Не успел парнишка исчезнуть за палубной рубкой, как вернулся Тамми после своего визита в их каюту, чтобы сообщить второму помощнику, что два других практиканта спят в своих койках. После чего второй помощник поручил ему заглянуть в каюты судового плотника и парусного мастера, чтобы узнать, у себя они или нет.
Пока Тамми выполнял приказ, пришел второй парнишка и доложил, что все матросы в кубрике и мирно спят.
– Ты уверен? – спросил у него второй помощник.
– Так точно, сэр, – ответил он.
Второй помощник взмахнул рукой.
– Сходи и посмотри, у себя ли стюард, – сказал он отрывисто. Было заметно, что он ужасно озадачен.
Я подумал: "Тебе еще предстоит кое-что узнать, господин помощник капитана!" Затем я принялся про себя рассуждать, к какому выводу он придет.
Через несколько секунд вернулся Тамми с сообщением, что столяр, парусный мастер и доктор давно уже спят.
Второй помощник что-то пробормотал и велел ему спуститься в кают-компанию: первый и третий помощники капитана, случайно, не отсутствуют на своих койках?
Тамми отправился вниз, но приостановился.
– Может, мне заглянуть и в каюту капитана, сэр, если уж я туда направляюсь? – спросил он.
– Нет! – сказал второй помощник. – Делай, что тебе ведено, а затем возвращайся. Если уж кому и придется идти к Старику, так это мне самому. – Слушаюсь, сэр, – сказал Тамми и умчался на ют.
Пока он бегал, другой посыльный подошел и доложил, что буфетчик был у себя и потребовал объяснений, какого черта практикант делает в его каюте.
Второй помощник ничего не говорил с минуту. Затем он повернулся к нам и сказал, что все свободны и могут идти в кубрик.
Когда мы удалялись всей толпой, переговариваясь вполголоса, Тамми спустился с юта и подошел ко второму помощнику. Я слышал, как он сказал, что оба помощника были в своих койках и спали. Затем он добавил, как будто припомнив:
– И капитан тоже спит.
– Мне кажется, я говорил тебе... – начал второй помощник.
– Я не входил в его каюту, – сказал Тамми. – Просто дверь была открыта... Второй помощник двинулся на корму. До меня донесся отрывок замечания, с которым он обратился к Тамми:
– ... Все на месте. Я не знаю... Он поднялся на ют, и я не услышал продолжения.
Я задержался на секунду, потом поспешил вслед за остальными. Когда мы приближались к баку, раздался один удар рынды, и мы, разбудив подвахтенных, поведали им, какую встряску только что получили.
– Да он просто накачался, – заметил один из матросов. – На него не похоже, – сказал другой. – Скорей, закемарил на юте, и ему во сне любимая теща явилась, проведала зятька!
Это предположение вызвало среди матросов смех; я поймал себя на том, что улыбаюсь вместе с остальными, хотя уж у кого у кого, а у меня не было ни малейших оснований разделять их беззаботное настроение.
– Знаешь, я все-таки думаю, что это кто-то прятавшийся в трюме, – донесся голос Квойна, того матроса, который уже раньше высказывал это предположение; он обращался к матросу по имени Стаббинс – невысокому мрачноватому парню.
– Как бы не так! – возразил Стаббинс. – Если уж он тайком пробрался на корабль, какого черта он будет лазить по реям.
– Кто знает, – сказал первый.
– Мне почему-то не верится, что это трюмный пассажир, – вмешался я. Что ему понадобилось на мачте? Мне кажется, его скорее привлекла бы кладовка нашего буфетчика.
– Вот здесь ты прав, ей-богу, – сказал Стаббинс. Он раскурил трубку и стал неторопливо посасывать ее.
– И все-таки мне не понятно, – заметил он, помолчав секунду.
– Мне тоже, – сказал я, после чего на какое-то время замолчал, следя за течением разговора.
Вскоре мой взгляд упал на Вильямса, того парня, что рассказывал мне о "тенях". Он сидел на своей койке, покуривая и явно не желая присоединяться к общей беседе.
