Кальпана закрыла глаза и незаметно для Линкса ухватилась за сидение стула. Палач не должен был видеть слабость своей жертвы и радоваться пусть незначительной, но всё же победе.
– Нужно просто запомнить. С вашей памятью это легко сделать.
Потом она долго лежала в постели и думала о Сурендранате, но прежняя боль неожиданно стихла. Почему-то представлялся стол под белой скатертью, стоящий на веранде, и на нём – ваза с финиками. Сурен любил их и всегда просил купить к своему приезду. Да, он должен был вскоре вернуться, и Нирмала приготовила финики. Если бы можно было низвести на землю небесную Гангу, оживить его, подобно сыновьям царя Сагары, и усадить за тот стол! Хотя бы на час-другой, чтобы накормить, в последний раз перед долгой разлукой…
Вечером того же дня Кальпана объявила бессрочную голодовку, но не предъявила при этом никаких требований. Да и выхода у неё другого не оставалось. Не хотелось есть, пить, даже дышать. Навестившему её доктору Кальпана пригрозила умертвить себя, если тюремное начальство вздумает прибегнуть к принудительному кормлению, и следователь Бхарати просто позабыл о ней.
Реальность мешалась с видениями. В камере как будто всё время звучал имонколлян – протяжная, печальная мелодия, бесконечная, как ненужная жизнь. Всё время снился сын Шиврадж, молча сидевший на разобранной постели в своей спальне, стены которой он сам украсил картинами импрессионистов. Перед сном и по утрам Шиврадж подолгу любовался ими. Таких пристрастий не было больше ни у кого в их семье. Да и сам Шиврадж, темноволосый, но светлокожий, немногословный и печальный, близко не сходился с братьями и сестрами, да и с матерью тоже. Он опекал только младшего, Мохана. Тот, подражая Шивраджу, выучил кроме английского ещё и французский язык. Этой осенью Мохан Бхандари уехал к брату в Париж.
На шестой день голодовки Кальпане стало плохо с сердцем. Под дуэт саранги и флейты она ловила воздух раскрытым ртом, порывалась вскочить и бежать куда-то. Но, поднявшись, узница тут же, как подкошенная, падала на постель. Когда врач всё-таки вошёл в камеру, сделал укол и снял приступ, выяснилось, что у Кальпаны отнялись ноги, и сильно пострадала речь. "Значит, всё кончено? Зачем жить после этого? Та молитва, та клятва у Джамны не принята, и жертвы оказались напрасными…"
– Я вам очень сочувствую и скорблю вместе с вами…
Тюремный доктор говорил шёпотом, сжимая в своей тёплой, чуть влажной руке ледяные, каменные, как у мёртвой, пальцы Кальпаны. Врача звали Ганеш, и он был похож на Мохана. Тот в детстве бредил медициной, но после решил стать биологом. Он был точной копией свёкра, отца Рама, торговца, который погиб, защищая неприкасаемых.
– Насколько я сумел выяснить, в Мохана влюбилась девушка-француженка, тоже студентка Сорбонны. И ваш сын ответил взаимностью. Но у Жослин, так звали девушку, уже был парень, к несчастью, патологический ревнивец. После того, как подружка объявила о разрыве с ним и помолвке с Моханом, этот негодяй, тоже студент-биолог, во время вечеринки добавил яд в бокал соперника. Мохану вскоре стало плохо, но всё объяснили пищевым отравлением. Когда началась кровавая рвота, делать что-нибудь было уже поздно. Шиврадж как раз отсутствовал в Париже. Вместе с Нирмалой, вдовой Сурендраната, вылетел в Калифорнию, чтобы забрать тело одного брата, и в это время потерял другого. Бывший воздыхатель Жослин во всём сознался, угодил за решётку, а девушка оказалась в психиатрической клинике. Когда после допроса в полицейском участке Шиврадж возвращался домой, на него напали уличные грабители и ударили тесаком в шею. Раскрытое портмоне нашли рядом с телом. Ваши сыновья ещё не кремированы, с ними работают судебно-медицинские эксперты. Кальпана-джи, сейчас адвокаты заявляют ходатайства о вашем освобождении под залог в связи с постигшими вас утратами. Потерять сразу трёх сыновей – слишком тяжкая кара даже для самого закоренелого преступника…
Ганеш смотрел на восковое, застывшее лицо Кальпаны и боялся, что сражённая тремя чудовищными ударами женщина вот-вот перестанет дышать. Его рука то и дело тянулась к саквояжу, к ампулам и шприцам, но Ганеш чувствовал, что Кальпане сейчас нужна другая помощь. Не уколов, не таблеток она ждёт, а слов о тех, кто остался дома.
