Я, конечно, набрал в легкие сколько мог воздуха и через некоторое время, когда Иваненко совсем сжал шланг, начал делать вид, что задыхаюсь, постепенно увеличивая интенсивность. Удушить меня они не собирались – это ясно, значит, чем больше я буду мотать головой и хрипеть, тем раньше они снимут противогаз…
Однако Иваненко был не так прост, как казалось. Он некоторое время сжимал шланг, а потом чуть отпустил. Я инстинктивно вдохнул воздух, а Иваненко тут же снова сжал. Вот тут я начал задыхаться по-настоящему. Сквозь запотевшие круглые стекла противогаза я еле-еле различал человеческие силуэты, а потом перед глазами пошли разноцветные круги.
– Хватит, – как сквозь сон расслышал я, и через шланг проникло некоторое количество воздуха. Потом с меня сорвали противогаз.
Некоторое время я хрипел и никак не мог вдохнуть достаточное количество воздуха.
– Ну что? – нетерпеливо сказал Глеб Анатольевич. – Будем говорить? Или как?
– Да ты… скажи, что тебе надо… – прохрипел я, – а то я не пойму, о чем вы толкуете…
Глеб вздохнул:
– Ну ты же молодой, Юра… Тебе еще жить да жить. Что, не понимаешь? Мы же сейчас тебя замочим, и никто никогда не найдет. Ну что тебе он понадобился? Зачем? Чего за ним гнался?
– За кем? – невинно спросил я. – И вообще, кто он, ты объясни хотя бы. И где я за ним гнался? И откуда эту погоню начал? Ты скажи…
Я сделал такое жалобное лицо, что, кажется, Глеб Анатольевич усомнился, того ли они взяли.
– Здесь, по деревне гнался, – сказал он жестко, но как-то не очень уверенно, из чего я сделал вывод, что они не знают почти ничего. Им поручили вызволить моего пленника. Вот они и выполняют…
Ну что будешь делать, Гордеев?
Глеб Анатольевич внимательно посмотрел мне в глаза и снова кивнул своему подручному:
– Давай, Иваненко.
Тот достал из своего чемоданчика два небольших деревянных брусочка, нож с наборной ручкой.
– Открывай рот! – скомандовал он.
Я решил, что если не открою, то он станет разжимать зубы ножом, и раздвинул челюсти. Иваненко ловко вставил брусочки под коренные зубы. А потом снова залез в чемодан и достал оттуда напильник.
– Ну вот, адвокат, теперь мы тебе маленько зубки подпилим, – гадко улыбнулся Иваненко.
Глеб Анатольевич покачал головой:
– Лучше скажи, Юра. Будет очень больно. И потом, мы ведь его все равно найдем. Зачем тебе эти трудности?
Я молчал.
Иваненко приложил свой напильник к моим верхним резцам. Я почувствовал на зубах холодную и противную железяку…
Вдруг раздался телефонный звонок. Глеб Анатольевич вынул трубку из кармана:
– Да… Да, он у нас… Нет, пока нет, но… – Он нахмурился. – Да, слушаюсь… сейчас начнем искать, раз время дорого… А с этим что делать? – Он посмотрел на меня. – Хорошо, пока оставим… Слушаюсь!
Он встал со стула:
– Так, ребята, сейчас срочно начинаем поиски. Он где-то здесь, мы его скоро найдем. А этого привязать к столу. Только крепко. Он еще нужен…
Иваненко с досадой положил напильник в чемодан и туда же бросил деревянные брусочки. Потом они привязали меня к столу и ушли, аккуратно потушив свет и прикрыв за собой дверь. Напоследок кто-то из бандитов, кажется все-таки Мамонт, ударил меня по голове так, что темнота превратилась в какой-то густой липкий белесый туман…
Я очнулся оттого, что стальные браслеты наручников врезались в запястья. Рефлекторно дернув затекшей рукой, я ее чуть не вывихнул. Кисти болели ужасно. Интересно, сколько я тут провел. Час? Два? Окон в комнате не было, стояла кромешная тьма. А может, это потому, что глаза закрыты.
