* * *
Конечно, я и понятия не имела, что как раз в этот момент Роберт Гурский совещался со своим начальником инспектором Бежаном и оба громко скрежетали зубами. Гурский опять разочаровался в жизни.
- Понимать-то я тебя понимаю, - говорил Бежан сочувственно. - Тем более сам тебя в это дело впутал. Только я знать ничего не знал. Закончили бы нормально расследование, чтобы пьяный отморозок людей по ночам не давил, но стену башкой не прошибешь. Теперь только на чудо надейся.
- Уйду я! - прорычал Гурский. - Не могу больше! Несчастный случай, скажите пожалуйста! Потерпевший сам себя размазал по дереву и оттащил к озеру...
- А ты не заметил, что этот гнус базарит по личному мобильнику?
- Конечно, не заметил. Проконтролировать все надо было, следов ведь до черта. И была бы жертва в серьезном подпитии, так ничего подобного! Так, бокал пива выпил. Но кто поверит в такое пьянство?
- Никто, - подтвердил Бежан. - Кроме Яворского. Вот уж зараза! Даже заключения патологоанатома не прочел, сразу накатал "утонул в пьяном виде". Интересно, как к этому Войчеховский отнесется?
В Гурском шевельнулась надежда.
- Может, Войчеховский проявит бдительность? Давай глянем, что у нас есть... Кровь потерпевшего, стекло, краска... А что, если отыскать эту машину?
- Валяй, но без лишнего шума. Яворский уже дело закрывает, хотя из лаборатории еще ничего не получил. Ты эти бумажки береги как зеницу ока. А когда придут результаты экспертизы, из рук не выпускай. Ребята с этим делом подзатянут, я их сам просил не торопиться. И проследи, чтобы Яворский не перехватил.
- Я бы поверил в примитивный мордобой, - продолжал свои рассуждения Гурский, но только не в несчастный случай.
Он и в воду-то не полностью погрузился. Если бы не этот звонок по мобильнику. И если бы меня не было на месте преступления. Но я сам все следы видел. И труп я осмотрел, и по машине ребята начали работать. По правде говоря, я все-таки заметил, как этот фрукт по телефону говорил. Подумал еще, может, ему жена звонит? Мне-то что за дело! А у него раз - и прямо пена изо рта. Сворачиваемся, завязываем, очистить площадку! Даже причину не потрудился сообщить, скотина. Кто же ему, дьявол, звонил? - Последние слова Гурский почти выкрикнул.
- Сдохнет, а не скажет, - сухо ответил Бежан. - А ты не высовывайся, расспроси потихонечку, полегонечку. Официально ты занимаешься другим делом. Нападение на парковке за кабаком...
- И тут, холера, ни черта не выйдет, опять все на тормозах придется спускать...
* * *
Не желая, чтобы у Гурского были неприятности по службе, я принялась звонить ему домой. Его все не было и не было. Трубку он снял только на следующий день в десятом часу вечера.
- На улице Фогеля в прошлую пятницу Артур Байгелец убил Мариуша Данеляка, - заявила я без лишних куртуазностей. Очень уж меня разозлили эти дозвоны и перезвоны. - Байгелец расплющил Данеляка об дерево и попытался утопить в озере. А в воскресенье его батюшка вступил в переговоры с заместителем генпрокурора. Прямо у меня на глазах.
Гурский молчал. Я уж испугалась, что нас разъединили. Может ведь этот проклятый телефон испортиться в самый неподходящий момент?
- Алло, вы на месте?
- На месте, - сдавленным голосом ответил Гурский. - Вы это серьезно?
- Нет, это я так шучу. Что-то захотелось, знаете ли, посмеяться. Вот и звоню вам, чтобы повеселиться от души.
На том конце провода снова воцарилась тишина. Потом Гурский ожил:
- Вот теперь-то мы непременно поговорим! Но лучше не по телефону. Думаю, мне надо вас навестить. Если вы не против, прямо сейчас. Правда, я только что с работы...
В голосе его слышалась нескрываемая радость, к которой, однако, примешивалась не менее очевидная горечь.
