– А может, вы по-своему все-таки расплатились? Заказали ему пропуск на вечный покой. Сколько заплатили Липникову и его дружкам?
– Я не понимаю, о чем вы?
– Не надо прикидываться, Антон Романович! Мы же обсуждали эту больную тему.
– Не смейте вешать на меня это убийство! Я к нему не имею никакого отношения.
– А вот Липников утверждает, – Грязнов достал из папки несколько листков копии протокола, доставленного ему только что курьером из Генпрокуратуры, – что вы наняли его и заплатили за убийство. А брат Липникова, Федор, работающий в баре, обязался предупредить, когда появится Бартенев в своем любимом питейном заведении.
– Это чушь! Это вранье! – Свиньин разволновался, покраснел, стал махать руками.
– Успокойтесь, Антон Романович. Вот, читайте подчеркнутые фразы, и вам станет все ясно. Петр Липников сознался в содеянном. Вот, он прямо об этом говорит. А вот он подтверждает показания своего брата. Читайте!
Свиньин растерянно проглядывал текст признаний Петра Липникова, потом затравленно уставился на Грязнова.
– Чистосердечное признание облегчает участь обвиняемого и смягчает наказание, – привычно сказал Вячеслав. – Какой смысл отпираться? Вы наняли убийцу, заплатили. Тоже своего рода бизнес.
– Что мне за это будет? – прохрипел Свиньин. Казалось, его оставили силы.
– Суд решит. Так вы признаете себя виновным в том, что наняли Липникова и его команду для убийства Бартенева?
– У меня не было выхода, – после длительной паузы сознался Свиньин. – Он насчитал мне миллиарды, и эта сумма каждый день росла! Даже вернув ему завод вместе со всей произведенной продукцией, я уже не в состоянии был бы погасить долг. Я метался, предлагал разные варианты, валялся в ногах. Он смеялся надо мной и требовал: плати! Тогда я понял, что у меня есть два выхода: умереть самому или убить его. Я выбрал второй. Вы меня теперь арестуете?
– Я думаю, это будет для вашей же пользы. Но ваши признательные показания я фиксирую в протоколе. Сколько вы заплатили Липникову за работу?
– Семьсот долларов. Я договаривался только с ним. О его подельниках я ничего не знал, правда, он мне не говорил о них, рассказал о плане операции. Так оно все и завертелось.
– Вы сожалеете о том, что произошло?
– Думаю, что, если бы я с ним не разделался, он бы нашел способ уничтожить меня. Какой именно? Не знаю. Может, убил бы, может, довел бы до самоубийства. Вы знаете, с Бартеневым я знаком несколько лет. И мне известно, что он совершенно хладнокровно расстрелял двоих людей. Жизнь – жестокая штука... Вот сознался сейчас, и стало легче. Этот груз давил меня день и ночь. А сейчас словно душа очистилась.
– Ну, и слава Богу. Подпишите протокол, – предложил Грязнов.
Свиньин долго и вдумчиво читал протокол, перечитывал, возвращался к началу. Наконец спросил:
– А мне за это вышка не будет?
– Решает суд. Мы только чернорабочие, – ответил Грязнов. – Впрочем, на моей памяти еще ни один заказчик не приговорен к высшей мере.
– А, где наше не пропадало! – махнул рукой Свиньин и подмахнул протокол.
– Ну, ты артист! – с упреком сказал Грязнов, входя в кабинет Турецкого и бросая свое тяжелое, как броня, кожаное пальто на стул. – Не знай я тебя, схлопотал бы от меня этакий "следак". Тут же бы поставил в известность его шефа о нарушении законности.
– Слава, я, конечно, виноват, но...
– Тебе в очередной раз повезло. Свиньин был в таком состоянии, что ни черта не понял. Он сделал признание и подписался под сказанным. Но тебе это все равно даром не пройдет. Забирай протоколы и лезь в свой сейф.
Турецкий тут же послушно залез в сейф, взял припасенную бутылку и вдруг замер. Не находя слов от изумления, он стоял, не веря собственным глазам. Потом стал лихорадочно рыться в бумагах, лежащих на самом дне.
