Вита как-то назвала Восемьдесят первую улицу, находившуюся между Мэдисон и Парк-авеню, "конспиративной". Основанием для шутки послужило то, что здесь не было ни одного известного или по-особому примечательного здания. На Восемьдесят первой улице не находилось ни одной церкви, больницы или школы. На других боковых улочках Верхнего Ист-Сайда можно было увидеть таунхаусы, принадлежащие старым влиятельным семьям либо нуворишам. Однако на улице Грейс ничего подобного не было. На Восемьдесят первой стояли всего четыре многоквартирных дома. Три из них были построены из радующего глаз довоенного известняка, а один был возведен из белого кирпича после войны и, увы, красотой не отличался, зато, по крайней мере, не бросался в глаза. А между жилыми домами или на первых этажах расположились врачи. Тихое, уютное место для семей вроде той, к которой принадлежала Грейс. Хотя почему "принадлежала"? "Принадлежу", – твердо поправила паникующий внутренний голос Грейс.
Консьерж встретил ее в дверях и пропустил внутрь после дежурного пожелания доброго вечера. Проводил Грейс до лифта. Шагая мимо дивана и кресел в подъезде, Грейс отвела взгляд. Было трудно представить, что еще совсем недавно она была не знакома ни с О’Рурком, ни с Мендосой, не видела ни жирного, заросшего щетиной подбородка, ни россыпи красноватых родинок О’Рурка. Только вчера – вернее, позавчера, ведь было уже за полночь – Грейс говорила с ними в первый раз, и теперь каждое сказанное слово не шло из головы. Грейс попыталась отвлечься, но тщетно, и наконец сдалась.
Консьерж придержал для Грейс дверцу лифта, хотя она прекрасно могла сделать это сама. Когда Грейс поднялась к себе в квартиру, груз, вес которого она раньше ощущала не так сильно, вдруг навалился всей тяжестью. Неверными шагами она добралась до маленького кресла в коридоре и бессильно опустилась в него. И ощущала невыносимую тошноту. Она опустила голову между колен – то же самое она много раз советовала делать клиенткам, когда необходимо успокоиться и взять себя в руки. Но тошнота продолжала нарастать. Впрочем, в желудке у Грейс все равно было пусто. В последний раз она ела… Грейс попыталась припомнить когда и почти обрадовалась возможности разрешить конкретный вопрос, пусть даже такой незначительный. Да, с утра Грейс ничего не ела. С самого завтрака. Неудивительно, что сейчас ей стало нехорошо. Пожалуй, нужно срочно подкрепиться. У этого решения был и еще один плюс – тогда ее стошнит, и это не дающее покоя мерзкое ощущение отступит.
В квартире было темно. Грейс встала и включила свет. А потом, будто ничего особенного не случилось и она просто вернулась с работы или очередного собрания родительского комитета, прошла через столовую в кухню, открыла холодильник и заглянула внутрь. Продуктов на полках обнаружилось не много. Давно Грейс не заходила в магазин. Хотя нет, не так уж давно. Она ведь покупала бараньи отбивные и цветную капусту. Перед тем как пришли полицейские. Когда это было? Грейс обнаружила полупустые картонные упаковки молока и сока, приправы, открытую коробку английских маффинов, а также остатки эмпанадас, которые они с Генри принесли домой из кубинского ресторана, где ужинали в понедельник вечером. Это был вечер того дня, когда уехал Джонатан. Эмпанадас Грейс есть не хотелось. Сейчас она их почти ненавидела. В приступе гнева Грейс выбросила их в мусорное ведро. Ни бараньих отбивных, ни цветной капусты в холодильнике не оказалось. Оставался только сыр.