Я поднял веки. Что ты, Гордеев? Ничего не изменилось. В комнате было темно, хоть глаз выколи. Повернув голову, я ощутил щекой холодный металл стола. Железный лист подо мной чуть скрипнул…
Голова работала очень хорошо, только чуть-чуть кружилась. Белесый туман постепенно рассеялся, и я вновь обрел способность соображать.
Итак, эти странные бандиты ушли. Почему странные? Почему они мне показались странными?
Я напряг память. Мысли клубились мелкими ошметками и никак не желали складываться в единое целое. Видно, этот Мамонт действительно сильно дал мне по голове… Нет, почему они показались мне странными?
А-а… Один из них собирался сломать мне руку о сейф, хотя в комнате никакого сейфа не было… А еще он хотел свернуть мне нос кодексом… Почему? Кодекс и сейф…
И вдруг мозг пронзила мысль – эта компания больше всего напоминала ментов! И выражения у них были соответствующие. И экипировка – автоматы… Главарь называл своего подручного по фамилии. А разговаривая по телефону, несколько раз повторил "слушаюсь". А может, действительно это просто-напросто переодетые менты? Ну дела! Значит, дело обстоит так: киллер позвонил заказчику (а может, это был не заказчик, а просто его начальник) и попросил помощь. А тот прислал ему переодетых ментов. Не значит ли это, что неведомый мне Станислав Романович как-то связан с милицией?
Славно получается. Значит, Анжелику решила убрать доблестная милиция… Конечно, это все догадки…
Хватит! Надо думать, как выбраться отсюда! И бежать, скорее бежать, предупредить Меркулова, рассказать ему, что удалось узнать! Хорошо, конечно, если бы эти бандиты-менты не нашли джип.
Я снова пошевелил руками и ногами. Бесполезно. Щиколотки были стянуты так, что ступни онемели. Ну а руки… Цепочка наручников продета через металлическую ножку стола. Чтобы открыть наручники, нужен ключ. Или хотя бы булавка. Ничего этого у меня не было. Может, пошарить на полу?
Я рывком соскочил со стола, больно ударившись об пол. Пошевелил ногами и обнаружил, что они не прикованы, а привязаны. Ну ясно, у милиции, как всегда, не хватает самого необходимого, наручников. Я подергал ногами. Привязано крепко. Ничего, веревка – это не сталь! Нащупав на металлическом крае стола более-менее шершавую грань, я начал интенсивно тереть веревки… В принципе на то, чтобы перетереть веревку о почти гладкую поверхность, должно уйти как минимум два-три часа. Если поверхность шершавая, это время резко сокращается… А уж если на поверхности есть одна или две острые заусеницы, то можно считать, что повезло.
Потрудиться, однако, пришлось. Примерно минут через сорок интенсивного трения я почувствовал металл на ноге, там, где раньше ощущалась толща веревки. Я сильно дернул, путы разорвались, и ноги оказались свободны!
Так, ну все. Теперь осталось поднять ножку стола и освободить руки.
Нет, Гордеев, везение на сегодня кончилось! Стол оказался приваренным к железному листу, который покрывал пол! Вот это задача! Сталь не веревка, ее так просто не перетрешь. Тут нужен автоген!
Если сейчас вернутся бандиты, то застанут жалкое зрелище – я на полу, с прикованными руками… Бр-р-р! Нет, нужно что-то придумать! Думай, Гордеев!
Я ощупал пол. Он был грязный. К ладони тут же пристал какой-то мусор. Зато здесь мог валяться гвоздь или что-нибудь в этом роде, чем можно открыть замок. Я стал осторожно перебирать пальцами по полу. Это было непросто, потому что браслеты больно впивались в запястья.
Окурок. Еще один. Пивная пробка. Смятая сигаретная пачка. Заскорузлая тряпка. Ничего. В том радиусе, в котором могли действовать мои руки, не было ничего подходящего. Пришлось пустить в ход щеки и губы.
Минут двадцать я шарил по полу. Но нашел только несколько обгоревших спичек.
Разболелась голова. К ней прилила кровь, и перед глазами снова пошли белые круги. Немного тошнило. Возможно, у меня сотрясение мозга от этих ударов.
