Грейс дала отбой и положила телефон на стол. На самом деле клиенты еще не пришли, однако скоро должны были подъехать. Как ни странно, Грейс не знала, чем себя занять до начала приема. Больше всего, конечно, хотелось поговорить с Джонатаном, но Грейс почти никогда не звонила мужу в течение дня. График у него был слишком интенсивный, а работа слишком важная, чтобы Джонатана можно было отвлекать по пустякам. А если Грейс все же наберет номер мужа, он решит, будто с ней или с Генри что-то произошло, и разнервничается понапрасну. Правда, сегодня Джонатан был не в больнице, а в Кливленде, на конференции онкологов. А значит, мобильник, скорее всего, отключен. Правда, можно оставить сообщение на голосовой почте. Но, с другой стороны, что тут скажешь?.. Генри загрузил в телефонную книжку ее телефона фотографии. Для своего номера выбрал скрипку, для папиного – стетоскоп, для домашнего стационарного – камин, призванный символизировать семейный очаг, для домика в Коннектикуте – лодочный причал. Дедушке досталась трубка, хотя отец Грейс не курил уже несколько лет, а Реардон был представлен школьным гербом. К другим номерам картинок не прилагалось. Вот так выглядел их семейный мирок для Генри, да и для самой Грейс, пожалуй, тоже. Наконец она ткнула пальцем в стетоскоп и прижала трубку к уху.
"Вы позвонили Джонатану Саксу, – произнес голос мужа. Действительно – включился автоответчик. – Сейчас я не имею возможности подойти к телефону, но перезвоню, как только смогу. Если вопрос срочный, пожалуйста, позвоните доктору Розенвальду на номер 212 903-1876. А если вам безотлагательно требуется медицинская помощь, наберите 911 или обратитесь в больницу. Спасибо".
Грейс начала говорить после гудка:
– Привет, милый. У нас все нормально, только в школе случилось кое-что чрезвычайное…
Нет, неправильно, одернула себя Грейс.
– Вернее, не в школе… Только не волнуйся, с Генри все в порядке. Перезвони, когда тебе будет удобно. Надеюсь, конференция проходит хорошо. Ты не сказал, когда вернешься – завтра или в пятницу. Надо предупредить папу с Евой, чтобы знали, ждать тебя к завтрашнему ужину или нет. Люблю, целую.
Грейс подождала, будто надеялась, что сейчас Джонатан подойдет к телефону, на котором теперь хранилась запись ее голоса, ожидающая, пока ее услышит адресат. Грейс представила ничем не примечательный, но вполне комфортабельный зал, ряды в котором расположены как в амфитеатре. Должно быть, именно в таком проходит кливлендская конференция. Джонатан сидит на своем месте, рядом – бутылка воды с открученной крышкой. Представители фармацевтических компаний всегда раздают их в холле перед подобными мероприятиями. Сейчас, наверное, идет обсуждение очередных неудачных испытаний нового препарата, который еще недавно считался многообещающим. К чему Джонатану знать о гибели незнакомой взрослой женщины, которую ни он, ни его сын даже в лицо не помнят? Ведь ему постоянно приходится нести утешение умирающим детям, которые, возможно, и не знают, какая судьба их ждет, и родителям, которые прекрасно это знают. Рассказывать ему о Малаге – все равно что называть мелкие разводы грязью в присутствии профессионального чистильщика. Грейс нажала на кнопку, прерывая звонок, и отложила телефон.
