Он не считал, что совершил опасное преступление. Наркотики люди выбирают по собственной воле, это своего рода удовольствие. И то, что гулящим девицам втихаря подсыпал в бокалы первитин, а они его за это любили с сумасшедшей страстью, тоже мелочь. Собственно, по его убеждению, женщины для того и существуют, чтобы ублажать мужчин. Это с их стороны преступление – выбирать, перебирать и отказывать. Мало ли что бывает в жизни человека? Не вышел ростом, рано полысел, поседел, а они уже нос воротят! Подавай им молодого, красивого и богатого. Где ж на всех набраться? А приняла первитин и любит того, кто первым подвернется. Иногда Шайбакову казалось, что он открыл эликсир счастья и всеобщей любви. Смущало только то, что женщины иногда из-за передозировки временно теряли рассудок. Но это были только издержки эксперимента – и никакого злого умысла.
Мирослава привели в следственный корпус. В кабинет для проведения допросов, где его уже поджидал знакомый следователь из Генпрокуратуры Александр Борисович Турецкий, встретивший арестованного любопытным и внимательным взглядом.
– Присаживайтесь, Мирослав Демидович. У меня возникли к вам несколько вопросов. Прошу вас ответить на них.
– Я готов, – утвердительно кивнул Шайбаков.
– Вы курите?
– Да.
Турецкий вынул пачку сигарет, положил на стол, предложил:
– Угощайтесь.
Шайбаков взял сигарету, с удовольствием затянулся, выпустив тонкую струйку дыма, ощутил наслаждение и уже другими, более теплыми, глазами взглянул на следователя.
– Скажите, Мирослав Демидович, употреблял ли наркотики Владимир Козлов?
– Не уверен, но думаю, что нет. Но иногда он брал у меня дозы для друзей и подруг.
– А семья банкиров, я имею в виду Акчурина и Бережкову, они к вашим услугам прибегали?
– Нет. Только сестра Бережковой, Марина Суркова, брала у меня несколько раз кокаин. Причем в малых дозах. Она говорила, ей помогает от головной боли. А в последний раз я дал ей попробовать первитин.
– Скажите, вы могли бы вспомнить, сколько раз к вам обращался за наркотиками Козлов?
Шайбаков задумался.
– Впервые он обратился ко мне года два назад, может, чуть больше прошло. Я тогда в основном промышлял кокаином. Он взял дозу. А потом долго не обращался.
– И вы не спросили, для чего ему кокаин?
– У нас не принято спрашивать. Дал порошок, получил деньги, гуд-бай. Разговор окончен. У кого возникают лишние вопросы, того очень не любят. Со всеми отсюда вытекающими последствиями. Понимаете меня?
– Вы не помните какого-либо важного события, которое произошло примерно в то же время, чтобы нам поточнее определить, когда вы давали кокаин Козлову.
Шайбаков замер, напрягая память. Вдруг что-то вспыхнуло в его глазах, он весело сказал:
– Вспомнил! Тогда же умер Акчурин. Я был на похоронах и на поминках. Пышные были похороны. На поминках тоже здорово посидели и разошлись с песнями.
– Напомните, каким образом вам удалось произвести первитин?
– Однажды, я, кажется, говорил уже вам, Козлов привез мне из Англии несколько журналов, в одном я и вычитал интересные сведения о синтезе этого вещества. Сперва не был уверен, что у меня получится, но пошло.
– Неужели вы настолько хорошо знаете английский язык, что способны свободно читать специальные журналы?
Шайбаков смущенно улыбнулся, ответил:
– Читаю я со словарем, но некоторое время ходил на курсы английского. Мода такая была. Потом Козлов стал ездить в Англию, привозил иногда оттуда разных английских партнеров, с ними приятно было пообщаться. Да и наших девиц знание языка сильно впечатляет. Они, оказывается, кроме красивых, еще и умных уважают. Биология в действии: самка выбирает самца, если уж не очень красивого, так хотя бы умного.
– Понятно, понятно. А сколько раз брал у вас первитин Козлов и для чего? – спросил Турецкий. – И как он вообще относился к вашему изобретению?
