К нему степенно подошел седой старик и, обернувшись к толпе, властно вскинул вверх руки и что-то гортанно прокричал. Сразу же установилась тишина, прерываемая лишь частыми всхлипываниями и женским плачем.
Старик снова повернулся к Банде и внимательно всмотрелся в глаза старшего лейтенанта. Что-то в них внушило, видимо, ему доверие, и старик спросил:
- Шурави - офицера?
- Да, я офицер, командир, - кивнул в ответ Сашка. - Что здесь произошло?
- Не душмана, не моджахеда! - старик сделал движение головой в сторону догоравшей машины. - Не душмана! Совсем не душмана!.. Ваша! Шурави! - показал он теперь в сторону их блокпоста и красноречиво вскинул руки, будто держа воображаемое оружие. - Пух! Пух! Не моджахеда!
- Сашка, пошли на заставу, там разберемся, - дернул его за рукав Востряков. - Кажись, если я правильно понял, наши их подстрелили.
- Пошли.
Они снова вернулись к укрепленному посту. В настежь распахнутых воротах, окруженный перепуганными бойцами, стоял старший прапорщик Власовчук, командир этого взвода.
Куртка его была расстегнута, на портупее болтался ремень, мешком висела сбившаяся на животе тельняшка, совершенно выгоревшие волосы были всклокочены, а на лице блуждала странная, почти безумная улыбка. В правой руке он за рукоятку держал гранатомет. Но более всего поразили Банду его глаза - красные, как у кролика, и абсолютно невменяемые.
- Товарищ старший лейтенант приехали нам на смену. И целый взвод с собой привели. Как мы рады… - начал было Власовчук, но Банда тут же резко осек его:
- Отставить! Товарищ старший прапорщик, доложите, что здесь произошло?
- Да ничего, Сашка, особенного, елы-палы…
"Духа", в натуре, подстрелили…
- Ты что, скотина, пьяный?! - Сашка почувствовал, как ненависть красной пеленой застит ему глаза. Он сам боялся себя в таком состоянии. Он кричал, чуть не срывая голос, чувствуя, как сами, помимо воли, сжимаются его кулаки. - Ты пьяный, спрашиваю?..
- Банда, ну чего ты? Кончай, в натуре, начальника строить…
- Молчать! - заорал Бондарович, и Власовчук почувствовал, видимо, что-то необычное в его лице и в голосе.
Прапорщик, на глазах трезвея, бросил на землю гранатомет и непослушными пальцами старался нащупать пуговицы своей куртки, пытаясь ее застегнуть.
- Старший сержант Мордовии, ко мне! - приказал старлей, вызывая из толпы окруживших их солдат заместителя командира третьего взвода.
Парень тут же подбежал к нему, по-уставному вскинув руку:
- Гвардии старший сержант Мордовии по вашему приказанию прибыл! - четко доложил замкомвзвода, и по выражению его глаз Банда вдруг сразу понял, что произошло что-то действительно страшное.
- Что здесь случилось? Доложите!
Сержант замялся, и Сашка схватил его за грудки, а затем тряхнул так, что парень ростом под метр девяносто зашатался как хлипкий мальчишка.
- Говори все! Приказываю!
- Товарищ старший прапорщик во время несения службы нашим взводом выпил, наверное.
- Что ты гонишь, сука?! - завопил Власовчук, и Банда, отпустив сержанта, бросился к нему, скривив лицо в страшной гримасе:
- Заткнись!.. А ты продолжай! - снова повернулся старлей к Мордовину.
- Ну, по дороге ехал этот… Товарищ гвардии старший прапорщик выбежал из ворот, давай останавливать машину…
- А он не остановился на мои требования!.. - снова начал доказывать что-то Власовчук, но осекся, наткнувшись на страшный взгляд Банды.
- Что было дальше?
- Товарищ старший прапорщик схватил гранатомет - и давай пулять из него. С третьего раза положил…
Банда медленно-медленно начал поворачиваться к Власовчуку.
- Мордовии, кто в это время находился на посту на внешнем охранении?
- Рядовой Павлытько, товарищ гвардии старший лейтенант.
- Павлытько, ко мне!
- Я!
- Из машины стреляли? - старлей не сводил глаз с прапорщика, испепеляя его взглядом.
Рядовой буквально на мгновение замялся, но этого хватило, чтобы Банда снова сорвался на крик:
- Стреляли, твою мать, или нет, я спрашиваю?
- Никак нет, товарищ гвардии старший лейтенант!
- Ты рассмотрел, кто ехал в машине?
- Так точно!
- Кто?
- Семья ихняя ехала… Наверное… Там же полная машина была - дети, бабы… Тряпья всякого…
Баран на крыше лежал связанный…
- Чего от них хотел прапорщик?
