- Если вы искренне любите великого Стерна, приходите в наш университет, - провещал записанный на пленку артистический баритон. После этих патетических слов выяснялось, что прием студентов-почитателей мудреца происходит каждое первое число месяца и обучение за шесть недель обходится в две тысячи долларов.
"Ничего себе некоммерческое учреждение! - подумал Синицын. - За шесть недель живой улыбочки две штуки баксов. Дорогая улыбочка". Слава снова поглядел на часы. Стрелки показывали без двадцати десять. Звонить в театр режиссер просил после одиннадцати. До этого оставалось почти полтора часа. Слава достал из кейса роман и продолжил чтение.
* * *
Альфред Федорович Стерн кутался в плед. В железной печурке догорали ножки его любимых стульев из столовой. Стол он сжег на прошлой неделе. Карельская береза, отшлифованная руками великих мебельщиков Франции, горела жарко, но старый человек согреться не мог. После отъезда сына в Финляндию старик остался совершенно один. Жену он похоронил в начале четырнадцатого года. Их младший сын Адольф Стерн умер от ран в первый месяц войны, и супруга Альфреда Федоровича гибель любимого сына не пережила. К Святославу она была равнодушна. Черствый и амбициозный мальчик сердце матери не согревал. Альфред Федорович, наоборот, все свои отцовские надежды связывал со старшим. Тщеславие и деловая смекалка сына ему импонировали.
Старик тяжело поднялся с кресла, нагнулся к печке и погрел от ее жара руки. Длинные искривленные ревматизмом и старостью пальцы от холода немели.
Потерев руки над огнем, Стерн пошел на кухню. После холода вторым его мучителем стал голод. Сухопарый и жилистый, он от недоедания превращался в высохшую мумию. Если другие могли держаться за счет запасов собственного организма, то сухопарый Стерн их просто не имел. В пустой и холодной кухне он немного постоял, затем открыл створки резного буфета, с грустью подумав, что древний представитель романского стиля - следующий кандидат на дрова, и принялся шарить по полкам. То, что в буфете никакой еды нет, старый юрист хорошо знал. Он далеко не в первый раз обследовал полки и все же надеялся, что где-то затерялось хоть немного крупы или муки. Но чуда не происходило. Буфет был стерильно пуст. Все фамильные безделушки, включая золотую табакерку, принадлежавшую его покойному отцу, старик давно выменял на продукты. Дорогих вещиц в доме больше не осталось, если не считать меча ордена розенкрейцеров.
Стерн продолжал себя причислять к этому тайному ордену и с мечом расставаться не желал. Он переворошил все ящики, вздохнул и вернулся к камину. Тут хотя бы было тепло. Замерзающий старик потуже укутался в плед и уже хотел погрузиться в кресло, как услышал громкий стук в дверь. Гостей Стерн не ждал, поэтому предположил худшее, что в дом ломятся грабители. Альфред Федорович не был трусом и отдавать себя на милость негодяев не собирался. Он выдвинул большой ящик своего письменного стола и вынул меч. Золоченая бронза ручки казалась такой же холодной, как его замерзшие пальцы. Но холодок металла вселил уверенность. В парадное молотили изо всех сил. Стерн сбросил на пол плед и решительно зашагал к двери.
- Кто там? - спросил он глухим голосом и сжал рукоятку меча.
- Именем революции, откройте, - услышал Стерн и замер. Пребывая в одиночестве, истощенный голодом и холодом, о чекистах он как-то на время забыл.
Рассказы о зверствах новой власти, конечно, слышал, но считал, что лично к нему это не относится. Имение давно конфисковали, да Стерны никогда и не считали себя помещиками. Доходов с усадьбы они не получали. На поддержание дома и парка Альфред Федорович тратил деньги, заработанные на юридической ниве. Поэтому и думал, что является трудящимся, так что претензий от пролетарской власти не ждал.
- Откройте, или мы выломаем дверь, - пригрозили снаружи.
Старик спрятал меч за вешалку и отодвинул засов. В квартиру ворвались четверо и за десять минут перевернули все вверх дном. Хозяин молча наблюдал, как представители нового порядка роются в его белье и бумагах.
