпы. Не взглянув на свой выводок, он пересек весь зал, крепко держа меня за руку. Перед нами все смиренно расступались, и мы двигались вперед, как молчаливый остров в болтливых водах океана. Жанин умоляюще приподняла брови, но ее со всех сторон обступали дочери и невестки Карлайла, оживленно обсуждавшие детей и цены на продукты. Беспомощная Жанин осталась у них в плену, а Карлайл увел меня к себе.
Когда мы выходили из атриума, я обернулся, чтобы взглядом подбодрить Жанин, но вместо этого мои глаза наткнулись на Инсула Пэрриса. От неожиданности он замер, а лицо исказила то ли ненависть, то ли страх – издали трудно было разобрать.
– Проходите сюда, – сказал Карлайл, раскрывая передо мной боковую дверь. – Мне нужно с вами поговорить, а вас так трудно заманить к себе.
– Если бы вы не заманивали к себе с помощью кулаков регбистов, было бы легче – ответил я.
– Без шуток жить не можете, да?
– Как вам сказать… Сейчас, к примеру, я шутить не настроен.
– Каковы итоги прошедшего года? Я слышал, вы процветаете?
– Ничего, работаем потихоньку, – мрачнея, сказал я.
Повернувшись спиной ко мне, Брэндон набирал цифровой код на следующей двери из толстой стали. Щелкнул затвор, и мы прошли внутрь.
– Сюда я прихожу, когда мне надо побыть одному, – лукаво сощурился Карлайл.
Комната была заставлена яркими разноцветными ящиками, в которых, присмотревшись, я узнал компьютеры старых моделей, работавшие с перфокартами. Они занимали почти половину всего пространства.
– Сувениры, – объяснил Карлайл, – как старая тележка мороженщика.
– А вот это уж точно не сувениры, – сказал я, указывая на массу экранов, вмонтированных в противоположную стену. Я завороженно прилип к одному из них – в объективе была Жанин. На другом я заметил широкую спину Инсула Пэрриса, пытавшегося выбраться на воздух через стеклянные двери.