Сыр у них в доме был всегда. Этот продукт занимал львиную долю одной из полок. Вот лежат большие куски, завернутые в масляно поблескивающий целлофан. Этот сыр купил Джонатан. Вообще-то продукты ее муж по собственной инициативе не покупал – приходилось просить или вручать ему прямо в руки список. Но для сыра Джонатан делал исключение. Причем всегда брал огромные куски или даже целые круги, будто боялся, что в магазинах этот продукт вот-вот закончится. Причем интересовали Джонатана исключительно висконсинские или вермонтские сыры. Как-то раз у Грейс возникла идея – подарить мужу на Рождество годовую "подписку" на сыр. Целый год раз в месяц ему доставляли экзотические сорта ручной работы со всей Америки, из самых разных кулинарных диаспор. Джонатан послушно съедал все до единого и признавал их неоспоримые достоинства, но, как только "подписка" закончилась, сразу вернулся к своим любимым бледным, дешевым, ничем не примечательным сортам. В студенческие годы этот самый сыр служил основой питания Джонатана. Кроме того, в его мини-холодильнике хранились любимые напитки всех учащихся, сидящих над книгами ночи напролет, – например, кофе со льдом. Еще одной частью рациона были не слишком питательные японские бобы едамаме – в то время этот продукт был редкостью.
Комментируя свои пищевые предпочтения, Джонатан сказал Грейс: "Студенты-медики – существа примитивные". Вечно торопятся, трудятся сутками напролет, поэтому успевают удовлетворить только самые базовые потребности – например, переварить суточную дозу протеина или опустошить мочевой пузырь. Но самое главное – поспать.
Грейс никогда не любила сыр, и особенно ей не нравился чеддер. Однако обстоятельства были экстренные. Теперь примитивным существом стала она, подумала Грейс. Переварить суточную дозу протеина. Опустошить мочевой пузырь. Спасти сына. Спасти себя. Грейс отломила маленький кусок сыра и заставила себя съесть его. Тошнота тут же вернулась с новой силой.
Грейс снова открыла дверцу, за которой скрывалось мусорное ведро, обеими руками схватила чеддер и швырнула туда. А потом ее вырвало в раковину. Впрочем, ничего страшного – в чеддере все равно нет протеина. Или есть?.. Грейс была не уверена. Бессильно склонившись над раковиной, она вдруг рассмеялась вслух. Где-то в этой темной, пустой квартире скрывались секреты, о которых Грейс даже не подозревала.
Под самым ее носом Джонатан вел тайную жизнь, которая теперь разрушила ее собственную. А эти ужасные полицейские еще требовали от Грейс, чтобы она помогла им разобраться в происходящем и найти связь между дисциплинарным слушанием и убитой женщиной. Как будто Грейс могла что-то знать про оба этих события! Начали задавать вопросы про какую-то карту и банкомат, упомянули счет в банке для эмигрантов, о котором Грейс впервые слышала. И вообще – неужели до сих пор существуют банки для эмигрантов? Звучит будто из прошлого века. И где находится это учреждение – в Нижнем Ист-Сайде?
Затем детективы принялись активно интересоваться вельветовыми брюками. Но у Джонатана полно вельветовых брюк. Ему вообще нравился этот вид одежды – удобные и смотрятся хорошо. Так про которые же хотят узнать офицеры? Вообще-то раньше Джонатан вельветовые брюки не носил – до тех пор, пока Грейс в первый раз не повела его по магазинам. Было это еще в Бостоне. Это что же, теперь получается – часть ответственности лежит на Грейс, потому что она приучила мужа к вельветовым брюкам? И вообще, как Грейс может что-то кому-то объяснить, если даже голову из-под крана вытащить не в состоянии?
Давай выпрямляйся, приказала себе Грейс. Опираясь руками о гранитные края стальной раковины, чуть приподнялась. Нужно было что-то делать, разобраться в ситуации. Если бы Грейс могла заснуть, отложила бы размышления на то время, когда отдохнет, – скажем, на утро или на завтрашний вечер. Но нет, отдыхать она сейчас просто не в состоянии. Сначала надо что-то предпринять.