Теперь она жалела, что позвонила, и раскаивалась в детском порыве. Ей просто хотелось, чтобы муж ободрил ее, успокоил. А ведь его занимают более важные и серьезные вещи. Джонатан спасает детей, облегчает их боль. Спрашивается, ради чего жена отвлекает его от работы? Только потому, что понадобился сочувствующий слушатель. Как и все, включая Сильвию, Грейс реагировала на чужие беды в стиле "ну, со мной такого точно случиться не может". В Центральном парке изнасиловали женщину? Да, конечно, это ужасно, но кем надо быть, чтобы отправиться на пробежку в десять часов вечера? Ребенок ослеп из-за осложнения после кори? Не хочу никого обидеть, но родители совсем не соображают – надо же делать прививки! Туристы стали жертвами вооруженного ограбления на улице Кейптауна? А чего еще ждать, бродя по Кейптауну? Однако, когда речь шла об убийстве Малаги Альвес, трудно было подобрать объяснение такого рода. То, что она необеспеченная латиноамериканка, к делу не относится, да и разве Малага в этом виновата? Наоборот, эта женщина достойна восхищения – нашла возможность бесплатно устроить сына в одну из самых престижных частных школ города. Стипендии как раз для таких случаев и придумали! Но тогда где же Грейс должна возводить стену, которая отделит ее от несчастной Малаги? Единственное различие между ними было в том, что Грейс посчастливилось больше. Простая удача, и больше ничего. Пожалуй, еще деньги, но в случае Грейс финансовое благополучие тоже можно было отнести в категорию везения.
Грейс жила в квартире, в которой выросла. По нынешним ценам она себе такие апартаменты позволить не смогла бы. Генри был не глупее одноклассников, но и не умнее, а в Реардон его приняли как сына выпускницы – к таким детям было принято относиться снисходительнее. Вдобавок платить за обучение Грейс иногда помогал отец. Цена была просто заоблачная, а практикующие психотерапевт и детский онколог, даже если будут очень стараться, огромных богатств не заработают. Для этого надо держаться поближе к Уоллстрит. Так всегда и бывает – кому-то везет, кому-то нет. Вот Сильвия, например, тоже воспользовалась статусом выпускницы Реардона, однако для того, чтобы дать своей приемной дочери-вундеркинду возможность получить там образование, вкалывала как проклятая. Еще больше труда уходило на то, чтобы оплачивать квартиру с одной спальней на Йорк-стрит, где Сильвия с дочерью жили вдвоем. Надо быть с ней подобрее, решила Грейс, будто милостивая хозяйка усадьбы. Хотя на самом деле подобрее следовало быть с Малагой. Впрочем, возможно, Грейс рассуждает подобным образом сейчас только потому, что никаких действий по воплощению задуманного по понятным причинам не требуется.
Тут Грейс и в самом деле услышала сигнал домофона и нажала на кнопку, открывая дверь. Из вестибюля донеслись приглушенные голоса. Кажется, пришли два человека. Судя по звукам, оба уселись в кресло. Говорили они тихо, однако тон казался непринужденным. Для Грейс это было непривычным явлением – обычно клиенты являлись на прием на взводе. Что и говорить, пара была очень приятная, открытая для любых советов и рекомендаций. Намерения у них были самые лучшие, и предписания они исполняли очень добросовестно. Грейс нравилась эта пара, хотя оба пережили такие глубокие психологические травмы в раннем возрасте, что она втайне надеялась, что они решат не заводить детей. До чего несправедливо устроена жизнь! Одни могли бы стать прекрасными родителями, но не могут иметь детей. У других со здоровьем все в порядке, но обзаводиться потомством им прямо-таки противопоказано. Тем не менее этим супругам посчастливилось больше, чем многим другим, – они нашли друг друга.
Наконец Грейс рассудила, что глупо просто сидеть, уставившись на телефон и пытаясь как-то уложить в голове известие об убийстве Малаги. Гораздо полезнее будет заняться клиентами, ждущими по другую сторону двери. Почему бы не сделать жест доброй воли и не впустить их прямо сейчас, хотя время приема еще не подошло? Встать, открыть дверь, поздороваться. Разумнее всего было бы поступить именно так, но по непонятной для себя причине Грейс продолжала сидеть в кресле, а часы тикали, как ни в чем не бывало. Она не двигалась с места просто потому, что ей так хотелось. Вдобавок у нее была такая возможность. Правда, это ненадолго.
Глава 7
Букет бесполезных фактов
Генри был первой скрипкой в оркестре средней школы Реардон. Это был секрет, который они с мамой скрывали от Виталия Розенбаума. Строго говоря, наставник запрещал ученикам заниматься с другими преподавателями. Репетиции проходили по вторникам после уроков. В эти дни Генри возвращался домой из школы пешком, обязательно с полностью заряженным мобильным телефоном – по утрам Грейс лично проверяла мобильник сына.
