- Я не убивал ее, - сказал он хриплым и неожиданно тоненьким голосом. - Это не я. Честное слово, не я. Это он. Он это сделал.
- Кто? - спросил я.
- Кальдер. Мистер Джексон. Он это сделал. Он, а не я. - Он уставился на нас с безумным отчаянием. - Слушайте, я вам правду говорю, как на духу. Ничего я ее не убивал, это все он.
Вайфолд скучным голосом проговорил, что Шон имеет право хранить молчание и все, что он скажет, может быть записано и использовано против него в качестве свидетельства, но тот не хитрил, и страх его был слишком велик.
Его придуманный мир рассыпался на глазах, реальность оказалась невообразимей. Я обнаружил, что верю каждому его слову.
- Понимаете, мы не знали, что она там. Она слушала, как мы говорим, а мы не знали. И когда я понес эту дрянь в общежитие, девочка двинулась за мной, мистер Джексон увидел ее и ударил. Я не видел, как он это сделал, правда не видел, но когда я вернулся, он там стоял рядом с ней, а она лежала на земле, и я сказал, что это дочка хозяина. Он даже не знал, понимаете.
Но он сказал, что это еще хуже, что она дочка хозяина, потому что она, должно быть, стояла тут в тени и слушала, а потом побежала бы и рассказала всем и каждому.
Слова, объяснения, оправдания хлынули из него с лицемерной поспешностью, и Вайфолд, спасибо ему, не пытался ввести поток в рамки официальной канцелярщины и заявлений по протоколу. Полицейский в форме теперь сидел позади Шона и строчил в блокноте, записывая, как я догадывался, только суть.
- Я вам не верю, - раздраженно сказал Вайфолд. - Чем он ее ударил?
- Огнетушителем, - сказал Шон. - Он возил его в машине, понимаете, и всегда держал под рукой. У него просто шиза была насчет пожаров. Никогда не позволял курить даже рядом с конюшнями. А этот Найджел... - на миг вернулась презрительная ухмылка, - ребята курили на сеновале, представляете, прямо у него за спиной. Он и не думал, что может случиться.
- Огнетушитель... - Вайфолд с сомнением покачал головой.
- Ну да. Точно. Одна из этих красных штучек, примерно такой длины.
- Шон суетливо показал руками дюймов пятнадцать. - С таким рыльцем наверху. Он держал его в руке, этак помахивал. Джинни лежала ничком на земле, и я спросил: "Что вы натворили?", а он сказал, что она подслушивала.
Вайфолд фыркнул.
- Так оно и было, честное слово, - дернулся Шон.
- Что она подслушивала?
- Мы говорили про эту дрянь, понимаете.
- Шампунь?
- Ну да. - Он, казалось, только на секунду слегка встревожился, когда об этом упомянули. - Я сказал ему, понимаете, что оно действует, потому что как раз утром родился жеребенок с половиной ноги, и Найджел пытался замять дело, только к вечеру он был уже не в себе и проболтался одному из ребят, так что все узнали. Так я сказал мистеру Джексону, а он говорит - отлично, потому что мы об этом только услышали, и в газетах тогда еще не было ни звука. И он уже горевал, что доза неправильная или еще что. В общем, я передал ему про жеребенка с половиной ноги, а он засмеялся, понимаете, он был такой довольный и сказал, что этак я могу дать последнюю порцию, те шесть бутылочек, что он привез, а затем сматываться.
Оливер был очень бледен, на лбу выступил пот и стиснутые кулаки побелели. Челюсти он плотно сжал, пытаясь сохранить контроль над собой, и слушал все, не прерывая и не комментируя.
- Я взял шесть бутылочек, понес в общежитие, а там гляжу - их пять.
