Внутрь этого дома она заходила всего один раз, много лет назад. Тогда из-за грозы в коттеджах на берегу озера два или три дня не было электричества. Трудности неожиданно сплотили местных жителей. Такой добрососедский дух не царил в здешних местах ни до, ни после. Оставшееся содержимое холодильников собирали и делили на всех. Грейс не помнила, видела ли в тот день Лео, но воспоминания о доме сохранились достаточно ясные. Вернее, не обо всей обстановке, а о самой примечательной ее части – массивном камине, выложенном речным камнем, который занимал почти всю стену. Когда Грейс зашла в комнату сейчас, взгляд ее снова первым делом упал на камин. Оказалось, в своих воспоминаниях она не преувеличила ни размер конструкции, ни производимый эффект. Камин возвышался до потолка, а в ширину имел размеры большие, чем требовалось, как будто мастер увлекся, завороженный красотой камней. Одни были коричневыми, другие серыми, третьи бледно-розовыми. Между ними был втиснут длинный горизонтальный кусок полена, служивший каминной полкой.
Казалось, добавили ее уже потом, в качестве завершающего штриха, который в первоначальные планы не входил.
Грейс заметила, что Генри тоже первым делом уставился на камин и принялся с интересом его разглядывать, совсем как она сама в детстве. "Да-да, я тебя понимаю", – мысленно произнесла Грейс.
Огонь тоже горел весьма эффектно. Языки пламени взмывали вверх, громко трещали поленья, а жаром от камина пыхало таким, что все трое музыкантов, расположившиеся на диване и креслах, сидели от него на почтительном расстоянии. Один из друзей Лео, мужчина плотного телосложения с залысинами на лбу, встал при их появлении.
– Это Колум, – представил его Лео.
Тот самый, который родом из Шотландии, вспомнила Грейс, пожимая ему руку.
– Здравствуйте. Меня зовут Грейс, а это Генри.
– Здравствуйте. – Генри тоже пожал Колуму руку.
Остальные помахали руками с дивана. У Лирики, дочери хиппи, были длинные черные с легкой проседью волосы. Зрелище непривычное – на Манхэттене обладательницы черных волос не седели никогда. Нос у Лирики был с горбинкой, а на коленях лежала большая стопка нот. "Только не вставай, только не вставай", – мысленно взмолилась Грейс. Иначе придется подбирать их по всему полу. Сидящий рядом с Лирикой подросток – очевидно, сын – встал, держа в руках скрипку. Звали парня Рори.
– Простите, что прервала репетицию, – извинилась Грейс.
– Ничего страшного, – ответил Колум. Даже эти два коротких слова были произнесены с заметным шотландским акцентом. – Перерывы на обед всегда приветствуются. Вернее, на ужин.
– Сегодня у нас курица, – возвестил Лео. – Сейчас разогреем в духовке.
– Я как раз проголодался, – оживился Рори. Он был немного похож на мать – такой же выдающийся римский профиль и черные волосы. Правда, фигура у молодого человека отличалась некоторой рыхлостью и округлостью. Должно быть, пошел в отца.
– Ты всегда голодный, – рассмеялась Лирика и, обращаясь к Грейс, прокомментировала: – Кормить Рори – это работа. Давно пора зарплату требовать.
Рори между тем снова сел и принялся наигрывать на скрипке тихую мелодию – почти неслышную, чтобы не мешать разговору. Рука его двигалась будто сама собой, словно жила своей жизнью и не принадлежала телу. Грейс обратила внимание, что Генри во все глаза наблюдает за музыкантом.
– Иногда сижу на причале и слушаю вашу музыку. Рада, что наконец довелось увидеть исполнителей, – сказала Грейс.
– А у нас наконец-то появились зрители! – улыбнулся Лео.
– Погоди, ты ведь, кажется, что-то говорил про "скромную аудиторию", – напомнила Грейс. – Значит, фанаты все-таки есть?
– Вот именно – аудитория очень скромная, – проговорил Колум и потянулся за гитарой. Инструмент стоял прислоненным к креслу. – Исчисляется… дайте подумать… десятком человек.
