Турецкий достал сотовый телефон, временно перешедший в наследство от Грязнова, и набрал свой рабочий номер. Там в это время должен был находиться только один человек.
– Алло, это Московское общество имагогов-майоров? Семен Пэ Школьников? Слушай меня внимательно. Хватит возиться со своими банковскими счетами. У меня есть для тебя настоящая работа. Придется, правда, немного в земле повозиться, но зато есть шансы найти дневник Уткина. Короче, срочно ищи бригаду хороших ассенизаторов. А я еду в офис Кроткова.
…Дискету Турецкий обнаружил там, где и указал Кротков, – в папке под номером двенадцать. Тем более что это была единственная пронумерованная папка, номера с первого по одиннадцатый отсутствовали, равно как и номера больше двенадцатого. Хотя бумаг в офисе было предостаточно. Как в архиве. И все – ни о чем – старые счета, расписки, квитанции… Такое впечатление, что Кротков хранил даже прокомпостированные билеты на троллейбус с тех самых пор, когда он еще ездил в городском транспорте.
Сунув дискету в компьютер, стоявший тут же в приемной Кроткова, Турецкий был разочарован – программа загрузки требовала пароль, которого Кротков не сообщил. Доставленная в контору по этому срочному поводу кротковская секретарша только виновато пожимала субтильными плечиками и выражала полную готовность к сотрудничеству. Тем не менее помочь ничем не смогла, ибо дискеты этой она прежде никогда не видела, а выданные ею на уровне озарения комбинации из букв и цифр, включавшие инициалы Кроткова, дату его рождения, почтовый индекс и номер телефона, были отвергнуты программой как некорректные.
Заехав специально для этого в СИЗО "Лефортово", Турецкий, уже еле сдерживаясь, недвусмысленно попросил арестованного:
– Назовите, будьте так любезны, пароль для программы загрузки, – и продемонстрировал Кроткову изъятую дискету. Но Кротков только повторил телодвижения своей секретарши, то есть с добродушной улыбкой пожал плечами:
– Не помню. Видите ли, он шестнадцатиразрядный, а у меня всегда были проблемы с запоминанием длинных чисел. Но в том кейсе, который вы, конечно, тоже нашли, на такой желтенькой бумажке все записано.
Насчет кейса Турецкий промолчал. Если он там все-таки был, значит, они изрядно лопухнулись и Кроткову об этом знать не обязательно. "А если это все липа, то я его самого на этой свалке, под этим дубом похороню и заставлю этой дискетой могилу себе рыть".
Турецкий отдал дискету специалистам из НИИ криминалистики, но и там пожали плечами. "Взломать"-то ее было можно, но потребуется неделя, может, больше, и вероятность того, что всю информацию удастся прочесть, не слишком высока.
Турецкому оставалось повторить жест дня – пожать плечами и ждать неделю. Но сдаваться без боя не хотелось, и он отправился в Столешников переулок, где на одном пятачке в семьдесят квадратных метров наблюдается самая высокая концентрация московских хакеров, ибо там располагается "Интернет-бар", где пиво подают прямо к компьютеру.
Возраст публики в баре колебался от двенадцати до сорока – сорока пяти, и реплики собравшихся состояли в основном из незнакомых ему слов, и Турецкий почувствовал себя старым неотесанным динозавром. Он осторожно тронул за рукав вихрастого парнишку в круглых тонких очках, который задумчиво разглядывал отбрасывающий яркие блики компакт-диск с таким видом, будто мог читать с него и без лазерного дисковода.
– Кто тут у вас самый умный?
– А что, дядя, проблемы с компом?
На дядю Турецкий обижаться не стал:
– Мне бы дискету прочесть…
– Витала, – позвал парень, и за соседним столиком от банки "Туборга" отвлекся бородатый… негр неопределенного возраста. – Тут дяде флопик крекнуть требуется.
– Пиво ставишь, дядя? – весело поинтересовался Витала.
