Когда на счету у группы Дрепта уже были перевалочная база в Нуристане, базовый лагерь моджахедов в Дарзабе, укрепрайон в Панджшерском ущелье и более двух десятков караванов, склад с оружием и обеприпасами в Сулеймановых горах и с десяток поисков в "душманских" районах, в Лянгарский гарнизон прибыл корреспондент "Красной звезды". Отряд только что вернулся из рейда. И на этот раз без потерь. И с хорошими трофеями. Один из двух эвакуаторов "МИ-8" был позавязку загружен китайскими СПГ-9. "Вечно смеющийся человек", а для краткости "Гюго", полковник ГРУ Толя Чмелюк, - из одного города, с одной улицы, учились в одной школе, Гюго на четыре года старше, - дав Дрепту доложиться, свел его с журналистом. На беду Дрепта, он в тот день был единственным в Лянгаре присутствующим командиром РДГ. Расслабленным и благодушным после успешной операции и не подозревающем, чем обернется встреча с журналистом. Она ему даже была на руку. Весь день его не будут дергать по пустякам ни в Лянгаре, ни в Джелалабаде: никак нет, ответит Гюго, с ним работает пресса, личное распоряжение командующего Армией Тухаринова. Поди проверь! А факт наличие военного корреспондента - налицо. Вот собрались для группового фото. Вот, всласть наговорившись, устроили гостю походную баньку по-новаевски. Раскалили огнеметами ЛПО (взятые у "духов", но почему-то ненужные "складунам") валун и закатили его в палатку. Вот разомлевшие от горячего пара навалились на бражку на кишмише, а для куража добавили в канистру фляжку спирта. Вот уговаривают гостя идти потчевать, а он сопротивляется, говорит, что у него черный пояс по каратэ, и, вырываясь, хочет показать, как ребром ладони раскроит доску. Парахоня загребает его пухлую ручку в свои медвежьи лапы и осматривает это самое "ребро". "Цього не може бути тому, що цього не може бути николе", - расстроенно вздыхает прапорщик, - он успел привязаться к "письменнику", - и, взяв его на руки, несет в казарму.
А ровно через месяц "Вечно смеющийся человек", представитель ГРУ в Кабуле, вызвал его на ковер, и приветствовал навытяжку, козырнув по-американски - широко, от непокрытого лба: "Герою нашего времени!.." Перед ним на столе лежал свежий выпуск "Красной Звезды", испещренный по тексту густым маркером. Гюго перевернул газету головой к Дрепту и ткнул пальцем в подзаголовок. Очерк назывался "Заговоренный" и занимал три четверти газетной полосы. Подзаголовок "Одиссея капитана Дрепта" заставил героя очерка залиться такой густой краской, как это было с ним лишь раз в жизни, в детстве, когда родители отправили его на лето в село к тетке. Тетка, закатав рукава мужской рубахи, заправленной в юбку, варила компоты на зиму. Перед ней, во дворе у глиняной печи стояла корзина с белой черешней. Наспех расцеловав племянника, тетка кинулась в хату за консервными крышками, а племянник, не отдавая себе отчета, хватанул из корзины полную горсть и быстро сунул в карман, забыв, что он дырявый. Тетка сделала вид, что не видит, как из штанины племянника одна за другой скатываются к ноге ягоды.
"Да мне и в голову не пришло, что он по мою душу", - обескуражено развел руками Дрепт.
"Ну да, ну да, - поддразнивал Чмелюк, - прилетел человек с большой земли в занюханный Лянгар посмотреть, как доблестная группа из огнеметов коптит камень, испить вашего гнусного пойла и поговорить о погоде. Они ведь там в Москве забыли, когда последний раз ходили в баню, пили ишачью мочу, разбавленную тормозной жидкостью, и спали в казармах".
"Нет, Толя, честно, я ни сном, ни духом. Это недоразумение, ты же сам нас свел, - оправдывался Дрепт. Гюго, конечно же, прикалывается. Ему наверняка телефонировали из штаба Армии, а, может быть, из самого Генштаба. Поздравляли. Хорошая реклама льстит и полковнику, и генералу армии, и министру обороны. Только никому из них не придет в голову, что Дрепту из-за этой рекламы от стыда хоть сквозь землю провалиться.
"Ты тут не кокетничай, - прервал его Чмелюк. - Читай!"