- У меня есть пельмени. Покупные, конечно, но неплохие. Кроме того, имеется пиво, красное вино и чай.
- Сейчас буду!
Последние слова прозвучали бодро. Я едва успела бросить пельмени в кипяток, как раздался звонок в дверь. Гурский, похоже, бегом бежал - живет-то он неподалеку. А что, прекрасная мысль: подышать выхлопными газами на ночь глядя. Масло на сковороде я уже разогрела, бобы в миску вывалила.
Гурского переполняли самые разные чувства. И неуверенность, и бунтарская решимость, и любопытство, и надежда. Голод, по- моему, тоже присутствовал. Я даже пожалела, что не бросила в кастрюлю две упаковки пельменей.
Я усадила Гурского на кухне и принялась потчевать бобами.
- Я не могу раскрывать вам служебные тайны, - произнес он, накидываясь на бобы, - но вы сказали мне такое, что я должен узнать всю подноготную. Включая ваши источники информации.
- Так ведь я ради этого и звонила! Минуточку, по инструкции пельмени следует варить три минуты. Не верю, но надо попробовать, вдруг дошли...
Пельмени дошли. Я поставила на стол все необходимое.
- Вот огурцы, а вот клюква, угощайтесь. Вы тоже мне что-нибудь расскажите. А то какой-то неравноценный обмен получается.
- Нельзя мне. Да вы и сами небось все знаете в деталях. Слушайте, какие замечательные пельмени. На самом деле покупные?
- Покупные. Вы ешьте, ешьте, а я уж, так и быть, расскажу, что мне известно. А вы потом зададите вопросы...
- Погодите. Сперва вопросы. Между одним пельменем и другим. Идет?
- За дело! Только смотрите не подавитесь.
- Имя пострадавшего вам, конечно же, известно...
- Известно. Ешьте спокойно, я все расскажу сама. Мариуш Данеляк, конюх с ипподрома. Тамошняя мафия тут ни при чем, скачки тоже, в роли жокея он выступал редко, только на арабах, низшая категория, никаких афер. Про эту сторону его жизни можно смело забыть. Судьба распорядилась иначе...
И я рассказала Гурскому все, что мне было известно. Лишь насчет пана Теодора и Кшися не заикнулась. Гурский, как человек разумный, не стал уточнять, откуда мне известны имена и фамилии владельцев машин. А вот сцена на парковке перед моим домом заинтересовала его чрезвычайно. Как только пельмени были съедены, мы перешли из кухни в комнату, чтобы выпить кофе. Точнее, угоститься чаем, вином и остатками бобов.
- Ну и странные же у вас затеи. Что это вам вдруг пришло в голову наблюдать за жизнью на парковке в бинокль? Или у вас страсть подглядывать за соседями?
- Да вы что, обалде... я хотела сказать, сами подумайте. Неужели мне делать больше нечего? Подглядывала я всего лишь однажды, и то не за соседями, а за собакой в доме на той стороне двора. Она так выла и скулила, что мне прямо плохо стало. Окна открыты, все слышно. Я подумала: если собаку мучают, пойду и поубиваю поганых садистов. И схватилась за бинокль.
- И что? - с любопытством спросил Гурский, благо в моем рассказе образовалась пауза.
Я позволила себе тяжко вздохнуть.
- И все было прекрасно видно. Отличная собачка. Метис с чертами немецкой овчарки. Валялась на диване и выла. Потом спрыгнула с дивана, сбегала на кухню, вернулась, вышла на балкон (вид ей явно не понравился), опять плюхнулась на диван и снова принялась за свое. Хозяева на работе, вот она и мается. Чуть меня эта скотинка до инфаркта не довела. А что до стоянки, сами посмотрите.
Я потащила Гурского в другую комнату, с окнами на улицу.
- За кем мне тут подглядывать? Здание под углом стоит, одни балконы видно. Ну разве постирушку кто вывесит, тогда могу полюбоваться на чужое исподнее. Думаете, белье представляет для меня чрезвычайный интерес?
- Ради чего же вы тогда взялись за бинокль?