– Что же это такое? Быть не может?! – приговаривал в смятении.
– Что с тобой? – спросил Грязнов.
– Кассеты пропали! Те, которые я взял у Пыхтина.
– Не может быть!
– Вот именно! Но их же здесь нет – ты видишь!
– Может, ты дал их кому-нибудь? Косте?
– Что ты думаешь, у меня склероз? Я вчера вечером их здесь видел!
– Не кипятись, давай подумаем, кто их мог взять.
– Никто не мог! Ключ от сейфа только у меня. Понимаешь?
– Здорово же тебя обвели вокруг пальца! Значит, это сделал кто-то свой... Слушай, может, это козни твоего Казанского? – вдруг осенило Грязнова.
– Не знаю, сейчас позвоню дежурному милиционеру, спрошу, был ли кто-нибудь чужой сегодня с утра в прокуратуре.
Турецкий дозвонился до дежурного:
– Скажите, пожалуйста, кто сегодня приходил в здание из других служб?
– Были два связиста, проверяли сигнализацию.
– Кто их приглашал?
– Они сказали, что это профилактическая проверка. Я спросил разрешения у Меркулова, он сказал, что можно пропустить.
– Спасибо.
Турецкий бросил трубку, сказал:
– Два связиста проверяли сигнализацию. Понимай как хочешь. Никто их не приглашал, но никто и не остановил.
– Чьи это могут быть люди? – спросил Грязнов.
– Вчера Казанский отчитывал меня за то, что заместитель министра топлива и энергетики Сорокин тоже мылся в сауне с девицами и об этом стало известно населению благодаря газете "Московский комсомолец". Он меня, между прочим, предупредил, что Сорокин – это не Савельев. С этим человеком хлопот будет побольше.
– Смотри-ка, будто в воду глядел!
– Может, это Казанский из страха перед влиятельным чиновником запустил ко мне связистов? – сказал Турецкий. – Надо срочно сказать Меркулову. Вот ведь сволочь какая! Ну конечно, это мог быть только Казанский!
– Не кипятись, остынь. У тебя есть время подумать. А пока давай сюда бутылку. И еще, вижу, там у тебя что-то есть... По случаю такой бяки тем более следует выпить за наших врагов. Пока они будут, наши мышцы не завянут и не усохнет серое вещество в голове.
Турецкий поставил бутылку на стол, вынул из сейфа рюмки, пачку печенья, несколько карамелек – для отбития запаха, – Грязнов сразу же принялся наливать рюмки, приговаривая при этом:
– Все проходит, к сожалению. И хорошее, и плохое. А у нас остается только настоящее. Ибо насчет будущего ничего не известно. Примет ли оно нас? Так давай выпьем за настоящее – такое, как оно есть, – черное, белое и полосатое. Пусть оно любит нас, а мы ему ответим взаимностью. Будь здоров!
– Будь, философ...
– А ведь дело-то Липникова мы еще не расследовали полностью, – заметил Грязнов.
– Не взяли соучастников? – спросил Турецкий.
– Само собой. Убежали-то они не на луну.
– Значит, придется пройти по связям. Прижмем Липникова. Зачем ему теперь запираться?
– Правильно. Надо его завтра же повторно допросить.
– А у меня много неясного с Козловым. Он так ничего и не сообщил об имуществе банка "Ресурс". Назвал то, что и без его помощи выявлено ликвидационной комиссией. А что у них за границей?
– А ты сам подумай, зачем ему сознаваться? Срок все равно не скостят. Вышки не дадут, адвокаты постараются, раз пахнет солидным кушем. Ну, отсидит. Зато выйдет снова британским лордом. Господи, да за что же нам-то терпеть эту сволочь?!
Грязнов долил в рюмки остатки, после чего Турецкий заявил, что полностью созрел для серьезного разговора с Меркуловым. Грязнов усомнился: а запах?
– А карамельки для чего? – парировал Александр, запихивая в рот сразу несколько штук.