– Всего десять? – нахмурился Генри.
– Точно.
Колум положил гитару на колени.
– Да, не много.
– Верно, – согласился Лео. – Но теперь, когда нас посетили ты и твоя мама, наша популярность сразу выросла – подсчитай сам! К счастью, толпы орущих поклонников нам и не требуются. Музыкой мы занимаемся совсем не для этого.
– Да, повезло, – рассмеялась Лирика.
– Мы играем из любви к искусству.
– А некоторые из нас – для того, чтобы нравиться девушкам, – прибавил Рори.
Похоже, последний пункт Генри по-настоящему заинтересовал.
– Не хочу огорчать, но девушки, которые нравятся тебе, на выступления струнных коллективов не ходят, – возразила Лирика.
– Значит, вы квартет? – уточнил слегка удивленный Генри.
– Скорее группа, – ответил Лео. – Строго говоря, любую группу, играющую исключительно на струнных инструментах, можно считать струнной. Таким образом, квартет тоже можно считать струнной группой.
– Ну да, конечно, – со свойственным только подросткам презрением бросил Рори.
– Но мы, конечно, играем блюграсс, ирландскую и шотландскую музыку. Иногда ее еще называют этнической музыкой. Генри, ты когда-нибудь играл этническую музыку?
Генри покачал головой. Грейс представила, что сказал бы на это Виталий Розенбаум, и едва не рассмеялась в голос.
– В Нью-Йорке этника сейчас не в моде, – вместо этого сказала она. Грейс расположилась в свободном кресле рядом с камином и, отодвинувшись подальше от камина, положила ногу на ногу.
– Ничего подобного, – возразил Колум. – Как раз таки в Нью-Йорке этника сейчас очень популярна. В основном, конечно, в Бруклине, но наши уже начинают понемногу захватывать Манхэттен. Взять хоть музыкальный бар "Пэдди Рэйлли’с" на Двадцать девятой улице. А "Брасс Манки"? Когда бываю в Нью-Йорке, в воскресенье вечером непременно захожу в один из них. У них там полная свобода, любой может выйти на сцену и сыграть.
– Правда? – произнесла Грейс. – А я и не знала. Наверное, просто не слежу за новостями в мире этнической музыки.
Лео, направлявшийся на кухню, на ходу прокомментировал:
– Этника сейчас попала в струю.
– Тогда понятно, почему я не в курсе. Сама, к сожалению, отнюдь не в струе.
– Что значит – "попала в струю"? – озадачился Генри, и Рори весьма любезно принялся объяснять ему значение этого выражения.
Грейс пошла на кухню и помогла Лео расставить на столе блюда для ужина. Вместе с курицей "Марбелья" предполагалось подать большую порцию салата, запеченную желудевую тыкву, в половинках которой виднелись маленькие лужицы расплавленного сливочного масла, и две буханки хлеба "Анадама".
– Хороший у тебя сын, – сказал Лео.
– Спасибо. Полностью согласна.
– По-моему, наше направление его заинтересовало. А тебе как кажется?
– Мне кажется, вы ради третьего скрипача в группу на все готовы.
Лео отложил нож, которым резал хлеб, и улыбнулся Грейс.
– Может быть, – произнес он. – Но даже если не сумею уговорить твоего сына забросить классическую музыку и перейти на сторону зла, от своих слов все равно не отказываюсь – он у тебя отличный парень.
– Да, – снова подтвердила Грейс. – Это даже не обсуждается.
Наконец угощение было готово. Гости пришли на кухню, положили себе полные тарелки и вернулись обратно к камину, где осторожно устроились рядом со своими инструментами. Генри не смог удержать ровно тарелку с запеченной тыквой – впрочем, это было несложно – и масло перелилось через край. Грейс поспешила за бумажным полотенцем.
– Курица – объедение, – сказал Колум, когда она вернулась. – Сами готовили?