– Но у вас ещё есть сын, есть дочери. Они тоже постоянно хлопочут об облегчении вашей участи. И, похоже, на сей раз, им не откажут. Вы должны немедленно прекратить голодовку и не покидать любящих людей. Есть основания полагать, что выдвинутые против вас обвинения, ни одно из которых на следствии не подтвердилось, вскоре будут сняты.
Ганеш оглянулся на дверь одиночки и понизил голос почти до шёпота.
– Кризис в стране налицо. Премьер очень болен. Министерская чехарда плохо сказывается на работе правительства. В городах и даже в деревнях проходят демонстрации в поддержку Конгресса.
Врач ещё раз оглянулся, сглотнул слюну и произнёс несколько странную фразу, смысл которой Кальпана поняла позже.
– Через шесть дней вы узнаете, каков оказался результат усилий ваших друзей.
Ганеш выделил голосом два слова "шесть" и "друзей". Кальпана, дотоле лежавшая неподвижно, вздрогнула, как от удара, и изумлённо взглянула в изжелта-смуглое, помятое лицо доктора.
Любая фраза, содержавшая эти два слова, свидетельствовала о том, что произносящий их человек говорит от имени мистера Линкса.
Больше они с агентом никогда не встречались. Но странным образом Кальпане казалось, что этот человек ещё не однажды встанет у неё на пути. Тогда, в апреле семьдесят восьмого, обстановка в Индии ещё не была столь напряжённой. Доктор Ганеш, похоже, намеренно сгущал краски. Но после оказалось, что пославший его человек обладал великим даром предвиденья. Через год с небольшим всё точно так и случилось.
Именно в тот день, когда президент принял присягу у премьер-министра Индиры Ганди, Кальпана впервые прошла от своей постели к двери дома, не опираясь на костыли и на плечи родных. Прошла, чтобы лучше услышать доносящийся из радиоприёмника голос. Голос, так похожий на её собственный, родной и в то же время далёкий. Как будто говорила богиня, и слова долетали из космоса, из бесконечности, от солнца и звёзд.
– Вместо того чтобы сосредоточить свои силы и средства на выходе из кризиса, вместо того, чтобы дать народу хлеб, работу, жилище, Десаи и его последователи голословно критиковали наше правительство. Говорили о наших злоупотреблениях, позабыв о своих; мстили бывшим лидерам. Но они стегали дохлую лошадь, не более того. За те годы, что правительство Джаната находилось у власти, страна встала перед катастрофой. Но с самого начала было видно, что явление это временное, непрочное, как всё, что инспирирует внутренняя и внешняя реакция. Блок, объединённый ненавистью к Конгрессу и деньгами наших недоброжелателей, распался и потерял доверие народа. Итак, после короткого перерыва ведущая партия Индии вновь у власти! И мы должны укреплять страну не только в политическом и экономическом, но и в моральном, в интеллектуальном плане. Давайте же ещё раз поклянёмся не говорить и не делать ничего такого, что может хоть как-то нанести вред нашей стране. Мы должны поддерживать высокий моральный дух простого народа, чтобы он мог опираться на собственные силы, быть уверенным в себе. Если мы возьмём на себя такое обязательство и будем действовать в соответствии с этим обещанием, то сможем совершить чудеса. Уже не раз мы – народ Индии – доказывали, что, приняв твёрдое решение, в состоянии добиться успеха. Братья и сестры, так давайте же докажем это и на сей раз. Желаю вам счастливого будущего! Джай Хинд! Да здравствует Индия!..
Это было в январе восьмидесятого года.
* * *
– Надо воспользоваться шансом – другого такого не будет.
Линкс, который теперь называл себя коммерсантом мистером Фрирзом, бросил клетчатый пиджак на спинку стула, на который потом уселся и сам. Теперь он был темноволосым, с маленькой "испанской" бородкой, носил очки и слегка заикался.
Напротив него помещались трое, все сикхи. Один – в чёрном тюрбане и в рубахе с поясом. Второй – в военной форме, очень красивый и мрачный. Третий – совсем молодой парень с орлиным носом. Ещё один сикх, лет сорока, который встретил мистера Фрирза у Лахорских ворот Красного Форта, а после проводил его по пассажу Чатта-чоук в одну из здешних сувенирных лавок, молча стоял у зашторенного окна, обеспечивая безопасность сходки.