- Я ведь уже сказала. В книжке у меня был персонаж, свидетель, и мне надо было проверить, что он может отсюда увидеть. У моего нового бинокля отличные возможности. Я записала номера машин и даже умудрилась разглядеть заместителя генерального прокурора. Только такие знания скоротечны. Уж очень быстро у нас чиновники сменяются. Не успеешь оглянуться, а в кресле уже другой сидит.
- Некоторые держатся за место будто клещами, - буркнул Гурский, и мы вернулись к вину и чаю. Бобы уже кончились, но в холодильнике обнаружился сыр.
Записанные номера машин я передала Гурскому. Пришла моя очередь задавать вопросы. И я таки их назадавала. Правда, Гурский был немногословен. Но из его сдержанных высказываний можно было сделать далеко идущие выводы. К тому же порой сквозь сдержанность кое-что прорывалось.
Что-то у этих лиходеев не до конца срослось, то ли Байгелец обратился слишком поздно, то ли Чистый подвел. Команда прекратить расследование запоздала, следственная бригада на улице Фогеля успела насобирать вещдоков. И представьте себе, их не утопили в болоте вопреки распоряжению сверху. Как я поняла, все они оказались в руках прокурора Войчеховского, который мечтал о карьере и переводе в Генпрокуратуру. Войчеховский сперва обрадовался: повезло - бытовое убийство, ни мафии, ни политики, преступник отыщется в два счета, дело завершится успешно. И тут - на тебе! Один звонок - и очередной преступник сухим выходит.
Войчеховский впал в ярость. И не он один. В ярость впала полиция, включая Гурского и его непосредственного начальника инспектора Эдварда Бежана. По мнению Гурского, Войчеховский еще не совсем потерянный человек и правосудие не было для него пустым звуком, да и преступников он ох как не любил. Только об этом мало кто знал. Правда, поди угадай, долго ли еще прокурор пребудет во благородстве. Но и то хлеб.
Ко всему прочему, Войчеховский с давних пор на ножах с Чистым, так что пока Чистый при должности, путь наверх для Войчеховского наглухо закрыт.
Гурский сидел на диване, запивал вином сыр камамбер и предавался раздумьям. Порой даже какие-то слова слетали у него с уст. Ненароком.
- Эх, если бы вам этих двух еще и заснять... Автосервис может и в несознанку уйти... А этот ваш... собеседник? Ну, который знаком с молодым Байгелецом? Он кто?
Я прекрасно понимала, что частный разговор может в любой момент превратиться в официальный.
- У меня, знаете ли, с памятью не все в порядке. Склероз. Я должна ему позвонить и спросить, как его зовут.
Пока я звонила, Гурский молчал. Мой информатор подумал-подумал и согласился в случае необходимости сотрудничать со следствием. Гурского такой ход событий вполне удовлетворил.
Меня - нет.
- Есть возможность разузнать, сколько старик Байгелец сунул Чистому? - спросила я. В словах моих таился сладкий яд. - Он ведь ему на стоянке что-то передал. И чего он ждал так долго, мог бы на Чистого выйти уже в пятницу или субботу? А они встречаются только в воскресенье вечером. Сынка, что ли, хотел помучить? И за каким чертом их понесло на эту стоянку? И верно ли, что все дело на контроле у прокурора Войчеховского, - уж не знаю, какую он должность занимает? Ведь вообще-то дело должно было попасть к Чистому, так? А зачем?
- Чтобы уничтожить, - буркнул в этом месте Гурский.
- А результаты экспертизы?
- Тоже.
- А теперь все застряло у Войчеховского?
- Пока нет. Результаты экспертизы еще не прибыли.
- Господи ты боже мой! - вздохнула я. - Вы там у себя только и делаете, что вырываете друг у друга документы? И держитесь за них зубами и когтями? И тут - на тебе! Один звонок - и очередной преступник сухим выходит.
- Без применения силы, - мягко возразил Гурский.
- Это понятно. Хитростью и коварством. Хочу вас попросить. Как бы ни закончилось дело, ответьте мне потом на вопросы. В частном порядке. А то я просто заболею!