- Не знаю, товарищ старший лейтенант… Ну он кричал что-то такое типа: я знаю, что ты духанщик… Вот…
- Точнее!
- Я не слышал…
- Не трынди! Отвечай!
- Ну… Водки просил…
Власовчук аж попятился, видя, как медленно и неотвратимо, словно танк, надвигается на него Банда, переполненный жуткой, нечеловеческой яростью.
- Так ты, значит, еще не напился, гад? Тебе мало было? Догнать хотелось? И за это - по детям из гранатомета, значит? Так?
- Сашка, ты чего? Ты - серьезно? - забормотал перепуганный прапор, упершись спиной в стену из мешков. Дальше отступать было некуда, и Власовчук прямо на глазах стал как-то ненатурально съеживаться, тем больше, чем ближе подходил к нему Банда. - Сашка, я же "духа" подстрелил!
Бондарович встал перед ним, несколько секунд пристально, будто прицеливаясь, смотрел прапорщику в глаза и вдруг резко вскинул руки. Власовчук съежился и прикрыл лицо руками, ожидая удара, но Сашка вместо этого схватил его за погоны и сильно рванул, с мясом оторвав.
- Сука! - страшно прошипел старлей, швыряя погоны в лицо перепуганному прапорщику А потом Банда стал пятиться, не спуская глаз с Власовчука. Солдаты расступались, освобождая ему путь, и постепенно образовался живой коридор длиной метров в пять, на одном конце которого стоял Банда, а на другом спиной к стене - Власовчук.
- Именем Правительства Союза Советских Социалистических Республик… - начал Банда тихо-тихо, и сразу же на блокпосту повисла мертвая тишина, как будто в преддверии чего-то ужасного. - За мародерство, за преднамеренное убийство мирных жителей, за грубое нарушение всех правил и принципов советского воина-интернационалиста…
- Сашка, да ты что?! - ужас в глазах прапорщика был поистине животным.
- За то, что этот гад, служивший вместе с нами, опозорил, невинной кровью замарал святое имя советского солдата и гвардейское знамя нашей части… За то, что детей - из гранатомета…
- Сашка… Товарищ гвардии старший лейтенант! Вы что надумали? - голос Власовчука дрогнул и сорвался на противный тонкий визг.
- Александр, успокойся! Перестань! - попробовал было успокоить друга и Востряков, но Банда даже не повернул головы в его сторону.
- За пьянство при выполнении боевого задания во время несения караула на блокпосту… За нарушение всех правил и норм боевого устава, Устава внутренней и караульной службы Вооруженных Сил СССР… За невыполнение приказа командования в боевых условиях…
- Ребята, да что же вы стоите?! Да мы же вместе с вами пули ловили и кровь проливали!.. Он же с ума сошел!.. Ну вы же все знаете меня! - Власовчук уже плакал навзрыд, слезы катились по его загорелому лицу, но солдаты стояли молча, не шевелясь, скованные странным чувством справедливости, высшей человеческой справедливости этого суда.
-..Я приговариваю бывшего гвардии старшего прапорщика нашего разведывательного батальона Власовчука к расстрелу! - Банда сорвал с плеча автомат и передернул затвор. Солдаты в ужасе бросились врассыпную. Живой коридор распался буквально в один миг, оставив Власовчука у стенки из мешков в полном одиночестве.
Бондарович вскинул автомат, но в этот момент Востряков с силой ударил старлея по рукам сверху, пригибая ствол оружия к земле.
Очередь получилась совсем короткой, но все равно прицельной: пули веером взметнули фонтанчики песка, пробив мешки прямо на уровне коленей приговоренного к расстрелу, и Власовчук упал как подкошенный. Он громко кричал, стонал и ругался, валяясь в афганской пыли, с каждой секундой намокавшей от вытекавшей из его ног крови.
Банда в ярости повернулся к Вострякову, уткнув ствол "калашника" ему прямо в живот.
- Чего лезешь?!
- Саша, перестань. Успокойся, Саша! Слышишь? Пусть все решает прокуратура… Это их дело.
Мы же - не органы, - лейтенант говорил тихо и вкрадчиво, одновременно осторожно забирая автомат у Банды.
И Бондарович будто очнулся. Он молча отдал автомат и ушел на заставу, в офицерское укрытие.
- Ну чего стали? - прикрикнул Востряков на совершенно растерявшихся и обалдевших разведчиков. - Быстро перевязать прапорщика! Сделать ему укол. Подготовить к транспортировке в гарнизон.
Уложить в бэтээр второго отделения… Замкомвзвода приступить к сдаче-принятию поста!..
А сам поспешил в укрытие следом за Бандой.
