Грейс опустила сумку на столик в коридоре. В кухне хлопнула дверца холодильника – Генри привык, придя из школы, пить апельсиновый сок. Грейс подумала, не позвонить ли Джонатану. Мужу уж точно можно пожаловаться, но с другой стороны, нехорошо докучать Джонатану и отвлекать его от работы уже двумя сообщениями на автоответчике. И вообще, Джонатан каждый день видит слишком много страдающих и умирающих детей, чтобы сочувствовать убитой незнакомке и тем более жалующейся на мелкие неудобства жене. Конечно, Джонатану не понравится, что у двоих детективов хватило наглости посоветовать Грейс не ограждать их двенадцатилетнего сына. Более того, он рассердится не меньше ее.
"И вообще, от чего его ограждать?" – спросит Джонатан с постепенно нарастающим раздражением, колеблющемся волнами, как на электрокардиограмме. Откровенно говоря, неужели Генри так уж распереживается из-за известия о смерти матери четвероклассника, которого сын в глаза не видел, а если и видел, то даже не знает, как его зовут? "Понимаю, вы хотите его оградить". Нелепее не придумаешь. И как полицейским в голову пришло такое сказать?
Может, стоит позвонить Роберту Коноверу и наорать на него? Впрочем, директор, кажется, ни в чем не провинился – кроме того, что велел разослать эту идиотскую эсэмэску. Да, получилось неудачно. Но, с другой стороны, должен же был директор как-то отреагировать. Многим людям трудно выражать свои мысли в письменном виде, даже директорам школ. Каждому случается не так выразиться. А может, устроить разнос Салли? Наверняка к ней обратились как к главе родительского комитета, и это Салли назвала полицейским имя Грейс. В любом случае миссис Моррисон-Голден – не слишком приятная особа. А что, если наорать на папу?
Вообще-то у Грейс не было привычки орать на людей, и на папу особенно. Он давно уже дал понять, что намерен поддерживать отношения только со сдержанной и интеллектуальной Грейс. Именно такую дочь он воспитывал и обучал – впрочем, последним делом занималась школа. Саркастические и проницательные комментарии Грейс только приветствовались. К счастью, ей повезло – по природе Грейс не отличалась порывистостью или склонностью бурно проявлять чувства. Но даже она не избежала сложного периода и превратилась в обычную девочку-подростка. Не обошлось без обычных гормональных бурь, а также нескольких сцен в ресторанах и на глазах у друзей семьи. Грейс знала, что эти инциденты произвели на папу самое неблагоприятное впечатление, которое до сих пор не изгладилось. Хорошо, что Грейс единственный ребенок в семье.
И все же отец никогда не отступал от родительского долга – по крайней мере, в том смысле, в каком сам его понимал. Даже после смерти мамы и вступления в повторный брак отношения у них с Грейс не изменились – хотя, строго говоря, она тогда была уже взрослой и даже жила отдельно. Роль отца он взял на себя сразу же, как только родилась Грейс – в отличие от многих тогдашних пап, считавших, что возиться с малышами женское дело. Пожалуй, отношения между ними были близкие. Во всяком случае, Грейс нравилось так думать. Насколько, конечно, можно измерять близость совместными семейными ужинами и похвалами. Если Грейс хорошо выглядела, отец не упускал случая сказать об этом. Одобрял ее выбор мужа, положительно отзывался о ребенке и, пожалуй, даже гордился профессиональными достижениями. А что касается задушевных разговоров и пылких проявлений привязанности, ни отец, ни Грейс к подобным вещам склонны не были, поэтому оставались вполне довольны друг другом. А еще у них были свои традиции. Например, еженедельные ужины в квартире, где отец жил с новой женой. Несмотря на то что свадьба состоялась почти двадцать лет назад, Грейс продолжала слегка ядовито величать Еву "новой" женой. Сначала семейные ужины проходили в пятницу вечером – из уважения к Еве, которая, в отличие от ничтожных остальных, скрупулезно придерживалась иудейских традиций. Но потом встречу перенесли на другие вечера – из уважения к Грейс и Джонатану, данных традиций не соблюдавших. Кроме того, так было спокойнее – сына и дочь Евы настолько выводило из себя это самое несоблюдение, что они не в силах были проявить в этом вопросе элементарную тактичность.
Подумав о папе, Грейс вспомнила, что в любом случае должна позвонить ему или даже Еве. Надо было сообщить, придут ли они в четверг вечером. Они почти всегда собирались по четвергам, с тех пор как пятничные ужины превратились в проблему как для религиозных членов увеличившейся семьи, так и для нерелигиозных. Но Грейс откладывала звонок, потому что Джонатан так и не сообщил, успеет прилететь из Кливленда или нет.