Так я вернулся посмотреть, где уронил, но забыл, понимаете, потому что увидел, как он стоит там над Джинни и говорит, что она подслушивала. А потом он велел мне сесть в машину, отвез в деревню и высадил у бара, где были другие ребята, и получилось, что я не мог быть на том месте и убить дочку хозяина, понимаете? А про бутылку, которую уронил, я вспомнил, только когда мы ехали в деревню, но подумал, что ему это не понравится. И прикинул, что найду ее, когда вернусь, но так и не нашел. Я не думал, что это имеет значение, потому что никто не знал, для чего она, просто собачий шампунь. И все равно я не собирался использовать эти последние бутылки, знал ведь, что вокруг Джинни кутерьма поднимется. Но если б я не пошел за той бутылкой, я бы не попал опять на то место и не увидел бы, что он ее убил, понимаете.
Это не я ее убил. Это не я.
По его мнению, тут он мог бы и остановиться, но Вайфолд и Оливер, а с ними и я считали, что он рассказал далеко не все.
- Вы говорите, - сказал Вайфолд, - что вы возвращались из деревни вместе с остальными конюхами, зная, что должны найти?
- Ну да. Только Дэйв и Сэмми, понимаете, они вернулись раньше, и когда я подошел, там была уже "скорая" и все такое, и я просто держался в тени.
- Что вы сделали с остальными пятью бутылками шампуня? - спросил Вайфолд. - Мы обыскали все комнаты в общежитии. Нигде ни следа шампуня.
Подавляющий страх, вызвавший у Шона вспышку возбужденной словоохотливости, потихоньку стал увядать, но он ответил, лишь слегка поколебавшись:
- Я отнес их вниз к дороге и бросил в канаву. Это было после того, как они поехали в больницу. - Он повел подбородком в сторону меня и Оливера. - Немного я струхнул, правда, когда Дэйв сказал, что она разговаривала. Но я был рад, что успел избавиться от этой штуки, когда она все-таки умерла и кругом пошли все обнюхивать.
- Вы можете показать мне эту канаву? - спросил Вайфолд.
- Ну да, ясно, могу.
- Хорошо.
- Вы хотите сказать, - облегченно вздохнул Шон, - вы мне верите?..
- Нет, я не хочу этого сказать, - жестко ответил Вайфолд. - Я хочу узнать, как вы обычно использовали шампунь.
- Ага. - Отголосок наглости ловкача; развязное движение плеч, кривая улыбка. - Да там делов-то - всего ничего. Мистер Джексон показал мне, как надо. Просто я затыкал сливное отверстие в раковине кофейным фильтром и поливал его шампунем, и шампунь весь протекал насквозь, а эта дрянь застревала в фильтре, и я просто вытаскивал его и замачивал в баночке, в льняном масле, которое брал в кормохранилище. А потом просто подмешивал масло в корм кобыле, если я за ней ухаживал, или давал отстояться, а потом выскребал чайной ложкой и клал в яблоки, если кобылы чужие. Мистер Джексон меня научил. Сущая ерунда - вся эта штука.
- Скольким кобылам вы это давали?
- Точно не знаю. Несколько дюжин, если прошлый год считать. Некоторых я пропускал. Мистер Джексон сказал, лучше пропустить, чем попасться. Он советовал больше полагаться на масло. Сказал, что слишком много яблок могут заметить. - Опять появилась некоторая тревога. - Слушайте, теперь я вам все рассказал и вы знаете, что я ее не убивал. Правда ведь?
Вайфолд бесстрастно спросил:
- Как часто мистер Джексон привозил вам бутылки с шампунем?
- Он не привозил. То есть у меня под кроватью их была целая сумка. Я привез их с собой, понимаете, когда переехал, как в прошлом году. Но в этом году я поиздержался, так сказать, так что позвонил ему как-то вечером из деревни и попросил достать. Так что он сказал, что подъедет к задним воротам в воскресенье, в девять вечера, когда ребята будут внизу, в пабе.
- Он не пошел бы на такой риск, - скептически сказал Вайфолд.
- Но так и было.
Вайфолд покачал головой. Шон уже откровенно запаниковал.
- Он там был! - почти закричал он. - Он был. Он был.
Вайфолд все еще выглядел нарочито неубежденным и сказал Шону, что будет лучше, если тот сделает официальное признание, а сержант его запишет и даст ему подписать, когда он, то есть Шон, удостоверится, что там правильно представлено все то, что он нам уже сказал. Шон смятенно согласился.