Первым делом Грейс отправилась в комнату Генри. Самое удобное место для тайника, а значит, и осматривать его следует первым. Но ни на стенах, ни в ящиках, ни на полках, ни в шкафу не обнаружилось ничего такого, чего бы не положила туда сама Грейс или не сделал своими руками Генри. Рисунки, одежда, альбом с памятными надписями от друзей из летнего лагеря, папки с нотами, испещренными краткими комментариями Виталия Розенбаума: "Форте! Форте!". На полках выстроились в ряд прочитанные книги и оставшиеся с прошлого года учебники. Там же стояла старая, загнувшаяся фотография, на которой маленький Генри радостно улыбался рядом с другом Джоной – тем самым, который теперь с ним не разговаривал. Радуясь, что есть возможность хоть на чем-то выместить зло, Грейс разорвала снимок на мелкие клочки. А вот еще одна фотография в рамке – Генри и Джонатан на выпускном вечере шестого класса. Грейс взяла рамку в руки и принялась вглядываться в их лица – такие похожие, такие веселые. Оба немного вспотели: мероприятие проходило во дворе, в жаркий июньский день. Но эта фотография компроматом не являлась: Грейс сама присутствовала на этом выпускном и сделала снимок.
Итак, в комнате Генри ничего не было – включая самого Генри. Ведь Грейс оставила его у папы и Евы. Пусть там и переночует, так будет лучше. Должно быть, теперь даже отец и мачеха сообразили – в семье что-то стряслось. Что-то гораздо более серьезное, чем лишняя тарелка на столе или плохие манеры. Надо будет отвезти сыну вещи. Ему теперь понадобится многое, но в такой ситуации, как бы Грейс ни старалась, она не сможет дать Генри всего, что нужно.
Грейс включила лампу на письменном столе Генри. Там обложкой вверх лежала книга "Повелитель мух", открытая на одной из последних страниц. Грейс перевернула книгу и прочла абзац. Кажется, речь шла про убийство Хрюши, но Грейс пришлось перечитать отрывок несколько раз, чтобы вникнуть в смысл. Правда, как именно его убили, она так и не поняла, но тут же одернула себя – какое это имеет значение? Грейс положила книгу обратно. Генри она завтра понадобится для урока литературы. Какие еще уроки у них будут? Математика? Латынь? Грейс попыталась вспомнить, состоится ли завтра репетиция школьного оркестра. И вообще, какой завтра день недели?
Открыв шкаф, Грейс достала рубашку с длинными рукавами, синий свитер и джинсы. Потом наклонилась и, выдвинув ящик, взяла оттуда чистые трусы и носки. Все это Грейс уложила вместе со школьными принадлежностями в старую сумку "Пума". Раньше Джонатан ходил с этой сумкой в спортзал, но год назад Грейс купила ему новую, более элегантную – из коричневой кожи на длинном ремне. Старую сумку Джонатан отдал Генри. Сын почему-то решил, что "Пума" гораздо круче, чем банальный "Найк".
Сумка Джонатана… Из коричневой кожи на длинном ремне… У Грейс перехватило дыхание. Только тут она сообразила, что давненько не видела этой сумки. Грейс направилась к входной двери, собираясь оставить "Пуму" возле нее, иначе со всеми переживаниями можно забыть захватить вещи для Генри.
Грейс шла по коридору, мимо развешанных на стенах портретов авторства студентов-художинков. Грейс их собирала. Коллекция главным образом пополнялась на блошином рынке "Слоновий хобот" в Коннектикуте. Портреты были написаны в сороковых – пятидесятых годах, вид у моделей был кислый, а рисовальщики не блистали талантом. Вместе картины составляли целую галерею неприятных лиц и недоброжелательно настроенных художников. Портреты будто кричали: "Ну и что ты напялила? Я бы на твоем месте в такую позу не садился. Сейчас мы с тебя собьем завышенную самооценку".
В коридоре висел портрет суровой женщины приблизительно возраста Грейс. Волосы коротко подстрижены, нос кажется неестественно маленьким для такого лица, а взгляд словно излучает глубокую мизантропию. Картина висела на почетном месте над шкуренным столом – то ли английским, то ли ирландским. В Америку его доставили на корабле. Грейс с Джонатаном купили эту вещь, посетив выставку в "Пьер Шоу".
Конечно, решение было не самое удачное. На самом деле стол оказался гораздо "моложе", чем утверждал дилер, да и цена была явно избыточная. Однако, истратив на эту вещь столько денег, Грейс и Джонатан считали своим долгом извлечь из нее как можно больше пользы. Признайся в подобном поведении клиентка, Грейс сразу принялась бы разбирать ситуацию по косточкам. Впрочем, сейчас хватает других забот.