Что же делать?
В какой-то книге я читал, что, если не можешь найти выход, отвлекись, сосчитай до десяти. Снова начни, и выход обязательно найдется. Что ж, мне больше ничего не остается. А отвлечься всегда полезно.
Раз… Два… Три…
Может, попытаться отломать ножку стола? Иногда сварка не бывает особенно крепкой. Я попробовал. Нет, если это и возможно, то только при помощи большой кувалды. Даже Мамонт бы не справился с этой задачей. Нужен другой выход
Четыре… Пять… Шесть…
В одном старом английском фильме, двое – мужчина и женщина – оказались скованными наручниками. И когда он заснул, женщина умудрилась вынуть руку. Облизала запястье и вынула.
Я посмотрел на запястья. Конечно, надежда, что они пролезут в узкие браслеты, слабая… Но я все-таки решил попробовать. Вдруг получится?
У английских женщин руки, видимо, гораздо тоньше, чем у русских адвокатов. А может, раньше наручники делали на размер больше. Как я ни старался вынуть руку из браслета, ничего не получалось. Я чуть не содрал кожу с руки. И никакого результата.
Семь… Восемь…
Ничего не лезет в голову. Ничего. Хотя бы какой-то тонкий металлический предмет!
Девять… Десять…
Брючный пояс. А на нем металлическая пряжка…
Вот чем можно открыть замок наручников.
Мне пришлось повозиться, прежде чем удалось снять брючный пояс. Пришлось изогнуться по-змеиному. Но в конце концов у меня в руках оказался долгожданный предмет. Я нащупал скважину для ключа и начал ковырять в ней металлическим штырьком от пряжки.
Ничего не выходило. Я решил согнуть штырек. Засунул его поглубже в скважину и нажал.
Штырек, сделанный из непрочного металла, не согнулся, а сломался, как спичка.
Все. Это была последняя надежда.
Давай, Гордеев, думай!
А что тут думать? Ничего поделать уже было нельзя. Оставалось только валяться на полу со скованными сзади руками и ждать, пока придут бандиты. И все. Больше ничего не остается.
Пальцы сжимали ненужный уже ремень. Он был длинный и довольно прочный. В случае чего можно на нем повеситься… Если, конечно, найти подходящий крючок. Так ведь и его нет…
Думай, Гордеев, думай…
Руки совсем онемели. Я пошевелил пальцами, они были как чужие. И вроде даже распухли.
"Совсем как палец у отца", – вдруг подумал я. К чему бы такая мысль? Голова кружилась, тошнота становилась сильнее. Нет, Гордеев, соберись! От этого зависит твоя жизнь! Что ты там думал про распухшие пальцы?
Я напряг память, а сам, наоборот, расслабился. Надо было вспомнить… Вспомнить…
У моего отца было обручальное кольцо – широкое, толстое, по моде семидесятых годов. Как-то, лет двадцать назад, он обварил руку кипятком из чайника. Рука стала быстро опухать. И кольцо постепенно скрывалось под нависшей над ним краснеющей кожей. Мать запричитала, что кольцо нужно снять, иначе он останется без пальца. Побежала за кусачками…
– Зачем хорошую вещь портить? – спокойно сказал отец. – Сейчас снимем.
И снял.
У меня все внутри похолодело. Вот он, выход!
Я зажал пряжку ремня между пальцами и очень плотно, виток к витку, обвязал кисть. Изо всех сил натянул ремень. Потом пропустил конец под браслет наручников и потянул.
Один виток, второй, третий… Браслет туго скользил по коже ремня. Я, зажмурившись, ждал, когда он застрянет. Но браслет скользил. Четвертый, пятый, шестой виток…
Все. Рука выскользнула из браслета.
Дверь оказалась незапертой. Да, собственно, в ней и замка-то не было, только два кольца торчали. Я прошел по коридору и вышел на улицу. Это был тот самый заводик, где мы с бандитами устроили бешеные гонки.
Так, теперь нужно быть осторожным. Обидно будет, если ты, Гордеев, снова попадешь в руки бандитов!
Я вышел в знакомый уже Индустриальный тупик и, прячась в тени забора, двинулся вперед.
