- А кто-то, между прочим, мне что-то обещал!
- Это само собой. И одно другому не мешает, наоборот, придает определенную остроту.
- Ой, хулиган! - вздохнула она сокрушенно. - И что ты только творишь с честной девушкой! И почему я такая послушная!
- Все. Иди и кончай свое занудство. Редколлегия! Воображаю…
- Батюшки! А ведь я и вправду заболталась, - засмеялась она и вернулась в офис.
Турецкий отошел к окну в коридоре, где на подоконнике стояла стеклянная полулитровая банка с окурками, и достал "Честерфилд".
Подымив, вернулся в офис и сказал Лене:
- Там, возле окна, можно покурить. Если хочешь.
Тот сказал спасибо и вышел.
Редколлегия окончилась спустя добрых полтора часа. За это время Невской было несколько звонков, на что Света заученно отвечала:
- Нету, отъехала на неопределенное время. Что передать? - и записывала просьбы.
Звонка от Косенковой не было. И это радовало: может быть, опасения напрасны?
А потом закончилась редколлегия и приемную заполнили пожилые вежливые люди. Некоторые с интересом поглядывали на Турецкого и Леню - уж больно необычные "авторы" дожидались главного редактора. У обыкновенного автора всегда что-то в глазах написано, какая-то просьба, что ли. А у этих двоих - вид был независимый. Неужели обычаи "новых русских" уже и в художественную литературу проникли?!
Наконец все разошлись и из кабинета появилась Лиза, уже одетая для выхода на улицу. Турецкий с Леней тоже накинули плащи. Рядом с невысокой Невской они красиво смотрелись, как два дюжих телохранителя. Да так оно, впрочем, и было.
Лиза просмотрела записи звонков, что-то отметила в блокноте секретаря. Потом записала номер телефона и сказала:
- Я сейчас должна поехать по важным делам… на одно закрытое совещание… ты понимаешь, Света? Не знаю, когда там закончится, но у меня просьба: позвони минут через пять по этому номеру Ирине Васильевне и, пожалуйста, повтори мою просьбу: наша встреча не отменяется и очень желательна. Я буду ее ждать там, где мы договорились. На всякий случай, до свиданья. Поедемте, господа, - обернулась она к своим спутникам.
- Я вам еще нужен? - спросил Леня возле машины.
- Ленечка, дружок, у меня к тебе просьба, - ответил Турецкий. - Мы сейчас проедем мимо рынка, я там выйду ненадолго, а ты побудь с ней. Чтоб, понимаешь?
- Понял, Сан Борисыч, какой разговор!
А Лизе он сказал:
- У тебя какая-нибудь сумка есть?
- Для чего тебе?
- На базар заедем, купить кое-чего хочу.
- Целлофановая устроит?
- Вполне. - И спросил у водителя: - Где тут ближайший рынок?
- А что вам конкретно нужно?
- Хорошую баранью ногу, - шепнул ему на ухо Турецкий, - и все, что к ней полагается.
- Так это вам нужно не на рынок. Я отвезу куда надо, - многозначительно и доверительно кивнул тот. И погнал в сторону Балтийского вокзала. Там, в неведомом Турецкому переулке, он въехал под арку во двор и тормознул у подъезда, рядом с которым громоздились решетчатые контейнеры для овощей и деревянные фруктовые ящики.
Вдвоем с водителем Турецкий вошел в магазинную подсобку. Водитель что-то сказал рабочему в фартуке, тот кивнул и ушел. А короткое время спустя к ним вышел лысый толстячок, поздоровался за руку с водителем, Турецкому кивнул.
- Какие проблемы?
- Вот московский товарищ хотел на рынок за бараниной заехать, а я отсоветовал.
- Правильно, - улыбнулся толстяк. Был он весь какой-то стерильно чистый и аккуратный, совсем не похож на бывших мясников из подсобок. - А что делать хотите? - поинтересовался у Турецкого.
- Да хотелось бы хорошенько нашпиговать.
- Понял. Народу много?
- Да какой там! Три-четыре человека…
- Так. Вино соответственно?
- Бутылки три, думаю. И коньячку на всякий случай.
- Чеснок, морковь, сельдерей, аджику - надо? Зелень?