Гурский вдруг встрепенулся:
- Только, умоляю вас, не проговоритесь кому! А то вы чересчур много видели. Еще вам пакость какую сделают.
- Еще один вопрос, - зловеще прошипела я. Меня прямо трясло. - Кандидатур на отстрел все больше. А заговорщиков нет как нет...
Кто знает, может быть, мои слова обеспечили комиссару Роберту Гурскому бессонную ночь? Когда он прощался со мной, в глазах его стояла неизбывная тоска.
Однако следует признать, что сквозь тоску просвечивала и радость.
* * *
Я не кинулась затевать заговор и не стала заниматься отстрелом мерзавцев в одиночку. Я тихо-мирно дождалась, пока дело закроют. Возможно, устроить заговор мне помешали разные жизненные обстоятельства. А возможно, обстоятельства тут были ни при чем и что-то другое встало у меня на пути. Во всяком случае, Байгелец с Чистым незаметно отошли на задний план.
Начнем с того, что с компьютерным гением Кшисем дело пошло ой как негладко. Я это, впрочем, предчувствовала.
Суть Кшись ухватил, ничего не могу сказать. Но работать он соглашался только на своем компьютере - мой был с презрением отвергнут из-за недоступности Интернета. В этом вопросе наш программист уперся как баран и никак не желал понять, насколько важно сохранить все в тайне. В конце концов его удалось-таки уломать. Но тяжкая обязанность доставлять все необходимые материалы легла на меня. Дело в том, что пан Теодор впал в какую-то странную апатию. Неурядицы с молодой женой, что ли, так на него повлияли, только он вдруг подался в затворники, слегка отупел и, я бы даже сказала, ополоумел.
Пришлось заниматься скачками самой. Времени это отнимало массу, да и на здоровье сказывалось. К тому же самые разные люди отнеслись ко мне неприязненно. Впрочем, неприязнь оказалась взаимной. Чтобы хоть как-то привести пана Теодора в чувство, я закатила ему парочку скандалов. Последний скандал, кажется, подействовал.
И тут произошло событие, которое затмило скачки, скандалы, возню с материалами по скачкам - словом, все остальное. Мечта осуществилась. Ненавистная лестница канула в Лету! Я переезжала в собственный дом.
Радость затмила мне разум не меньше, чем пану Теодору - поведение молодой жены. Я вбила себе в голову, что все надобно перевезти в один присест, в один день и в нечеловеческом темпе. Призрак лестницы прямо-таки преследовал меня. Просто безумие какое-то. И это безумие, разумеется, дало свои плоды.
Распаковать в новом доме восемьдесят пять коробок с книгами - это вам не шутка. Не говоря уже о прочих мелочах вроде поисков туфель, кастрюль, полотенец, ножниц и тому подобной хозяйственной утвари.
Разумеется, пропали любимый гребень, лопатка для тефлоновой сковороды, стенные часы ядовитой расцветки и большой чайник, древний как мир, но совершенно необходимый в хозяйстве. Само собой, пришлось зарабатывать денежку, мотаться туда-сюда и вообще всячески суетиться. Вся эта канитель отняла у меня несколько месяцев.
Между поездками туда-сюда тоже приходилось несладко. Надо было отловить всех уличных кошек, облюбовавших мой двор и дом, показать ветеринару, истребить у них блох и глистов, привить. В процессе отлова одна кошка поцарапала моего знакомого стоматолога, другая - меня, а третья искусала племянника. Сам ветеринар остался цел и невредим.
А тут еще мне удалось-таки раздобыть лилию "царские кудри". Правда, расти лилия не желала, несмотря на то что была, судя по всему, краденая. Известно ведь, что ворованное всегда растет лучше, чем честно приобретенное. Так что сами понимаете - во всем этом кавардаке мне было не до чужих преступлений.
Зато я на деле убедилась, что нет худа без добра.
У переезда, удивительным образом осложнившего мне жизнь, были и две хорошие стороны. Во-первых, у Кшися появилась возможность вздохнуть полной грудью, поработать у себя в свое удовольствие и проникнуться ко мне несколько большей симпатией. Во-вторых, я теперь жила на первом этаже. Никаких лестниц! Ряди таких райских условий я готова была разгрузить целый поезд с книгами. Два поезда!