- Золотишко, батя, где прячешь? - безразличным тоном поинтересовался сутулый тип в кожанке. Его красная усатая физиономия не выглядела злой. В глазах чекиста читалось живое любопытство к жилью человека из другого мира.
- Я вам не батя. Меня зовут Альфред Федорович Стерн. И я, сударь, три дня не ел. Если бы у меня имелось золото, я давно выменял бы его на хлеб или картофель.
- Ладно, одевайся, старик. Тебе придется поехать с нами, - видно поверив Стерну, что золота у него нет, заявил усатый.
- Куда и зачем я должен ехать? - раздраженно спросил Альберт Федорович.
Чекист залез в карман и, вынув бумагу, сунул старику под нос:
- Ты, батя, грамотный, читай сам.
- Без очков я не читаю. Уж не откажите в любезности, раз вы ввалились в мой дом, объяснить причину вашего вторжения, - стараясь говорить спокойно, потребовал старый юрист.
- Тебя велено взять в заложники. Мы таких, как ты, будем расстреливать без суда и следствия, если ваши станут убивать наших товарищей. За жизнь Моисея Урицкого мы поставили к стенке пятьсот буржуев. Ты пойдешь в следующую партию.
- Во-первых, я не буржуй. Я зарабатывал на жизнь своим трудом. А во-вторых, я не принадлежу ни к какой политической группировке и ни за какие действия неизвестных мне людей нести ответственность не обязан. Хотя, простите, о юридических нормах даже военного времени вы, кажется, не имеете чести быть осведомленным….
Усатый подмигнул своим подчиненным и, плюнув на паркет, беззлобно сказал:
- Ладно, пошли. Больно ты, батя, грамотный. Мне с тобой трепаться по штату не положено. Я к тебе без строгости, оттого что вижу - ты голодный и мебель палишь. А то бы мы тебе давно за буржуйский тон бока наломали и скулу свернули.
Стерна сильно пихнули в спину, но он сжал зубы и молча вышел из своей квартиры. У подъезда, тарахтя движком, чекистов ж;дал открытый автомобиль.
Альфред Федорович не успел надеть пальто, но от нервного напряжения не замечал ледяного ветра. Его усадили на заднее сиденье между двух охранников. От того типа, что сидел по правую его руку, отвратительно тянуло луком. При голоде обоняние Стерна сильно обострилось, и он терпел этот запах с трудом. Но на его счастье, ехали они недолго. В этой части города Альфред Федорович бывал редко, но склады купца Терехова знал. Возле складских ворот дежурил красноармеец с винтовкой. Козырнув усатому, он открыл ворота, и автомобиль въехал во двор.
Старика повели к обитой железом двери, возле которой также дежурил вооруженный солдат. Затем его впихнули внутрь, и он услышал, как за ним громыхнули замки.
В холодном, лишенном всяческой мебели и даже скамеек складском сарае уже находилось человек двести. Скудный свет из маленьких окошек не давал разглядеть лиц. В полумраке тихо говорили, и от голосов стоял монотонный гул. При появлении Альфреда Федоровича гул на минуту затих. Стерна обступили плотным кольцом. Старались разглядеть новенького, чтобы узнать, не поступил ли кто из близких.
- Альфред Федорович, голубчик, и вас тоже? Господи, что творится! Вас-то за что?
Стерн пригляделся и с трудом узнал Александру Петровну Розанову, свою давнюю соседку по имению в Ижорах.
- Здравствуйте, Сашенька. Взяли в заложники. Вломились и привезли. Как сказал их предводитель, хорошо, что не избили, - ответил Стерн и поцеловал соседке руку.
- Нас все равно расстреляют. Стреляли бы сразу. Здесь даже туалета не имеется. Лидия Прохоровна Коровина потеряла сознание от того, что не смогла при людях, ну сами понимаете… Хуже скотины держат. Даже соломы не постелили.