Я подошел к нему и спросил:
– А ты что думаешь об этом, Вильямс? Как считаешь, второй помощник действительно видел что-то?
Он взглянул на меня с какой-то мрачной подозрительностью, но ничего не сказал.
Я почувствовал легкое раздражение, но постирался скрыть это. Через некоторое время я снова заговорил с ним:
– Знаешь, Вильямс, я начинаю понимать, что ты имел в виду тогда ночью, когда говорил мне о тенях.
– Что ты хочешь сказать? – спросил он, вытащит изо рта трубку.
– То, что слышишь, – сказал я. – И в самом деле, теней слишком много.
Он приподнялся и, вытянув вперед руку с трубкой, наклонился ко мне.
По его глазам было видно, что его охватило волнение.
– Так ты видел... – начал он, заглядывая мне в глаза; он преодолевал внутреннее сопротивление, желая высказаться.
– Ну, – подталкивал я.
Наверно, с минуту он боролся сам с собой, пытаясь что-то сказать. Затем выражение его лица резко изменилось, и вместо сомнения и еще чего-то менее определенного оно выражало довольно мрачную решимость. Он заговорил:
– Что бы там ни было, а я все равно получу свои суточные все до единого пенса, есть тут тени или нет – мне плевать.
Я посмотрел на него в изумлении.
– Какая связь между суточными и тем, что происходит на борту?
Он, кивнув с какой-то непреклонной решимостью, сказал:
– Послушай.
Я ждал. Он показал рукой в сторону кормы.
– Команда списалась.
– Во Фриско, ты имеешь в виду? – спросил я.
– Ну да, – ответил он. – И никто не получил всех тех денег, что причитались каждому из нас. Я один остался.
Я понял внезапно, к чему он клонит.
– Ты думаешь... – Поколебавшись, я закончил: – Они все тоже видели тени?
Он кивнул, но ничего не сказал.
– И все они сбежали?
Он снова кивнул и начал выбивать пепел из трубки, постукивая ею о спинку койки.
– А офицеры, а капитан? – спросил я.
– Все новые, – сказал он и встал со своей койки: ему пора было заступать на вахту – пробило восемь склянок.
Глава 4
КТО-ТО БАЛУЕТСЯ С ПАРУСОМ
Была пятница, когда второй помощник загнал ночную вахту на реи искать человека под клотиком < Клотик – деревянная или металлическая деталь закругленной формы, насаживаемая на верх мачты. Внутри клотика ролика (шкивы) фалов для подъема фонаря, флагов.> гротмачты; в течение пяти дней почти все разговоры на корабле крутились вокруг этого случая; хотя никто, за исключением Вильямса, Тамми и меня, казалось, не воспринимал происшедшее всерьез. Возможно, не стоит исключать из их числа и Квойна, который при малейшей возможности продолжал настаивать, что у нас в трюме прячется "заяц". Что же касается второго помощника, то он, по-моему, тоже начал понимать, что дело было куда более серьезным и менее понятным, чем ему поначалу казалось. Я знал, что ему приходится держать при себе догадки и предположения, касавшиеся природы случившегося, поскольку Старик и первый помощник безжалостно высмеяли его, услышав историю про "домового" на борту. Я узнал об этом от Тамми, который подслушал, как они изводили его насмешками в течение всей второй полувахты вечером следующего дня. Так, он поведал мне не одну еще вещь, которая доказывала, на" только второй помощник обеспокоен своей неспособностью донять загадочное появление и исчезновение человека, увиденного им на вантах мачты. Он заставил Тамми подробнейшим образом пересказать все, что тот мог вспомнить о фигуре, которую мы видели около кормовой лебедки. Самое интересное, что в его поведении не было ни тени насмешки, ни намека на какое-либо недоверие словам Тамми; он крайне серьезно все выслушал, а потом задал массу вопросов. Я более чем уверен, что в его голове рождалось единственно возможное объяснение. Хотя, видит Бог, выглядело оно совершенно невероятным и абсолютно невозможным.
