Мы занимались фоком, когда солнце начало закатываться за горизонт. Мы привязали к рею свой край паруса, и я ждал примерно с минуту, пока остальные управятся со своей частью работы. Я смотрел, как садится солнце, и вдруг увидел нечто такое, на что в иных обстоятельствах не обратил бы ни малейшего внимания. Солнце нырнуло почти наполовину за горизонт и выглядело огромным малиновым куполом. Неожиданно над поверхностью моря вдали справа по курсу появилось небольшое облачко тумана. Оно затянуло его тонкой пеленой дыма. Этот туман или дымка быстро сгущался, но в то же время рвался на отдельные клубы весьма странной формы, так что красный свет солнца проникал между ними темнокрасным заревом. Затем на моих глазах загадочная пелена стянулась в одно место и поднялась к небу, принимая форму трех крепостных башен. Башни приобрели более строгие очертания, под ними начал проступать какой-то удлиненный профиль. Все четче и четче вырисовывались отдельные детали, и в следующий момент я вдруг увидел, что клубы тумана превратились в огромный корабль. Причем корабль не просто был – он еще и двигался. Поначалу он стоял боком к солнцу, теперь же начал разворачиваться. Форштевень < Форштевень – брус по контуру носового заострения судна, в нижней части соединен с килем.> выдвинулся в нашу сторону медленно и величественно, три мачты вытянулись по одной прямой. Корабль направлялся прямо на нас. Он увеличивался в размерах, но, с другой стороны, терял четкость линий. За его кормой солнце почти полностью закатилось за горизонт, осталась лишь тонкая полоска. Затем в сгущающихся сумерках корабль как будто погрузился обратно в океан. Солнце исчезло в море, и то видение, которое я наблюдал, слилось, потерялось в однообразно серой краске наступающей ночи.
До моего слуха донесся крик – это был голос второго помощника, который находился на мачте вместе с нами:
– Эй, Джессоп, пора! Пошли быстрей! Пошли быстрей!
Я огляделся и увидел, что почти все матросы уже покинули рей.
– Слушаюсь, сэр, – пробормотал я, перебрался по лееру к мачте и спустился на палубу. На меня снова накатил страх.
Чуть позже на юте пробили восемь склянок, и после общей переклички я отправился на корму сменить штурвального. Первое время, пока я стоял за штурвалом, мой мозг, казалось, отключился и был не способен воспринимать окружающее, но вскоре это ощущение прошло, и я обратил внимание на мертвое спокойствие, воцарившееся на море. Не чувствовалось ни малейшего ветерка, и даже никогда не смолкающий скрип оснастки как будто замирал временами.
Штурвальному при такой погоде делать было абсолютно нечего. Я мог бы запросто сидеть в кубрике и курить свою трубку. Внизу на главной палубе мерцали фонари, подвешенные на перекладины вант на фоки гротмачтах. Их стекла были затемнены, чтобы не слепить глаза офицеру и вахтенным на юте.
Воцарилась ночь. Было очень темно и тихо, но я едва воспринимал окружающее. Теперь, когда мой мозг снова заработал, он был занят главным образом тем загадочным, огромным миражем, что поднялся на моих глазах из моря.
Я продолжал пристально вглядываться в темноту и с замиранием сердца ждал нового появления загадочного корабля. Меня не покидало острое предчувствие того, что в любую минуту может случиться нечто ужасное.
Однако пробили две склянки, а все оставалось на удивление спокойным, во всяком случае так мне казалось. Должен сказать, что кроме этого загадочного туманного видения мне все время вспоминались те четыре черных призрака, лежащих в глубине моря под нашим левым бортом. Каждый раз, когда я вспоминал о них, я переполнялся благодарностью к тем, кто развесил фонари на главной палубе. Меня удивляло, почему ни одной лампы не было на вантах бизани. Я весьма сожалел, что никто не подумал об этом, и собирался обязательно сказать об этом второму помощнику, как только он снова появится на корме. В тот момент он находился в передней части юта. Он стоял, облокотившись на поручни, и, насколько я мог судить, заметно нервничал. Уже три раза он спускался на главную палубу и прохаживался по ней, заглядывая во все углы. Он точно искал чего-то.