– Нет. Купила в Грэйт-Баррингтоне, в "Гвидо". Я, правда, тоже умею готовить это блюдо, но в "Гвидо" туда кладут какой-то особый ингредиент, но мне так и не удалось разгадать какой. У них курица получается гораздо вкуснее. Вот бы и мне узнать секрет. Наверное, используют какую-нибудь приправу.
– Может, душицу? – предположил Лео.
– Нет. Я тоже добавляю душицу.
– Знаю – рисовый уксус, – сказала Лирика. – Совсем чуть-чуть, но чувствуется. Точно, тот самый вкус.
Грейс замерла, не донеся вилку до рта, и уставилась на свою порцию.
– Правда?..
– Попробуйте сами, – предложила Лирика.
Грейс попробовала, стараясь при этом поточнее припомнить вкус всех блюд, куда добавляют рисовый уксус, – суши, пекинская капуста нала, маринованные огурцы по-японски. Не успев взять в рот вилку, Грейс сразу почувствовала этот характерный привкус, на который раньше не обращала внимание.
– Надо же! – восхитилась Грейс. – В самую точку!
По непонятной привычке это маленькое открытие привело ее в восторг. Обрадованная Грейс окинула взглядом собравшихся.
– Значит, работаете в Грэйт-Баррингтоне? – спросил Колум.
– Я психолог. Сейчас собираюсь перенести практику в Грэйт-Баррингтон.
– А сейчас в Портер-центре работаете? – поинтересовалась Лирика. – У одной моей коллеги дочка лечилась там от пищевого расстройства. Специалисты ей жизнь спасли.
– Нет, у меня частная практика, – возразила Грейс. – Но моя подруга из Нью-Йорка там большая начальница. Мы с ней вместе выросли. Сейчас живет в Питтсфилде. Зовут Вита Кляйн.
– Как же, знаю Виту Кляйн! – оживился Лео. – Несколько лет назад выступала с лекцией в Барде. Говорила о влиянии социальных сетей на подростков. Потрясающая женщина.
Грейс кивнула, ощущая нечто вроде гордости, хотя речь шла не о ней. Как приятно снова гордиться Витой.
– А что ты делал на лекции про подростков и социальные сети? – подозрительным тоном уточнил Рори.
Лео пожал плечами и принялся намазывать масло на хлеб.
– Между прочим, у меня тоже ребенок подросткового возраста. И этот самый ребенок недавно заявил, что, если я хочу с ней общаться, лучший способ – разместить сообщение у нее на стене, или что-то в этом роде. Причем сообщение мое смогут прочитать ее так называемые "друзья" – всего триста сорок два человека. Ничего не скажешь, хорошенький разговор по душам получится. А еще, когда в последний раз проверял, у Рамоны там было семьсот лайков… Или эти штуки как-то по-другому называются? Запутался.
– Ну и как, помогла лекция Виты? – спросила Грейс.
– Да, очень. Твоя подруга объяснила, что не надо думать, будто "Фейсбук" заменяет детям нормальные отношения – даже если они сами так думают. На то они и дети, а мы – взрослые. Что бы там подростки ни твердили, общение в социальных сетях – это одно, а взаимоотношения, особенно с родителями, – совсем другое. Меня такие новости очень порадовали. А главное, до чего приятно, что не придется самому заводить аккаунт на этот самом "Фейсбуке"! Социальные сети и я – вещи несовместимые.
– У нашей группы есть аккаунт на "Фейсбуке", – заметил Рори.
– Конечно. Только это совсем другой случай. Он нам нужен для дела и приносит большую пользу.
– Помогает общаться со всеми десятью фанатами? – хитро прищурился Генри.
– Не с десятью, а с двенадцатью, – поправил Лео. – Думаешь, зачем мы бесплатно кормим тебя и твою маму? Чтобы завоевать вашу преданность и зазвать в свои ряды.
Генри, не сразу распознавший шутку, немного напрягся, но потом заулыбался.
– Сначала дайте музыку послушать, а там решим, – справедливо заметил он.