Шестого привели на Чандин-чоук немного погодя. Того, кто пришёл последним, знали не все. Парень настороженно покосился на него. Бородатый, в чёрном тюрбане, которого звали Гьяни, жестом пригласил вошедшего сесть. Все они обращались друг к другу не по именам, а одним словом – сардарджи. Но Линкс знал имя каждого. Досье на них предоставил ему тот самый верный Бейкер, всё-таки вернувшийся в Индию, несмотря на неважное самочувствие. Они оба должны были закончить начатое семь лет назад мероприятие, и только после этого могли почувствовать себя спокойно.
Эту явку подбирал также Бейкер, и, Линкс остался ею доволен. В месиве из автомобилей, велосипедистов, повозок, разносчиков с тюками на головах, прилавков с разнообразным товаром, продавцов и покупателей, могла затеряться не только их небольшая группа, а целая рота. Все, кто находился сейчас в небольшом помещении над ювелирной лавкой, входили в Старый город через разные ворота – не только Лахорские, но и Кашмирские, и Туркменские. Сам Бейкер проследовал через сады Раштрапати Бхаван, мимо резиденции президента и здания парламента. Ни он сам, ни Линкс не заметили никакой слежки, хотя из осторожности долго кружили по улочкам, носящим имена могольских императоров и их детей.
В конце концов, вся группа собралась в комнате, где богатый ювелир, принимал своих посетителей. За них, в случае чего, собирались выдавать себя четверо сикхов и двое белых. Потрясающей красоты гарнитур из слоновой кости поразил даже много повидавшего Линкса. Диван, два кресла, круглый стол и складная ширма делали неуютное и тесное помещение весьма респектабельным. Второй, точно такой же гарнитур, по словам хозяина, находился во "Дворце слоновой кости". Ни один, ни другой набор владельцы не имели права продавать и вывозить из страны, из-за чего ювелир то и дело впадал в уныние.
Бейкер считал ювелира надёжным человеком – другого такого врага Индиры нужно было ещё поискать. Несмотря на своё завидное положение, ювелир, которого звали Радханат, искренне считал себя несчастнейшим из людей.
– Так, теперь уже точно все в сборе, – удовлетворённо заметил Линкс. – Если и дальше удача не отвернётся, надеюсь, всё выйдет в лучшем виде. Но нельзя терять бдительность ни на секунду. На той стороне тоже не сидят, сложа руки. Надеюсь, вы помните нашу встречу в Оттаве…
Линкс взглянул на Бейкера, потом – на Гьяни, а после – на красавца в военной форме.
– Тогда вы обещали не допускать никакой самодеятельности. Вы оказались старательными и способными учениками, но всё-таки нужно подтянуть дисциплину. Срыв генеральной репетиции, прошедшей двадцать шестого числа, заставляет меня беспокоиться, Сатвант, докажи, что ты мужчина, хотя бы тридцать первого…
Линкс бросил быстрый взгляд на парня с орлиным носом, и тот виновато опустил голову.
– К остальным пока претензий нет. Эх, знал бы Мотилал Неру, да и сын его тоже, чему суждено быть через шестьдесят пять лет! Не рыдал бы тогда над расстрелянными в Амритсаре, чёрт побери! Такова оказалась благодарность сикхов! Ну, а теперь за дело, ребята. Да, кстати, ещё одна претензия к Сатванту. – Линкс похлопал по плечу парня с орлиным носом. – Вчера ты совершенно зря болтал по телефону с единоверцами в Лондоне. Удивлюсь, если узнаю, что спецслужбы не записали этот разговор и тщательно не проанализировали его. Доктор Чаухан, несмотря на свою самонадеянность, совершенно некомпетентен в наших делах, и дельного совета дать не сможет. На Бэйсоутер-роуд план был известен ещё в июне этого года, но ни одного стоящего предложения руководство Кхалистана не выдвинуло. После штурма Золотого храма Беант, сопровождал госпожу премьер-министра, в Англию и там получил необходимые указания. И на этом нужно было закончить! Всё! Ни слова более, особенно по телефону! Чем меньше следов вы оставите, тем меньше потом подтирать. Во всём слушайтесь субинспектора! Особенно ты, Сатвант! Тебе оказывают великое доверие, которое нельзя обмануть!
– Виноват, это больше не повторится! – вскинул жгучие чёрные глаза двадцатидвухлетний констебль.