Светало. Значит, примерно часов пять утра.
Я вышел на перпендикулярную улочку. Желтого "Москвича" не было, – очевидно, бандиты куда-то его уволокли. Интересно, они нашли моего пленника?
Вдруг сзади донесся шум мотора… Я вздрогнул, отскочил в сторону и буквально вжался в землю. Нет, Гордеев, только не это! Хватит приключений!
Ко мне неторопливо приближался старенький "Запорожец". Ободранный, проржавевший, но еще исправно продолжающий тянуть свою лямку. За рулем сидел седой старичок в клетчатой рубашке.
Не знаю, что его заставило остановиться у вставшего из придорожной канавы грязного, окровавленного человека, да еще с наручниками, болтающимися на руке! Но он не только остановил машину, но и подвез туда, куда я попросил. Правда, он как-то странно посмотрел на меня, когда я выразил желание перебраться назад и лечь на пол, чтобы меня никто не увидел.
Через час я был дома.
Дверь открыла Лена.
– Откуда у тебя ключи? – устало спросил я и тут же свалился на пол.
Глава 13.
Когда Петр Филонов открыл глаза, сквозь многочисленные щели в стенах сарая уже начали пробиваться лучи света. Петя попробовал пошевелиться, но веревки крепко опутывали тело, так что не стоило даже думать о том, чтобы освободиться от пут. Кроме того, жутко болела нога, которую он прострелил по собственной неосторожности. Петя огляделся и снова закрыл глаза. Оставалось только ждать…
Петр Филонов с детства был весьма склонен к различным мистификациям. Они были изощренными, продолжительными и впечатляющими. Как-то раз он устроил своим родителям многодневное представление под кодовым названием "Призраки". В квартире совершенно неожиданно начали твориться странные вещи – исчезали предметы, на рассыпанной в кухне муке возникали следы лап неизвестных животных, вечерами, когда вся семья собиралась у телевизора, из других комнат доносились странные звуки, похожие на стоны. Родители вначале посмеивались, потом старались не обращать внимания, а потом каждый втайне от другого завел пузырек валокордина… Петя увеличил интенсивность – теперь перед окнами время от времени пролетали странные существа, а как-то раз в окно родительской спальни постучала черная рука… на следующий день родители не пошли на работу, а вечером Петя таки признался в том, что неделя в окружении призраков – его работа. Родители не стали его наказывать, они были счастливы, что все разрешилось так просто. Да и ущерб оказался невелик – несколько седых волос на голове у отца и нервный тик у мамы…
Пойдя в школу, Петя продолжал свои эксперименты. О странностях в обычной районной школе написали даже в газете… Никто не мог предположить, что многочисленные "барабашки" и "полтергейсты" на самом деле являются обычными детскими шалостями, правда выполненными на высоком уровне – почти профессионально. После школы Петя решил учиться на иллюзиониста…
Однако все вышло иначе. Петю забрали в армию и послали прямиком в Афганистан. Шел 1983 год, о выводе войск никто еще и не помышлял.
Здесь некогда было думать о мистификациях – и днем, и ночью, и даже во время сна любой солдат каждую секунду готовился к отражению атаки… И Петя, который служил в десантных войсках, не стал исключением.
Из Афгана Петя вернулся совсем другим. Он уже почти забыл о своих детских шалостях. Повесив в шкаф парадку с сержантскими погонами и почти полукилограммом медалей и орденов, он задумался о своей дальнейшей судьбе. Выбор оказался, мягко говоря, невелик…
Как-то раз Петю пригласили на киностудию в качестве консультанта. Снимали дурацкий боевик про спецназ. Место действия, разумеется, Афганистан. А Петя должен был определить степень правдоподобности того, что происходило на экране. Пригласили его случайно – школьный товарищ, который работал ассистентом режиссера, прослышал о его афганском прошлом.
Показали отснятый материал. Актеры в новенькой полевой форме, делая зверские лица и шмаляя из автоматов во все стороны, прыгали с верхотуры, мочили кучу душманов, оставаясь, конечно, целыми и невредимыми.