В коридор вышел Генри с батончиком мюсли в руке. Это лакомство рекламировали как полезное для здоровья, однако сахара в нем было не меньше, чем в любой конфете.
– Привет, – сказала Грейс.
Генри кивнул и покосился на дверь своей комнаты. Только тогда Грейс сообразила, что загораживает ему дорогу.
– До дома дошел благополучно? – спросила она.
– Кто были те двое? – задал встречный вопрос Генри. Видимо, решил сразу перейти к делу.
– Из отделения полиции приходили. Так, ничего особенного.
Генри замер, держа мюсли в вытянутой руке. Ни дать ни взять орел на государственной печати США, у которого в лапах зажаты оливковая ветвь и стрелы. Брови Генри нахмурились под непослушными вихрами. Кстати, давно пора его подстричь.
– В смысле – ничего особенного?
– Слышал про мальчика из вашей школы? У которого мама… умерла?
– Ну, слышал, – кивнул Генри. – А ты здесь при чем?
Грейс пожала плечами, демонстрируя, что это не их проблема. Во всяком случае, ей очень хотелось, чтобы это действительно была не их проблема.
– Мама этого мальчика тоже была в родительском комитете. В том самом, который организовывал аукцион. Но я ее почти не знала. Всего один раз говорили, на собрании комитета. Так что полиции ничем помочь не смогла.
– Кто ее убил? – неожиданно спросил Генри. И тут Грейс поняла – раз такая история произошла в его школе, он опасается, что с ней может случиться то же самое, что и с Малагой Альвес. Генри всегда был нервным мальчиком. В раннем детстве даже мультфильмов боялся. А в летнем лагере, по рассказам воспитателей, стоял возле туалета, дожидаясь, когда туда пойдет кто-то из других мальчиков. Один идти не хотел ни под каким видом. Даже теперь Генри постоянно надо было знать, где она. Грейс знала: когда подрастет – пройдет, но в какой-то степени это было частью характера.
– Зайчик, – ласково произнесла Грейс, – полицейские непременно найдут того, кто это сделал. Убийце преступление с рук не сойдет. Не волнуйся.
"Понимаю, я хочу его оградить", – подумала Грейс. Конечно же хочет. Это не только ее материнский долг, но и искреннее желание. А пока Грейс решила выкинуть из головы все мысли об этих подозрительных, навязчивых копах.
Генри кивнул. Его лицо показалось Грейс худым – хотя, возможно, мальчик просто растет. Когда ребенок становится старше, голова меняет форму, а вместе с ней – очертания челюстей, скул, посаженность глаз. Кажется, скулы Генри немного выдвинулись вперед, выпирая под кожей и отбрасывая легкие тени. Он будет красивым мужчиной, совсем как его отец. Впрочем, на отца-то Генри как раз мало похож. Вылитый дед, вдруг поняла Грейс.
– А где папа? – спросил Генри.
– В Кливленде. Наверное, завтра вернется. Он тебе не сказал, когда прилетает?
Впрочем, не стоило спрашивать у сына, когда возвращается муж. Но слово не воробей.
– Нет. Я и про Кливленд только от тебя услышал.
– Надеюсь, успеет вернуться к ужину с дедушкой и Евой.
Генри ничего не сказал. Ева ему нравилась. В конце концов, она была единственной бабушкой, которая у него когда-либо будет – если, конечно, мать Джонатана вдруг не решит измениться. Оба родителя Джонатана уже несколько десятков лет страдали от зависимостей, наличие которых у себя признавать не желали. Джонатан рассказывал, что Наоми была алкоголичкой, а Дэвид начиная с семидесятых годов ни дня не мог продержаться без валиума. Кроме того, оба даже не пытались воспитывать младшего брата Джонатана, неисправимого бездельника, который так и не закончил колледж и ни на одной работе подолгу не держался. Жил в подвале у родителей, а все внимание и финансовая поддержка доставались ему одному. Амбиции и честолюбие Джонатана озадачивали его близких, а желание помогать несчастным и нуждающимся и вовсе внушало легкую оторопь. Все эти годы семья проживала в Рослине, однако с таким же успехом Саксы могли обитать на Луне. Ни с бабушкой, ни с дедушкой, ни с дядей Генри знаком не был.