Турецкий, не очень-то веря, тем не менее энергично закивал головой, осторожно вкладывая дискету в большую розовую ладонь негра. Витала рассмотрел диск на свет, попробовал согнуть, поковырял ногтем поверхность, на зуб, правда, класть не стал и сунул в ближайший дисковод.
– Там что, архив Des Todes?
– Типа того… Это надолго? – осведомился Турецкий.
– Дядя, а ты не пробовал завесить четвертую полуось из-под DOS-сессии?
– Нет, – сказал Турецкий чистую правду.
– А когда-нибудь двоичный код вручную переписывал?
– Нет, но зато я знаю, где у него кнопка, – Турецкий уверенно ткнул пальцем в клавишу.
Расшифровка заняла минут семь. Витала выдернул дискету, прежде чем Александр Борисович успел что-то прочитать на экране монитора:
– Ты про пиво не забыл?
Турецкий с готовностью полез в карман за деньгами.
– Извини, дядя, но дискета твоя, во-первых, сама глюканая, а во-вторых, на ней только аварийная копия заглюканной программы "Клиент-банка" с данными о платежах за январь прошлого года. Ты это искал? – Он тоже пожал плечами, но не от бессилия, а как бы извиняясь, и, отобрав у опешившего Турецкого зажатую в кулаке купюру, пошел заказывать пиво.
На Большую Дмитровку Турецкий вернулся в состоянии тихого бешенства. Изида Сигизмундовна тут же доложила, что уже дважды звонили из "Лефортова": заключенный Кротков рвется на допрос.
– К черту, – чихая, сказал Турецкий. – Никуда не поеду, пусть привозят его в Генпрокуратуру.
– Вы что, за идиотов нас всех тут держите, – спросил он Кроткова возмущенно спустя полтора часа, когда для формального участия в допросе прибыл Школьников. Турецкий все еще выступал в качестве потерпевшего, принимающего участие в очной ставке.
Кротков в недоумении уставился на него:
– Пароль не сработал?
– И что я, по-вашему, должен был найти на этой дискете?
– Не знаю, – задержанный пожал плечами, – я сам не смотрел, руки как-то не дошли. Диск изъят из сейфа Уткина вместе с документами, и я справедливо полагал, что там секретный архив его грязных делишек. Или нет?
– Или нет!
– Да не нервничайте так, гражданин начальник. Уткин – это уже не актуально. Я хочу сделать заявление…
– Прикажете за журналистами сбегать? – учтиво спросил Школьников.
– Хорошо бы. Родина должна знать своих героев. Итак, – Кротков откашлялся, – находясь в здравом уме и твердой памяти, заявляю, что сам, своими руками убил бывшего единомышленника и бывшего товарища по "Новой народной воле" – Сенатора, который вам, наверное, был больше известен как глава домодедовской группировки. Оригинальная фамилия необязательна.
Но Турецкого уже трудно было удивить. А почему, собственно, он не мог убрать Сенатора? Только, пожалуй, Кротков поступил тактически неверно. Если бы он так и начал свои признания, это выглядело бы абсолютно правдоподобно, но теперь, после того как он взвалил на себя лавры убийцы Уткина, Турецкого мучили смутные сомнения: а уж не лжет ли он, как Троцкий?
Несмотря на неутихающие слухи о том, что Сенатора убрали (на чем особенно настаивал грязновский знакомец капитан Лихачев из РУОПа), официально считалось, что его смерть наступила от вполне естественных причин. Он страдал хронической аневризмой, и в момент нервного перенапряжения организм его не выдержал. В результате – смерть от разрыва аорты. (Как, кстати, и у тещи Лозинского!)
А Кротков уже оседлал любимого конька и, набрав в легкие побольше воздуха, начал очередное программное выступление:
– Сенатор трактовал идею разрыхления и разрушения репрессивно-исправительной машины, совершенно обойдя самое актуальное, злободневное и политически наиболее существенное в борьбе против анархизма, а именно – отношение народной революции к государству и вопрос о государстве вообще!