Она, конечно, беспокоилась, но не чересчур. Сейчас в городе было гораздо безопаснее, чем раньше – во всяком случае, если речь шла о Верхнем Ист-Сайде. Кроме того, Грейс провела обширную воспитательную работу и была уверена – в случае чего Генри обязательно позвонит. Приняв последнего на сегодня клиента, по пути домой Грейс забежала в пару мест. Сначала в аптеку "Дуэйн Рид" в Лексингтоне, потом на Семьдесят седьмую улицу, чтобы купить праздничные конверты. В таких в канун Рождества и Нового года жильцы вручали чаевые консьержам и управляющему домом. Зашла в супермаркет "Гристедес" купить бараньих отбивных и цветной капусты – единственных продуктов, которые сын гарантированно съест. Заходя за угол и направляясь к подъезду своего дома на Восточной Восемьдесят первой улице, Грейс думала о том, что, как только поднимется в квартиру, надо вскипятить воды и заранее разогреть духовку. Потом Грейс принялась вспоминать имя нового консьержа, который как раз стоял перед дверью, под навесом с надписью "Уэйкфилд", и разговаривал с двумя мужчинами крупного телосложения, один из которых курил. Затем Грейс озадачилась – стоит ли платить новому консьержу такие же чаевые, что и старым, проработавшим весь год? Будет ли это справедливо? А за секунду до того, как консьерж с неизвестным именем поднял голову, заметил Грейс и указал рукой в ее сторону, а двое мужчин обернулись, и куривший бросил на асфальт сигарету (или сигару? В общем, что-то то ли бежевое, то ли коричневое – совсем как женские сигары, которые когда-то курила она сама), единственной мыслью Грейс было: "А в урну бросить трудно, козел?"
– Вот она, – донесся до Грейс голос консьержа.
Грейс едва удержалась, чтобы не оглянуться: так ей стало любопытно, о ком речь.
– Миссис Сакс?
Один из мужчин был худой, но жилистый. Лысая голова, золотая заклепка в одном ухе, коричневая куртка – на вид дешевая. Другой, курильщик, был выше и одет в щеголеватый костюм. Подделка под итальянский бренд, но ткань качественная. У Джонатана тоже был такой костюм, подумала Грейс. Только оригинал. И тут она поняла – по пути из школы что-то случилось с Генри! Иначе зачем ее ищут эти люди? Сколько идти от Реардона до дома? Впрочем, какая разница, тут достаточно одной секунды! Зазевавшийся автомобилист. Уличный грабитель. Маньяк. Конечно, начиная с середины девяностых, когда мэром Нью-Йорка стал Рудольф Джулиани, уровень преступности сильно снизился, но, с другой стороны, достаточно и одного человека.
– Что случилось? – с трудом выговорила Грейс. Как ни глупо это было, имя Генри она произнести не решалась. – То есть… что-то случилось?
Конечно, случилось. Иначе бы они сюда не приехали.
– Что-то с моим сыном? – задала еще один вопрос Грейс. Собственный голос показался ей чужим, незнакомым, но, во всяком случае, говорила она спокойно.
Мужчины озадаченно переглянулись.
– Миссис Сакс, я детектив О’Рурк.
Естественно, невольно пронеслось в голове у Грейс. Этот тип – ходячее клише.
– И мы не по поводу вашего сына, – прибавил другой. – Извините, если испугали. Люди вообще часто пугаются, когда мы приходим. Мы не нарочно, работа такая.
Грейс повернулась к нему, однако ее взгляд будто жил собственной жизнью. Все вокруг слегка плыло. Наверное, так бывает, когда примешь наркотик, подумала Грейс. Сама она наркотики даже не пробовала.
– Джо Мендоса, – представился второй полицейский – тот самый, который ее успокаивал. Он протянул руку. Кажется, Грейс пожала ее, хотя точно уверена не была. – Детектив Мендоса. Еще раз извините. Можно с вами поговорить?