Его вечная, точно приклеенная улыбка всегда и всех обманывала. Хорошая, удобная улыбка, но такой дар человеку их профессии дается от рождения. Дрепт, как на уроке скорочтения, пробежал газетные столбцы строго по вертикали, сверху вниз, отложив в памяти по ходу дела географические названия, имена, цифры. Пока он дочитывал, они крутились в мозгу в самых немыслимых, на первый взгляд, абсурдных сочетаниях, распадались, создавали новые комбинации, но, закончив читать, Дрепт снова развел руками. Он не мог взять в толк, где прокололся. Конспирация соблюдена - его назвали не спецназовцем, а десантником. А на все остальное существует военная цензура.
"В конце концов, существует военная цензура, - пошел он в атаку. - И, в конце концов, обсуждается не мое письмо на родину, а чужое. У него есть конкретный автор в официальном статусе и даю голову на отсечение, что каждую строчку материала обсасывало не меньше десятка чинов на всех уровнях… Да скажи ты, в чем дело?"
"Да эти суки пакистанцы послали в Москву ноту протеста по дипломатическим каналам, - сказал Чмелюк. - Если по-человечески, на нее можно было бы насрать. У Москвы обвинение посерьезней - воздушный пакистанский мост для душманов. А у Исламабада - голословный газетный материал, сказка, миф. Но эти пиджаки в столице нашей родины так не хотят портить отношения с Пакистаном, что готовы откупиться и твоей, и моей головой".
"Да о чем речь? Ну что ты мутишь!"
"По-пакистански получается, что стоянка каравана проходила на границе, и заговоренный Дрепт вторгся на чужую территорию. А китайские СПГ-9, - подарок дружественной державы, - он смародерствовал. Правительство Пакистана требует у Москвы оградить Пакистан от набегов банд в форме советских вооруженных сил и наказать виновных".
"И это после того, как Афганистан предъявил Пакистану ноту протеста? Тот эту границу изменяет, когда и как ему хочется?"
Чмелюк пожал плечами. А до Дрепта вдруг дошло:
"Трибунал?"
"Нет, отстояли…"
С "бандита" Дрепта сняли звездочку; с его московского куратора Чмелюка - тоже; технически легко - верхние. Подполковник Чмелюк, представитель ГРУ Генштаба в Афганистане, дал старшему лейтенанту Дрепту расписаться в приказе.
"Наука?" - спросил он, закладывая приказ в конверт, в котором его получил.
"Заговоренных нет".
"Это девиз. А стратегия: когда ты слаб, притворись сильным, когда ты сильный, притворись слабым…"
Говорили они, конечно, не о том. "О том", - кто и зачем подставил Илью, - говорить было бесполезно. Говорили о суевериях, удаче, приметах на войне. Заговоренные, может быть, есть, но их не должно быть. Чтобы не порождать у товарищей по оружию зависть, ревность, подозрительность и позыв к интригам. Что такое боевое подразделение без потерь? Постоянно везти может кому-то одному, но не всем двенадцати. Чтобы заткнуть рты, нужно ничем не отличаться, не высовываться. И порадовать широкую общественность парой неудач. В группе, например, есть вакансия; до некоторых пор ее не заполняли - вначале не было нужды, потом - из-за того, что ребята болезненно воспринимали чужаков. После понижения в звании Дрепт изменил этому правилу. В отряд потянулись, часто меняясь, чужаки. Кто-то из них, не пройдя обкатку, сам писал рапорт; на кого-то писал рапорт командир. Сплетники потеряли интерес к Дрепту. Исламабад перестал размахивать советской газетой и жаждать крови военного преступника Дрепта. У Исламабада появилась другая головная боль. В районе Бенде и Масудугара накрылся пакистанский воздушный мост по снабжению отрядов мятежников боеприпасами, оружием, продуктами питания. По агентурным данным, был уничтожен МИ-8 пакистанских ВВС с резидентом пакистанской разведки на связи с ЦРУ Джамаль Исмаил Бенаром. Пакистанцы впредь отказались от воздушной поддержки отрядов мятежников, посчитав случившееся аварией (группа старшего лейтенанта Стебельцова, устроившая ее, подписала бумагу о неразглашении операции в течение двадцати пяти лет).
