- Ох… - Намис вздохнул и махнул рукой. - Поговорил бы ты с ним, а то у меня уже нет слов, чтоб его переубедить. Если у тебя получится, то каждый день будешь брать не одно яблоко, а ровно столько, сколько сможешь съесть.
- Тогда ты станешь нищим. - Тифон рассмеялся. - И тебе придется самому наниматься в актеры, чтобы не умереть с голоду. Ну хорошо, я поговорю с ним.
- Правда? Ну тогда не уходи, постой минуту. - Намис убежал в лавку.
Через минуту он вернулся с сыном, высоким стройным юношей семнадцати лет.
- Вот. - Намис поставил ему на плечи корзину с виноградом: - Отнесешь это в театр. Тифон тебя проводит. И сразу домой. Ты все понял, Гелен?
- Да, понял, - вздохнул юноша. - А разреши мне…
- Нет, не разрешаю! - сразу отрезал Намис, не дав сыну даже договорить. - Иди.
Юноша вздохнул и двинулся вперед.
Тифон шел немного позади и любовался красотой этого молодого парня. У него было стройное тело, бронзовая кожа и одновременно мягкие, как у девушки, черты лица. Наверно, если бы Тифон любил не женщин, а мальчиков, он бы вожделел Гелена.
- Скажи, Тифон, - обратился вдруг к нему юноша. - А как давно ты стал бродячим актером?
- Очень давно. - Тифон вздохнул и улыбнулся: - Мне тогда было меньше лет, чем тебе сейчас.
- Здорово! - мечтательно воскликнул юноша. - И все это время ты путешествуешь по разным городам?
- Приходится. - Тифон пожал плечами, щурясь от солнца.
- Как это - приходится? - удивился Гелен. - Разве не об этом ты мечтал, когда встал на этот путь?
- Да, именно об этом. По глупости. - Тифон ускорил шаг и поравнялся с юношей. - А теперь сам жалею, но уже поздно.
- Но почему? Ты же столько видел, столько знаешь!
- Видишь ли, Гелен, - тяжело вздохнул Тифон, - это кажется, что все города - разные. Только первых три города отличаются друг от друга. А потом они все становятся одинаковыми. Где-то платят больше, где-то меньше - вот и вся разница между ними. И ни в одном у тебя нет постоянного крова, каждый готов дать тебе ночлег только на время сессии. Что же в этом хорошего? Разве ты не знаешь закона? Актер не должен иметь никакого имуществу, не должен иметь семьи - ничего. Их даже хоронят отдельно ото всех остальных. Путешествовать хорошо, когда тебе есть куда вернуться, а так это не путешествия, а скитания. Даже у птицы есть свое гнездо, даже лесной зверь может спрятаться в нору во время грозы. Только бездомные собаки рыщут по улицам в поисках места, откуда их не погонят палкой.
- Но разве это так важно? - задумался Гелен. - Разве такое уж большое счастье - повесить себе на ноги оковы семьи, дома, имущества? Не лучше ли быть свободным? Если у тебя ничего нет, у тебя нельзя ничего отнять, кроме жизни.
- Именно так я и думал, - усмехнулся Тифон. - Именно так и должен жить актер. Тогда его нельзя будет заставить говорить людям неправду о том, что творится на земле. Но к старости начинаешь понимать, что жизнь твоя прошла даром, что ты ничего не оставил после себя, что никто не придет к тебе на могилу принести жертву богам. Если и есть у меня дети, то я об этом никогда не узнаю, а они вырастут на ступенях храма любви, где я предавался плотским утехам о гетерами. А правда? Она никому не нужна. Что же в этом хорошего, скажи на милость.
Гелен не ответил.
- А ты кем хочешь быть? - спросил Тифон после короткого молчания.
- Не знаю. - Юноша вздохнул и пожал плечами: - Теперь не знаю. Может быть, попробую стать мореходом, как Одиссей. Но для этого…
- Для этого тебе надо было родиться Одиссеем! - засмеялся Тифон. - И не забивай себе голову глупыми мыслями. Что начертано тебе великой мойрой Антропос, тому и быть.