Вайфолд кивнул сержанту, открыл дверь и предложил нам с Оливером выйти. Оливер, стиснув челюсти, вывез меня наружу. Довольный Вайфолд сказал по обыкновению без обиняков:
- Вот, мистер Нолес, так умерла ваша дочь, и вы счастливее других.
Этот сопляк правду говорит. Гордится собой, как и большинство проходимцев.
Хочет, чтобы весь мир про него узнал. - Он небрежно пожал руку Оливеру и коротко кивнул мне. И вернулся к своим нераскрытым ужасам, к газетам, жаждавшим его крови, к другим отцам, задыхавшимся от слез.
Оливер вывез меня в окружающий мир, но не повез туда, где должен был ожидать меня наемный шофер. Я обнаружил, что мы незапланированно свернули в маленький парк, где Оливер вдруг бросил меня у первой скамейки и, шатаясь, побрел прочь.
Я смотрел на его спину, застывшую, прямую, солдатскую, исчезающую среди кустов и деревьев. В горе, как и во всем другом, он был аккуратен.
На дорожку выкатился мальчишка на роликовых коньках, крутанулся на месте и замер передо мной.
- Хотите, я вас повезу? - спросил он.
- Нет. Но все равно спасибо.
Он оценивающе осмотрел меня. - Как вы заставляете его ехать прямо, когда у вас только одна рука?
- Никак. Я описываю круг и возвращаюсь туда, откуда начал.
- Я так и думал. - Он был серьезен. - Как земной шар.
Он оттолкнулся одной ногой и уехал на другой, и тут же, твердо ступая, вернулся Оливер.
Он сел на скамейку рядом со мной. Глаза слегка покраснели, но внешне он был спокоен.
- Простите, - сказал он чуть погодя.
- Она умерла счастливой, - сказал я. - Это лучше, чем ничего.
- Почему вы думаете?
- Она слышала, что они сделали. Она подобрала шампунь, который выронил Шон. Она бежала сказать вам, что все в порядке, что Сэнд-Кастл здоров и вы не потеряете свой завод. В тот миг, когда она умерла, она, должно быть, была полна радости.
Оливер поднял лицо к светлому летнему небу.
- Вы так думаете?
- Да.
- Тогда и я буду в это верить, - сказал он.
Год третий: октябрь
Гордону вот-вот должно было исполниться шестьдесят, возраст, в котором все вынуждены покидать "Эктрин", хотят они того или нет. Деньгами двигают молодые мозги, в них быстрее шевелятся извилины, говорил Поль Основатель, и его концепция все еще была законом в нашем банке.
Гордон, разумеется, жалел, но сожаление, по-моему, уравновешивалось чувством облегчения. Он уже три года сражался с болезнью Паркинсона и завершал возложенные на него труды, с честью глядя в лицо внутреннему врагу.
Он заводил разговор о том, что ждет не дождется, когда у него появится досуг, и что они с Джудит собираются при первой возможности отправиться в путешествие. Однако перед тем он должен полежать в больнице и пройти обследование.
- Это утомительно, - говорил Гордон, - но они хотят сделать анализы и укрепить мое здоровье перед путешествием.
- Очень разумно, - сказал я. - Куда вы едете?
Он расплылся в улыбке.
- Я всегда хотел посмотреть Австралию. Знаете, я там никогда не был.
- Я тоже.
Он кивнул, и мы продолжили наши обычные занятия в ладу и согласии, которых достигли за столько лет. Мне будет его недоставать. Его самого, подумал я, а еще - не будет больше вестей о Джудит, свиданий с ней... Дни летели галопом, приближался день его рождения, и у него становилось все легче на душе, а у меня - все тяжелее.
Проблемы Оливера перестали быть каждодневной темой обсуждения за обедом. Несогласный директор вынужден был признать, что даже непоколебимые репутации не всегда могут устоять перед хорошо спланированным злодейством, и бросил намекать на мое участие в деле. Особенно после того, как Генри своим мягким голосом с железными прожилками прошелся насчет защиты банковских денег, когда того не требуют обязанности.
- И здравый смысл, - пробормотал мне на ухо Вэл. - Слава Богу.