Газетная история Дрепта на фоне таких, как лейтенанта Стебельцова, выглядела брызгами. Обласкав, приговорили к порке, а того обрекли на немоту, молчаливую и потому вдвойне неблагодарную работу. Но если славой, как в песне, сочтемся потом, что - с невозможностью оправдаться, бессилием перед машиной власти? Сегодня ни за что сняли звездочку, завтра, за гораздо меньшее ни за что, сорвут погоны и поломают жизнь.
Так что не жалей, Дрепт, Аркашечку из Москвы. У него был шанс подъедаться в каком-нибудь европейском посольстве и не ты его гнал в Афган, да еще - разведывательно-диверсионную группу. А какой интерес гнал, ты скоро узнаешь.
Москвич более или менее успокоился и перестал дергаться.
"Как ваше здоровье, уважаемые? Да не знаете вы усталости!.. - Подошел дуканщик с подносом - чайничек, пиалы. Одет в национальное. Но на его садрые - безрукавке - смешно красовался значок с профилем Ленина. Мало кто из шурави, приезжавших в эту страну с АК, был настолько образован, чтобы воспринимать всерьез азиатский культ Ленина. Думали, маскарад на потребу оккупантам. - Что еще пожелают шурави?" - Дуканщик не уходил. Оба посетителя знали, чего он ждет. Отхлебнули из пиалы крепкого обжигающего чая и восхищенно поцокали языком. Дуканщик удовлетворенно улыбнулся.
Учился он на своем восточном не на двойки, знает этикет, подумал о москвиче Дрепт. А вслух сказал:
"Эх, нам бы такого чайку в рейды! Цены не было бы мозгам и желудку…"
"Не сцы, старичок, все у нас будет. Лишь официантов не обещаю", - развязно откликнулся Аркадий.
Дать ему по шее, что ли? Начнется переполох, чаепитие испорчено, а так ли тебе часто удается побаловать себя таким чаем, Дрепт? Вместо того, чтобы злиться на этого дурачка, злись на себя, командир.
"Ты подумал о своем прозвище, Аркадий?" - спросил он серьезно вместо того, чтобы крепко дать по шее. - Ну, кодовое имя… Его надо сообщить в разведцентр".
Москвич, кажется, растерялся. Дрепт отхлебывал часто и обжигаясь, небольшими глотками. Так он понимал чай. Это было хорошо, что они забрели в этот дукан и оказался такой подходящий предлог - приезд высокопоставленного дяди с племянником. Правда, теперь по армии поползут слухи о карьеризме Дрепта: нашел покровителя и выслуживается. Но адъютанты, штабные писаря, интенданты и пройдохи от пропаганды таких уважают и побаиваются.
"Арка" или "Аркада"? - Дрепт притворно морщил лоб. - Не годится, угадывается связь с именем. А если "Икар"? - Дрепт хлопнул себя по лбу. - Ай да Дрепт, ай да сукин сын!" - Просияв, он перегнулся через столик и так хлопнул москвича по спине, что тот опрокинул пиалу с чаем себе на гульфик. Но отреагировать тот никак не успел. В дверях дукана стояли двое только что пришедшие. Благообразный седобородый старец в белоснежном кашемире и молодой афганец в европейском костюме, папахе и сандалиях на босу ногу, всем обликом похожий на красивого еврея Изю из молдавского местечка Калараш. Аркадий заспешил им навстречу. С молодым они нежно облобызались в щеку, а старцу москвич поклонился, скрестив на груди руки, а затем, по здешнему обычаю, поцеловал руки.
Молодого, выпускника университета Патриса Лумумбы, звали Хафизулла. Старец был его дядей. Сегодня день дядей и племянников, сказал себе Дрепт, пока они все молча допивали третью чашку чая. Дуканщик, преисполнившись особой почтительности к компании из-за старца в ней, разве что не пластался, чтоб угодить. Только после третьей чашки старец, - ну и выдержка! - поманил его пальцем, чтоб внимательно рассмотреть комсомольский значок на садрые. При этом его лицо, в котором было что-то лисье, ничего не выражало. К нему нагнулся племянник и долго говорил по-пуштунски. Аркадий, в свою очередь, нагнулся к Дрепту и переводил. На это время перепуганный духанщик превратился в дерево. Хафизулла, говорил Аркадий, объясняет аксакалу, что русский Ленин чтится в Афганистане. Он вернул Афганистану святыню мусульман, самой древнейшее издание корана, которое захватил и вывез в царскую Россию русский экспедиционный корпус в один из своих походов на Средний Восток. Старец смягчился и властным жестом отогнал дуканщика.