Местные жители, тоже ставшие невольными свидетелями этой сцены, некоторое время еще постояли в отдалении, а потом, удивленно покачивая головами и тихо переговариваясь, начали постепенно расходиться…
В гарнизоне, в Хайратоне, Банда сам обо всем доложил комбату. Подполковник сначала схватился за голову, а потом, самолично разоружив Бондаровича, на несколько суток отправил его на гауптвахту.
Делом старшего лейтенанта Александра Бондаровича, обвинявшегося непонятно по какой статье - то ли в не правомерном применении оружия, то ли в совершении самосуда, то ли в попытке преднамеренного убийства, - занимался майор-особист. Ох, и помотал же он Сашке нервы, пока оформлял эти свои бесконечные протоколы! По десять раз заставлял Банду пересказывать одно и то же, каждый раз прося расписаться под протоколом допроса.
- Старлей, слушай, - сказал он как-то вечером, закончив очередной допрос и закрывая папку с документами, - а ведь тебе по разным статьям трибунал от пяти до десяти усиленного режима впаять может. Ты это понимаешь?
- Да уж, понимаю… Теперь.
- Ты вот что, парень… Скажи спасибо мне да своему комбату. Может, кое-что у нас с ним и получится. Но только тогда одной бутылкой ты не отделаешься! - как-то странно подмигнул Сашке майор и ободряюще улыбнулся.
А еще через несколько дней Сашку под конвоем доставили с гауптвахты в штаб их батальона.
- Вы свободны, - отпустил подполковник, их комбат, конвоира и взглядом указал Банде на стул напротив своего стола. - Садись, Бондарович.
Когда Банда сел, комбат достал из стола пистолет и бросил парню через стол.
- Твой. Держи. И скажи спасибо Богу, что майор в особом отделе несволочной попался.
- Товарищ гвардии подполковник, я что-то вас не совсем понимаю… - растерянно вертел Сашка в руках оружие, не врубаясь, к чему клонит комбат.
- А что тут не понимать? Несчастный случай произошел с гвардии старшим прапорщиком Власовчуком; Он все указал в своем рапорте. Вот комбат вытянул из стола какую-то бумажку, - цитирую: "По неосторожности я прострелил себе ноги, перезаряжая автомат"… Теперь, надеюсь, тебе все ясно, старлей Бондарович?
- …
- Ладно, нечего пялиться на меня как баран на новые ворота. Не видел давно, что ли?.. Сейчас я тебя, товарищ ротный, познакомлю с твоим новым командиром третьего взвода. Но вообще-то это не главное.
Комбат расстелил на столе карту.
- Смотри сюда… Как тебе известно, готовится крупный рейд. Перед нашим батальоном поставлена задача - расчистить перевал и вот этот квадрат, - он ткнул карандашом в какую-то точку на карте. - На твою роту я возлагаю самую ответственную задачу, так что подвигайся. Банда, ближе и слушай меня внимательно…
А водку они выпили. Потом. После рейда. С комбатом, с тем майором-особистом и с Востряковым, который оказался первым и наиглавнейшим свидетелем того несчастного случая, который приключился с таким неосторожным гвардии старшим прапорщиком Власовчуком.
Ведь на войне как на войне - всякое случается…
* * *
В небе над нами горит звезда.
Некому кроме нее нам помочь.
В темную, темную, темную
Ночь…
Банда даже не заметил, как проскочил границу - ни столбов, ни шлагбаума, ни тем более классической "колючки" или контрольно-следовой полосы.
Мелькнул, правда, на обочине в свете фар какой-то вагончик. Может, это и был пограничный переход с таможенной службой, но его автомобилем, по крайней мере, никто не заинтересовался.
Вообще парень понял, что он уже в Узбекистане только тогда, когда в дальнем свете фар вдруг неожиданно высветился знак
"Самарканд - 46 км".
Он хорошо изучил географию этого проклятого края еще тогда, когда их дивизию вместе со многими остальными боевыми частями в отличие от штабов вывели из Афгана и бросили здесь, в степи, неподалеку от Шерабада, несколько месяцев гнить в палатках.
В те дни от бесконечного ничегонеделания и полной беспросветности они все только и делали, что пили горькую, колеся за ней на армейских УАЗах за сотни километров, объездив все окрестные города и кишлаки.
Сейчас Сашке как нельзя кстати могли бы пригодиться давние связи и знакомства, которые завелись у него в этих краях и деньгами укрепились в те сумасшедшие послеафганские времена. А потому, быстро долетев по ночному пустынному шоссе до Самарканда, парень без раздумий свернул налево, на юг, практически наугад проплутав по узким улочкам города, выехал на дорогу, ведущую в Шахризабс.