Неожиданно для меня вахтенный на рынде отбил три склянки, и с бака ему ответил носовой колокол. Мне показалось, что удары прозвучали прямо у меня под ухом. В воздухе было что-то необъяснимо странное в ту ночь.
Затем, сразу после того как второй помощник откликнулся на крик впередсмотрящего: "Полный порядок на борту!" – с правой стороны грот-мачты донеслось стрекотание блоков и тарахтящий шум разматывающихся снастей. Одновременно раздался пронзительный скрип бейфута наверху мачты, и я понял, что кто-то отсоединил фалы топселя. Послышался звук рвущихся снастей, шипящий свист, а затем последовал удар – это рухнул на палубу рей. Второй помощник прокричал что-то неразборчивое и бросился к трапу. С главной палубы донесся топот бегущих ног и голоса вахтенных. Потом я услышал голос капитана:
– Принесите еще фонарей! Больше фонарей! – закричал он и громко выругался.
Последовала общая сумятица, продлившаяся с минуту, затем послышалось металлическое щелканье собачки на шестерне, и по этому звуку я понял, что матросы накручивают фалы на кабестан. Отдельные слова долетали до моего слуха. Раздавался голос Старика, он, похоже, спрашивал у кого-то: – ... А вся эта вода?
– Понятия не имею, – раздался в ответ голос второго помощника.
Какое-то время ночь была наполнена звуком щелкающих собачек на кабестане, скрипящего бейфута и гулкой дрожью канатов. Затем снова раздался голос второго помощника, доложившего:
– Похоже, все в порядке, сэр.
Я не успел расслышать ответ капитана, поскольку в то мгновение мне в спину дохнуло каким-то ледяным дыханием. Я резко повернулся и увидел нечто выглядывающее из-за гакаборта < Гакаборт – верхняя закругленная часть кормы судна.>. Свет фонаря, висевшего над компасом, отражался в двух стеклянных глазах, поблескивающих жутким тигриным блеском. Но, кроме глаз, я ничего более рассмотреть не мог. Я оцепенел от ужаса. Глаза горели в нескольких шагах от меня. Собрав остатки мужества, я бросился к компасу, и схватил фонарь, и, мгновенно развернувшись, направил его луч на незваного гостя. Эта тварь – или как ее еще назвать? – почти перелезла через поручни, но теперь, остановленная светом, с какой-то змеиной гибкостью отпрянула назад. Она скользнула обратно за борт, в морс, и исчезла из виду. В моем сознании остались два злобных глаза и влажный блеск некоего бесформенного тела. Еще секунду я стоял, потрясенный увиденным, а затем, сорвавшись с места, понесся что было сил к спуску с юта. Я спрыгнул с трапа, при приземлении потерял равновесие и грохнулся задом о палубу. В левой руке я по-прежнему сжимал фонарь. Мое появление, сопровождаемое диким воплем, который я издал при падении, весьма напугало находящихся рядом с кабестаном матросов, и несколько человек даже обратились в бегство. Потом, конечно, они разобрались, в чем дело.
Откуда-то с носа прибежали капитан и второй помощник.
– Какого черта? – прокричал второй помощник, остановившись передо мной. – Что происходит, почему ты не у штурвала?
Он буквально пожирал меня глазами. Я поднялся и попытался ответить ему, но потрясение мое было слишком велико.
– Я... Там... Там... – Это все, что я смог выдавить из себя.
– Проклятье! – закричал зло второй помощник. – Марш к штурвалу!
Я не сдвинулся с места.
– Ты слышал или нет, черт тебя подери! – орал второй помощник.
– Слышал, сэр, но... – начал я.
– Марш на ют, Джессоп! – приказал он.
Что мне еще оставалось делать? Я пошел, решив для себя, что объясню ему все, как только представится возможность. Наверху трапа я остановился. Я не собирался возвращаться к штурвалу в одиночку. Снизу донесся голос капитана – он расспрашивал своего помощника об инциденте.