В среду вечером, после пяти дней, наполненных бесконечными разговорами, о которых я упоминал, произошло событие, вселившее еще больший страх в тех, включая и меня самого, кто уже все понял... Однако я вполне допускаю, что те из матросов, которые не знали ничего о тенях, не увидели особых причин для беспокойства в событии, о котором я собираюсь сейчас рассказать. Хотя и они были в достаточной степени удивлены и озадачены, а возможно, даже и испытали легкий мистический ужас. Слишком много необъяснимого было в том происшествии, несмотря на всю его заурядность и естественность. Суть его сводилась всего лишь к тому, что один из парусов неожиданно распустился, правда этому сопутствовали поистине значимые детали – значимые в свете того, что знали Тамми, я и второй помощник. Семь склянок и чуть позже еще одна были отбиты вахтенным, первой вахты, и нашу смену подняли с коек, чтобы сменить их. Большинство парней спрыгнули уже на пол и, сидя на своих сундучках, натягивали на себя робы.
Внезапно в дверном проеме кубрика появилась голова одного из практикантов сменяющейся вахты. Он сказал:
– Старший помощник хочет знать, кто из вас, парни, закреплял фор-бом-брамсель?
– Зачем это ему? – поинтересовался один из матросов. – Подветренный край распустился и болтается, – сказал практикант. – И он приказывает тому, кто крепил его, сразу, как только он заступит на вахту, лезть наверх и привести все в порядок.
– Приказывает? В любом случае это не я, – ответил матрос. – Спроси других.
– В чем дело? – полюбопытствовал Пламмер, слезая со своей койки.
Практикант повторил вопрос старшего помощника.
Матрос зевнул и потянулся.
– Постой-ка, – пробормотал он, одной рукой почесывая затылок, а второй отыскивая свои брюки. – Кто крепил брамсель, говоришь? – Он засунул ноги в брюки и поднялся. – Да Том, кто же еще?
Получив ответ, посыльный ушел.
– Эй! Приятель! – закричал Стаббинс Тому – матросу второго класса. -Вставай, ленивый дьявол! Первый помощник только что присылал посыльного с тем, чтобы узнать, кто крепил фор-бом-брамсель? Парус весь раздуло, и он говорит, чтобы ты залез наверх и подвязал его.
Том спрыгнул с койки и начал быстро одеваться.
– Раздуло? – сказал он.. – Ветра-то совсем не было, да и потом я хорошо заделал концы, на несколько узлов. – Может, попался гнилой сезень, который и развязался, – предположил Стаббинс. – В любом случае тебе лучше поторопиться, сейчас как раз пробьет восемь склянок.
Через минуту раздались удары рынды, и мы двинулись толпой на ют на перекличку. Как только были зачитаны все имена, старпом наклонился ко второму помощнику и что-то сказал ему. После чего второй помощник крикнул:
– Том!
– Здесь, сэр! – ответил Том.
– Это ты закреплял фор-бом-брамсель во время прошлой вахты?
– Так точно, сэр.
– Как случилось, что парус распустился?
– Не могу знать, сэр.
– Так вот, давай бегом наверх и принайтовь его к рею. И смотри, чтобы на этот раз все было сделано как надо.
– Слушаюсь, сэр, – сказал Том и последовал за остальными матросами на носовую часть. Достигнув фокмачты, он перелез на ванты и начал неторопливо взбираться на нее. Я отчетливо видел его, поскольку луна, хотя и стареющая, была очень ясной и яркой.
Я подошел к наветренному борту, облокотился на поручни, наблюдая за ним, начал набивать трубку. Другие матросы, как палубная вахта, так и подвахтенные, ушли на бак, поэтому на какое-то время мне показалось, что я один остался на главной палубе. Однако через минуту выяснилось, что я ошибаюсь; продолжая раскуривать трубку, я вдруг заметил Вильямса, лондонского парня, он появился из-за рубки, поднял голову и посмотрел на Тома, который поднимался все выше и выше. Я несколько удивился его поведению, поскольку знал, что у него и еще трех матросов шла в полном разгаре "покерная баталия" и Вильямс выиграл уже больше шестидесяти фунтов табаку. Насколько помнится, я открыл уже было рот, чтобы окликнуть его и спросить, почему он бросил играть, но вдруг мне на память пришел наш самый первый разговор с ним. Я вспомнил его слова о том, что паруса всегда раздувало по ночам. Я вспомнил, с каким особенным и абсолютно непонятным мне тогда ударением произнес он эти два слова; и вспомнив это, я ощутил страх. Мне сразу же стала ясна абсурдность ситуации: парус, пусть даже плохо закрепленный, не раздулся бы при той ясной и тихой погоде, что стояла в ту ночь. Меня удивило, что я не сразу понял это. Паруса не раздуваются в безветренную погоду при спокойном море. Я отошел от поручня и двинулся навстречу Вильямсу. Он знал или, по крайней мере, догадывался о каких-то вещах, мне абсолютно неизвестных тогда. Том поднимался все выше – что ждало его там?