Хорошо, хоть ящиков от шампанского вдоволь. Спасибо купцу Терехову, царство ему небесное, расстреляли сердешного за этого еврея Урицкого. Уверена, что бедняга Терехов его и в глаза не видел. Господи, спаси и помилуй! - Старушка перекрестилась и стала долго и подробно перечислять имена находящихся здесь людей.
Присутствие нескольких господ из правительства Александра Керенского старого юриста не удивило. Политики - игроки, а игры у взрослых бывают опасные.
А вот за что приволокли в заложники профессора ботаники Юдина и директрису частного пансиона для девочек Веронику Дурновскую, он понять не смог. Альфред Федорович услышал от старушки Розановой еще много знакомых фамилий, но подходить ни к кому не стал. Он ослаб, с трудом стоял на ногах и думал лишь о том, чтобы не упасть. Розанова поняла, что сосед по имению ее не слушает, и тихо отошла, растворившись, словно тень, в толпе узников.
Внезапно дама в шляпке с вуалью в трех шагах от Стерна сказала:
- Сейчас у меня на руках умер Липский. Мой муж страдал сердечной слабостью. Я умоляла его не трогать, а они требовали золота. Откуда у нас золото? Они думают, что человек, который пользуется зубной щеткой и ходит в чистом белье, обязательно имеет золото. И вот мой муж умер…
Проговорила она все это негромко, но все услышали. Монотонный гул стих, и несколько минут толпа заложников молчала, затем из левого угла раздался чей-то истерический крик. Кричал мужчина высоким тенором: "Господа, это произвол! Мы русские люди! Они не имеют права! Мы же не каторжники!"
Стерн постарался вспомнить, не знаком ли он с обладателем этого голоса, но не вспомнил. Пока он думал об этом, юноша с прекрасным породистым лицом русского дворянина тихо поставил возле его ног ящик от шампанского.
- Садитесь, Альфред Федорович.
- Благодарю вас, молодой человек. Откуда вы меня знаете? - удивился Стерн.
Юношу он не признал.
- Я слушал ваши лекции на юридическом, господин профессор, - ответил бывший студент и улыбнулся Стерну так, будто они встретились не в грязном и вонючем складском сарае, а на бульваре Ниццы.
- Еще раз благодарю, но мне пока сидеть не хочется, - отказался бывший профессор.
- Помните, вы нам говорили, что человеческое общество, переставшее чтить закон, превратится в зверинец. Похоже, ваши слова сбываются.
- Конечно, помню, мой юный друг, - подтвердил Стерн и с грустью подумал, что и этого прекрасного юношу расстреляют.
Молодой человек побоялся быть навязчивым и отошел. Стерн с трудом отыскал свободное место у стены, прислонился и застыл. И сколько так постоял, не помнил. Вздрогнул от того, что кто-то взял его за рукав.
- Роза и крест, - услышал он хрипловатый шепот.
- Крест и роза, - машинально отозвался Альфред Федорович и попытался разглядеть брата по ордену. Никого не увидел, но снова почувствовал, что его трогают за рукав. Наконец глянул вниз и обнаружил возле себя горбуна.
- Иди за мной. Среди чекистов есть посвященные. Они хотят тебе помочь. - С этими словами калека взял Стерна за руку и повел сквозь толпу заложников.
Угол огромного складского сарая занимали груды пустых ящиков. Горбун завел Стерна за них и юркнул в низкую дверцу, которую в полумраке было трудно заметить.
- Пригнись, чтобы не повредить голову, - едва слышно предупредил он высокого старика.
Альфред Федорович пригнулся и кое-как вошел. Брат по ложе прикрыл за ним дверцу, и они оказались в кромешной тьме.
- Я ничего не вижу, - растерянно прошептал Стерн.
- Не бойся. При мне электрический фонарь. Сейчас я его включу. - Горбун с минуту провозился, так что слышалось только его сопение, затем узкий луч фонарика осветил грязную деревянную лесенку. - Двигайся за мной, я буду светить на ступени.
Альфред Федорович опасливо последовал за своим доброжелателем, стараясь не упасть. Подниматься по крутой лестнице без перил ослабшему старику было нелегко. Одолев несколько ступеней, он остановился.