Второй помощник ответил не сразу. Прежде он повернулся к матросам, которые явно не торопились расходиться, и довольно резко произнес:
– Все свободны, ребята!
Я слышал, как вахтенные двинулись на бак. Они негромко переговаривались между собой. И только когда матросы ушли, второй помощник ответил на вопрос капитана. Он не мог знать, что я находился совсем рядом и слышу их разговор.
– Это Джессоп. Похоже, он опять что-то увидел. Но команда не должна знать ничего об этом – все и так уже изрядно перепуганы.
– Верно, – послышался голос капитана.
Они поднялись по трапу, и я отбежал на несколько шагов. – А здесь почему нет фонарей, мистер Тулипсон? – спросил удивленно капитан.
– Я думал, что здесь они не потребуются, – ответил второй помощник.
Затем он добавил что-то об экономии керосина.
– Повесьте, – решительно сказал Старик.
– Будет исполнено, – ответил помощник и крикнул вахтенному на рынде принести на ют пару ламп.
Затем они оба перешли на корму, где и наткнулись на меня, стоявшего под застекленным люком.
– Что ты тут делаешь, почему не на штурвале? – строго спросил меня Старик.
К тому времени я немного пришел в себя.
– Я вернусь туда, только если штурвал будет хорошо освещен, – сказал я.
Капитан грозно топнул ногой, и второй помощник поспешил вмешаться.
– Отставить, Джессоп! – воскликнул он. – Так не пойдет, парень. Давай-ка быстро к штурвалу и чтобы больше никаких споров. Тут вмешался капитан.
– Подождите! Что тебя пугает, Джессоп?
– Я видел нечто совершенно непонятное, сэр; оно перелезло через бор т...
– А! – воскликнул он, останавливая меня торопливым жестом. – Ты сядь, а то тебя всего дрожь бьет.
Я опустился на скамейку. Как отметил капитан, меня действительно трясло, и в моей руке мотался из стороны в сторону фонарь, снятый с компаса, – пятно света плясало на досках палубы.
– Итак, – продолжил он, – расскажи нам, что же произошло.
И я рассказал им все, что видел. Пока я говорил, вахтенный принес лампы и привязал их к вантам – одну с правого, другую с левого борта.
– Повесь еще один фонарь над гиком, – приказал капитан пареньку, когда тот закончил привязывать первые две лампы. – И поживей!
– Есть, сэр, – ответил практикант и побежал выполнять приказание.
Когда оно было выполнено, капитан заметил:
– Теперь ты можешь смело возвращаться к штурвалу – на корме стало совсем светло.
Я поднялся, поблагодарил его и пошел к штурвалу. Вернув на прежнее место фонарь, я взялся за рулевое колесо. Время от времени я с замиранием сердца оглядывался через плечо, и только когда пробили четыре склянки и меня пришли менять, я облегченно вздохнул.
Дабы избежать расспросов о своем внезапном появлении у подножия трапа на спуске с юта, я не потел в кубрик, а долго бродил, раскурив трубку, по главной палубе. Теперь я не особо нервничал, потому что на вантах с каждого борта висело по две лампы, и еще пара фонарей стояла на запасных стеньгах под фальшбортом.
Все же, несмотря на обилие света, мне показалось, что где-то после того, как пробили пять склянок, из-за поручней чуть дальше к корме от талрепов < Талреп – приспособление для натягивания снастей стоячего такелажа.> фок-мачты высунулась голова. Я сорвал с вант ближайший фонарь и направил туда его свет, но ничего не обнаружил. Однако глаза этого монстра навечно запечатлелись в моем сознании. Позже, когда я вспоминал их, у меня на душе становилось совсем гадко. Со временем я понял, какими жестокими были они... Бывает такой взгляд – тяжелый и непроницаемый. Дважды в течение одной и той же вахты я испытал схожие ощущения, только во второй раз это мерзкое видение исчезло еще до того, как я успел дотянуться до фонаря. А затем раздалось восемь склянок, и настала наша очередь быть подвахтенными.