– Может, не будем терять время, вы бы просто сказали мне название первоисточника, который собираетесь цитировать, а я потом на досуге ознакомлюсь, – язвительно перебил Турецкий. Он успел заскочить-таки в ведомственную библиотеку и после непродолжительных поисков убедиться, что предыдущая тронная речь его оппонента была почти дословно слизана с работы Ленина "Государство и революция".
Кротков не обиделся:
– Если вас не интересуют побудительные мотивы, давайте поговорим о доказательствах.
– Попробую угадать… вы его заперли в темной комнате и читали ему вслух классиков марксизма часа три, пока он не умер от разрыва сердца.
– Нет. Я его отравил.
Это уже было новостью.
– Чем же, если не секрет?
– Ядом нервно-паралитического действия, разработанным в наших секретных лабораториях.
– И вы можете это доказать?
– Доказывать – это ваша работа, но могу вам помочь. Яд Сенатор не принимал внутрь, поражение произошло через кожу. Я могу назвать адрес лаборатории.
– Что-нибудь еще? – Турецкий недоверчиво покосился на Кроткова, но адрес все-таки записал.
– Я вижу, вы мне не верите, и напрасно. На сегодня, если можно, давайте закончим, я утомился и хочу собраться с мыслями. А когда вы все проверите и убедитесь в моей искренности, с удовольствием продолжим.
И Турецкому волей-неволей пришлось проверять.
Лечащий врач Сенатора, изрядно запуганный домодедовской братвой, только после длительного допроса признался, что свидетельство о смерти он подписал прямо в своем кабинете и тела покойного даже не видел. Но аневризмой Сенатор действительно страдал, так что все может быть. Хотя что-то слишком много "сердечников" за последнее время…
Турецкий вынес постановление об эксгумации трупа Сенатора. И тут ему пришлось столкнуться с непонятно откуда взявшимися фанатами, которые избрали местом своих шабашей могилу усопшего. Были это недоловленные домодедовские братки или грабители могил, он так и не выяснил. Они ни в какую не желали убраться с кладбища, угрожая, что милиции придется добираться до трупа Сенатора только через их трупы. В конце концов срочно вызванный отряд ОМОНа разогнал фетишистов, и гроб из красного дерева с позолоченными ручками извлекли из промерзлой земли.
Судмедэкспертиза, а позднее и судебно-биологическая экспертиза подтвердили, что Сенатор действительно был отравлен и аневризма здесь ни причем. На выяснение состава яда требовалось довольно длительное время. Специалисты-химики установили, что яд попал в организм через кожу. То есть признание Короткова не опровергалось.
У Турецкого голова шла кругом. Если Кротков не врет насчет Сенатора, то, может, и про Уткина – правда?! И вся их "Пантера" не там копает. А вдруг действительно существует эта "Новая народная воля"? Почему "АУМ-Синрике" может травить людей пачками, а наши "народовольцы-2" не могут? Чем они хуже? Предчувствуя самое худшее, Турецкий с бригадой, доукомплектованной снаряжением для работы с боевыми отравляющими веществами, отправился по адресу, названному Кротковым.
Когда они в своих изолирующих костюмах, пыхтя изолирующими противогазами, ворвались в нежилой с виду двухэтажный дом, на голову им рухнула целая лавина… голубиного дерьма. А придурковатый бомж, который лопатой сбрасывал помет, после хорошей дозы тумаков объяснил, что никакой ни подпольной, ни надпольной лаборатории здесь нет и не было и живет он один с голубями, а незваных гостей всегда встречает одинаково.
А Кротков снова просился на допрос. Но Турецкий остался глух к его просьбам. Он ждал заключение химиков о составе отравившего Сенатора вещества.