- Должен отдышаться. Извините, оголодал, - виновато попросил Стерн.
- Не тревожься об этом. Торопиться нам некуда, - успокоил его брат по ложе.
Наконец они поднялись. Горбун распахнул скрипучую дверь и выключил свой фонарь. Они оказались в чердачной кладовке, забитой одеждой и обувью. Возле маленького круглого оконца Стерн заметил конторский стол и несколько стульев.
- Присаживайся, - по-хозяйски пригласил горбун и, указав Альфреду Федоровичу на стул, уселся и сам. - Разреши представиться. Серафим Маркович Шульц, мастер-наблюдатель рижского отделения.
- Мое имя, брат, тебе, как я понял, известно, - ответил Стерн и с удовольствием сел. - Кто посвящал тебя в ложу?
- Я принял чин от неведомого начальника, он родом, как и я, из Риги. И зовут его бароном Мебесом.
- Григория Оттоновича я имею честь знать лично, - слабо улыбнулся Стерн.
- Тебя, наверное, удивляет, что я оказался здесь? - поинтересовался Шульц.
- Меня уже мало что может удивить, - парировал Альфред Федорович.
- Хорошо сказано. Я согласился работать в ЧК, чтобы иметь возможность помочь нашим, - пояснил горбун. - Здесь таких несколько. Я попробую тебя освободить, но и ты должен оказать нам услугу.
- Чем может пригодиться голодный старик всесильному чекисту? - не без иронии проговорил Стерн.
- Твой сын заканчивает книгу, но ему нечего есть. В Кремле нашлись люди, которые считают эту книгу очень серьезной работой. Они хотят поддержать Святослава материально и посылают меня в Финляндию. Ты, брат, должен написать мне к нему рекомендательное письмо.
Стерн прикрыл глаза и вытянул над столом руки. Так он просидел несколько минут. Горбун не мешал.
Наконец Альфред Федорович заговорил. Голос его изменился и звучал отстранение:
- Я проник в твои мысли. Ты говоришь не всю правду. Золото, которое ты повезешь сыну, пахнет кровью. Он не примет вашей помощи и не пойдет с вами.
- Оставь это решать Святославу, - возразил Шульц.
- Письмо я писать не стану. Святослав благородный мальчик. Я знаю, как он поступит. Как знаю и то, что лежит в ящике стола, за которым ты сидишь.
- Да, там лежит твой меч, - оскалился Шульц и, выдвинув ящик, выложил меч на стол. - Можешь ничего не писать. Эта штука скажет Стерну-младшему больше, чем любое послание.
- Я не позволю… - Альфред Федорович приподнялся и попытался дотянуться до меча, но не успел.
Шульц молниеносно схватил сверкающий клинок и вонзил его прямо в сердце старика.
- Что ты можешь не позволить? - устало поинтересовался горбун у умирающего.
Но тот уже не слышал. Стерн так и остался сидеть, только голова его с громким стуком опустилась на канцелярский стол Шульца.
- Отнесите его в подвал, а вещи как обычно, - приказал Серафим Маркович вошедшему красноармейцу и, аккуратно вытерев носовым платком кровь старика с лезвия, вышел. Красноармеец принялся деловито раздевать покойника. Вещи Альфреда Федоровича присоединились к одежде и обуви, сваленным в углу каморки.
* * *
Слава взглянул на часы. Они показывали без пятнадцати двенадцать. Он зачитался и позвонил режиссеру в одиннадцать, как они договаривались. Но служители муз пунктуальностью не отличаются, оказалось Эраст Митрофанович только что вошел в свой кабинет.
- Извините, что опоздал со звонком, - начал Слава.
- С кем я говорю? - не понял режиссер.
- Это я, следователь по делу Каребина, - напомнил Синицын.
- Разве мы с вами договаривались? - удивился Переверцев.
- Да, вы обещали выяснить у вашего бухгалтера, какая организация снимала здание театра в день прихода писателя, и просили меня сегодня в одиннадцать позвонить…
- Наверное, молодой человек, все так и было. Простите, ремонт мозги расплавил. К сожалению, наша бухгалтерша слегла с простудой. Болезнь Гали для меня катастрофа. Ремонтные работы требует постоянных расходов, а без нее я не могу рассчитываться с людьми, - пожаловался Переверцев. - Позвоните через пару дней.