Состояние дел Оливера было широко освещено Алеком в "Что Происходит Там, Где Не Должно Происходить" благодаря исчерпывающей информации, просочившейся от одного из директоров "Эктрина", то есть от меня.
Многие ежедневные газеты обходили эту тему стороной, поскольку Шон еще находился под следствием и дело об отравлении кобыл ожидало судебного разбирательства. Газетка Алека со своим обычным пренебрежением к секретности сумела довести до сведения всех промышленников-коннозаводчиков, что Сэнд-Кастл является бесспорно надежным капиталовложением и что ни один жеребенок, родившийся нормальным, не несет в себе порочных генов.
"Что до кобыл, покрытых в этом году, - продолжала газета, - то это чистая лотерея - произведут они на свет нормальных жеребят или уродливых.
Заводчикам рекомендуется дождаться появления жеребят, ведь приблизительно пятьдесят шансов из ста, что они родятся нормальными. Заводчикам, у чьих кобыл родятся уродцы или неполноценные жеребята, будет, насколько мы понимаем, возмещен взнос за жеребца и оплачены прочие расходы. Индустрия разведения племенных лошадей все еще вырабатывает линию поведения в связи с этим исключительным случаем. Между тем бояться нечего. Потенция, плодовитость и репутация Сэнд-Кастла остались при нем. Обращайтесь без промедления за местом в программе следующего года".
Спустя два дня после появления заметки Алек самолично позвонил мне в офис.
- Ну, как тебе? - спросил он.
- Грандиозно.
- Издатель говорит, что его распространителям в Ньюмаркете оборвали все телефоны - требуют все новых экземпляров.
- Гм, - сказал я. - Я бы, скажем, достал список всех заводчиков и агентов по родословным и лично - анонимно, разумеется, - разослал бы им копии твоей статьи, с позволения твоего издателя.
- Делай и не спрашивай его позволения, - сказал Алек. - Его, вероятно, это устроит. Обещаю, что мы не подадим на тебя в суд за нарушение авторских прав.
- Огромное спасибо, - сказал я. - Ты просто великий человек.
- Погоди, вот посмотришь на следующую статью! Я над ней сейчас работаю. "Чудеса Сделай-Сам", вот как она называется. Уловил?
- Отлично.
- Покойник жаловаться не будет, - бодро заявил Алек. - Надеюсь, я хоть правильно называю все эти снадобья.
- Я пришлю тебе список, - забеспокоился я.
- Наборщики, - хмыкнул он, - все равно дров наломают. Взять только этот сульфаниламид.
- Как-нибудь надо нам встретиться, - смеясь, сказал я.
- Ага. Выпить-закусить. Отметим дело.
В следующем выпуске появилась его статья о самодельных чудесах и вдребезги разбила репутацию Кальдера, а также немало продвинула восстановление репутации Сэнд-Кастла. В очередном выпуске прогремел третий гонг (Сэнд-Кастл непоколебим!), и Оливер благодарно сообщил, что доверие к его жеребцу и к его конному заводу опять окрепло. Две трети номинаций уже заняты, а на остальные продолжают поступать заявки.
- Один из заводчиков, чья кобыла сейчас жеребая, угрожает подать на меня в суд за недосмотр, но ассоциация чистопородного разведения старается его отговорить. Да он ничего все равно не сделает, пока не приговорят Шона и пока не родится жеребенок, и я молю Бога, чтобы уж он-то оказался нормальным.
С точки зрения банка его дела наладились. Правление согласилось продлить срок ссуды еще на три года, и Вэл, Гордон и я разработали шкалу процентов, по которой Оливер мог расплачиваться без ущерба для себя. В конечном счете все опиралось на жеребца, но если его потомство докажет, что унаследовало его быстроту, Оливер в конце концов достигнет успеха и уважения, которых добивался.
- Но давайте, - однажды с улыбкой заявил Генри, доедая жареную баранину, - давайте не будем становиться завсегдатаями скачек.
Как-то в понедельник утром Гордон сообщил в офисе, что вчера повстречал Дисдэйла - они обедали в ресторане, который нравился им обоим.