– Но зачем Кротков затягивает следствие? – занудствовал Школьников. – Просто так, из любви к искусству, или он ждет, что сработает система и за него начнут ходатайствовать, или покуда он тянет волынку, кто-то обработает свидетелей по делу Гнедковского и у нас опять на него ничего не останется? "Депутат мафии" Герасимец пока не протянул руку братской помощи, почему? Либо он чего-то боится, либо выжидает. Чего? А может, за Кроткова как раз должен заступиться кто-то более влиятельный и высокопоставленный…
– Но если таковой имеется, – возразил Турецкий, – то почему он позволил сдать целую группировку? Может, покровитель был, а теперь его не стало? Умер… убили?
– То есть это Уткин? Да возможно ли это?!
– Но с другой стороны, может, Кротков неспроста водил нас вокруг Уткина? Или это совпадение? Нет, совпадение в том, что я думаю в первую очередь об Уткине! В конце концов, мало ли кто мог умереть, заболеть, отойти от дел?! Давай, Семен, попробуем решить другой вопрос: кто и зачем сдал группировку? Кому это выгодно и кому это по силам? Никто из "сенаторских конгрессменов", претендовавших на освободившееся кресло, братву сдавать бы не стал. Сдали бы Кроткова… или скорее убрали бы и на том остановились.
– А конкуренты?
– В принципе могли бы, но откуда у них документы, свидетельские показания и прочее? На них, разумеется, может работать кто-то и в милиции, и в прокуратуре, и в суде…
– Но эти люди должны быть из разных ведомств и работать скоординированно и систематически в течение долгого времени, что представить себе просто невозможно! Или это передел сфер влияния среди покровителей бог его знает на каком высоком уровне? А мы здесь у себя внизу наблюдаем его отголоски. Но даже если я постиг тайный смысл вещей, махать шашкой на таких высотах все равно что гулять по радиоактивной трясине с заминированными кочками. – Школьников, прихлебывая кофе, подошел к окну. За стеклом надтреснуто стонали деревья и разводили ветвями в стиле ню. "Интересно, почему у Турецкого грязь на оконном стекле серая, а у меня коричневая?" Школьников упал в кресло и, особо не напрягаясь, заснул.
Через полтора часа пришел ответ из химико-биологической лаборатории: было применено вещество из разряда бинарных ядов, подобного рода бинарное оружие разрабатывалось под эгидой КГБ, в кустарных же условиях производство невозможно.
А значит, Кротков врал от начала и до конца. И Турецкому предстояло разъяснить, откуда он узнал подробности.
– Семен!!! – заорал Турецкий. – Немедленно выясняй в своем ведомстве, кто и когда имел доступ к этой лаборатории КГБ. И самое главное – найди мне наконец бумаги Уткина! У нас уже не осталось времени на ошибки.
ПРОТОКОЛ ДОПРОСА
27 февраля, вечер
С л е д о в а т е л ь. Вы продолжаете утверждать, что отравили Сенатора?
К р о т к о в. Да. До смерти отравил.
С л е д о в а т е л ь. Каким ядом вы воспользовались?
К р о т к о в. Секретным.
С л е д о в а т е л ь. Его изготовили ваши сподвижники-химики в секретной лаборатории на чердаке дома No 21 по ул. Заполярной?
К р о т к о в. Да. Из голубиного помета.
С л е д о в а т е л ь. Вы знаете об ответственности за дачу заведомо ложных показаний?
К р о т к о в. Наслышан.
С л е д о в а т е л ь. И вы настаиваете на том, что убили Сенатора?
К р о т к о в. И не только его, еще верховного судью Уткина. Но Уткин и Сенатор – это уже пройденный этап. У "Новой народной воли" длинные руки, и нет покоя адептам богатства и роскоши. Пусть трепещут в каждой точке земного шара.
С л е д о в а т е л ь. Я передам.
К р о т к о в. И некоторых уже настиг кровавый меч народного гнева.
С л е д о в а т е л ь. Огласите, пожалуйста, весь список.
К р о т к о в. Начнем ну хотя бы с Джанни Версачи.