После ужина группа устроила для гостей выступление. Исполняли мелодии, которые Колум помнил со времен проведенного в Шотландии детства, а также произведения собственного сочинения. Создавалось впечатление, что за последние в основном отвечал Рори. Запястье руки, в которой он держал смычок, гнулось, точно пластилиновое. Виталий Розенбаум такой расхлябанности точно не одобрил бы. Смычок подпрыгивал и танцевал на струнах, а Генри, как заметила Грейс, не мог отвести от него завороженных глаз. Мелодии двух скрипок сначала текли параллельно друг другу, потом словно бы внезапно распадались, а потом начали прихотливо пересекаться. Наверное, существует музыкальный термин, описывающий эту технику исполнения, но Грейс его не знала. Мандолина и гитара же, в свою очередь, благодаря своей ровной игре служили крепкими берегами этой бурной реки. Названия у песен были географические – например, "Инишмор", "Лох-Оссиан" и "Лейкслип". Третье слово гостям пришлось растолковывать. Оказалось, это ирландский городок, название которого означает "прыжок лосося". Грейс сидела, потягивая вино, и чем больше ее окутывало приятное тепло, тем более необъяснимо счастливой она себя чувствовала. Некоторые фрагменты мелодий показались Грейс знакомыми – видимо, эти аккорды донеслись до ее берега, когда она лежала на холодном причале, глядя в зимнее небо. Впрочем, на самом деле разбирать музыку на ноты не было ни малейшего желания – она текла вперед, гармоничная, точно единый поток, и звучала достаточно приятно для слуха. Генри давно уже сидел в полном молчании, хоть это и было не в его привычках, и ни разу не попросил взятую с собой книгу.
Около восьми музыканты сделали перерыв на кофе с принесенным Колумом пирогом. Пока тот был на кухне, Рори вдруг развернулся на диване и протянул свой инструмент Генри. Сын растерялся.
– Давай, попробуй, – подбодрил Рори.
К большому удивлению Грейс, Генри не стал отвечать решительным отказом. Вместо этого сказал:
– Я не умею.
– Разве? А Лео говорил, ты играешь.
– Да, но только классическую музыку. Занимаюсь с преподавателем. То есть занимался – в Нью-Йорке. А здесь просто играю в школьном оркестре. – Генри запнулся. – Я вроде неплохо играл, но в консерваторию поступать не собирался. А другие ученики собирались и готовились. Некоторые уже были профессиональными музыкантами.
Рори пожал плечами:
– Понятно. Но ты все равно попробуй.
Генри покосился на Грейс.
– Почему бы и нет? – разрешила она. – Если Рори не против…
– Конечно, не против, – подтвердил Рори. – Люблю свою скрипку, но ее ведь не Страдивари делал.
Генри взял инструмент в руки и некоторое время разглядывал с таким видом, будто первый раз в жизни увидел такую диковину, а не участвовал только сегодня в длившейся час генеральной репетиции перед зимним концертом. Затем прижал скрипку к подбородку и принял позу, которой его учили.
– Тебе так точно удобно? – с сомнением уточнил Рори. – Можешь держать ее, как хочешь.
Генри немного расслабил левую руку, и головка скрипки сразу опустилась. Грейс представила, как сейчас рявкнул бы на ученика Виталий Розенбаум. Генри, видно, подумал о том же.
– Перед тем как играть, потряси рукой, которой держишь смычок. Как следует потряси, – велел Рори. Генри подчинился. – В блюграссе никого не волнует, как ты держишь смычок, хоть в кулаке. Главное, чтобы самому было удобно играть.
– Нет, в кулаке не советую, – возразил из своего кресла Лео. Он тоже внимательно следил за мальчиками. – Спина потом болеть будет.
– Короче, расслабься, – завершил лекцию Рори и вложил смычок в руку Генри. – А теперь сыграй нам что-нибудь.
Грейс уж думала, что сын сейчас исполнит "Ты поднимаешь меня ввысь" – песню, по ее мнению, крайне неудачно выбранную в качестве центральной композиции для приближающегося концерта. Но, к удивлению Грейс, Генри сыграл несколько нот, чтобы прочувствовать инструмент, а потом принялся исполнять сонату № 1 Баха – соль минор, сицилиана. Ту самую, которую разучивал в Нью-Йорке до того, как произошло убийство, а главным подозреваемым стал Джонатан. И хотя Генри играл совсем не так уверенно, как тогда, получалось неплохо. Очень даже неплохо. Откровенно говоря, Грейс была очень рада снова слышать эту мелодию.