Началась беседа.
"У дядя в провинции Кунар посевы мака", - сказал племянник.
"Это незаконно, - сказал Дрепт. - Народное правительство Афганистана с этим борется…"
"Вы, советские, точно так же пресекаете у себя в стране легальную продажу боевого огнестрельного оружия. Но это, тем не менее, не мешает вам продавать его по всему миру, и вам наплевать, как оно будет использовано. И вы не прекращаете его производство. Мы вывозим из своей страны для продажи опиум, почему нас должно заботить, идет ли он в фармацию или к наркодиллерам? - Хафизулла в недоброй улыбке показал белые, как у собаки, зубы. - Давайте закроем дискуссионный клуб и перейдем к делу, оно того стоит…"
Все участие дядюшки в разговоре состояло в поглаживании бороды. Дрепт приказал себе: заткнись! Хафизулла, посмотрев на Аркадия с укоризной, - кого ты привел, уважаемый? - тяжело вздохнул и продолжал:
"Моджахеды устроили перевалочную базу в Нуристане, здесь складируют, а потом небольшими партиями перебрасывают сырец. Они облюбовали тропу в дядиных угодьях. Она делит угодья пополам и пролегает в седловине. Дядины охранники не привыкли, что на тропе их саиба хозяйничают пришлые. Они молодые и горячие и стреляют без предупреждения. Так учил их дядя. У нас везде так принято. Приблизился к маковым посевам - стреляют. А эти, с перевалочной базы, стреляют в ответ. Им скоро надоест, и они положат всю дядину охрану. Дядя не соберет урожай. Рабочие боятся выходить на работы. А договариваться на перевалочной базе не с кем. Там одни исполнители, а их саиб сидит где-нибудь в Бадабере, курит кальян и играет в нарды. Полный бардак! Как в вашей сороковой армии…"
Аркадий бросил на Дрепта вопросительный взгляд.
"Это не есть хорошо, - сказал Илья, - даже неэтично, когда афганцы стреляют в афганцев. И все это в ущерб косовице. Шурави могут, конечно, немножко пострелять, но что это даст? Если тропа понравилась душманам, они не отступятся. Надо твоему дяде, Хафизулла, перебираться на целинные земли".
"Да, да, - часто закивал головой Хафизулла. - Едем мы, друзья, в дальние края, станем новоселами и ты, и я. Но все не так, Илья. Ты не дослушал. Шурави сделают так, что моджахеды на эту базу не вернутся. - Он перевернул пиалы днищами вверх, изображая посевы и тропу между ними, чуть дальше - прочертил пальцем горную реку Нурисан и на другом берегу ее обозначил зажигалкой Дрепта перевалочную базу. - Они перекинули через реку мост, - ликовал афганский Чапаев, - рукотворный, конечно. Если его взорвать, - а его очень легко взорвать, - моджахеды перенесут и базу, и тропу далеко на север. Дядины угодья моджахедов больше не интересуют!"
"Так взорвите, - потерял терпение Дрепт. - Взрывчатки у вас, как у дурака махорки!"
"Нельзя. Мы - пуштуны, элита нации, и они, в Бадобере, - пуштуны. А пуштуны предательства не прощают", - гордо ответил Хафизулла.
"Джанана раша Адам-хан ша ды дурханый мина пер ма вукра майана", - вдруг подал торжественный голос Аркадий.
"Что ты сказал"? - быстро спросил его Дрепт.
"Ты, любимый и верный, в Адам хана обратись. Любовь Дурханый меня одолела. Вот что он сказал. Это наш афганский эпос", - пояснил Хафизулла.
"Виноват, уважаемый, не знал! - Илья прижал руку к груди, возвращаясь к теме, но прежде бросил на москвича уничтожающий взгляд. - Но шурави не только взорвут мост и уничтожат перевалочную базу, они обязаны сообщить о дядиных посевах царандою".
Хафизулла пренебрежительно махнул рукой:
"На здоровье! Того, что шурави захватят на перевалочной базе моджахедов, дяде хватит до конца дней".