Грейс заглянула в единственный ящик стола. Ничего особенного – скотч, батарейки, брошюры фитнес-клубов. Джонатан что, собирался сменить клуб? Ах да, это же ее брошюры, сообразила Грейс. Набрала год назад. Снова никаких зацепок.
Грейс вошла в гардеробную и не поленилась засунуть руки во все карманы. Однако нашла только скомканные бумажные носовые платки и обертки из-под жвачки. Всю верхнюю одежду покупала Грейс, поэтому она отлично помнила каждую вещь – вот "Брукс Бразерс", другое пальто – из "Таун Шопп" в Риджфилде, а вот любимая куртка Генри – "Олд Нэви", с искусственным мехом. Рядом висела мамина шуба из рыжей лисицы. Грейс ее ни разу не надевала, потому что не носила мех, но выбросить или отдать тоже не могла, ведь шуба принадлежала маме. Все находившиеся в гардеробной предметы одежды были знакомыми, включая обувь, перчатки, зонтики и шарфы на верхней полке. Все куплено лично ею. Кроме одного шарфа, который Джонатан принес домой примерно года два назад.
Грейс стянула с полки этот шарф. Зеленый, шерстяной, довольно симпатичный. Может быть, даже ручной работы. Грейс нахмурилась. На шарфе не было этикетки. Вязка хорошая – этакая грубая, аутентичная текстура. Грейс сама могла бы выбрать для мужа такую вещь. Но этот шарф покупала не она. Грейс сразу рассердилась на эту вещь, будто на лазутчика, пробравшегося в дом с неблаговидными целями. Брезгливо зажав шарф между большим и указательным пальцами, швырнула его на пол в коридоре и отправилась в следующую комнату.
Диваны и кресла в гостиной были куплены несколько лет назад, когда Грейс надумала освежить интерьер. Выбросила все старое и оборудовала очень симпатичную нишу, взяв за образец дизайнерское решение, подсмотренное на четвертом этаже магазина "Эй-би-си капет энд хоум". Джонатан тогда был дома, а Генри читал книгу в одном из кресел, с которого родителям буквально пришлось его сгонять. В гостиной Грейс тоже ничего особенного не нашла. В комнате висело два портрета – точнее, этюды, на которых был изображен один и тот же молодой человек. Снова рисовали студенты, но на этот раз другие. Этюды Грейс нашла на любимом блошином рынке. Рамки были одинаковые, из черного дерева. Казалось, их подобрали специально для того, чтобы различия в самих портретах меньше бросались в глаза.
Одну картину отличала такая четкость линий, будто ее писал любитель кубизма. Простая белая рубашка с пуговицами и штаны хаки изображенного на ней мужчины казались квадратными. Ноги наполовину скрещены, торс чуть наклонен вперед, локоть самым неправдоподобным образом упирается в бедро. На вид поза была крайне некомфортная. Зато другой этюд был настолько чувственным, что не оставалось никаких сомнений – модель и художник были друг к другу неравнодушны, хотя и не могли в полной мере проявить это на занятии. До чего удивительно, что из всех этюдов именно эти две совершенно не похожие картины оказались на блошином рынке возле скоростной трассы 7, ведущей к Верхнему Ист-Сайду.
Грейс продолжила поиски. Рядом с их с Джонатаном спальней в коридоре располагалась кладовка, где хранились полотенца, простыни (обычные лежали аккуратно, а стопка тех, что на резинке, опасно наклонилась), мыло, жидкость для полоскания, шампунь Джонатана – тот, что против перхоти. Грейс всегда покупала его помногу, с запасом, и ставила на самую верхнюю полку. И опять никаких следов. Грейс наткнулась на перевязь, которую Генри носил, когда вывихнул запястье. А вот и свидетельства ее собственной травмы – лекарства от бесплодия. Грейс годами к ним не притрагивалась, да и на глаза они в кладовке не попадались, но выбрасывать их она почему-то тоже не хотела. Где-то здесь еще хранился положительный тест на беременность, предвещавший появление на свет Генри. Каждый раз, когда Грейс на него смотрела, ей невольно вспоминался миф о Мелеагре: после его рождения было предсказано, что мальчик умрет, как только догорит полено в очаге, и, чтобы спасти сына, мать немедленно выхватила это полено из огня.