– Красиво, – задумчиво произнесла Лирика через некоторое время после того, как Генри закончил играть.
– Давно скрипку в руки не брал. Если не считать оркестра, – как бы оправдываясь, произнес Генри и, осторожно опустив инструмент, протянул его Рори.
– А джигу играть умеешь? Или шотландский эйр? – спросил хозяин скрипки.
Генри засмеялся:
– В первый раз слова такие слышу.
– Жаль, еще одной скрипки нет, – вздохнул Рори. – Учиться легче всего, когда играешь вместе с другими. В смысле, если ты не новичок. А ты ведь не новичок.
– Вообще-то скрипка у меня с собой, – сообщил Генри. – В машине.
Лео вопросительно взглянул на Грейс.
– По пятницам после уроков у Генри репетиция в оркестре, – пояснила та, чтобы хозяин не обольщался. – Скоро большой концерт.
– Давай вместе сходим за инструментом, – предложил Лео.
Когда они вышли на свежий воздух, с озера дул легкий ветерок, но холодно не было. Самые сильные морозы закончились неделю или две назад. Казалось, даже земля под ногами немного прогрелась и стала более податливой. Грейс ни разу не случалось жить в домике у озера в период весенней распутицы, поэтому она не знала, как быстро стоит ждать ее начала. Но, когда она шагала по двору, возникало ощущение, будто ноги уже увязают в земле.
Как только за Лео захлопнулась дверь, Грейс ощутила в воздухе что-то особенное, а потом сообразила, что именно. Сама мысль была настолько необычайна, что Грейс даже забыла прийти в смятение. А когда вспомнила, подумала – а по какому поводу она, собственно, должна приходить в смятение? И улыбнулась этой мысли.
– Что такое? – спросил Лео.
Грейс открыла пассажирскую дверцу машины, и внутри автомобиля зажегся свет.
– Я тут подумала… почему бы нам не поцеловаться? – ответила она.
– А-а, – кивнул Лео с таким видом, будто Грейс предложила что-то сложное, чего он на самом деле не понял. Но потом прибавил: – Да! Ну конечно!
И без лишних раздумий поцеловал Грейс. Впрочем, какой смысл откладывать, когда оба так долго ждали? У Грейс не было первого поцелуя уже девятнадцать лет.
– Погоди, – проговорила она, как только вернулся дар речи. – Не хочу, чтобы они узнали…
– А они уже знают, – ответил Лео, глядя на Грейс сверху вниз. – Чтобы мои друзья – и не поняли, что к чему? Ни разу никого не приглашал на репетицию. Слышала бы ты, как они меня дразнили, пока ты не приехала. Детский сад! А еще взрослые люди… – Лео рассмеялся. – Грейс, – прибавил он, решив выразить очевидное. – Ты мне нравишься. Очень, очень нравишься.
– Прямо-таки очень-очень? – спросила она.
– Я тебе не рассказывал, но как-то видел тебя на причале в голубом купальнике.
– Когда, на днях? – пошутила Грейс.
– Нет. Мне тогда было тринадцать, но такие вещи не забываются.
– Извини, – засмеялась Грейс. – Боюсь, этого купальника у меня больше нет.
– Ничего страшного. А воображение на что?
Засмеявшись, Грейс достала из машины футляр со скрипкой Генри.
– Не возражаешь, если ненадолго заскочу домой? – спросила Грейс, передавая скрипку Лео. – Хочу посмотреть, как там наша собака. Пса ведь и покормить надо. Бедный, почти весь день один просидел. Но ты не волнуйся, я скоро вернусь.
– Можешь не спешить. У нас есть чем заняться – будем приобщать к делу нового скрипача. Когда вернешься, сына не узнаешь – будет вовсю наяривать "Дьявол в Джорджию пришел души грешников искать".