- Само собой.
- Во что класть будем? - И когда Турецкий показал целлофановый пакет, засмеялся: - Разве что для зелени! В коробку положим. Подождите.
- Здесь гораздо дешевле, - объяснил водитель, когда толстяк ушел. - Он здесь директор, толковый дядька. А дешевле потому, что у них в Лужском районе своя ферма. Так что работают без посредников. Раза в полтора дешевле. На него тут, было дело, наезжали! Ну мы им пачек и накидали.
- Вроде крыши?
- Да нет, - застеснялся водитель. - Просто бывает совсем лишнее в торговом зале толочься. Так, по случаю заскочишь… Но все копеечка в копеечку, тут никаких чаевых нет. Да сами сейчас увидите.
Минут через десять рабочий вынес заклеенную скотчем коробку - общим весом этак килограммов на десять. Вышел и толстяк директор. Он быстро посчитал на калькуляторе и назвал сумму. Действительно, выходило недорого, около трехсот пятидесяти рублей. Турецкий рассчитывал где-то под пять сотен.
- Я вам парочку свежих лавашей положил, - сказал директор, - разогреете! - Взяв деньги, обернулся к рабочему: - Сеня, сделай одолжение, пробей в кассе эту сумму. - И отдал ему деньги. - А вы вообще ногу делали?
- А как же!
- Значит, знаете!
- Но от хорошего совета не откажусь, - улыбнулся Турецкий.
- Лично я, - сладострастно сощурился толстяк, - аджику с горчицей мешаю, много. И этой смесью густо обмазываю уже шпигованную ногу - всю. И на противень. А когда пластины режу, обильно поливаю ткемали. Я все положил туда, - он ткнул пальцем в ящик. - А в лаваш - горячий сулугуни. Я на всякий случай тоже положил. И маринованный чеснок. Я вижу - интеллигентный человек, поэтому предложил вам черное пуркарское, из советских запасов, - он подмигнул, будто заговорщик. - В обиде не останетесь. Заезжайте еще. Прошу, - и протянул принесенные рабочим сдачу и чек.
- Мне как-то неловко, - сказал Турецкий.
- Прошу, - директор был категоричен. - Приятного аппетита.
Двое оперативников сидели на лавочке перед подъездом дома на Моховой. Точнее, это была не лавка, а бетонная площадка перед входной дверью. И на ней, наверное подостлав газеты, отдыхали пожилые обитатели старинного дома. Двор был высокий, колодцеобразный и не очень уютный. В нем быстро темнело.
Перед тем как приехал Турецкий с Лизой и охранником, во двор как-то уж больно лихо вкатила иномарка из породы "фордов" с нечетко проглядывающими номерами. Стекла ее были притемнены, так что нельзя было разобрать, кто в машине и сколько народу. Машина замерла посреди двора. Похоже, что приехавшие разглядывали двоих парней возле двери. Оперативники сделали вид, что не обратили на машину никакого внимания, и та ловко развернулась и покинула двор.
А потом прибыл Турецкий, вынул из багажника большой картонный ящик. Спросил у Лени, какие у него планы, не хочет ли разделить ужин. Тот стал отнекиваться - в смысле если есть еще какие-то дела, то это одно, а если нет, то он бы предпочел заехать на Литейный, доложиться и - домой. Ну хорошо, согласился Турецкий, в конце концов, была бы честь предложена.
"Жигули" уехали. А вот ребятам придется еще подежурить. Пока не приедет Косенкова. Те рассказали Турецкому о странной машине.
- Вы голодные, хлопцы? - спросил он.
Оперативники засмущались:
- Да нет, не то чтобы…
- Ясно! - остановил их Турецкий. - Елизавета Евдокимовна, у вас что-нибудь найдется - подкормить ребят? А то им тут еще часа три как минимум придется…
- Конечно! - с жаром отозвалась Лиза. - Пойдемте!
- Тогда вперед, хлопцы, чем богаты…
На этаже, напротив лифта, выходящего Турецкого встретил еще один оперативник.
- Александр Борисович? - строго спросил он.
- Так точно! - отрапортовал Турецкий, чем вызвал у сопровождавших его улыбки.