Но ничего подозрительного Грейс не обнаружила. Ничего такого, что человек с сомнительной репутацией, имеющий неограниченный доступ к наркотическим лекарственным веществам, мог бы тайком пронести в дом. Впрочем, ничего подобного Грейс найти и не ожидала.
Набрав полную грудь воздуха, она вошла в спальню и замерла, решая, с чего начать. Дверца встроенного шкафа была чуть приоткрыта. Сквозь щель виднелся пластиковый чехол из химчистки. Вчера Грейс ходила забирать выстиранные вещи. Она подошла к шкафу и открыла дверцу нараспашку.
Внутри царил порядок, все вещи лежали на своих местах, распределенные по видам и категориям. Это было возможно только потому, что они с Джонатаном никогда не делали покупок ради удовольствия и покупали новые вещи только тогда, когда требовалось заменить старые. На половине Грейс были развешаны блузки и свитера, а также льняные и шерстяные юбки. Для Грейс они были символом зрелости и нежелания гоняться за модой. Ткань хорошая, добротная. Фасон практичный. Цвета неброские. Плюс сдержанные украшения, чем более старинные, тем лучше. Ничего яркого, бросающегося в глаза, привлекающего внимания. Грейс не хотела, чтобы на нее смотрели лишний раз, и вовсе не жаждала восхищения. Пусть просто думают: "Вот женщина, у которой в жизни полный порядок". И порядок был, сказала себе Грейс, почти с обидой глядя на свои классические наряды. Она была почти готова расплакаться. Порядок был! Но в любом случае Грейс пришла не затем, чтобы рыться в собственной одежде.
Джонатан, как и жена, давно уже определился со своим стилем. Когда Грейс увидела будущего мужа в первый раз, на нем были спортивные штаны и не слишком чистая футболка "Хопкинс". Но вскоре после этого Грейс с радостью выкинула большую часть его имущества, которая относилась ко временам колледжа или даже старшей школы. Тогда она повела Джонатана по магазинам и накупила ему вельветовых брюк, хаки и полосатых рубашек. В этом же стиле Джонатан продолжал одеваться по сей день. Как и многим мужчинам, ему было все равно, что на нем надето. А для врачей равнодушие к собственному внешнему виду и вовсе вещь естественная. Разве кто-то обращает внимание, что они носят под белыми халатами. Поэтому в правой половине шкафа висели рубашки в синюю, коричневую и зеленую полоску, несколько однотонных нейтральных цветов и полдюжины простых белых.
В химчистке в одном пластиковом пакете отдали все шесть выстиранных рубашек – тоже в полоску, включая ту, которая больше всех нравилась Грейс: в темно-красной гамме. А еще одну, яркую сине-зеленую, Грейс, не удержавшись, купила для мужа в "Гэп". Но была здесь одна вещь, которую Грейс не узнавала. Два дня назад она принесла вещи из химчистки, но была такой уставшей после долгого дня, что разбираться просто не хватило сил. Сначала долгий прием клиентов, потом урок музыки у Генри, потом ужин в кубинском ресторане. Грейс решила, что в химчистке, должно быть, перепутали. Надо будет отнести обратно. Еще один пункт в длинном списке намеченных дел. Грейс повнимательнее пригляделась к незнакомой вещи. Это была рубашка, того же размера, что и другие. Только не в полоску и не однотонная. Грейс достала из пластиковой упаковки вешалку с подозрительным предметом. Замечательно, подумала она. Узор на рубашке был вульгарный, кричащий, красно-коричневый с оранжевым. Ни дать ни взять одеяло с узорами индейцев навахо. Однако манжеты при этом черные. На редкость уродливая вещица. Среди вещей Джонатана она выделялась, точно танцовщица из Лас-Вегаса среди балерин.