Его начальник, субинспектор Беант Сингх, ободряюще положил тяжёлую руку на плечо молодого человека.
– Сахиб, мы вне подозрений, – медленно и твёрдо проговорил он, – Я за это ручаюсь. Десять лет служу в охране. Кроме того, я – донор её превосходительства. Мне оказывается абсолютное доверие.
– Это может быть и так, – задумчиво протянул Линкс, пощипывая свою испанскую бородку, которая невероятно его раздражала. – А, может, и нет. По моим сведениям, нынешний супруг весёлой вдовы Кальпаны Бхандари, генерал Джиотти Сингх, буквально наводнил своими агентами эмигрантские круги. Да и здесь вы не можете чувствовать себя спокойно…
– Он завтра умрёт, сахиб, – непочтительно перебил Линкса Гьяни.
– Вполне возможно. Это ваши внутриобщинные проблемы, в которые я не вмешиваюсь. Главное – выполнить генеральный план. Сопутствующие события могут развиваться по-разному, и не все варианты можно предусмотреть…
Линксу вдруг непреодолимо захотелось спать – ведь он не смыкал глаз уже двое суток, осуществляя подготовку намеченного на завтра мероприятия. В Индию прибыл окольным путём, через Рим, Монако и Токио. Пришлось чуть дольше намеченного задержаться в Монте-Карло и покрутить там рулетку, чтобы как можно больше людей обратили на него внимание.
В тех играх Линксу повезло, и он пополнил свой банковский счёт на восемьдесят тысяч долларов. Потому и находился нынче если не в хорошем, то в сносном расположении духа. Путь коммерсанта Фрирза можно будет потом проследить по карте во всех подробностях и ни в чём его не заподозрить.
– Да, сардарджи Балбир, – обратился Линкс ко второму субинспектору, стоящему у окна. – Зачем вы таскаете в кармане блокнот с набросками плана внутреннего двора резиденции премьер-министра и расставляете на этом плане крестики? Неужели так сложно всё запомнить? Никаких лишних улик к завтрашнему дню не должно быть. Сожгите всё! Не только блокноты, но и книги, газеты, брошюры, полученные из-за границы. Понимаю, вам претит рутина, хочется обставить дело более торжественно. Вы входите в историю, и ваши имена уже никогда не забудут – ни в Индии, ни за её пределами. И этого достаточно, чтобы гордиться собой. Глупо подходить к происходящему, как к игре, Балбир. Вы намного старше Сатванта, да и он давно вышел из детского возраста.
– Понимаю, сахиб, – хмуро ответил Балбир Сингх, на мгновение, выглянув за штору. – И в точности исполню ваши распоряжения.
– Тогда сядьте за стол и приведите нервы в порядок. Всё время отодвигать и задёргивать штору – значит привлекать к себе внимание. Слишком много народу на улице, и кто-то обязательно вас заметит. Беант, вы договорились со своим напарником?
– Да, сахиб, Джай Нараин согласился поменяться сменами.
В отличие от остальных, Беант выглядел абсолютно спокойным – он давно всё для себя решил. Не собирался сдаваться живым после того, как завтра утром наступает развязка, и уже думал о вечном.
– И какова причина?
Линкс с ужасом представил, что ещё несколько часов придётся торчать в тесных душных комнатах, давая указания сначала одним, а затем другим участникам завтрашнего действа. Ему, дайверу со стажем, очень хотелось прямо сейчас уйти с аквалангом на прохладную глубину и как можно дольше плавать там, освобождаясь от земных страстей. А после, надев наушники и вытянувшись на ярко-синих льняных простынях, послушать хорошую музыку. На секунду Линкс вообразил, что всё это уже свершилось. Потом тряхнул головой, отгоняя мираж, и поймал отрешённый взгляд Беанта.
– Чем вы объяснили желание отдежурить утром? Такое у вас часто случается?
– Не часто, но бывает. – Беант коснулся ладонью своего тюрбана защитного цвета, в складках которого прятался металлический гребень. – Я сказал, что из Пенджаба приезжают жена с сыном. Кроме того, ребята предпочитают дежурить вечером. Не так жарко, да и дел поменьше…
– Прекрасно.
Линкс пожалел Бейкера, вынужденного сейчас внизу в сотый раз изучать товар, выставленный на витринах. Кроме того, англичанин обсуждал с хозяином стили огранки драгоценных камней и способы обработки благородных металлов. Попасть в ту комнату, где собирались заговорщики, можно было только через нижнее помещение; этот путь и перекрывал Бейкер.