- Происшествий не было. Кроме одного.
- Заходите, - кивнул остальным Александр, - мы сейчас. Слушаю.
- Я в окно смотрел, вон туда, на противоположный тротуар. Тут же, с третьего этажа, рукой подать. И вижу, из машины вышел мужик с самострелом, знаете, вроде спортивного такого? Чего-то ходил туда-сюда. Смотрел по сторонам. Потом, смотрю, сел в машину и уехал. Я подумал, что это, возможно, "технарь". Нас Виктор Петрович проинструктировал на этот счет. Вы в квартире окна снаружи посмотрите. Спецы иногда прослушку на присосках таких, типа детских стрел, устанавливают.
- Молодец, - одобрил Турецкий, - а теперь пошли перекусим. Мы тут одну дамочку ждем к восьми. Если не опоздает. Надо будет ее аккуратно встретить. А если кто вместе с ней, тот пусть пока погуляет. Лады?
- О чем речь? Сделаем.
Три часа впереди - времени для бараньей ноги более чем достаточно. Поэтому Лиза быстро сварганила операм большую яичницу и отварила пельмени.
Турецкий же тем временем открыл окна, обследовал наружные рамы и стекла и обнаружил-таки детскую игрушку. Стерженек на присоске плотно сидел на уголке оконной рамы в большой комнате. Он принес находку на кухню, где оперативники успешно расправлялись уже и со вчерашней, заново разогретой пиццей, и показал им "игрушку". А после, когда они, посмеиваясь, обсудили достоинства стрелки, открыл форточку и выкинул находку во двор.
Оперативники попили чаю и пошли работать дальше. А Турецкий распаковал ящик и изумился щедрости толстяка. Все предусмотрел, ничего не забыл. И коньяк положил хороший, армянский, трехзвездочный.
Лиза стала разогревать духовку, а Александр занялся подготовкой ноги. Попутно он читал короткую лекцию на тему:
- Вот видишь, он предложил мне шпиговать ногу не только чесноком, но и морковью с сельдереем…
- Кто - он?
- Тот директор магазина, у которого мы были… Но этими овощами я обычно шпигую исключительно кабанятину. Это необходимо, чтобы отбить у мяса специфический лесной дух. Ты когда-нибудь ела запеченного в русской печи кабана?
- Как понимать этот вопрос?
- Ну… так и говори: не ела. Обиды здесь ни при чем. А баранина требует особой обмазки, потому что мясо выделяет много сока. Вот мы ее шпигуем ломтиками чеснока, которые перед этим макаем в смесь соли, красного и черного перца. А теперь он предложил перемешать аджику с горчицей. Но горчица опять-таки очень хороша, если готовишь мясо дикого зверя, а не домашнего, понимаешь? Тогда ты обмазываешь горчицей, а сверху кашей из размятого черного хлеба. Хлеб в печи образует корку, внутри которой как бы кипит мясо. Это, надеюсь, тебе понятно? Во-от… А нашего баранчика мы сегодня тоже попробуем немножко смягчить такой вот острой смесью. Но сделаем боковые надрезы - чтоб сок вытекал и не давал мясу гореть. Мы ногу в процессе все равно будем поливать и этим соком, и растопленным маслом. У тебя есть немного сливочного масла?
- Немного есть. Но я хотела его на бутерброды, у меня есть в заначке баночка красной икры.
- Ни в коем случае! Нельзя смешивать жанры! Баранина есть баранина, а икра - совсем из другой оперы, ты что?! Чтоб на столе не было никакой икры! Баранина, вино, горячий лаваш с зеленью и растопленным сулугуни и - все! Это - стол. А все остальное - глупости эмансипированных баб. Во всем должна быть сохранена чистота жанра! Я понятно объясняю?
- Более чем! - смеялась Лиза, откидывая тыльной стороной ладони волосы, падающие на глаза. - Ты говоришь как профессиональный литературный критик. Иди ко мне в журнал, будешь вести рубрику.
- Далеко ездить… Не отвлекайся! А теперь мы эту ногу оставим минут пятнадцать отдыхать. Пусть напитается ароматами. И - в печь. Я мою руки, потом ставлю противень в духовку и на час удаляюсь читать материалы. А ты минут через сорок пять откроешь и аккуратно польешь ногу растопленным маслом. Столовой ложкой. Задача ясна?