- Он очень смутился при виде меня, - сказал Гордон. - Но я должен был с ним поговорить. Он в самом деле не знал, вы понимаете, что Кальдер такой плут. Он сказал, что ему не верилось, до сих пор с трудом верится, что исцеления не были исцелениями и что Кальдер действительно убил двух человек. Он был очень подавлен, насколько это возможно для Дисдэйла.
- Наверное, - осторожно сказал я, - вы не спросили его, случалось ли раньше, что они с Кальдером покупали, лечили и продавали заболевших лошадей? До Индийского Шелка?
- Спросил, в точности как вы подумали. Но он говорит - нет. Индийский Шелк был первым, и Дисдэйл довольно уныло сказал, что, видимо. Кальдер и Ян Паргеттер не могли видеть, как затраченное время и усилия пропадают впустую. И когда Ян Паргеттер не смог уговорить Фреда Барнета обратиться к Кальдеру, Кальдер подослал Дисдэйла просто купить лошадь.
- И это отлично сработало.
Гордон кивнул.
- А еще Дисдэйл сказал, что Кальдер, как и сам Дисдэйл, был ошарашен, узнав, что именно "Эктрин" ссудил средства для покупки Сэнд-Кастла. В газетах об этом не упоминалось. Дисдэйл попросил передать вам, что, когда он сообщил Кальдеру о том, чьи на самом деле деньги, Кальдер принялся повторять "О Господи" и весь вечер ходил из угла в угол, и выпил гораздо больше обычного. Дисдэйл не понимал, в чем дело, и Кальдер не собирался ему говорить, но Дисдэйл думает, что Кальдера совесть мучила. Ведь он наносил удар по "Эктрину", а Эктрин спас ему жизнь.
- Дисдэйл, - сухо заметил я, - все еще пытается оправдать своего кумира.
- И свое восхищение им, - согласился Гордон. - Но, возможно, это правда. Дисдэйл говорит, что Кальдер действительно вас любил.
Любил. И прощения просил, и едва не убил. Все вместе.
Свобода движений постепенно возвращалась; с плеча и руки наконец-то сняли фиксирующую повязку, и благодаря физиотерапевтическим процедурам, упражнениям и массажу медленно восстанавливалась и сила.
С лодыжкой дела обстояли не так хорошо. Прошло более четырех месяцев, но я все еще был вынужден носить повязку, правда, теперь это был не гипс, а система из алюминия и ремней, позволяющих немного двигать ногой. Никто не обещал, что я когда-нибудь смогу встать на лыжи, пока что даже для небольших прогулок требовалась трость. Вернувшись в свой дом в Хэмпстеде, я до того устал прыгать по ступенькам, что наконец снял себе отдельную квартиру с лифтом, возносящим меня ввысь, и гаражом в цокольном этаже; и считал, что в тот день, когда я туда въехал на своей машине, жизнь коренным образом изменилась к лучшему: автоматическое переключение скоростей и никакой работы для левой лодыжки.
За день или два до того, как Гордона должны были положить в больницу на обследование, он походя упомянул, что Джудит собирается забрать его после работы из банка и вместе с ним поехать в больницу, где он останется ночевать, чтобы в пятницу с утра начать делать анализы.
В пятницу вечером она заберет его домой, и весь уик-энд он будет отдыхать, и в офис вернется в понедельник.
- Буду рад, когда все это закончится, - сказал он. - Ненавижу все эти иголки и когда тебя таскают туда-сюда.
- Когда Джудит поместит вас в больницу, не согласится ли она пообедать со мной, прежде чем вернется домой? - спросил я.
Во взгляде Гордона мелькнула искорка; идея пустила корни.
- Думаю, она не откажется. Я ее спрошу.
На следующий день он сообщил, что Джудит обрадовалась предложению, и мы с ним договорились, что она оставит его в больнице, а потом присоединится ко мне в приятном ресторане, который мы оба хорошо знали. И еще через день, в четверг, наш план был надлежащим образом выполнен.
Она пришла сияющая, глаза ее искрились, белые зубы блестели; на ней было синее платье до пят и туфли на высоких каблуках.