"Хафизулла, не хохочи меня. Ему-то, может, и хватит, да кто ж ему даст? С какой стати?"
"С такой стати, что бакшиш на бакшиш, как говорят шурави".
"Баш на баш", - поправил Аркадий.
"И какой же баш от шурави? Сколько опиума на базе?" - спросил Дрепт.
"Не меньше тонны", - спокойно ответил афганец.
"Хо-ро-ший баш! Зачем дяде столько?"
"Дядя еще должен совершить хадж, паломничество в Мекку и посетить храм Кааба".
"Успеет?" - озабоченно спросил Илья.
"Ценю ваше остроумие, дорогой товарищ…"
"А каков баш от пуштунов?"
Помедлив, Хафизулла извлек из внутреннего кармана пиджака сложенную вдвое бумажку и по плоскости стола двинул ее к Илье. Дрепт развернул и прочел написанное, как у первоклассника, крупными печатными буквами: "Дустум, Юнус Халес, Исматулла". Эти имена душманских полевых командиров ничего не говорили разве что только прилетевшим в Кабул балбесу Аркадию и его вельможному дяде. Дав прочесть, афганец потянулся к бумаге, но Дрепт, точно не заметив его движения, неторопливо спрятал записку в карман и застегнул клапан. Афганец криво усмехнулся, но промолчал.
"Где же мы их возьмем?" - спросил Илья.
Пошептавшись с дядей, Хафизулла ответил:
"Это, как говорится, уже вторая часть марлезонского балета. Сообщим дополнительно".
"Да, конечно, как только получите радиограмму от Ахмад-шах-масуда с припиской не забыть предать копию в штаб 40-ой Армии", - съязвил Илья.
"Но и вы, дорогой товарищ, не гарантируете, что на базе окажется эта самая тонна", - парировал афганец.
"А я об этой тонне ничего и не говорил, это ваша информация".
"И мы о том же. В каждом таком деле есть свой форс-мажор, иншаллах!"
Да, твоя правда, афганец. Чего ты злишься на него, Дрепт? Хочешь получить этих трех неуловимых всех сразу и на блюдечке. Но здесь нет старика Хоттабыча. Здесь старик Хоттабыч сам Ахмад-шах-Масуд. Признайся себе, Дрепт, ты злишься не на отсутствие гарантий, которое в таких делах - норма. Когда ты прочел имена, у тебя ведь закружилась голова, как от стакана водки натощак. Ты почувствовал опасное счастье охотника, вышедшего на тигра. А вдруг повезет? Никому не везло, а ты "завалил": Голливуд отдыхает! А если, скажем, место сходки труднодоступные Тора-Бора с их легендарными пещерами и ледниками. Эта "черная дыра" Афганистана, куда аборигены проводники не поведут ни за какие деньги?
"Нет, уважаемый Хафизулла, это не компенсация, это не тот бадал кистал, что почитается вашим народом, - не оступался Дрепт. - Это, как говорится у нашего народа, журавль в небе. Есть у нас такая поговорка, лучше синица в руках, чем журавль в небе".
"Я знаю ваши поговорки, уважаемый Илья, а твои слова несправедливы. Синицу, считай, вы уже имеете. Разве наш общий друг Аркадий тебе об этом не говорил?" - коварно спросил афганец.
Москвич от неожиданности закашлялся.
"Ни хрена не говорил, - бросил на Аркадия выразительный взгляд Дрепт. - Хотел сделать сюрприз. Но он не обидится, если скажешь ты".
Афганский племянник пошептался с дядей. Дядя достал из-за пояса тисненую кожаную тубу, прикрытую полой кашемировой безрукавки. Извлек из нее красочную картинку, свернутую в трубку, и развернул перед шурави. Ее загибающиеся края племянник придерживал пальцами. Дрепт увидел нечто, напомнившее его мальчишеское увлечение Майн Ридом. Каждая книга писателя открывалась как бы объемной картой местности, где и ландшафт, и строенья, и действующие лица выглядели столь рельефно и живописно, точно ждали мановения волшебной палочки. В такой манере была выполнена и эта, тоже, по всей видимости, старая карта. На цветной фотокопии масштабом к оригиналу один к пятидесяти, как прикинул Илья, ясно прочитывалось одно английское слово: "Мейванд". Хафизулла решил, что Дрепту требуется гид.