- Слушаюсь, мой командир!
- Правильно. А теперь последние указания, но уже из другой оперы. С одним жанром мы покончили. Слушай внимательно, - говорил он, моя руки и раскатывая рукава рубашки. - У вас, вероятно, зайдет разговор о материалах Вадима.
- Почему?
- Потому что. Итак, во-первых, никаких материалов - то есть ни дневника Вадима, ни мемуаров его отца, ничего прочего ты отродясь не видела и ни о чем даже не догадываешься, ясно?
- Но как же тогда… А ты?
- Объясняю. Ты говоришь только чистую правду, и в этом твоя сила. Ты узнала Вадима в телепередаче, позвонила по указанному телефону, а я тебя сам вычислил и приехал сюда, чтобы поговорить. Но только о Вадиме. В нашем разговоре с моей стороны была названа фамилия Ирины, что тебя не просто удивило, а изумило. Эту фамилию я вычитал и у Вадима, и у его папаши. Я, а не ты. И когда ты сказала, что она в Питере, я тебя упросил познакомить нас. Это надо мне. И мои к ней вопросы касаются моего дела. Ты тут вообще никто.
- Но почему?
- А чтоб тебе после моего отъезда плохие дяди не задавали ненужных и грубых вопросов.
- А могут?
- Они все могут. Но я надеюсь, что Ирина им сама все расскажет. И допрашивать тебя не будет нужды. Однако если все-таки это произойдет, веди себя как тот бумажный солдатик. Или оловянный. Не помню точно.
- Бумажный - это у Окуджавы. Но неужели ты думаешь, что Ирина…
- Уже не думаю, а почти уверен. И первая посылочка от нее - вон та стрелка, которую я выкинул в форточку. До твоего телефонного разговора с ней и упоминания моего имени никто не знал, что я у тебя дома.
- Но я не упоминала… кажется.
- Вот именно, "кажется". Оговорилась. Ничего страшного, твоей вины тут нет. Это даже лучше: все идет своим чередом. Итак, сказанное запомни как молитву. И никаких отступлений. А где рукописи и документы, хочешь ты знать? Я со своими коллегами их в Москве обнаружил. Где - моя тайна, тебе об этом знать незачем. Все же остальное предоставь мне. Готова?
Лиза молчала.
- Не слышу бодрого ответа.
- Я поняла, но… это ужасно противно!
- Ничего не поделаешь, такова жизнь… извини за банальность…
Было уже темно, и двор освещался лишь желтыми и голубыми квадратами окон. "Тоёта" въехала во двор почти бесшумно. Фары ее уперлись в дверь подъезда. Там стояли и курили двое. Из машины вышел мужчина в темном. Ручным фонариком осветил курящих, позвал:
- Мужики, можно на минутку? - Голос у него был привычно властный.
Один из курящих отбросил окурок и пошел к машине.
- Мы сюда по делу, - сказал неизвестный, - а вы кто?
- Корочки свои не покажешь? - осведомился оперативник.
- На, смотри, - неизвестный ловко раскрыл на ладони удостоверение охранника частного охранного предприятия "Петергоф" Силантьева Юрия Юрьевича, сунув его под луч своего фонарика.
- Ясно. Гляди мои, - и оперативник аналогичным движением направил луч его фонарика на свое удостоверение.
- А-а, сыскари! - с очень понятной интонацией хмыкнул Силантьев. - Ну тогда все в порядке! - В голосе звучала почти неприметная издевка. - И давно тут загораете?
- С момента приказа. С кем прибыл?
Из машины вышла высокая стройная женщина в короткой меховой накидке, подошла, заслоняясь ладонью от фонарика, резко бросила:
- Опусти! Что тут происходит?
- Охраняем, - беспечно ответил оперативник. - Вероятно, вас.
- У меня своя охрана! Этот человек со мной.
- Нет нужды, - просто ответил оперативник. - И здесь, и на этаже наши люди. Вас проводить?