Ему просто до зарезу нужно было попасть в Дехканабад. И желательно до рассвета: слишком рискованное это дело - разъезжать на такой тачке, как "мицубиси-паджеро", не имея ни номеров, ни Документов, зато заполнив машину оружием чуть ли не под самую, что называется, крышу.
Бондаровичу надо было срочно легализоваться, чтобы далекий путь домой, в Россию, прошел более-менее спокойно, без особых приключений.
А помочь ему, видимо, способен был только Турсунов - чайханщик из Дехканабада, старый и толстый узбек с узкими, хитро прищуренными и постоянно бегающими туда-сюда глазками.
Тогда, в дни их степной жизни, Турсунов стал для офицеров настоящим спасением. Он умел все.
Он мог достать немереное количество водки даже в дни самого большого мусульманского праздника.
Мог поставить эту самую водку в кредит, почему-то доверяя им, офицерам-"афганцам". Он мог купить у них пару гранат или сотню патронов к "калашнику", не задавая лишних вопросов и не ломаясь, не корча из себя особо законопослушного гражданина. Даже девочек, если им сильно хотелось, он доставал как из-под земли - стройных, красивых, томных и, самое главное, здоровых, за все время сладких утех не наградивших никого из них разными нехорошими болезнями.
Теперь Сашка надеялся, что если только Турсунов жив-здоров, он обязательно поможет…
Ночь беспросветной мглой окутывала все вокруг. Мертвенный бело-желтый круг света, который гнала перед собой по дороге "мицубиси", мерно покачивался и подрагивал, назойливо напоминая Сашке про совершенно сумасшедший прошедший день, про усталость и про возможность и даже необходимость такого сладкого, такого желанного сейчас сна.
Пока машина сразу же после Самарканда шла в гору, преодолевая предгорья Зеравшанского хребта, частые повороты дороги еще помогали парню как-то справляться с усталостью, но через чае; скатившись в долину, Сашка как-то вдруг сразу понял, что очень даже запросто может заснуть прямо за рулем.
Заметив, как вырвали фары из темноты очередной дорожный указатель, Банда остановил возле него джип и вышел из салона, выключив двигатель и магнитолу.
Он полной грудью вдохнул пьянящий южный воздух, уже успевший остыть после жаркого дня, и прислушался к ночи.
Он любил слушать ночь. Особенно здесь, на Востоке.
В этих краях ночи не бывали безмолвными. Вот и сейчас уши сразу же уловили знакомый звук то ли далекого рычания, то ли какого-то размеренного грохота - значит, где-то неподалеку стремительная горная речка, постепенно успокаиваясь, разливалась по долине, все еще шипя и пенясь на камнях и порогах.
Темнота доносила и массу других звуков - ритмичное пощелкивание цикад, какие-то вздохи, стоны, приглушенные крики. Эта земля оживала имен" но по ночам, когда уходило на покой солнце, и звуками этой жизни полнилась ночь Неожиданно громко что-то булькнуло в остывающем двигателе автомобиля, и Сашка вспомнил, что приехал сюда отнюдь не ради ночных вздохов и шорохов.
Он подошел к указателю.
Если верить знаку, то получалось, что он буквально в двух километрах от Китаба и Всорбка - от Шахризабса. Память тут же услужливо напомнила, что от Шахризабса до Гузара еще сотня, а потом до Дехканабада уже и рукой подать - меньше пятидесяти.
"Итого - около двухсот километров. Если стараться "сотку" держать, минус проезд кишлаков и городков, где скорость так или иначе придется сбрасывать, плюс прямые участки, где можно и "притопить", - получается часа два - два с половиной", - подытожил Банда.
Он вернулся к машине и сел за руль, захлопнув за собой дверцу.
Тишина в салоне "мицубиси" вдруг испугала его.
Она показалась ему подозрительно спокойной, неестественной в этом бурном, идиотском, сумасшедшем мире. Она вселяла в сердце глухую тревогу и какую-то неуверенность в хэппи-энде всех его приключений, и для того, чтобы нарушить, взорвать эту коварную тишину звуконепроницаемого салона, Сашка что есть мочи крутанул регулятор громкости приемника, судорожно нащупывая на цифровом индикаторе волну "Маяка".
Вот он.
"Не слышны в саду даже шорохи. Пип-пиппип… Московское время - четыре часа утра. Говорит "Маяк"…"
Сашка невольно взглянул на часы - точно. Его старый надежный "Ориент", настоящий, купленный еще в "Березке" за шестьдесят чеков, старательно показывал час ночи по местному поясному времени.
- Два с половиной часа пути. Значит, к половине четвертого буду уже в Дехканабаде. Отлично, даже выспаться успею! - вслух самому себе сказал Банда и, снова включив кассету с песнями Цоя, повернул ключ зажигания. - Вперед…