Глава 14
ОГРОМНЫЙ КОРАБЛЬ-ПРИЗРАК
Без четверти четыре, когда нас снова вызвали на палубу, матрос, прибежавший будить нашу вахту, принес тревожные новости.
– Топпин исчез, точно под воду ушел! – сообщил он. – Первый раз со мной такое, от ужаса аж волосы на голове шевелятся. По палубе ходить опасно, что угодно может случиться.
– Кто, говоришь, пропал? – спросил Пламмер, выбираясь из койки; он резко сел и скинул ноги на пол.
– Топпин, один из практикантов, – объяснил матрос. – Всю вахту только тем и занимались, что искали его. И все еще ищем... Только никогда не найдем, – закончил он с какой-то мрачной уверенностью.
– Ну, не надо зарекаться, – сказал Квойн. – Может, парень дрыхнет где-нибудь в уголке.
– На него не похоже, – возразил матрос. – Я тебе говорю, мы перевернули все вверх дном. Его нет на этой чертовой посудине!
– А где его в последний раз видели? – спросил я. – Кто-то же должен хоть что-то вспомнить, правда?
– На юте он был, стоял на рынде, – объяснил матрос. – Старикан чуть не вытряс душу из второго помощника, а потом из парня на штурвале. Но они говорят, "то ничего не знают.
– Что значит ничего? – не понимал я. – Совсем ничего?
Он ответил:
– Похоже, паренек исчез в одно мгновение: вот он есть, и вот его нет. И они оба божатся, что не слышали ни малейшего звука. Короче, сгинул беззвучно и бесследно.
Я сел на свой сундучок и потянулся за ботинками.
Прежде чем я успел снова что-то спросить, матрос продолжил:
– Послушайте, парни. Если дела пойдут так и дальше, что же нас всех ждет?
– Ад, – как-то очень просто сказал Пламмер.
– Даже не хочется думать об этом, – сказал Квойн.
– Но придется! – сказал матрос. – Всем нам нужно хорошенько подумать, черт возьми. Я уже поговорил со своими; наша вахта созрела.
– Созрела для чего? – спросил я.
– Для того, чтобы поговорить с капитаном, черт его дери, – сказал он, погрозив мне пальцем. – Пусть разворачивает это корыто и ведет в ближайший порт, а тебя предупреждаю, будь посговорчивес.
Я открыл было рот, чтобы объяснить ему, что до порта нам не добраться, пусть даже мы уговорим капитана, но потом вспомнил, что парень не имеет ни малейшего представления о многих вещах, которые были известны мне. Поэтому вместо объяснений я сказал ему:
– Предположим, капитан откажется.
– Тогда придется его заставить, черт возьми! – ответил он.
– А когда доберемся до порта, тогда что? – спросил я. – Тебя же сразу посадят за решетку за мятеж на борту.
– Пусть лучше сажают за решетку, – сказал он. – За решеткой спокойней, чем здесь!
Гул одобрения пронесся по кубрику, затем наступило минутное молчание – матросы обдумывали создавшееся положение.
Голос Джаскетта нарушил тишину.
– Поначалу мне даже в голову не приходило, что на корабле могут быть призраки... – начал он, но Пламмер перебил его:
– Нельзя, ребята, чтоб дело дошло до драки. Так и вздернуть могут опосля, да к тому же они не такие уж сволочи.
– Что правда, то правда, – согласились все, кто был в кубрике, включая пришедшего матроса.
– Только все равно будет кипеж, – сказал он. – Надо гнать посудину в ближайший порт – и точка!
С этим никто не спорил: чуть позже пробили восемь склянок, и мы высыпали на палубу.
Сразу после общей переклички, во время которой возникла неловкая пауза, когда было произнесено имя Топпина, ко мне подошел Тамми. Остальные матросы направились на бак, и, как я догадывался, темой их разговора будет разработка плана воздействия на капитана, с тем чтобы заставить его свернуть с курса и направить корабль в ближайший порт... Бедняги!