– Хвалил меня. Говорил, что я могу завоевать мир. Первитин брал раза четыре, говорил, что для Киры. Есть у него такая знакомая.
– А для Бережковой не брал?
– Нет, о Бережковой разговора не было.
– Но именно с Бережковой у него были интимные отношения?
– Он мне говорил, что банк "Ресурс" у него в кармане, или что-то в этом роде. Я знал, что с вдовой он уезжал в Англию. Но там главную роль играли деньги, а в эти свои дела Козлов меня не посвящал. Я ему нужен был в качестве поставщика наркотиков, не более. Несколько раз он из благодарности приглашал меня на свои закрытые пирушки, где были важные чиновники, но я не сумел воспользоваться этими знакомствами.
– Бережкова умерла от первитина. Как вы думаете, от кого мог попасть к ней наркотик? От Козлова или Сурковой?
– Откуда я знаю? Это вы у них спросите. Я-то при чем?
– Козлов или Суркова говорили вам когда-нибудь что-то с неприязнью о Бережковой?
– Нет, я такого не помню. Козлов всегда называл ее "моя хозяйка", а Суркова – сестрой, они были зависимы от нее, но эта зависимость вовсе не тяготила их. Сказать по правде, я мало с ними общался. Был весьма далек от их жизни. Моей заботой в последнее время было одно – произвести наркотик, вечером найти девицу, накачать ее и заниматься любовью. Ну, конечно, надо было немного и торговать, чтобы не оказаться без денег. Никаких иных целей в моей жизни больше не было.
– Что вы знаете об аресте Бережковой?
– Ничего абсолютно. Слышал, банковские дела. А у нас же это в порядке вещей: банкиров либо взрывают, либо сажают.
– Когда вы находились в сауне клуба "Парадиз", не запомнилось ли вам что-либо интересное из разговоров именитых гостей?
Шайбаков поморщился:
– Да какие там могли быть разговоры! Сперва жрали, пили и разглядывали полуголых девок – эти ребята из клуба знают, как у мужиков включить зажигание, – а потом массаж и все прочее, что хотели и за что платили.
Прямых улик против Козлова не было, хотя настораживал тот факт, что именно перед смертью Акчурина он брал наркотик у Шайбакова. Потом был длительный перерыв. И когда он снова взял у Мирослава первитин, именно от этого препарата умерла Бережкова. И передачу готовил Козлов, Суркова только доставила посылку сестре.
Оставалась еще слабая надежда на Пыхтина, возможно, он сможет вспомнить некоторые подробности последних дней Акчурина.
– Ну что же, выполним формальности, закрепим доказательства и направим ваше дело в суд, – сказал Турецкий. – У вас есть еще время все обдумать, осознать и покаяться. Хорошо было бы, чтобы вы еще раз перелопатили свою жизнь и постарались вспомнить все детали, связанные с взаимоотношениями с Козловым. Это очень важно для вас лично.
– Спасибо, гражданин следователь, я буду весьма признателен, если суд состоится как можно скорее. Я уже покаялся, – солгал Шайбаков, он был готов на все, только бы скорее выйти из следственного изолятора.
Осведомитель Птичка Божья быстро стал завсегдатаем бара при клубе "Парадиз". Для этого ему пришлось сменить одежду, он вживался в образ "нового русского", для полноты картины ему не хватало только сотового телефона. Собираясь в бар, он долго всматривался в фото Владимира Козлова, пытаясь представить его характер, как он ходит, как говорит, чтобы не обознаться, не упустить момент, когда этот человек возникнет перед его взором.
У входной двери в бар стояли двое парней, на которых была возложена функция пропуска посетителей. Они пропускали только тех, кто им нравился. Критерии оценки посетителей они не разглашали, а просто отсылали подальше неугодных.
На Евгения они посмотрели с некоторым пренебрежением, но, оценив его приличный костюм, пропустили. Возможно, помогло то, что его окликнул знакомый музыкант:
– Гнутый, привет! Чего застрял, проходи!