– Какие у нас планы на завтра? – спросил Вячеслав.
– Займемся Липниковым. Надо довести это дело, как ты говоришь, до логического конца.
– Договорились, – сказал Грязнов, поднимаясь. – Но больше не заставляй меня сомневаться в твоей профессиональной пригодности.
– Обещаю. Привет, я – к Меркулову.
Грязнов ушел. Турецкий убрал со стола, запер сейф. Оглядел комнату, поправил телефон, съехавший к краю, наконец вышел из кабинета, заперев его на ключ.
Клавдия Сергеевна, как обычно в последнее время, встретила Турецкого неизменной многозначительно-обещающей улыбкой.
– Меркулов здесь? – сурово спросил Александр, не обращая внимания на откровенный призыв.
– Да. У него Казанский. Посидишь со мной?
– Давно?
– Минут двадцать.
– Сам пришел или по вызову?
– Сашенька, твоя профессия накладывает на тебя плохой отпечаток. Ты постоянно задаешь вопросы, вместо того чтобы сделать мне комплимент. Обрати внимание, у меня новое платье!
– Это просто замечательно! Восхитительно! – хмуро констатировал Турецкий. – Ты возвращаешь меня на землю, а работа держит в постоянном аду. Когда я тебя вижу, я хочу бросить все и опять сойти с тобой с ума. А тут – она, работа! Что прикажешь делать?
Из кабинета Меркулова вышел Казанский, на ходу кивнул Турецкому.
– Проходите, Александр Борисович, – официально предложила Клавдия, распахивая перед Турецким дверь.
Меркулов увидел его и обрадованно воскликнул:
– Заходи, Саша! А я как раз собирался тебя вызвать!
Турецкий вошел, поздоровался за руку с Меркуловым, остановился у стола.
– Присаживайся, в ногах правды нет.
– А в чем она есть? – пробурчал Александр, садясь на всякий случай подальше.
– Да ни в чем, если разобраться. Все зависит от системы координат, состоящей из двух осей: плохо и хорошо. На эти оси мы все и нанизываем, забывая, что плохое может быть хорошим, если посмотреть под другим углом зрения, и наоборот. Думается мне, что абсолютным злом можно было бы назвать только насильственную смерть, так как она не дает человеку возможности пройти предначертанный путь, построить свою душу, довести ее до совершенства или разрушить, не оставив камня на камне.
– Это ты здорово заметил, Костя.
– Саня, мудрость приходит к нам, когда мы уже никому не нужны.
– Ну, что за разговоры?
– Казанский всегда наводит на меня тоску, извини. Я поражаюсь, как такой человек вообще может существовать в природе? Меня удивляет его ползучесть и въедливость. А ведь он опять приходил жаловаться на тебя. Ты не умеешь хранить следственную тайную информацию. Закладываешь честных людей, которые из-за тебя лишаются должностей и вынуждены с позором уходить с работы.
– Жалоба, конечно, интересная. Правда, должен признаться, что никакой информации я не разбазариваю, более того, пришел обсудить пикантный вопрос на эту же тему.
Меркулов удивленно поднял брови, как бы говоря: Ну, ну, расскажи!
– Информация, о которой говорил Казанский, хранилась на пяти кассетах, переданных мне Пыхтиным. Одна копия была у Савельева, который с помощью зятя упустил птичку. Тот, решив досадить тестю, передал компромат в газету. Вчера появился похожий компромат и на Сорокина. И одновременно сегодня из моего сейфа исчезли все кассеты. Я не знаю, на кого грешить. К Казанскому не пошел, знаю: он скажет, что я продал их и положил в карман кругленькую сумму.
– И куда могли на самом деле исчезнуть эти видеозаписи?
– Ума не приложу. Вчера перед уходом я их видел на месте. Час назад открыл сейф – их нет. Поинтересовался у дежурного, тот сказал, что приходили двое, проверяли сигнализацию. У тебя дежурный спрашивал разрешения, ты приказал пропустить.
– Погоди, погоди, я помню такое. Но ведь Казанский их сам вызывал и докладывал мне об этом!