Я стоял, облокотившись на поручни, у вант фок-мачты и таращился на воду; тогда-то Тамми и подошел ко мне. С минуту он молчал, когда же наконец заговорил, голос его заметно дрожал:
– Джессоп, чем же все это кончится? Это же кошмар какой-то. И все-таки я уверен, что-то можно сделать, как ты считаешь?
Я не ответил. Меня не покидало чувство отчаяния, и я полагал, что для своего спасения мы не можем сделать ничего.
– Неужели мы не можем ничего предпринять? – повторял Тамми и тряс меня за руку. – Я согласен на что угодно, только бы не это. Нас уничтожают одного за другим!
Я молчал и задумчиво смотрел на воду. Я не мог ничего придумать. Мысли, приходящие мне в голову, были одна безумнее другой.
– Ты слышишь меня? – спросил он, чуть не плача.
– Да, слышу, – ответил я. – Но что я могу поделать? Ничего!
– Ничего? – воскликнул он. – Ничего? Ты хочешь сказать, что нам только остается, что опустить руки и ждать, когда нас всех истребят?
– Мы сделали все, что в наших силах, – сказал я. – Я не знаю, что еще можно предпринять, разве что запираться в кубрике с наступлением темноты.
– Хоть это, – сказал он. – А иначе скоро просто некому будет запираться или вообще что-либо делать!
– А если ночью поднимется ветер? – спросил я. – С корабля все реи и мачты снесет за борт.
– Один черт, все равно никто не полезет наверх, – возразил он. – Кроме того, можно убавлять парусов сразу же, как начинает темнеть. Я тебе повторяю, что если дальше сидеть сложа руки, то еще пару дней – и на борту этой посудины не останется ни одной живой души.
– Ты не кричи, – предупредил я его. – А то Старик услышит.
Но паренек был на взводе и не слушал моих советов. – А я буду, буду кричать. Пусть он послушает. Я решил сам подойти к нему и все высказать.
Он ненадолго замолчал, а потом продолжил:
– Почему матросы бездействуют? Они должны повлиять на Старика, заставить его повернуть к берегу. Они должны...
– Ради всех святых, замолчи, идиот! – Я не на шутку рассердился. Что толку просто трепать языком? Смотри, напросишься на неприятности.
– Мне все равно, – сказал он. – Только я не собираюсь подыхать здесь.
– Послушай, – сказал я. – Ведь я говорил тебе: нам не добраться до берега.
– Это только твои предположения, – возразил Тамми. – У тебя нет доказательств. – Согласен, – сказал я. – Есть доказательства или нет доказательств, это не меняет дела: капитан посадит нас на рифы, если попытается подойти к берегу.
– Пусть посадит, не страшно, – сказал он. – Это даже к лучшему! Лучше налететь на рифы, чем болтаться здесь в море, дожидаясь, пока тебя утащат за борт или скинут с рея вниз головой!
– Послушай, Тамми, – снова начал я, но в эту секунду его позвал второй помощник, и ему пришлось уйти.
Когда он вернулся, я нервно расхаживал по палубе перед грот-мачтой. Он присоединился ко мне и спустя минуту возобновил свои безумные речи.
– Послушай, Тамми, – повторил я. – От этих твоих разговоров не будет ровно никакого толку. Что случилось, то случилось, в этом нет чьей-то вины, и тут ничего не поделаешь. Или давай поговорим спокойно или иди трепаться с кем-нибудь другим.
Он согласился. Мы перешли на левый борт. Я перегнулся через поручни и посмотрел на воду – в следующую секунду меня уже трясло, точно в лихорадке; не отрывая глаз от воды, я вытянул руку и, поймав Тамми за локоть прошептал:
– Бог ты мой! Смотри!
– Что там такое? – спросил он и тоже заглянул за борт.
Увиденное нами воистину впечатляло: в толще воды висел выпуклый диск сероватого цвета, на глубине примерно в несколько футов. После нескольких секунд напряженного созерцания мы разглядели под ним довольно четкие очертания рея, о еще ниже – такелаж и оснастку огромной мачты. Вскоре мне стало казаться, что я различаю в глубине среди подводных теней широченную палубу и корпус огромного корабля.
– Боже мой! – только и смог прошептать Тамми.