Вильямс повернулся и, заметив меня, сказал:
– Бог мой, опять это началось!
– Что? – спросил я, хотя и уже догадывался о том, что он имеет в виду.
– Опять эти паруса, – ответил он, показывая в направлении фор-бом-брамселя.
Я бросил быстрый взгляд на фок-мачту. Весь подветренный край верхнего паруса трепыхался по воздуху, от мачты до конца рея. Чуть ниже был виден Том, он как раз перебирался на ванты брам-стеньги.
Вильямс снова заговорил:
– Вот так мы потеряли двоих. Все чудовищно схоже.
– Двоих матросов? – воскликнул я.
– Вот именно, – выдавил он из себя.
– Что-то не понимаю, – продолжал я. – Ничего подобного мне слышать не приходилось.
– А кто тебе мог об этом рассказать? – спросил он.
Я оставил его вопрос без внимания, так как мои мысли были заняты немного другим, а именно – что же мне предпринять?
– Я все-таки лучше пойду на ют и расскажу второму помощнику все, что знаю, – сказал я. – Он и сам видел кое-что, чему не нашел объяснения и... И в любом случае что-то надо делать в такой ситуации. Если б второй помощник знал обо всем...
– Чушь! – оборвал меня Вильямс. – Он обозвал бы тебя круглым идиотом.
Не лезь на рожон, лучше помалкивай.
Я стоял в нерешительности. То, что говорил Вильямс, было чистой правдой, и я не знал, что делать. Я был убежден, что там наверху таится какая-то опасность; однако, если б у меня потребовали представить доказательства тому, мне было бы это трудно сделать. Хотя сам я был абсолютно уверен в их существовании! Я вдруг подумал, а не смог бы я, не представляя себе формы, которую примет опасность, предотвратить ее, присоединившись к Тому на рее? Эта мысль пришла мне в тот момент, когда я смотрел на клотик фок-мачты. Том уже достиг паруса. Он перегнулся через рей, стараясь дотянуться до провисшего края парусины. И тут я увидел, как фор-бом-брамсель резко вздулся и опал, как будто поймав внезапный сильный порыв ветра.
– Разрази меня гром... – возбужденно произнес Вильямс, но затем резко осекся. На наших глазах парус выгнулся рывком в другую сторону и, очевидно, сбил Тома с рея.
– О боже! – воскликнул я. – Он исчез!
На мгновение мои глаза застлало пеленой; я слышал, как кричал Вильямс, но что он кричал, я не понимал. Затем, так же неожиданно, пелена спала, и я снова мог видеть происходящее.
Вильямс показывал пальцем куда-то вверх, и, подняв глаза, я увидел что-то черное, раскачивающееся под реем. Вильямс еще что-то выкрикнул и бросился к фокмачте. Я уловил лишь окончание фразы:
–... Сезень... Я тут же сообразил, что Тому удалось, падая, ухватиться за конец крепежного сезня, и кинулся следом за Вильямсом, к нему на помощь.