Если причина не в Генри, с кем же случилась беда? С Джонатаном? Самолет разбился? Нет, не может быть, он же не сегодня вылетает. Сегодня у Джонатана конференция. Интересно, много ли преступников в Кливленде? Конечно, много. Преступников везде много. И тут Грейс пришло в голову: а вдруг что-то произошло с папой?..
– Пожалуйста, просто скажите, в чем дело, – взмолилась Грейс. Краем глаза заметила, как на нее уставился новый консьерж. В мыслях пронеслось – теперь он окрестит ее "истеричкой из квартиры 6В". Ну и черт с ним, пусть думает что хочет.
– Вы, наверное, слышали, что женщина, ребенок которой посещал ту же школу, что и ваш сын, была найдена убитой, – произнес Мендоса. У Грейс гора с плеч свалилась. – Кажется, школа рассылала сообщения. Правда, имени убитой женщины не указали.
По всему телу теплыми волнами растекалось невероятное облегчение. Грейс готова была обнять и расцеловать обоих полицейских. А потом в гневе закричать: "Как не стыдно! Разве можно так пугать?"
– Да-да, конечно, я в курсе. Извините за бурную реакцию. Просто… на моем месте любая мать бы разнервничалась.
Оба кивнули, но один более дружелюбно, чем второй.
– Понятное дело. У меня самого двое, – сказал классически-карикатурный ирландский полицейский. Это у него была серьга в ухе и дешевая куртка, так что стиль его классическим было назвать трудно – значит, просто карикатурный. – Ни к чему извиняться. Ладно, что это мы на улице стоим? Пойдемте куда-нибудь, поговорим спокойно.
Грейс кивнула. Этот человек был ее спасителем. Естественно, ей хотелось ему угодить. Как она могла отказаться? И все же сквозь бурные потоки облегчения уже прорывался внутренний голос, твердивший: "Не пускай полицию в квартиру". И Грейс решила его послушаться.
– В подъезде есть где присесть, – сказала она.
Почти во всех нью-йоркских подъездах стояли кресла или диваны, а иногда и то и другое. Впрочем, впечатление складывалось такое, что никто ими не пользовался. У консьержей были свои столы и стулья. Ходившие по квартирам торговцы в подъезде не задерживались, а доставщики, как правило, дожидались, когда им заплатят, не сидя, а стоя. Так что кресла и диваны были просто напоминанием о старых временах – тогда на них тоже никто не обращал внимания. Грейс жила в этом доме с детства и теперь растила здесь своего ребенка, однако не могла припомнить ни единого случая, чтобы кто-то сидел на креслах в подъезде, обивку на которых недавно сменили на неброскую в цветочек, и просто разговаривал. Грейс провела двоих полицейских в подъезд и села, поставив рядом с собой сумку и пластиковый пакет из супермаркета.
– Я знаю, что убили миссис Альвес. Мне только что сказали, – проговорила Грейс, как только полицейские расположились вдвоем на диване. – Когда прочла сообщение, вообще не поняла, о чем там. В смысле, сообщение из Реардона, – пояснила Грейс. – Ломала голову, что оно означает. А потом одна знакомая мама из школы позвонила и все рассказала. Ужасно, конечно…
– Кто вам позвонил? – уцепился за фразу О’Рурк, достав из нагрудного кармана некрасивой куртки маленький блокнот.
– Сильвия, моя подруга, – ответила Грейс. И по непонятной причине тут же пожалела, что выдала ее имя. Вдруг у Сильвии из-за неудержимого желания посплетничать будут проблемы? А потом Грейс сообразила, что узнала о чрезвычайном происшествии, связанном со школой, вовсе не от Сильвии.
– Вообще-то еще раньше я получила эсэмэску от другой подруги. Так что я и до Сильвии знала…
– Как фамилия вашей подруги? – уточнил О’Рурк. – Той, которая Сильвия.
– Штайнметц, – виноватым тоном произнесла Грейс. – А эсэмэску прислала Салли Моррисон-Голден. Она была председателем родительского комитета, в который мы все трое входили. И миссис Альвес тоже, – прибавила Грейс.