Гнутый – давняя кличка Евгения, которой его наградили однокурсники еще во время учебы, сейчас сыграла свою положительную роль. Уже на второй вечер осведомитель чувствовал здесь себя своим. Не заводя знакомств, просто здоровался с посетителями, которых встречал прежде, в нищей своей жизни уличного музыканта. Новое положение вносило в его жизнь праздник, давало возможность ощущать себя уверенным человеком. С удивлением он обнаружил, что некоторые девицы останавливают на нем свой взгляд. И он подмигивал им в ответ, оценивая их внимание.
И в первый, и во второй день Гнутый не пошел на свою работу у метро, где обычно играл на трубе. Допоздна он просидел в баре, потом до обеда спал, а проснувшись и позавтракав, опять начинал собираться на выход. Это был длительный ритуал: тщательное бритье, душ, осмотр одежды.
Ему уже казалось, что именно для такой жизни он и был создан на земле. Черная работа, заботы о хлебе насущном наводили на него уныние и ужас. В душе он был артист, мог зарабатывать только музыкой, ничто другое ему не подходило.
Вот и теперь он подмигнул знакомой девушке, бросившей на него мимолетный взгляд, поздоровался с парнем, которого уже видел. Они пили пиво и разговаривали об охоте. Гнутый никогда не держал в руках ружья, но беседу умело поддерживал тем, что своевременно поддакивал собеседнику.
Взяв коктейль с каким-то мудреным названием, осведомитель сел на крайний вертящийся стульчик возле стойки бара, чтобы лучше было видно входящих людей.
Коктейль оказался приторно-сладким, алкоголь в нем едва чувствовался. Гнутому хотелось выплеснуть это противное пойло в рожу бармену, но он сидел смирно и, нехотя, через соломинку, потягивал содержимое стакана.
Сердце его безотчетно екнуло, когда в бар вошел человек, очень похожий на Козлова. Он присмотрелся к этому человеку, шумно приветствовавшему бармена. Многие посетители знали его, кто-то крикнул:
– Вовка приехал! Английский лорд!
Теперь у Гнутого сомнений не было, это действительно был Владимир Козлов, которого ему надлежало вычислить и сообщить куда следует.
"Плакала моя сладкая жизнь, – с горечью подумал Гнутый. – Выдам я этого хлыща и больше никому не понадоблюсь. Не нужен буду я больше в этом баре. А если промолчу? Пусть сами ищут своего фигуранта, а я по-прежнему буду ходить в бар..."
В душе осведомителя бушевал ураган противоречий, долг боролся с желанием подольше пожить в комфортных условиях. Между тем внешне он оставался вполне спокоен, только незаметно следил за Козловым, пришедшим в бар со своим другом. Оба они были шикарно одеты, костюмы прекрасно подогнаны – ни морщинки, ни складочки.
Пришедших усадила за свой стол компания молодых людей в другом конце зала, они громко разговаривали, смеялись, но Гнутый ничего не слышал из-за музыки, так как колонка висела прямо над его головой. Да и какое значение имели для него все эти разговоры, когда сам он после приезда Козлова должен был выйти из игры. Опять придется каждое утро тащиться с трубой в подземный переход и играть до одурения, чтобы прокормить себя.
Бармен поднял трубку телефона, набрал номер, сказал:
– Привет, братан. Бартенев вернулся, вот такая новость. Ты рад? Ну, и отлично. Пока.
"Надо бы и мне позвонить, – подумал осведомитель, но продолжал сидеть на своем месте и потягивать противный коктейль. А если они его без меня поймают? И черт с ними, пусть ловят! Скажу, что этого типа в баре не заметил. – А если тот сам признается, что в первый же день после возвращения приходил сюда? Что тогда? А я к этому времени уже денежки пропью, прогуляю. Какой с меня спрос? Нет. Не стоит затевать игру с МУРом..."
Гнутый никак не мог решиться позвонить Грязнову, все оттягивал этот момент, снова заказал себе коктейль, но покрепче. Из-за того, что пил не закусывая, слегка захмелел, а решение не приходило.
Вечер был в самом разгаре, публика разогрета спиртным и танцами, когда распахнулась дверь и на пороге возникли четверо омоновцев в камуфляжной одежде, в масках, с автоматами и рацией.