С л е д о в а т е л ь. И… его тоже вы?!
К р о т к о в. Подробностями интересуетесь?
С л е д о в а т е л ь. Лос-Анджелес вне нашей юрисдикции, но если коротко, то давайте. Только правдиво и по существу.
К р о т к о в. Я убил его потому, что ощущал невозможность пребывания в одном объеме физического пространства. Это была рука судьбы. Я поехал в Америку как турист, но истинный "народоволец" остается верным своим убеждениям даже в отпуске. Американские друзья подарили мне галстук от Версачи, а я обменял его у уличного торговца оружием на пистолет.
С л е д о в а т е л ь. Достаточно. Следующий.
К р о т к о в. Следующая. Следующая – принцесса Диана.
С л е д о в а т е л ь. Да, это по-"народовольчески".
К р о т к о в. Она воплощала в себе насквозь лживую идею народной монархии, развращая незакаленное политическое сознание серой обывательской массы и проституируя на народной любви. А ее любовник – кровавый миллиардер и исламский фундаменталист. Наши люди продали его водителю контактные линзы со смещенной оптической осью. Стоило ему немного выпить, и он воспринимал мир совершенно в искаженном виде.
С л е д о в а т е л ь. Почему он не врезался ни во что до туннеля?
К р о т к о в. Это же Франция. Там дороги широкие.
С л е д о в а т е л ь. Расскажите подробно, что вам известно об обстоятельствах смерти гражданина Гнедковского.
К р о т к о в. Значит, вам подробности о жалком и ничтожном Гнедковском дороже правды о народном гневе и отважнейших и достойнейших сынах народа?! Сажайте, сажайте, всех не пересажаете. Ваши репрессии только вербуют в наши ряды новых сторонников. Вы можете изображать всевластие законов, но за порогом вашего кабинета правит коррупция, и потому я вас не боюсь.
Турецкий дочитал стенограмму, чихнул, в сердцах сплюнул на пол и растер ботинком, который промокает изнутри, хотя это и незаметно снаружи.
Когда Кротков "признался" в убийстве Уткина, это на некоторое время могло отвлечь следствие. Но почему он теперь валяет дурака? И почему делает это настолько откровенно? Очевидно, что он пытается выиграть время. Но для кого? Для себя? Вряд ли, маловероятно. Кто-то им манипулирует?
"А может, отвезти гада на следственный эксперимент на свалку и заставить искать кейс?"
И тут в кабинет, не сбрасывая дубленку, ввалился Семен, потрясая в воздухе своей добычей.
– Сан Борисыч! Уф… Как только я по телефону заикнулся вдове Уткина о возможно пропавших дневниках, не зная даже наверняка, существовали ли такие в действительности, она тут же привезла вот это, – Школьников положил ему на стол объемистую книжку в кожаном переплете с замочком и проплыл по кабинету, раскачивая бедрами. "Я, – говорит, – сама впервые увидела эти записи совсем недавно". Но… честно сказать, она здорово осунулась за последние дни и выглядела совершенно разбитой.
– Зачем ты мне это говоришь? – удивился Турецкий. – Женолюб несчастный?
– Понятия не имею, – признался Школьников. – Она говорит, ей приснился такой интересный сон, в котором мы с вами…
– Избавь меня от этого! – зарычал Турецкий.
– Ну хорошо, ладно… А потом, в конце разговора, она заявляет: "Наверное, я тоже в какой-то степени виновата в смерти Ивана Сергеевича… Но вы вначале должны прочесть дневник. Если у вас будут вопросы… потом, дескать, пожалуйста, милости прошу!" – Школьников, устав имитировать женскую походку, плюхнулся в кресло и снова задремал.
– Только не это! – буквально взвыл Турецкий. – Почему все так стремятся взвалить убийство Уткина на себя?!…Слава богу, что мы не успели перелопатить весь мусор под тем дурацким дубом на свалке.