Хотя назвать Малагу Альвес полноценным членом комитета было натяжкой. Главным образом потому, что никакой работы она на себя не взяла, да и присутствовала лишь на одном собрании. Интересно, имя Малаги упоминается в списках? Грейс не могла точно вспомнить.
– Когда это было?
– Простите?
– Когда вы узнали о смерти миссис Альвес? Постарайтесь назвать точное время.
Грейс почувствовала раздражение. К чему такие подробности? Бюрократическая возня, и больше ничего. Неужели собираются всех опрашивать, кто во сколько узнал новость?
– М-м-м… – задумалась Грейс. – Погодите, сейчас посмотрю в телефоне.
Она достала мобильник и принялась просматривать список входящих звонков. За сегодняшний день их набралось немного, поэтому нужный обнаружился быстро.
– Вот, в двенадцать сорок шесть, – с непонятным облегчением объявила Грейс, будто смогла представить чрезвычайно важное доказательство. – Тут написано, что мы с Сильвией разговаривали ровно восемь минут. А почему вы спрашиваете? Нет, если не положено, можете не говорить…
Мендоса протяжно, почти мелодично вздохнул.
– Опыт научил спрашивать про все подряд, – чуть улыбнулся он. – Раньше задавал вопросы только про то, что казалось важным. Поэтому и до детектива никак дослужиться не мог. Теперь спрашиваю про любую мелочь, какая только в голову взбредет, а важно это или нет, разбираюсь потом. Вы ведь, кажется, психиатр? Наверное, сами у клиентов не только про важное спрашиваете.
Грейс посмотрела на Мендосу. Потом на О’Рурка. Лица у обоих были серьезные.
– Откуда вы знаете? – спросила Грейс. – Только я не психиатр, а психолог.
– А что, разве скрываете? – ответил вопросом на вопрос Мендоса. – Про это ведь и в журналах писали. У вас скоро книга выходит, да?
– Миссис Альвес моей клиенткой не была, – торопливо выпалила Грейс. Ни с того ни с сего ей показалось, будто полицейские именно к этому и клонят. – Мы только в комитете встречались. Даже толком не разговаривали ни разу. Так, обменивались общими фразами. Ну, вы понимаете.
– Какими фразами? – спросил Мендоса.
Тут Грейс заметила соседку сверху. Та как раз входила в подъезд, в одной руке держа поводок, на котором вела упитанного лхасского апсо, в другой – пакет из магазина органических продуктов. Увидев на диване и в кресле троих человек, ведущих между собой беседу, соседка явно удивилась. Интересно, со стороны заметно, что собеседники Грейс полицейские? Эта женщина была ее соседкой сверху уже почти десять лет. Жила одна, если не считать собаки, а до этого еще одной. Кажется, звали Вилли, или Джозефина – собаку, а не соседку. Фамилия пожилой женщины была миссис Браун, а имени Грейс не знала. Вот такие на Манхэттене добрососедские отношения, подумала она.
– Не пом… – начала была Грейс, но тут вспомнила. – Ах да! Говорили про ее маленькую дочь. Мы восхищались, какие у девочки длинные ресницы. Вот и все. Как видите, ничего важного.
– Миссис Альвес обсуждала с вами ресницы своего ребенка? – нахмурился Мендоса. – Вам это не показалось странным?
– Мы просто хвалили малышку. Ну, из вежливости. Сами знаете, как это бывает.
Хотя, пожалуй, нет. Не знают. Вряд ли этим двоим копам приходилось из вежливости расхваливать чьих-то младенцев.
– Говорили что-то вроде "Какая хорошенькая девочка… какие длинные ресницы…". Я слово в слово не запомнила. В общем, ничего особенного.
О’Рурк с серьезным видом кивнул, записывая этот чрезвычайно важный факт.
– Значит, это было на собрании комитета в четверг, двенадцатого декабря?
Надо же, и число проверили, удивилась Грейс. Да, детективы насобирали целый букет бесполезных фактов.
– Наверное. Больше мы с ней не разговаривали.
– А как же благотворительный аукцион в субботу вечером? – вдруг спросил Мендоса.