Глядя на экран, Петя вспомнил, как оно было на самом деле. Ребят своих погибших вспомнил, кровь, нестерпимую жару, песок в портянках и ежеминутный страх погибнуть от пули таких же смуглых людей в чалмах и длинных рубахах, что пачками гибли по команде сидящего тут же в зале режиссера, тщедушного человечка с реденькой бородкой.
И так стало Пете обидно, что он встал и, ни слова не говоря, вышел из зала.
– Эй, братишка, стой! – Вслед за Петей из зала выбежал невысокий парнишка. – Да стой же ты!
Петя нехотя остановился.
У парнишки из-под рубашки виднелся уголок тельняшки. На это Петя, конечно, сразу же обратил внимание.
– Вова, – сунул ему ладонь парнишка.
– Петр. – Петя нехотя подал руку.
– А я смотрю – ты на кресле ерзаешь, сразу понял, что "афганец"… А я ведь тоже там служил. Под Гератом четыре года оттрубил. Два ранения имею.
Разговорились. Оказалось, что Вова, уволившись из армии, подался в каскадеры. И снимался именно в этом фильме.
– Семью кормить надо… А платят здесь неплохо.
– Есть за что, – заметил Петя, – если каждый день шею сломать рискуешь.
– Да ну, – махнул рукой Вова, – к этому мне не привыкать. В Афгане каждую минуту рисковал – и ничего, выжил, как видишь. А тут только на съемках, да еще и за деньги… И потом, куда еще идти? В спортсмены – возраст не тот. А в рэкетиры не пойду. Это не для меня.
– А тебе в этой херне сниматься не противно?
Вова хмыкнул:
– Конечно, противно. Поначалу тоже, вот как ты, все дверьми хлопал. А потом понял: таких, как я, много. И если я буду нос воротить, мигом замена найдется. А потом, война кончилась, и пусть хоть такая память, чем вообще никакой…
Тогда Петя не согласился с ним. Горячился, подыскивал убедительные аргументы. И все-таки ушел с киностудии, так и не попрощавшись с тщедушным режиссером…
Решив начать новую жизнь, он пошел учиться, потом устроился в небольшую фирму, завелись кое-какие деньги…
Два года назад, после известного кризиса, Петя попал под сокращение. Ткнулся туда, ткнулся сюда, поторговал неделю в коммерческом ларьке. А потом вспомнил Вову. И разыскал обрывок газеты, на котором тот нацарапал свой телефон.
Так Петя стал каскадером. Снялся в двух-трех картинах. Один раз даже у того же плюгавого режиссера. На этот раз он снимал фильм о нелегких буднях пограничников.
Но и кино переживало непростые времена, найти работу становилось все труднее. Поэтому Петя Филонов все чаще сидел дома, вспоминая Афганистан. А иногда и свои детские мистификации и розыгрыши. Как-то раз он рассказал о них Вове…
Первого января Петя проснулся с тяжелой головой. Собственно, в этом событии нет ничего странного – большинство наших граждан просыпаются первого января именно с тяжелой головой. Ну или просто с головной болью. Это зависит от качества спиртного, которое употребил в новогоднюю ночь проснувшийся. Если это было благородное шампанское или, скажем, коньяк, виски, просто хорошее вино, то голова будет просто тяжелая. А если пилась фальшивая водка, приготовленная из спирта "Ройял" и водопроводной воды, то черепушка будет разламываться пополам и ее обладатель непременно даст себе торжественное обещание – в наступившем году ни капли. И даже будет испытывать некоторые муки совести, когда придется допивать купленные про запас и стоящие в дальнем углу комнаты две-три бутылки все той же прозрачной жидкости.
Петя встречал Новый год с шампанским.
Но дело совершенно не в этом. Важно, что послужило причиной пробуждения Пети. А этой причиной был телефонный звонок.
– Да, – прошептал Петя в трубку.
– Петр Николаевич?
– Да.
– Нам посоветовали вас как крупного… э-э… специалиста.
Петя потряс головой, чтобы окончательно проснуться.
– Это в какой же области?
– В области трюков. И розыгрышей всяких.
Голос в трубке звучал как-то загадочно. Звонили явно не с киностудии.