– Тогда я не знаю, что думать, Костя. Значит, кто-то работает в нашем учреждении, кто способен влезть в мой кабинет и сейф. Мог Казанский это сделать?
– Вполне. Однако не пойман – не вор.
– Это все, что я хотел сказать. Словом, больше никакой информацией я не владею. Можешь убедить Казанского, что я совершенно не опасен.
– Буду иметь в виду, – сказал Меркулов. – Как твои прочие дела?
– Ничего. В общем, нормально. Понемногу копаем. С Грязновым раскрутили дело Бартенева. Находимся на завершающем этапе. С Козловым – сложнее. Вопросов еще много. Боюсь, что до Нового года не управимся.
– А насчет связистов я у Казанского все-таки поинтересуюсь, – пообещал Меркулов.
– Наверняка он себя обезопасил. Так что подкопаться под него мы, скорее всего, не сможем, – констатировал Турецкий.
45
Никогда нельзя предвидеть, как может тот или иной человек отреагировать на наши слова. Случается так, что думают о нас одно, в глаза говорят совершенно иное, а делают такое, что и в голову не придет. Впрочем, если бы люди говорили только то, что думают друг о друге, какой был бы кошмар! Сплошное выяснение отношений!
Когда Липникова доставили для допроса, арестант, видимо хорошо подумав в камере или посоветовавшись с опытными сидельцами, стал обвинять следователя в том, что его обманули, подставили. Вот тогда и пришлось Турецкому показать Петру протокол допроса Свиньина. Липников прочитал, успокоился, опустил плечи и словно бы потерял интерес ко всему.
Грязнов, сидевший в сторонке, насторожился, глядя на арестованного. Но тот ничем не проявлял своей агрессивности.
– Скажите, Липников, сколько вам заплатил Свиньин? – спросил Турецкий.
– Семьсот долларов.
– А почему так мало?
– Символическая цена, я мстил за друга.
– А где вы прятались все это время?
– В Химках. Снимал времянку.
– И где прячутся твои подельники?
– Не знаю.
– Может все-таки, для собственной же пользы, назовешь адресок? – настаивал Турецкий.
– Да нет у них никакого адреса. На той времянке даже номер дома не стоит. Это в Химках, последняя хибара по Ленинградскому шоссе... А, черт с вами, давайте бумагу, нарисую...
Липников принялся на листе бумаги чертить схему. В наручниках ему это было неудобно. Турецкий вызвал конвоира и приказал снять наручники.
Рука Липникова чертила схему, а глаз косил на следователей. Слишком заманчивой была свобода. Два шага до двери – и ты уже в коридоре. Пристукнуть охранника – и на лестнице. А там что Бог даст! По крайней мере, в силе своих кулаков он не сомневался.
Грязнов искоса поглядывал на бандита, Турецкий заинтересованно смотрел на схему. И в тот момент, когда внимание "ментов" было отвлечено, Липников вдруг вскочил из-за стола и одним прыжком оказался у двери. В следующий миг он уже несся по коридору.
Турецкий подскочил и помчался вслед за арестованным, следом ринулся Грязнов. Липников нанес сокрушительный удар встречному работнику СИЗО, и тот кубарем полетел с лестницы. Сам Липников перемахнул через лестничный пролет, но прыжок оказался слишком сильным, и он всем телом врубился в стену. Упал, покатился, и тут его настигли Турецкий с Грязновым. Насели на спину и на ноги, заломили руки за спину. Подбежавшие на помощь контролеры надели на разбушевавшегося арестанта наручники и утащили его в камеру.
Взъерошенные Турецкий и Грязнов вернулись в комнату, где допрашивали Липникова. Отплевываясь и чертыхаясь, отряхнулись и наконец взглянули друг на друга.
– Как ты думаешь, правду ли он сказал насчет Химок? – спросил Турецкий.
– Не знаю. Во всяком случае надо срочно проверить.
– Странно, что с ним случилось? Разве отсюда можно убежать?