Грейс и сама ни разу толком не общалась с родными Джонатана. Была донельзя формальная церемония знакомства, потом чрезвычайно неловкий выход в город. Сначала посидели в китайском ресторане, толком не зная, как поддержать разговор. Потом из чистого чувства долга отправились в Рокфеллеровский центр посмотреть на рождественскую елку. При этом репликами обменивались только на самые нейтральные темы. На свадьбу родители Джонатана не пришли. Правда, явился брат. Стоял позади небольшой группы гостей на пологой лужайке позади домика у озера в Коннектикуте. А во время приема как-то незаметно ушел не прощаясь. С родителями же Грейс виделась всего несколько раз. К примеру, они нанесли запомнившийся напряженной атмосферой визит в больницу Ленокс-Хилл на следующий день после рождения Генри. Особое внимание Грейс обратила на тот факт, что в качестве подарка мистер и миссис Сакс принесли старое, явно сшитое вручную одеяльце, которому было лет двадцать, не меньше. Возможно, у них с этой вещью были связаны какие-то особые чувства, но Грейс поражало, как можно настолько легкомысленно относиться к гигиене. Ну уж нет, она не намерена укрывать своего горячо обожаемого и долгожданного ребенка неоднократно использованным одеяльцем, от которого, вдобавок, уже начинало попахивать. Кто знает, вдруг Саксы купили его уже подержанным? С разрешения Джонатана Грейс выбросила подарок в стоявшее в палате мусорное ведро.
Ни один из троих Саксов не проявлял по отношению к Грейс ни малейшего интереса. Впрочем, ее этот факт особо не смущал. Но то, что они совсем не интересовались внуком и племянником… Теперь Грейс понимала, что Джонатан явно был очень умным и целеустремленным ребенком, ведь он совершенно самостоятельно, без всякой помощи сумел добиться таких высот. Ее муж – настоящий герой. Самой Грейс с подобными трудностями иметь дело не приходилось. Конечно, ее родители не слишком демонстрировали свои чувства, но Грейс никогда не чувствовала себя нежеланной. Папа и мама ценили ее и часто говорили, как важно добиваться успеха в своем деле, получить хорошее образование, быть любознательной, заботиться не только о собственной персоне, но и о других, оставить свой след. А Джонатана этому никто не учил, и на поддержку рассчитывать не приходилось. Мальчик рос почти беспризорным и вынужден был сам пробивать себе дорогу. Грейс не жалела мужа, потому что жалости он не любил, но искренне огорчалась из-за Генри. Сын заслуживает, чтобы у него была хотя бы одна настоящая бабушка.
– Много задали? – спросила Грейс.
– Не очень. Кое-что успел сделать в школе. Только надо еще к контрольной подготовиться.
– Хочешь помогу?
– Может, попозже. Сначала хочу позаниматься сам. Давай закажем на ужин чего-нибудь из "Свиного рая".
Они всегда заказывали там ужин, когда Джонатана не было дома. Традиции муж, конечно, не соблюдал, но китайскую кухню не любил. Дедушке и Еве мать с сыном про "Свиной рай" не рассказывали.
– Нет, я сегодня купила бараньи отбивные.
– Здорово!
Грейс отправилась на кухню готовить ужин, а Генри пошел к себе в комнату, якобы заниматься. Слегка унять разыгравшуюся после встречи с полицейскими злость Грейс помогли пол бокала холодного шардоне. Потом она достала паровую корзину, чтобы приготовить цветную капусту. Наконец кастрюля стояла на плите, отбивные были приправлены, а полкочана бостонского латука были порезаны в кухонном комбайне. Уняв раздражение, Грейс попыталась снова дозвониться до Джонатана, но опять попала на автоответчик. Оставив короткое сообщение с просьбой перезвонить, Грейс набрала папин номер. Гудки были долгие – по ним сразу было слышно, что на домашнем телефоне у папы автоответчик старый, с нечетким звуком и длинным гудком. Но тут подошла Ева.
– Ал-лооу, – произнесла она с вопросительной интонацией в голосе. Определителя номера у папы не было, поэтому, кто звонит, Ева не знала. DVD-проигрыватель и компьютер в доме также отсутствовали. Отец и мачеха Грейс перестали осваивать новые технологии после появления первых кнопочных телефонов и видеокассет. Коллекция записей лучших спектаклей восьмидесятых годов вполне их удовлетворяла. Грейс и дети Евы настояли на том, чтобы старики обзавелись мобильниками, но на обоих телефонах сзади была приклеена скотчем бумажка с инструкциями и нужными номерами. Грейс знала, что отцу на мобильный звонить ни к чему, да и отец Грейс ни разу по нему не звонил.
– Привет, Ева, это Грейс.
– A-а… Грейс.
Голос звучал не столько разочарованно, сколько уныло, будто данное разочарование было ожидаемым.
– Как поживаешь? – задала обычный вопрос Грейс. До войны родители Евы жили в Вене и были богатыми светскими людьми, поэтому на новую, хотя и такую же обеспеченную жизнь в Нью-Йорке аристократические привычки, разумеется, тоже распространились. Разговаривая с Евой, нельзя было сразу переходить к делу. Пожелай Ева обзавестись профессией – впрочем, желание работать у нее ни разу не возникало, – она могла бы добиться больших успехов, муштруя новобранцев в армии.