– Всем лечь на пол! – скомандовал один.
Народ залег, Гнутый тоже притулился возле стойки, боясь шевельнуться.
– Будем искать наркотики и оружие! – выкрикнул все тот же омоновец.
Двое других пошли по залу, присматриваясь к посетителям. Четвертый подошел к телефонному аппарату и, словно нечаянно, смахнул его на пол, разбив вдребезги.
Мужчина, пришедший вместе с Козловым, поднялся с полу и выкрикнул:
– Я депутат Госдумы Бартенев! Вот мое удостоверение.
Омоновец подошел к нему, взял удостоверение, спокойно сунул себе в карман, затем надел на Бартенева наручники, и его тут же вытащили под руки из зала.
Только минут через пять ошарашенные посетители стали подниматься с полу, настороженно оглядываясь, отряхивали одежду, чертыхаясь и матерясь.
– Что это за люди? – спросил Козлов. – Куда они увели моего товарища?
Эти же самые вопросы роились и в голове Гнутого. Он не мог понять, кто вызвал омоновцев и почему арестовали не Козлова, а его спутника? Надо было убираться поскорее отсюда, тем более что о появлении Козлова в Москве все равно теперь станет известно.
Гнутый потихоньку потащился к выходу, позвонил Грязнову из первого же таксофона, сообщил, что Козлов находится в баре. О его друге Бартеневе ничего рассказывать не стал, пусть сами разбираются. Коль у ментов нет согласованности, он не виноват. Одни охотятся на Бартенева, другие – на Козлова. Чехарда, бессмыслица!
33
Весть, что Козлов в Москве, разбудила в Грязнове охотника. Он немедленно вызвал на подмогу своих муровских оперативников и сам помчался на Тверскую. Но в баре его ожидало разочарование. Бармен как-то неохотно сообщил, что Козлов полчаса как покинул заведение.
Взгляд Вячеслава упал на разбитый телефон, на полупустой зал.
– Что это у вас как Мамай прошел войной?
– Не Мамай, а ОМОН, – зло ответил бармен и отвернулся.
– ОМОН? – удивился Грязнов. – А что они здесь делали?
– Взяли Бартенева.
– А кто это такой? – Грязнов сделал вид, будто эта фамилия ему незнакома. Хотя он твердо знал, о ком речь, и даже наблюдал его любовные действия, производимые на лежаке возле сауны.
– Ну, депутат Госдумы... Мужику лет под сорок. Я не знаю, как вам сказать, – неохотно цедил бармен.
– А телефон кто разбил?
– Омоновец. Подошел и расколотил, ничего не объясняя.
"Телефоны разбивать омоновцу вовсе ни к чему, это, скорее всего, сделал тот, кто боялся телефонного звонка в милицию. Значит, здесь были оборотни, выдавшие себя за работников правоохранительных органов, – подумал Грязнов. – И теперь придется искать этих наглецов, увезших с собой Бартенева. Очевидно, они были настроены решительно, и, скорее всего, депутату Госдумы несдобровать".
– Когда это случилось?
– Часа полтора тому назад, – ответил бармен.
– Так за это время они вполне успели покинуть пределы Москвы!
– Да уж точно.
– А как вел себя Козлов? – спросил Грязнов.
– Как все, лег на пол, потом, когда омоновцы ушли, посидел еще и тихонько смылся. Я ж говорю, с полчаса назад. Может, больше.
– Сколько он здесь пробыл сегодня?
– Да весь вечер сидел. Он прежде был нашим постоянным клиентом. Все его здесь знают. Бурная встреча, застолье. Вон там, в углу, – он показал на столик, у которого никого не было.
Выслушав бармена, Грязнов разочарованно понял, что осведомитель, конечно, слукавил, позвонил ему слишком поздно. Придется разбираться с этим платным агентом.
Но сейчас его больше всего беспокоил Козлов, который мог остановиться у кого угодно из своих друзей.
– С кем он ушел? – спросил Грязнов.