– Ничего невозможного нет. Можно удрать из любой тюрьмы. Если тебя ждут и откроют дверь. Но для этого Липников мелковат. Да и нет у него серьезной "крыши". Я так думаю. Бандит-одиночка.
– Давай-ка смотаемся в эти Химки? – предложил Турецкий.
Грязнова, у которого еще не пропал пыл погони, не нужно было уговаривать.
До указанного Липниковым домика они добирались почти час, дважды попадая в пробки. Особенно настрадались перед кольцевой автострадой, где постоянно что-то строилось. Не помогала ни сирена, ни елочные переливы милицейской мигалки.
Утлая времянка действительно была, и она стояла на отшибе, выглядела безжизненной. Окна были наглухо закрыты серой мешковиной. Из-за оттепели невозможно было обнаружить, старые или новые следы вели к крыльцу.
Прошли во двор, постучали в окно, никто не показался. Тогда Грязнов стал кулаком стучать в дверь. Тишина в ответ.
– Гнездо опустело, – сделал заключение Турецкий.
– А может, в этом гнезде давно никто и не водится? Однако не хочется уходить с пустыми руками. Давай-ка обыщем эту хибару. Вдруг найдем что-нибудь интересное.
– А с какой стати мы лезем в чужой дом?
– А у нас есть подозрение, что здесь прячутся убийцы, – возразил Грязнов, доставая из кармана профессиональный набор отмычек.
Несколько движений, и замок послушно щелкнул.
– Такое впечатление, что ты специально дома упражняешься на разных замках, – заметил Турецкий.
– Угадал, это мое самое любимое занятие в свободное от работы время.
Грязнов отворил дверь, вошел в прихожую, толкнул еще одну дверь, и вдруг тяжелый удар обрушился на его голову. В это же время сзади кто-то напал на Турецкого.
Потеряв на мгновение ориентацию от сильного удара, Грязнов открыл глаза и увидел возле своей шеи нож и яростные глаза парня – еще молодого, но довольно сильного. Ловким ударом ноги Вячеслав отбросил от себя нападавшего. Оглянулся и, увидев, что Турецкого всерьез оседлал мужчина лет тридцати, бросился на выручку. И бандит тут же послушно уткнулся носом в пол.
Тот, что был с ножом, вскочил и кинулся на Турецкого, скорее всего, желая очистить себе путь к двери. Но Грязнов бросил на него штору, сорванную с окна. Бандит покатился по полу. Через мгновение и он был связан по рукам и ногам.
– В машину они сами пойдут или мы будем выносить их по одному, как трупы? – спросил Турецкий у Грязнова.
– А мы сейчас спросим.
– Пошли на хрен, менты вонючие, – ответил мужчина.
– Слава, не знаешь, кто эти грубые люди? – спросил Турецкий.
– Толстый – Осокин, а молодой – Грабовский. Безработные, промышляющие грабежами складов. Участвовали в убийстве Бартенева. У Осокина трудное детство, мать и отец алкоголики, умерли. В последнее время жил с сестрой. Грабовский – из нормальной семьи, но еще в школе связался со шпаной, занимался карманными кражами, за воровство был осужден. Условно. Вот такие биографии. Тебе, Александр Борисович, этой мелочевкой и заниматься не следовало бы, но коль они попали в поле зрения, так придется их забирать и впаять им еще и за то, что оказали сопротивление работникам правоохранительных органов.
– А откуда мы знали, что вы из органов? Может, вы урки? Лезли нагло, пользовались отмычкой! – пробасил Осокин.
– Все ты знаешь, Осокин. Уже забыл, какими словами нас встретил? – ответил Турецкий.
– Хватит базарить! Пошли в машину, – приказал Грязнов.
– Погоди, – остановил Турецкий, – надо бы обыскать жилище. Чтоб в другой раз сюда не переться.
Грязнов оглядел комнату с изломанными стульями, засыпанную разбитым стеклом, сказал:
– Похоже, что это помещение чистое, у них даже оружия с собой не было. Эй, куда пушки задевали? Отвечать быстро! – приказал Грязнов.