– Спасибо, не жалуюсь. Вы ведь завтра придете на ужин, не правда ли?
– Да, ждем с нетерпением. Только не уверена, успеет ли вернуться Джонатан.
Этого короткого замечания хватило.
– Как это – не уверена?
– Джонатан в Кливленде, на медицинской конференции.
Где ищут способы спасти умирающих детей, едва не прибавила Грейс.
– Ах вот как?
– Не знаю, во сколько он прилетает.
Для Евы это уже достаточно вопиющий факт. А признаваться, что не знаешь, в какой день ждать мужа, и вовсе немыслимо. Для Евы жена, вся жизнь которой не вертится вокруг нужд и потребностей супруга, была феноменом удивительным и непонятным. Семья Грейс была для Евы темным лесом. Дела, заботы, предстоящий выход книги и связанные с ним туры и интервью – все это озадачивало мачеху. Не говоря уже о жизни врача, когда от семейных ужинов приходится отказываться, срываясь в больницу к пациенту, которому внезапно стало хуже. Для Евы все это было настолько неэстетично, что мачеха старалась просто закрывать глаза на подробности профессиональной жизни Грейс и Джонатана.
– Не понимаю, – проговорила Ева. – Почему нельзя просто спросить? Неужели так трудно позвонить?
Ева была полной противоположностью среднестатистической матери семейства иммигрантов. Хозяйки любой национальности всегда с радостью готовы угостить нежданных гостей своей фирменной пастой, гуляшом или жарким. У Евы же дом был красивый, но совершенно не гостеприимный. Мама Грейс вообще не готовила, но когда разливала по тарелкам вкусные супы, приготовленные поварихой из Доминиканской Республики, по крайней мере, чувствовалось, что угощает она собравшихся с удовольствием. Ева же готовила хорошо и строго придерживалась рецепта, однако вкусное угощение от неприветливой хозяйки – не самое большое удовольствие.
– Не могу дозвониться, – смущенно объяснила Грейс. – Давай договоримся так: пока будем считать, что мы придем втроем, а если Джонатан не сможет, сразу сообщу. Лучше приготовить побольше, чтобы в любом случае всем хватило, правда?
С таким же успехом Грейс могла посоветовать Еве складывать мусор в холодильник.
– Слышала, что случилось у Генри в школе. Ужасно, – ни с того ни с сего объявила Ева. Грейс так удивилась, что даже не сразу сообразила, что сказала мачеха.
– В школе?.. – растерялась она. Грейс как раз отрезала стебель цветной капусты, и тут замерла над разделочной доской с ножом в руке.
– Подумать только – мать одного из учеников убили! Твой отец сегодня утром звонил с работы и рассказал.
Сама мысль о том, что отец узнал о случившемся с Малагой Альвес раньше Грейс, смущала. Нельзя сказать, чтобы отец находился в центре событий и у него было много связей. Да и Интернетом он не пользовался.
– Да, действительно ужасно.
– Ты ее знала?
– Нет. Вернее, да, но совсем немного. Приятная была женщина.
Последняя фраза вырвалась сама собой. Каждому известно, что об умерших надо говорить хорошо. На самом деле Малага впечатления особо приятной женщины не производила. Впрочем, какое это теперь имеет значение?
Грейс положила цветную капусту в паровую корзину и начала подогревать масло для соуса. Грейс приучила Генри есть цветную капусту, щедро поливая ее сырным соусом. Готовить его Грейс в свое время научила Вита. К сожалению, рецепт был практически единственным, что осталось у нее от подруги.
– А кто убийца? Муж? – уточнила Ева, будто Грейс каким-то образом могла быть в курсе. – В таких случаях убийца обычно муж.
– Понятия не имею, – ответила Грейс. – Но полиция наверняка проведет расследование…
Уже проводит, мрачно подумала она.
– Кем надо быть, чтобы убить мать своего ребенка? – продолжила мачеха. Грейс, натиравшая на терке сыр чеддер, выразительно закатила глаза. "Понятия не имею", – подумала она. Вероятно, плохим человеком.
– Да, жуткая история, – вместо этого заметила она. – Как папино бедро? Все еще беспокоит?
Даже этот безобидный вопрос, по мнению Евы, был нарушением приличий. Состояние бедер восьмидесятиоднолетнего мужа – слишком интимная тема, чтобы обсуждать с единственной дочерью вышеупомянутого мужа. А то, что из-за этой проблемы ему в скором времени, вероятно, придется делать операцию, делало вопрос еще более неприятным.
– Все нормально. Во всяком случае, не жалуется.
Поняв, что совершила промах, Грейс поскорее завершила звонок, пообещав как можно скорее выяснить, придет Джонатан или нет. Потом положила отбивные на гриль и начала смешивать расплавившееся масло с мукой.