- Да, наверно, - согласился юноша. - Вот только знать бы, что ею начертано…
Когда Гелен оставил корзину и грустно поплелся обратно, к лавке своего отца, к Тифону тихонько подошел бородатый человек. Остановился и вместе с ним долго наблюдал за удаляющимся юношей, пока тот не скрылся за поворотом.
- Кто он? - спросил бородач, взяв из корзины гроздь винограда. - Почему я раньше его не видел?
- Это Гелен. - Тифон пожал плечами. - Сын Намиса, торговца фруктами. А почему ты спрашиваешь? Ты что, интересуешься мальчиками?
- Я скульптор, - тихо ответил бородач, - и интересуюсь всем прекрасным, в отличие от тебя, старого развратника, которого интересует только собственный живот и собственный фаллос. Познакомь меня с ним.
- С фаллосом? - Тифон рассмеялся.
- С Геленом, дурак. - Скульптор бросил виноградную кисть на землю и вытер руки о фартук. - Я буду делать с него статую Аполлона. Скажи ему, что меня зовут Пракситель.
- Нет, не познакомлю, - хитро улыбнулся Тифон.
- Я тебе заплачу.
- Сколько? - насторожился актер.
- Две драхмы.
- Согласен, за такие деньги я познакомлю тебя с ним целых три раза.
- Мне хватит и одного, - ответил Пракситель без тени улыбки и пошел прочь.
На репетиции Тифон никак не мог попасть в такт хору. Все время вступал то раньше, то позже, чем нужно. Все время думают о куске кабана, лежащем в торбе, и о двух драхмах, которые заработает с такой легкостью.
Потом он долго бродил по саду, смакуя виноград, пока не решился наконец идти к своей возлюбленной Амфитее.
Она только что вернулась с купания. Сидела в своей комнате и втирала в кожу недорогие благовония.
- Я пришел к тебе, милая, - сказал он тихо, остановившись у двери. - Ты впустишь меня сейчас?
- Конечно, входи! - засмеялась женщина. - Дом мой для всех открыт, ты же знаешь.
- Да, знаю… - Тифон вздохнул. - И это ранит мне сердце.
- Как красиво ты говоришь! - весело засмеялась она. - Ты говоришь это всем волчицам или только я удостоилась такой чести?
- Только ты. - Тифон откашлялся и принял позу чтеца.
- О Амфитея, рожденная в Лесбосе, острове пышном,
Славишься ты средь гетер златокудрых ольвийских.
Даришь любовь свою всем за вина только чашу.
Слаще вина твои ласки, что ты расточаешь.
Если бы семя собрать, что в тебя извергали из чресел
Скифские странники дикие, с ними фракийцы и греки,
Славные полчища воинов храбрых и силой прекрасных
Свет бы увидел, когда бы…
- Хватит, довольно! - Она не могла удержаться от смеха. - Лучше не сочиняй больше стихов, а то я буду брать с тебя большую плату, чем с остальных.
- Хорошо, не буду. - Актер покраснел. - Скажи, а ты подумала над тем, что я тебе сказал в прошлый раз?
- Над твоим предложением бросить ремесло и стать твоей женой? - Лицо женщины стало серьезным. - Подумала.
- И что ты скажешь в ответ? - Тифон опустил голову.
- Ничего. - Она пожала плечами. - Ты же сам прекрасно понимаешь, что не можешь этого сделать. Тебе нельзя иметь ни жены, ни детей, ни…
- Но я готов бросить актерство! - перебил ее Тифон. - Я накоплю денег и увезу тебя туда, где нас никто не знает. Мы купим землю, построим дом и…
- Ты уже накопил эти деньги? - тихо спросила она.
- Нет, но…
- Приходи ко мне, когда накопишь. - Она поднялась с подушек, подошла к нему и нежно поцеловала. - И я с радостью стану твоей женой. А пока… Что ты хочешь, чтобы я сделала сегодня?
Тифон достал из мошны монетку, положил в протянутую ладонь и сказал, улыбнувшись:
- Я хочу, чтобы ты выпила мое семя.
- Но тогда из него не выйдет войска, которое будет меня защищать! - засмеялась женщина и подняла его хитон…
Первое дело
- Нет, ну ты же сам понимаешь, - бросил бычок на пол Самойлов и раздавил его ногой, - не в жилу мне сейчас это дело.