Я уловил звук топающих ног внизу на палубе и затем голос второго помощника. Он спрашивал, какого черта здесь происходит, но в тот момент не счел нужным отвечать ему. Нельзя было терять ни секунды. Я помнил, что некоторые сезни < Сезни – плетеные концы для крепления убранного паруса.> были совсем ветхими, и если Том не ухватится за что-нибудь на рее под собой, он в любой момент рискует сорваться. Я добрался до марса и быстро залез на него. Вильямс был чуть впереди меня. Менее чем за полминуты я добрался до брам-рея. Вильямс находился выше, на бом-брам-рее. Я продвинулся по своему рею, пока не оказался прямо под Томом; затем я крикнул ему, пусть разожмет руки, я подхвачу его. Он не отвечал, и я заметил, что он висит как-то странно: тело обмякло, сезень сжат только одной рукой.
С бом-брам-рея донесся голос Вильямса. Он кричал, чтобы я перебирался к нему и помог подтянуть Тома наверх. Когда я дополз до него, он сообщил, что сезень захлестнулся петлей на запястье парня. Я перегнулся через рей и посмотрел вниз, напрягая зрение. Все было именно так, как описал Вильямс, и я представил себе, что еще бы чуть-чуть, и парень нашел бы свою смерть. Вам, наверно, это покажется странным, но даже в тот момент меня не оставляла мысль о том, насколько слабым был ветер. Я помнил, с какой неистовой силой обрушился парус на беднягу.
Все это время я без остановки работал руками, разматывая бык-гордень, потом взял конец каната, завязал его булинем вокруг сезня и стал опускать петлю, пока она не охватила плечи парня. Затем я потянул за канат, затягивая петлю у него под мышками. Еще минута, и он был поднят на рей. В неровном лунном свете я разглядел большой синяк у него на лбу – очевидно, след от удара нижней кромки паруса, сбившего Тома с рея.
Мы стояли, с трудом переводя дыхание, и тут до нас донесся откуда-то снизу голос второго помощника. Вильямс глянул вниз, затем повернулся ко мне и издал короткий хриплый смешок.
– Ну-ну! – сказал он.
– В чем дело? – быстро спросил я.
Он дернул головой, показывая вбок и вниз. Я развернулся, ухватившись одной рукой за штаг и придерживая второй рукой потерявшего сознание матроса. Только тогда я смог посмотреть вниз. Сначала я ничего не увидел. Затем снова раздался голос второго помощника:
– Эй, кто там на рее? Какого черта вас туда занесло?
Теперь я видел его. Он стоял там, где начинались ванты брам-стеньги, с наветренной стороны, лицо его было обращено вверх – он оглядывал оснастку и реи. В лунном свете оно виделось мне расплывчатым, бледным овалом.
Он повторил свой вопрос.
Я отозвался:
– Здесь Вильямс и я, сэр. С нами Том, он сорвался с рея.
Я замолчал. Он начал подниматься. С вант подветренной стороны донесся неясный гул – переговаривались матросы.
Вскоре второй помощник присоединился ь нам.
– Ну, так что стряслось? – зло поинтересовался он. – В чем дело?
Он нагнулся, вглядываясь в лицо Тома. Я начал было объяснять, но он остановил меня:
– Он что – мертв?
– Нет, сэр, – сказал я. – Думаю, что нет, но бедняга едва не разбился. Он висел на сезне, когда мы добрались сюда. Парус сбил его с рея.
– Что? – сказал он резко.
– Ветер надул парус, и тот сбросил его...
– Какой ветер? – прервал он меня. – Что ты несешь? Ветра и в помине нет. – Он перенес тяжесть тела на другую ногу. – Что ты хочешь этим сказать?
– Только то, что вы уже слышали. Ветром швырнуло низ паруса по рею и сбило Тома. Вильямс и я, мы оба видели, как это произошло.
– Что ты несешь, такое возможно только при очень сильном ветре!
Мне показалось, что в его голосе, помимо всего прочего читается растерянность; что-то вызвало в нем подозрение, я явно чувствовал это.
Он взглянул на Вильямса и, похоже, собирался чтото спросить у него, затем, точно передумав, повернулся и закричал одному из матросов, следующих за ним, чтобы тот спустился вниз и притащил сюда бухту нового трехдюймового манильского каната и блок.
– Только живо! – приказал он в завершение.
– Слушаюсь, сэр, – сказал матрос и начал быстро спускаться.
Потом второй помощник обратился ко мне: