- Кажется, падчерица моя поправляется, - прокомментировала ее эмоциональное состояние мачеха. - Глазки заблестели, а в них жажда правды и справедливости… Володя, между прочим, за полгода купил себе квартиру в Пушкине и новенькую иномарку.
- Мог бы и больше, - мечтательно проговорил охранник.
- Мог бы и больше, - согласилась Тамара. - Только оказался среди всех один человек при исполнении. Журналист решил один очерк написать сразу про двоих: японского и китайского мастеров. Стал он Володю проверять. Подсунул ему текст на китайском, где было написано: "Хватит врать, косоглазая рожа!" Так, Володя?
- Приблизительно.
- А Володя стал с умным видом рассказывать, что здесь написана древняя китайская мудрость, любимое изречение его покойного учителя… Ну и так далее. Через неделю Володю взяли прямо во время очередной тренировки, когда он всех построил и деньги собирал.
- Целый автобус ОМОНа на меня одного пригнали, - гордо добавил Володя. - Боялись меня очень. Вдруг я летать начну и шаровыми молниями плеваться?
- А вы так и не начали? - спросила Аня. - Вас, выходит, развенчали прилюдно?
- Когда меня положили на землю, я прокричал: "Ученики! Святое правило мастера кунг-фу - не сопротивляться ОМОНу!" Думаю, они поверили…
- Что же было потом?
- Ничего особенного. Нашлись добрые люди, отмазали, - узкий Володин глаз подмигнул из зеркала.
- Кажется, я знаю этих добрых людей, - подмигнула ему в ответ Аня.
- Незаурядным личностям надо помогать, - сказала мачеха Тамара. - Помогли мы Володе, как помогли в свое время и твоему супругу, моему великовозрастному пасынку…
Впереди них все маячил синенький "фольксваген-гольф", сзади подпирали те же "пятнадцатые" "Жигули", но весь этот двигавшийся, хотя и устоявшийся, караван уже был за городом. Правда, плотно пригнанные друг к другу коттеджи, придорожные ресторанчики, попутные магазины по-городскому нахально заслоняли собой живую природу, но небо здесь было вроде голубее, а воздух прозрачнее.
- Мы развлекли тебя рассказом о человеческой глупости? - спросила мачеха Тамара. - Теперь твоя очередь, Анечка.
- О чем же мне вам рассказать?
- О любви, - буркнул Володя, все-таки подрезая синенький "гольф".
- Вот-вот, - кивнула мачеха Тамара. - Расскажи, например, о ваших отношениях с Иеронимом.
- Обычные семейные дела. В общем-то, нечего рассказывать. Завтрак, обед, ужин. Ты не утомился, милый? - У меня сегодня что-то голова пухнет, и в груди екает. - Ты не добавишь мне немного денег на шубу? - Сколько? - У меня уже есть пять тысяч, добавь мне, пожалуйста, еще сто пятьдесят. - Ты меня любишь? - А ты меня? - Нет, ты первый отвечай! - Нет, ты! - Вечно я первый. В химчистку тоже я, в сберкассу опять я. Надоело мне все это хуже горькой редьки! - А ты тогда хрен! - Я тебя не обзывал. - А кто назвал меня горькой редькой? - Ну, раз ты меня назвала уже хреном, то ты тогда самая черная редька! - А ты…. Вот, собственно, и все.
- Браво, - сказала мачеха довольно холодно, словно всю ее недавнюю доброту и мягкость выдуло встречным воздушным потоком. - Интересная какая у людей жизнь. Скажи мне лучше, Анечка, как это тебя угораздило, при твоей внешности, неординарности, начитанности, отвратить от себя мужа?
- С чего вы, Тамара Леонидовна, это взяли? По каким таким призракам… то есть признакам?
- А призрак, как ты изволила оговориться, бродит по Европе, и все его видят. Со стороны было хорошо видно, как изменились ваши отношения. Раньше он сдувал с тебя пылинки, а потом стал вытирать об тебя ноги. Он стал невнимателен к тебе, порой даже груб. Скажи еще, что я не права?
Рядом с Аней опять сидела та самая Тамара, к которой она привыкла. Мачеха опять играла раздвоенным язычком и нежно жалила ядовитым зубом. Даже ногу она не закидывала на ногу, а переплетала их в единый хвост. С такой Тамарой Аня обращаться умела.
- Наблюдение со стороны не самый лучший метод, Тамара Леонидовна, - сказала в ответ Аня. - Тот же Иероним, наблюдая за вами, сделал вывод, что вы убили своего мужа.
- Кого? - воскликнула Тамара.
- Своего мужа, Василия Ивановича Лонгина. Разве вы забыли гневную филиппику вашего ровесника-пасынка?
- Это же бред сумасшедшего, - процедила Тамара, не желая даже разжимать зубы для ответа на такую глупость.
- Это именно то, что я хотела ответить на ваш вопрос, - с торжествующей улыбкой подытожила Аня.
- Ты хочешь сказать, что ваши отношения со дня свадьбы не претерпели никаких изменений? - не сдавалась мачеха.
- Конечно, не хочу. При посторонних Иероним частенько позволяет себе инсценировки, чтобы, так сказать, никто не позавидовал нашему счастью. Хамил мне, боясь сглаза. Знаете, Тамара Леонидовна, есть такие черные глаза, от которых раньше в деревнях не только детей, но и телят прятали. Зачем им демонстрировать семейную идиллию, зачем будить в сердцах, и без того черных, черную зависть?
- А, так у вас… бы-ла лю-бовь? - пропела мачеха поставленным голосом музыкальную фразу из "Истории любви".
- Ну, почему же была? Она была, есть и будет.
- Прямо какой-то коммунистический лозунг! - усмехнулась мачеха Тамара. - Сразу видно, что ты ночуешь среди картин Василия Лонгина. А скажи мне, милое дитя, твой муж был с тобой всегда откровенен? Все тебе рассказывал, делился с тобой новостями, просил мудрого женского совета?
- Конечно, - не моргнув глазом, призналась Аня. - Я была в курсе всех его дел, творческих взлетов и обидных падений. Муж мой порой прибегал ко мне в слезах, истерзанный людской злобой и непониманием, - она уже откровенно издевалась над собеседницей. - На моих коленях он вновь обретал веру в себя, загорался новой творческой искрой… Уф! Устала…
- Еще раз браво! Выходит, ты в курсе наших общих дел?
- Мы не раз их обсуждали в тесном кругу, - Аня понеслась дальше, под горку. - Например, Иероним рассказал мне, что натурщица Катя шпионит за ним по поручению Вилена Сергеевича. Мы специально при ней "пробалтывались", засылая таким образом вам дезинформацию. Алекс - Юстасу, радистка Кэт - пианистке Тамаре.
- Володя, ты замечаешь, какая у нас растет способная девочка? - спросила мачеха, наклонившись к водителю.
Телохранитель только усмехнулся и повел широкими плечами. Он, видимо, хорошо знал, когда ему надо много говорить, а когда вообще нельзя раскрывать рта.
- А что ты скажешь по поводу бешеного спроса на картины Иеронима? - спросила Тамара так тихо, что будь они в советском автомобиле, ее вопрос не был бы услышан.
Аня уже не хотела отступать. Наоборот, ей казалось, что она ведет стремительное крупномасштабное наступление по всем фронтам, и мачехины черные всадники уже показывают хвосты своих коней. Она только чуть-чуть замялась, вспоминая разговоры с Виленом Сергеевичем и Никитой Фасоновым.
- Вилен Сергеевич не только пропагандист и агитатор, но еще и организатор, - вспомнила она ленинские слова про газету, которые все ж таки не могли не докатиться до нового поколения журналистов. - Меня волнует только один вопрос: не слишком ли быстро Иероним малюет свои "шедевры"? Это может показаться подозрительным… Но ведь сейчас конвейер остановился. Кто будет малевать вместо Иеронима?
- Какая разница, кто! - бросила ей мачеха, видимо, ее этот вопрос тоже волновал. - Никита Фасонов возьмется. Да я сама такую абракадабру наваляю…
Вдруг она резко повернулась к Ане. Девушка подумала, что сейчас услышит что-то резкое и злое, но мачеха заговорила своим сегодняшним голоском.
- Девочка моя, несчастненькая. Значит, разлучили злые вороги голубков? А голубки все ворковали, ворковали друг с дружкой. Я так и знала… Анечка, смотри какой сегодня штиль на заливе! Паруса совсем бы повисли. С погодой тебе повезло. Ты отдохнешь, моя маленькая падчерица, ты отдохнешь…
Глава 22
Сейчас я удалюсь. А вам желаю,
Офелия, чтоб ваша красота
Была единственной болезнью принца,
А ваша добродетель навела
Его на путь, к его и вашей чести.
Санаторий Ане понравился своим беспорядком. Нет, с внутренним распорядком здесь все было нормально, даже больше. Регламентированный прием пищи, осмотры, процедуры, фазы двигательной активности и полной неподвижности. Кормили до того продуманно и расчетливо, что отдыхающие между собой говорили, что повариха раскладывает порции не половником, а калориметром, то есть прибором для измерения калорий. В номерах чистота поддерживалась уборщицами-призраками, о существовании которых изнывающие от безделья отдыхающие могли догадываться только по безупречной чистоте, царящей в их комнатах. Врачи, медсестры, массажисты были вежливы и приветливы.
Беспорядок в санатории был садово-парковый, английского типа. Корпуса были разбросаны по сосновому лесу с нарочитой небрежностью, а пресловутые дорожки отсутствовали вовсе. Отдыхающие чувствовали себя совершенно свободными в рамках санаторного режима, то есть могли ходить, где им заблагорассудится, а не кругами друг за другом, как цирковые лошади. Свободу чувствовали на территории санатория и растения. Густыми зарослями приваливались к корпусам сирень, черемуха, бузина. Спуск к Финскому заливу зарос шиповником и дикой розой.
Наверное, в этой свободе были виноваты финны, вернее, фундаменты их построек, на которых стояли корпуса санатория. Наши архитекторы так мыслить еще не умели.
Это было мнение Аниного соседа по столику в санаторной столовой. И персонал, и отдыхающие звали Юлия Викентьевича не по имени-отчеству, а по фамилии, которая больше напоминала имя - Анатоль. Было ему уже за семьдесят, но он еще преподавал в Кораблестроительном университете и не хотел казаться стариком.
- Человек - то же животное, должен жить в беге, гоняться и убегать, - говорил Анатоль, налегая на кисломолочные продукты. - Когда животное перестает охотиться, оно ложится и умирает. Мой девиз - это школьное правило спряжения глаголов: "Гнать, держать, терпеть, вертеть…"
Этот престарелый живчик не бегал трусцой по дорожкам, к тому же их в санатории не было. Он предпочитал погоню за реальным объектом, то есть ударял за женщинами. Никто его всерьез не воспринимал, как любовника, и при Ане он не разу не достиг своей цели, но, может, ему это было и не нужно.
- На охоте у льва только одна из десяти попыток завершается успешно, - говорил Анатоль, вообще-то, похожий на облезлого хорька, когда очередная жертва посылала его подальше.
Перед Аней он благоговел. Глядя на нее задумчиво, он вздыхал, как гимназист, и говорил, что волочиться за мечтой нельзя. Зато при виде других соседок Ани по санаторному столу глазки его становились масляными, он начинал вертеться, словно бес лез ему в ребро, а шило в другое место.
Столик делили с ними еще две женщины. Ольга Владимировна Москаленко была стройна до худобы, вообще имела формы восемнадцатилетней девочки, да еще и ярко голубые глаза. Эта сорокалетняя женщина была бы красавицей, если бы не ее удивительно постаревшее лицо. Так случается, когда полный человек начинает вдруг, благодаря секретным диетам и железной воле, резко худеть, лишаясь своего конституционного веса, задуманного природой специально для него.
На жизнь она вроде не жаловалась. Работала Ольга Владимировна в коммерческой фирме. Всего год назад она вышла замуж в третий раз за хозяина своей фирмы. Сразу стала менеджером, купила новенький "фольксваген-гольф". Между прочим, это вслед за ней почти всю дорогу до санатория ехал мачехин "вольво". В ее стареющем лице была какая-то роковая тайна, сокрытое от посторонних глаз переживание.
Анатоль попробовал за Ольгой Владимировной приударить, но, увидев ее мужа, высокого красавца с кинематографическим лицом, сник и потерял к ней интерес. Другое дело главный бухгалтер "Спецтуннеля" Татьяна Викторовна. Эта, несмотря на полную, совершенно ровную с боков фигуру, с маниакальным упорством влезала в мини-юбки и укороченные шорты. К ухаживаниям Анатоля относилась благосклонно, но когда он напружинивался для решающего броска, вдруг отшивала его в самых рыночных выражениях. Она быстро оглядывалась по сторонам в поисках чего-нибудь более достойного ее бухгалтерского обаяния и женственной фигуры. Но не почувствовав вокруг никакого интереса к своей особе, опять давала повод Анатолю суетиться вокруг нее. Так продолжалось довольно долго, и, кажется, нравилось и Татьяне Викторовне, и Юлию Викентьевичу. Наверное, в этом, по их мнению, и состоял настоящий отдых.
Аня не дичилась, была приветлива со всеми, не отказывалась поболтать с женщинами, отшучивалась в ответ на предложения мужчин, даже соглашалась на прогулки по берегу Финского залива с престарелым Анатолем. Дни стояли солнечные, с голубым небом и смазанными высоким ветром облаками. Песок и камни были уже холодными, но доктор Хачатурян рекомендовал ей рефлексотерапию, то есть ходить по камням босыми ногами. Анатоль тоже стал выпрашивать у доктора такую же рекомендацию. Но Хачатурян посоветовал ему держать ноги в тепле, сказав, что Анатоль, может, и молод душой, но кости у него уже семидесятилетние.
Так они и гуляли по утрам. Аня босиком по самой линии воды, иногда оступаясь и вскидывая вверх руки, а Анатоль в ботинках по сухому песочку. Анатоль задавал какие-то вопросы, нащупывал тему, Аня отвечала односложно, полагая, что с живчика хватит и совместной прогулки. Вдали узенькой полоской темнел остров. По утрам в прозрачном воздухе он обретал свой зеленый цвет, плохо различимый на таком расстоянии в обычное время. Они доходили, как правило, до травяной косы и возвращались назад. У огромного розоватого валуна сворачивали к санаторию. Здесь на пляже им встречалась обычно Ольга Владимировна. Она сидела прямо на песке и смотрела вдаль.
- Оленька, не сидите на холодном песке. Давайте я вам постелю свою куртку, - каждый раз Анатоль говорил ей одно и то же, и каждый раз она поднималась и возвращалась вместе с ними в санаторий.
Как-то раз туннельный бухгалтер выказала Анатолю наибольшую благосклонность, и он отказался от утренней прогулки с "воплощением молодости и женской прелести", как он слащаво называл Аню. Ее это совсем не расстроило, наоборот, приставучий старик, хоть и не особенно надоедал, но нагонял на нее легкую тоску.
Она сняла кроссовки, прошла к воде и потрогала воду ногой, будто собиралась купаться.
- Как водичка? - послышался сзади приятный голос Ольги Владимировны.
- Около берега ничего, но еще пару шагов, и ноги будет сводить, - ответила Аня.
- А я бы рискнула, но только с костром и водкой…
- А я бы за компанию, - добавила Аня.
Они немного посмеялись собственной показной смелости и пошли вместе, но не по обычному маршруту, а в обратном направлении.
- Где же ваш кавалер? - спросила Ольга Владимировна. - Уж не изменил ли он вам с сестрой-хозяйкой? Почему он до сих пор не обратил внимание на свою ровесницу?
- Татьяна Викторовна заронила в нем надежду.
- Анатоль променял мечту на надежду, - серьезным голосом пошутила она. - Дай бог, чтобы все у человека было вовремя. Первая любовь, женитьба, дети, внуки, смерть. Чтобы человек не выглядел так, как вот эта пляжная раздевалка, но только зимой, засыпанная снегом, на берегу обледенелого залива. Как отвратительны бодренькие старики, бегающие за молодыми женщинами, но противны и рассудительные юноши, просчитывающие жизнь, не верящие, что жизнь бесконечно долгая и еще можно без оглядки валять дурака…
- Ой! - воскликнула Аня. - А я не верю в бесконечную жизнь и стараюсь не валять дурака.
- Вы уже женатая женщина, можно сказать, матрона. Это ваш муж был за рулем "вольво"?
- Боже упаси, - взмахнула Аня рукой, чтобы отстраниться от такой мысли и одновременно сохранить равновесие на мокрых камнях. - Человек, конечно, ко всему привыкает, но жить с такой азиатско-уголовной физиономией!..
- Чему вы смеетесь? - удивилась Ольга Владимировна, когда Аня вдруг рассмеялась чему-то понятному только ей.
- Это я сквозь слезы. Рассуждаю об уголовных физиономиях, а у самой муж сидит в "Крестах"…
- За что?
- За убийство, - просто ответила девушка и внимательно посмотрела на Ольгу Владимировну. Сейчас та сошлется на обязательные процедуры или придумает еще какой-нибудь предлог, чтобы вежливо раскланяться с женой убийцы. Но женщина так же медленно брела рядом по пустынному пляжу.
- Вас не шокирует, что вы совершаете моцион с женой убийцы?
- А вас не шокирует, что вы совершаете моцион с убийцей? - спросила в ответ Ольга Владимировна.
- Вы хотите сказать, что убили человека? - Аня остановилась, и ее босые ноги по щиколотку зарылись в мокрый и холодный снизу песок.
- Вы только не подумайте, что я какая-то Никита. Нет, все было банально и просто… Я сидела в КПЗ, потом был суд. Адвокат говорил про смягчающие обстоятельства, про состояние аффекта, про самозащиту, досадную случайность… Это подействовало на суд, на приговор, но разве это меняет что-нибудь во мне самой? Женщина дает жизнь, убивать она не должна ни при каких обстоятельствах. Лучше ей самой умереть, уйти в пещеру, монастырь. Если бы я тогда знала, что человека убить так легко, что он так же хрупок, как хрустальная ваза!
Аню пробирал холод, исходящий и от сырой земли, и от понимания, какое страдание держит в себе эта женщина. Ей пришло в голову, что ее мука похожа на ребенка, которого она носит в собственном теле, но который никогда не родится. А так хотелось утешить эту женщину, больше того, Ане вдруг захотелось подружиться с ней.
- Ольга Владимировна, я вот что хочу вам сказать. Я сейчас это вдруг ясно поняла. Пока еще неизвестно, убил мой муж или нет. Вроде, все указывает на него, и причины у него были на это убийство, и он последним видел убитого, и косвенно все на него указывает, да и сам он уже признался. Его бы давно уже засудили. Только следователь попался очень необычный, сомневающийся чудак, заварит зеленый чай странным способом и думает о жизни, о вечности. Разве таким следователем можно быть? Так вот, я сейчас для себя твердо решила, что если мой муж убил, я его никогда не брошу, каким бы ничтожеством он ни был, как бы ко мне ни относился. Мне это трудно объяснить, но это я решила твердо. Я уже говорила это, но еще прикидывала, а сейчас твердо решила. Как в воду! Пусть говорят, что я играю в декабристку или в достоевщину. Это глупости. Я поступаю по велению души…
Ольга Владимировна смотрела на нее и улыбалась. Ее утомленное жизнью лицо подобралось и помолодело. Ане показалось, что она угадала жизнь этого женского лица. Сначала оно было красиво молодой, безупречной красотой, которую тиражируют кино и журналы. А потом было тяжелое внутреннее страдание, переживание своего греха, один на один с собой. Вся красота ее душевной борьбы отразилась на ее лице очень честно, откровенно.
- А вам хочу сказать, Ольга Владимировна, что вы удивительно красивы!
Женщина неожиданно смутилась и даже покраснела.
- Может, когда-то я и была красива, - ответила она. - А теперь мне нужны шейпинги, бассейны, массажи. А еще надо делать операцию.
Она провела ладонями по лицу, как молящаяся мусульманка.
- Не надо портить себя! - чуть не закричала Аня. - Пока я здесь, я буду вас разубеждать ежедневно, ежечасно. Я обязательно поговорю с вашим мужем, чтобы он вам не позволял портить настоящую женскую красоту.