- А кому в жилу? - Дробышев засмеялся. - Издержки профессии! Но надо же кому-нибудь и этим заниматься, не все же в белом фраке…
- Может, Чижу отфутболишь? Он все подряд берет… - Они вышли из курилки и зашагали по длинному коридору районной прокуратуры, изредка натыкаясь на подавленных посетителей и будто не замечая их.
- Берет-то он все, но только запорет, потом отдувайся перед конторой. Он же алкаш… Такое сляпает, что никакой суд не проглотит.
- Наш суд - самый всеядный суд в мире. Все проглотит.
Мужчины переглянулись и вдруг так расхохотались, что в коридоре наступила тишина. Дробышев вытер веселую слезинку, помотал головой и вздохнул:
- Но ему все равно нельзя. На тебя была последняя надежда.
- Не, Дим, даже не проси.
Дробышев взялся за ручку двери с самой важной по рангу табличкой, посмотрел на Самойлова задумчиво и спросил, скорее себя, чем его:
- Если не ты, то кто?..
Наташа почему-то испугалась. Нет, даже не испугалась, а просто мурашки забегали по спине, когда она шагнула на первую ступеньку маленького крыльца небольшого грязно-желтого здания. Здания, в котором ей придется проводить восемь часов в день, пять дней в неделю, одиннадцать месяцев в году, ну и плюс сверхурочные. Районная прокуратура Москвы. Даже старомодная массивная дверь не сразу захотела открыться и впустить ее внутрь, только с третьей попытки поддалась.
- Простите, пожалуйста, а где я могу найти?.. Извините, а вы не подскажете, как мне?.. Скажите, вы не знаете, где находится кабинет?..
Она шла по коридору и пыталась хоть у кого-то узнать, где ей найти главного. Но на нее никто не обращал внимания. Какая-то бабка дико покосилась, старик вообще не поднял глаз, когда она тронула его за локоть, двое мужчин прошли мимо, чуть не сбив ее с ног, и разразились смехом, после которого в коридоре наступила минутная тишина.
Наконец эти двое остановились у одного из кабинетов, продолжая болтать. Значит, тут работают, значит, нужно спросить у них. Наташа набрала побольше воздуху, одернула юбочку и решительно двинулась вперед.
- Если не ты, то кто? - спросил тот, что поменьше, открывая дверь.
- Здравствуйте! - Она сказала это как можно громче и уверенней, чтобы на нее обратили внимание. Но мужчина, похоже, даже не сразу ее заметил. Долго смотрел удивленно на ее косички и только потом ответил:
- Ну здравствуй… те.
- Простите, вы не подскажете, где мне найти товарища Дробищева? Он тут самый главный.
- Да, самый главный. - Уголки губ у мужчины дрогнули. - Только он Дробышев, а не Дробищев. А зачем он вам нужен?
- Нужен. Я к нему по делу.
Второй мужчина не уходил, с интересом рассматривая Наташу, как будто она какое-то диковинное животное.
- Ну тогда проходи, если по делу. Дробышев - это я. А ты кто?
- Ладно, Дим, я ухожу. - Второй отвернулся и зашагал по коридору, сдерживая улыбку.
- Ну так что у тебя за дело? - спросил Дробышев, когда Наташа вошла в кабинет и тихонько притворила за собой дверь.
- Я… Вы… Я к вам по направлению. Вот. - Наташа полезла в "дипломат", долго рылась там и наконец протянула бумажку.
- Что, опять стажерка?! - взорвался вдруг начальник. - Ну я этой Жданкиной покажу! Сколько раз, твою матрешку, просил не присылать никого, а она опять…
- Я не на стажировку. - Наташа покраснела. - Я на работу.
- Ты? На работу? - Он смерил ее взглядом с ног до головы. - Так ты не студентка?
- Нет. - Наташа обиделась. - Я уже закончила.
Дробышев взял бумажку, пробежал глазами и бросил на стол.
- Угу, значит, прокурор. Ты смотри. Ну и как тебя зовут, прокурор?
- Наташа. Девушка улыбнулась. - Клюева.
- А по батюшке? - Дробышев прищурился, как будто разговаривал с пятилетним ребенком: - Как нашего папку зовут, Наташенька?
- Миша.