К тому же я на какое-то время отстала от Гурского. Наверное, он был только рад. Приятно ведь, когда у тебя над душой не стоит вздорная баба. Правда, занятость не помешала мне получить от него ответы почти на все вопросы. Потихоньку-полегоньку. Отдельными порциями.
Ни о какой секретности, конечно, речь уже не шла. Все все знали. И вот я окончательно перебралась в новый дом, перешла к оседлому образу жизни, худо-бедно устроилась и завоевала доверие кошек. Наконец-то нам с Витеком представилась возможность обсудить наши давние дела. А Витек был как-никак лицо заинтересованное.
Как оказалось, информация у нас была сходной. Ну разве мелочи какие-то различались.
Вроде бы этот Байгелец сунул генеральному прокурору миллион евро, - начал Витек, располагаясь в моем новом кресле в моем новом доме.
Не евро, а злотых, - уточнила я. - И не генеральному, а заместителю.
- Да нет, что ты, - изумился Витек. - За какой-то паршивый миллион злотых он бы не стал так выделываться.
Я возмутилась:
Ты что, вчера родился? Добрая свинья все сожрет. Мне как-то в Канаде попалась в руки перепечатка наших секретных партийных материалов, где черным по белому было написано, что министр внешней торговли принес социалистической родине убытков на девять миллионов долларов за две недели отдыха на Лазурном Берегу. А как тебе девчонка-жокей, которая за одну нейлоновую блузку проиграла важный заезд?
Ты про девчонку тоже в Канаде прочла? В секретных партийных материалах?
- Нет, это уже из личного опыта. А тракторист, который не хотел вспахать поле за две тысячи злотых, но вспахал за литр спирта, который тогда стоил сто девяносто злотых? Меня уже ничем не удивишь. Миллион злотых он ему дал, и ни гроша больше.
- Ну это маловато. Потому-то все и обломалось.
- Не только потому. Они еще поздно спохватились.
- А почему?
- Я тоже никак не могла понять. Оказывается, Байгелеца-папы не было в Варшаве и сынок никак не мог его разыскать. Хотя тогда на что им все эти мобильные телефоны?
- Наверное, папа был вне зоны действия сети, - злорадно пробурчал Витек.
- Возможно. И за дело они взялись только в воскресенье. Пока Чистый раскачался и вмешался, вы с приятелем уже успели найти труп. Смотри-ка, что получается: если бы ты не выбрался на рыбалку, этот засранец вышел бы сухим из воды.
- А что, он и вправду поганец?
- Бабник, пьяница, этакий хозяин жизни. На папашины денежки хочет купить чемпионство. Тайные силы в нем кипят.
- Тайные? Никому, значит, не показывает...
- Никто и не догадывается. Говорят, ни один клуб его всерьез не воспринимает. То есть записать-то в клуб его запишут, спонсорские деньги всем нужны. Но на соревнования не поставят никогда. Дурачков нет.
- Понятно. Сам с собой гонки устраивает. Он несся-то не из Констанчина, часом?
-- Из Констанчина. А ты откуда знаешь?
- Приятель рассказал. Он там клиента забирал из кабака и видел этого придурка.
- Неужели твой приятель его в лицо знал? - удивилась я. - По-моему, Байгелец-сын такси не жалует. Он ведь сам ас - гроза автострад.
- Насчет грозы автострад - это точно. Нет, он его не знает. Просто сыночек, чтобы не упасть, прислонился к стеклянной витрине. В глаза бросалось. Ну, приятель спокойно тронулся, и тут мимо него на третьей космической пронесся этот самый "бумер". За каким чертом он на Фогеля-то свернул?
- Вроде хотел повороты с заносами отработать. Где-то в показаниях говорилось. Идиот! Известно о четырех ДТП с его участием, когда он по пьянке людей сбивал. Доказанных аварий. Со смертельным исходом всего одна.
- Покойнику больше и не надо.