– Не знаю, я не заметил, – ответил бармен. – После того как омоновцы всех положили на пол, сами понимаете, каждый почувствовал себя не лучшим образом. Поэтому и вечер пошел наперекосяк. Настроение у всех испортилось, вот и разбрелись. Боюсь, что у нас посетителей в ближайшие дни поубавится. Теперь придется ждать, пока происшествие забудется.
Вячеслав вышел на улицу и сказал своим оперативникам, что операция отменяется. Серьезная экипировка мнимых омоновцев подсказывала ему, что дело банкиров и близких к ним фигурантов продолжается и приобретает новый аспект. Не зря же зачем-то увезли Бартенева. И скорее всего, не для того, чтобы просто попугать и отпустить. Значит, завтра с утра надо внимательно просмотреть все сводки происшествий. Не исключено, что... совсем не исключено...
Грязнов как в воду смотрел. Утром он позвонил Турецкому и сообщил, что в руках держит очередную сводку. Вот ее содержание.
У деревни Сарыбьево Луховицкого района обнаружен труп Бартенева. При нем найдены документы и деньги, убийцы ничего не тронули. Тут же валялся брошенный киллерами пистолет ТТ.
– Где сейчас труп? – спросил Турецкий.
– На Пироговке, в морге медуниверситета.
– Еще какие-нибудь подробности имеются?
– Немного. На голову жертве был надет мешок, Бартенев получил четыре пулевых ранения. Умер от потери крови и переохлаждения организма. Не исключено, если бы его нашли раньше, что удалось бы спасти.
Закончив разговор, Турецкий нашел Олега Величко.
– Пока руководство решит, кто будет вести дело об убийстве Бартенева, нам важно узнать о нем все. Включайся в ситуацию, узнай о его связях. Чем он занимался, с кем общался? Какая у него семья, вообще, что он за человек?
– Понял, – спокойно ответил Олег. – Это депутат? Из банковской команды? Постараюсь добыть все, что смогу.
– И еще. Козлов в Москве. Надо искать его у друзей или знакомых. Уверен, если бы был дома, прослушка нам бы уже донесла. Скорее всего, он не предупредил родных о том, что приезжает.
– Пожалуй, я с муровцами все-таки слетаю к нему домой, – сказал Олег. – Это будет верняк.
Они встретились на Петровке, 38, в кабинете Грязнова.
– У кого больше новостей? – спросил Александр Борисович.
– У меня почти ничего, – сказал Грязнов. – Давай я потом. Начинай ты, Олег.
– Жена Козлова, – сказал Величко, – весьма удивилась, узнав, что ее муж в Москве. Обещала сообщить нам, если он вдруг соберется домой. Уже год у них плохие отношения, жена ревновала его к Бережковой, знала о его связях с другими женщинами. Поэтому в московской квартире он не жил, а обитал иногда на даче, чаще останавливался у друзей. Она сказала, что его следует искать у кого-нибудь из старых знакомых. Служба прослушивания тоже подтвердила, что никаких звонков домой Козлов не делал.
– Ясно. А что насчет Бартенева?
– Тут повезло, об этом человеке информации предостаточно, – Величко вынул из кармана блокнот и стал читать: – Бартенев Николай Николаевич, тысяча девятьсот пятьдесят девятого года рождения. Уроженец Ставропольского края. Образование среднее. Служил в артиллерийских войсках. Занимался предпринимательской деятельностью. Основные направления: торговля и производство водки. Много раз его предприятия прогорали, но он создавал новые. Далее всем известная информация: был избран депутатом Государственной Думы по сто седьмому Коломенскому избирательному округу, вступил в думскую фракцию ЛДПР.
– У тебя только установочные данные? – спросил Турецкий.
– Нет, есть кое-что поважнее. Оказывается, против Бартенева возбуждено уголовное дело. Он обвиняется в убийстве двух лиц. Находится уголовное дело в городской прокуратуре, и наши обращались в Думу с просьбой лишить Бартенева депутатской неприкосновенности. Но его коллеги посчитали, что собранных улик недостаточно для обвинения в убийствах. Словом, испугались создать прецедент. Отказали в лишении депутатского иммунитета.
– Что ж это вы так? А кто вел дело?