- Зачем же?… - Женщина словно замялась в нерешительности. - Я и сама прекрасно знаю дорогу. Полжизни прожила в этом доме… на третьем этаже. Ну так что? - Она обернулась к своему охраннику: - Вы тогда свободны, Юрий Юрьевич. Видите, меня в обиду, кажется, не дадут!
Оперативник мог бы поклясться, что она даже обрадовалась сложившейся ситуации, а в ее голосе прозвучал легкий сарказм.
- Будете здесь ожидать или отдохнете где-нибудь часок-другой?
- Желание клиента - это его право. Подожду.
"Хреновый ты охранник, - усмехнулся про себя оперативник, - мало ли что взбредет в голову клиенту! А у тебя твоя работа, и ты не должен от нее ни на шаг отступать…"
- Ваня! - крикнул он второму оперу. - Проводи, пожалуйста, женщину, посвети там. А в подъезде светло, - сказал он уже ей.
Второй опер сбежал по ступеням, взял женщину под руку и увел в подъезд.
Охранник глядел им вслед.
- Слышь-ка, Силантьев, - небрежно заметил оперативник, - а это не ваши нынче обыск-то учинили? На Сызранской! Ну дурные…
- Не знаю, о чем говоришь, - сухо ответил тот и нарочито громко зевнул. - Пойду, что ли, в самом деле, вздремну в машине. Нет ничего хуже капризного клиента!
- Это точно, - согласился оперативник. Он понял, что укол попал в цель. Да и с самого начала было ясно, что никакой это не охранник, а такой же опер, только из другой конторы.
Гоголев сегодня на инструктаже рассказал об обыске, который устроили чекисты, и попросил оперативников при удобном случае, но без особого нажима вставить фитиль бравым "соседям". Получилось. Чем оперативник немедленно поделился с вернувшимся товарищем.
ПОЧТИ СЕМЕЙНЫЙ УЖИН
Встреча была искренней, но настороженной. Это Турецкий заметил по некоторой нервности движений и реплик гостьи. Он наблюдал и прямо-таки поражался точности оценки Лизаветы. "Очень красивая стервоза". И это было сказано не из ревности, а по причине какого-то подспудного женского чутья - сродни собачьему нюху.
Ирина была высокой, с отличным холеным телом, где всякая значительная деталь, если выражаться грубым языком практика, подчеркивалась особо и несла как бы самостоятельную нагрузку. Смысловую, естественно.
Да, конечно, других в Манхэттен-банке держать бы не стали.
Они были представлены друг другу. Лиза говорила суховато-сдержанно, видно, от ее чересчур внимательных глаз не скрылось то восхищение, которое, независимо от воли, прорывается у мужиков при взгляде на роскошную бабу. Но уж кому, как не Турецкому, было известно, как льстит объекту внимания подобный взгляд. "Ну вот, опять победа!" - а после этого наступает естественный момент расслабления. И в самом деле, зачем держать себя в жестких рамках, когда мужик и так "поплыл"?… Очередной урок самонадеянности.
В результате прошедшего дня, с его тайнами, неожиданными находками и открытиями, Турецкий решил избрать тактику почти доверительного, приятельского разговора, основанного на каких-то общих интересах, может быть даже и воспоминаниях.
- Не скучаете по Лонг-Айленду? - спросил по-английски.
Тонкие, изящные брови Ирины изобразили известный рекламный жест движения "Наш дом - Россия" - поднялись "домиками".
- Вы говорите по-английски?
- Увы! - печально развел руками Турецкий. - Чрезвычайно редко.
- Но у вас больше американский акцент.
- Это естественно, потому что в Англии бывать мне не доводилось. А Лонг-Айленд я очень люблю и всегда хоть на короткое время посещаю во время служебных поездок в Штаты.
Турецкий обратил внимание на отчужденный взгляд Лизы и как бы спохватился:
- Ради бога, Лиза, простите меня за невежливость. Я уже давно не слышал хорошей английской речи. - И продолжил по-русски: - Я просто вспомнил Нью-Йорк.
- У вас там есть знакомые? - поинтересовалась Ирина.
- Мне не очень ловко будет так сказать. Есть одна ну совершенно изумительная женщина. - Он хитро оглядел своих дам. - Она мулатка, начальник отдела убийств нью-йоркской полиции.
Женщины засмеялись.