- Ми-иша. Как интересно. - Дробышев вдруг перестал улыбаться и покачал головой. - Значит, так, Наташа Клюева, на первый раз прощается, второй раз запрещается. С завтрашнего дня ты у нас не Наташа, а Наталья Михайловна, и на голове у тебя не хвостики и косички, а нормальная прическа, и юбка у нас ниже колен. Ну и, конечно, ты у нас не "ты", а "вы". Все понятно?
- Понятно. - Наташа покраснела. Весь вчерашний вечер и все сегодняшнее утро Наташа с Виктором пытались придумать, что надеть, как причесаться. Волосы были самой большой проблемой. Выбрали вариант, естественно, консервативный. А про прическу Виктор вообще пропел:
- Ну, старуха!
Оказалось, вот такой пассаж.
- Понятно, - повторила Наташа, опуская глаза.
- Вот и хорошо. Пока можешь походить тут, посмотреть, в кабинет свой зайди, я тебя в седьмой, с Гуляевой посажу. Только не говори никому, что ты прокурор, а то меня на смех поднимут, любой воришка бояться перестанет. Все поняла?
- Да, простите.
- Ну и дуй. Меня Дмитрием Семеновичем зовут.
Наташа уже открыла дверь, буркнув что-то неопределенное, не то "очень приятно", не то "большое спасибо", но Дробышев вдруг сказал:
- Да, вот тебе и дело, чтобы без толку не болталась. Покажешь, какой ты на самом деле прокурор…
Она сначала вымыла руки, зачем-то привела в порядок прическу, потом тщательно протерла стол и только затем аккуратно, как будто это какой-то ужасно дорогостоящий фолиант, положила на стол обшарпанную картонную папку, на которой небрежным почерком было выведено: "Дело № 2847. По обвинению Дрыгова В. С.".
Положила и просидела над ним минут десять, не решаясь потянуть за тесемочку, чтобы открыть.
Кто такой этот Дрыгов? Виктор Степанович? Или Владислав Сергеевич? Фамилия знакомая. Наверно, какой-нибудь опасный преступник. Может, аферист, может, вор или, хуже того, убийца. И вот тут, перед ней, на нескольких десятках машинописных и рукописных страниц лежала вся его душа. Вся его страшная, черная душа, которую Наташа, нет, пардон, Наталья Михайловна Клюева, должна будет вытащить на свет Божий, разложить по полочкам и решить, сколько эта душа стоит.
Наконец она аккуратно развязала тесемочку и раскрыла папку.
Но тут зазвонил телефон…
… - …Покажешь, какой ты на самом деле прокурор, - сказал он и протянул ей картонную папку с делом Дрыгова. - И смотри мне, не облажайся, а то до самой пенсии бланки заполнять будешь.
Девчонка покраснела, потом побледнела и взяла папку в руки.
- Это мне? - спросила неуверенно.
- Нет, папе Мише отнесешь. - Дробышев улыбнулся. - А что ты думала? Тут времени на раскачку не дают. Ну давай шагай, а то у меня у самого дел по самый кадык.
Как только эта новенькая выскользнула из кабинета, он плюхнулся в кресло и облегченно вздохнул. И когда зазвонил телефон, трубку взял уже безо всякой опаски:
- Алло, районная живодерня, Дробышев слушает.
- Все шутишь? - спросил холодный мужской голос. - Раз шутишь, значит, сплавил наконец. Ну давай рассказывай, либерал хренов. Чижову отдал?
- Нет, Клюевой. - Дробышев дотянулся до пачки сигарет, достал одну и принялся разминать, посыпая табаком документы. Никак не получалось отделаться от этой идиотской привычки, хотя уже мог себе позволить перейти с "Явы" на "Монте-Карло".
- А кто это - Клюева?
- Новенькая одна. Только сегодня притопала по распределению.
- Новенькая? - Голос проявил какие-то человеческие интонации. - А ты хорошо подумал?
От сигареты осталась ровно половина, и Дмитрий Семенович швырнул ее в корзину.
- Нормально. Не бога горшки обжигают.
- Она ведь зеленая, а там обвинение, сам знаешь, на сопле висит. Подумай хорошенько, - увещевательным тоном произнесла трубка.