Синицын положил трубку и посмотрел на открывшуюся дверь, в которой возникла конопатая физиономия сержанта Сани Рушало.
- Товарищ старший лейтенант, там до вас крутая дивчина домогается, - сообщил он с порога.
- Сильно?
- Что - сильно? - не понял конопатый хохол.
- Домогается сильно, спрашиваю? - растолковал Синицын.
- Настойчиво. Гутарит, что с радио.
- Зачем же я ей понадобился, пускай к начальству идет. Михаил Прохорович голос имеет бархатный, для радиослушателя приятный, - усмехнулся старший лейтенант.
- Она до вас домогается, - стоял на своем Рушало.
- Откуда же ей про меня известно? Я вроде подвигов не совершал, ранения от бандитской руки тоже не принял… - с недоумением произнес Синицын. -Ладно, зови свою радиодиву.
- Есть звать, - обрадовался концу беседы сержант. Он мыслил простыми, понятными категориями, и речь Синицына с его иронией и подвохами его утомила.
Слава оценил свое отражение в стеклянной дверце шкафа для бумаг, быстро причесал чуб и, создав на лице безразличное выражение, уставился в телефонный справочник. Он предполагал увидеть серьезную девицу в очках и при портфеле, а в дверь впорхнуло нечто белобрысое в непристойно короткой юбке и с ярко намалеванным лицом. Слава подумал, что ей лет семнадцать.
- Елизавета Тихонева, - представилась радиожурналистка, произнеся первую букву своего имени как "Э" и протянула Славе руку с фиолетовым маникюром.
- Старший лейтенант Синицын, Вячеслав Валерьевич, очень приятно, - протараторил Слава, хотя ничего приятного пока не ощутил.
- Я так рада, так рада. Впервые вижу настоящего следователя, - заворковала Тихонева, при этом с любопытством оглядывая помещение. - Вот здесь вы допрашиваете преступников и проводите очные ставки?
- Вы не назвали вашего отчества, - напомнил старший лейтенант, с трудом проникая в речевой поток посетительницы.
- Мне еще нет и сорока. Можете называть меня просто Элиз. Так меня все знакомые называют, - разрешила она.
- Вам нет сорока? -: опешил Синицын.
- Да, мне всего тридцать восемь и три месяца. А вы думали, мне за сорок?
Неужели я так скверно выгляжу?!
- Я. думал вам лет восемнадцать, - признался Слава.
- Какой вы милый мальчик! Давайте дружить, - расплылась в улыбке Елизавета.
- В каком смысле? - Слава покраснел, потому что понял, что сморозил глупость.
- Это зависит от вашего желания. Я умею дружить в общечеловеческом смысле, но как женщина я очень темпераментна, и даже монахи становятся со мной первоклассными любовниками, - томно сообщила радиожурналистка.
Слава смутился и замолчал. С подобными красавицами он опыта общения не имел. Пауза становилась неловкой. Выручил Тема Лапин. Стажер открыл дверь и замер у порога.
- Заходи, Лапин. У нас в гостях журналист с радио, - пригласил юношу Синицын и тут же представил его Тихоневой:
- Перед вами стажер. Заканчивает школу милиции и в нашем отделе проходит практику.
- Тоже прелестный молодой человек. И такой высокий! Как вас зовут, Лапин?
- Темой, - и стажер густо покраснел. Журналистка сделала вид, что этого не заметила:
- Вот что, мальчики, тут у вас замечательно… - Елизавета вновь обвела взглядом унылый милицейский кабинет. - Но давайте поговорим в каком-нибудь не столь официальном месте. У вас я от страха деревенею.
- Хорошо, если не очень долго, - согласился Синицын, - а где бы вы хотели?
- Найдем. Моя машина у подъезда. Шагом марш за мной! - весело скомандовала бойкая женщина и, звонко отстукивая высокими каблуками, повела молодых людей за собой.