- В том-то и дело. Раз новенькая, значит, наизнанку вывернется, чтобы начальству угодить. И вообще, я тебя хоть раз подставил?
Некоторое время трубка молчала, а потом спросила:
- Как, ты говоришь, ее зовут?
- Клюева Наталья Михайловна. Адреса пока не знаю, еще в кадрах.
- Обижаешь. - Трубка захихикала. - Я тебе сам адрес могу сказать. Значит, так, Клюева… Клюева Наталья Михайловна…
- …Клюева Наталья Михайловна, правильно?
- Да, правильно, - удивленно ответила Наташа.
- Ну тогда здравствуйте. Это вас, так сказать, из смежного ведомства беспокоят. Хотим поздравить со вступлением в должность. Дробышев, надо сказать, мужик хороший, вы его слушайтесь. Он вас многому научить может, о чем в книжках не прочтешь.
- Спасибо. - Наташа почему-то покраснела. Приятно, когда тебя кто-то с чем-то поздравляет, тем более если событие важное, а человек, казалось бы, незнакомый.
- Да не за что. - Голос в трубке был уверенный и очень приятный. Обладатели такого приятного голоса обычно быстро располагают к себе собеседников. - Слышал, что вы уже даже и новое дело получили? Дрыгова на место ставить будете? Непростой он экземпляр, ох непростой. И ужасно противный. Ну да вы уже, наверно, и сами знаете. Материалы просмотрели?
- Нет, пока знакомлюсь.
- Вот и отлично, знакомьтесь. Если что будет неясно или помощь какая-нибудь потребуется, вы звоните, не стесняйтесь.
- Куда звонить? - не поняла Наташа.
- А прямо нам и звоните. Вам Дмитрий Семенович скажет, как меня найти. Ну, желаю удачи. Всего хорошего.
- Спасибо. До свиданья… Ой, простите, а как вас…
Но на том конце линии уже повесили трубку.
Наташа еще минут пять сидела неподвижно, а потом наконец решилась. Открыла папку с делом этого загадочного Дрыгова, которым интересуется даже "смежное ведомство".
Что же он такого натворил, что так о нем пекутся? Она вдруг почувствовала на себе огромную ответственность, как будто тебе доверили вести огромный корабль, когда капитан заболел и больше некому встать за штурвал. И ни в коем случае нельзя подвести. И она не подведет.
Он смотрел на нее с первой страницы, с протокольной черно-белой фотографии. Вадим Станиславович. Тридцать пять лет. Маленькие противные глазки, короткая стрижка, узкий лоб и широкие скулы. Вылитый бандит.
- Я тебя, Клюева, не понимаю. - Самойлов покачал головой. - Ежу понятно. Этот Дрыгов - тот еще фрукт. И вообще, что ты так долго возишься с этим делом. Давно бы уже засудила его, и всех делов.
Наташа пожала плечами и не ответила.
- Слушай, я что-то никак не врубаюсь. - Самойлов панибратски приобнял ее, и они двинулись по коридору. - Ты тут всего ничего, а уже какие-то проблемы людям создаешь. Так ведь нельзя, ей-богу.
- Кому? - тихо спросила Наташа.
- Что - кому? - не понял мужчина.
- Проблемы кому?
- А ты не понимаешь? - искренне удивился Самойлов.
- Нет. И вообще, простите, но мне работать пора. - Наташа выскользнула из-под его руки и быстро зашагала, к своему кабинету.
- Ну что? - спросил у него Дробышев, когда он вошел в кабинет. - Как она?
- Говорил я, лучше Чижу отдай. - Самойлов криво ухмыльнулся.
- Что такое? - насторожился Дробышев.
- Да ничего, работает.
- Ну так это же хорошо, что работает, - улыбнулся начальник. - Или не так?
- Ты не понял. Она серьезно работает. На полную катушку, понимаешь? Это, конечно, не мои проблемы, тебе отвечать, но передал бы ты это дело кому-нибудь, пока не поздно, а то она что-то там копает по поводу Тыквиной.
- По поводу Тыквиной? - Дробышев достал из пачки сигарету и начал ее потрошить. - Ей что, показаний мало? Что она лезет?
- Это ты у нее спроси. - Самойлов встал. - А мне уже пора.
Как только он вышел, Дробышев схватил трубку телефона и набрал номер: