– Я отвез Виктора туда. Вернее, он меня отвез. К Марине. Марина – моя приятельница. Виктор – друг. Отчего бы их не познакомить?
– Почему вы сделали это именно вчера?
– Виктор пришел ко мне в ресторан. Вечером, около десяти. Ну и, как я понял, он не хотел ночевать дома.
– Почему?
– Не знаю. У Виктора бывали такие закидоны. Он был человек настроения, так что ли говорят.
– Может быть, Чкония не хотел ночевать дома по какой-то другой причине?
– Не знаю.
– Может быть, он кого-то боялся? Вы этого не заметили?
– Нет. Виктор был на машине, мы быстро доехали до Марины, я его представил, увидел, что он произвел впечатление. Ну и вернулся в ресторан, продолжил работу. А утром смотрю – в ящике повестка к вам. Вот и все.
– Вы кому-нибудь сообщили о том, что отвезли Чкония к Кайшаури?
– Нет.
– Вспомните, может быть, все-таки вы кому-нибудь об этом сказали? Случайно?
– Нет, никому об этом не говорил.
– В ресторане, когда вы разговаривали с Чкония, мог кто-нибудь слышать ваш разговор?
– Никто не мог.
– По словам Кайшаури, Чкония, прежде чем выйти после этого звонка, сказал, что поедет к вам в ресторан. Так она поняла.
– Первый раз слышу.
– Чем же объяснить этот телефонный звонок?
– Не знаю. Если только нас с Виктором кто-то действительно подслушал.
– Именно поэтому я и спрашивал об этом. У вас не было вчера чувства, что кто-то за вами следит?
– Не было. Мне и в голову это не могло прийти.
Гверцадзе был опытным следователем. У него были свои приемы, помогавшие определить, говорит ли свидетель правду. Он применил их все, еще в течение получаса пытаясь поймать Сулханишвили на противоречиях, но было похоже, что свидетель говорит правду.
Джвари
Об убийстве Чкония я узнал утром, придя на работу. По просьбе Чхартишвили созвонился со следователем Гверцадзе. И, по взаимной договоренности, взял на себя оперативную часть работы.
Городок у нас небольшой, так что убитого я знал. Высокий, красивый парень, всегда хорошо одетый, на своей машине. У Чкония была кличка – Кэп. И конечно, множество друзей.
Одного из друзей Чкония, администратора нашего Дома культуры, я встречаю ежедневно – мы соседи. Кроме того, по слухам, этот человек, зовут его Ираклий Ломидзе, ему двадцать шесть лет, неравнодушен к сестре убитого, Светлане Чкония. Что поделаешь, Галиси городок, где все про всех знают. Так или иначе, но я позвонил Ираклию Ломидзе и попросил его прийти ко мне.
Выслушав сообщение о смерти Чкония, Ломидзе усмехнулся:
– Георгий Ираклиевич, вообще-то я об этой смерти ничего не должен знать. Если я порядочный человек.
– Это почему же?
– Виктора уже не вернешь. Ну а я – я должен думать об оставшихся.
Эти слова могли бы показаться обычной бравадой, если бы в них не звучала горечь.
– Не понимаю. Как это "думать об оставшихся"?
– Мало ли что может с ними случиться.
– И много оставшихся?
– Не иронизируйте. Из оставшихся – одна, сестра Виктора. Георгий Ираклиевич, не нужно делать вид, что мы с вами ничего не понимаем. Так вот, я считаю, что Светлане угрожает опасность.
Помедлив, Ломидзе вдруг заговорил, сам, без подсказок и наводящих вопросов:
– Я сразу понял, что с Виктором что-то не то. Он пришел ко мне на работу и говорит: "Ираклий, я сегодня еду в Батуми. Приеду вечером, но мне тут же нужно скрыться". – "Зачем?" – "Так. Надо, и все". Я понял: он кого-то боится. Говорю: "Может, эти дни с тобой походить?" А он: "Нет. Мне только ночевать нужно так, чтоб никто не знал, где я". У нас как раз родственники приехали – квартира забита, повернуться негде. Я говорю: "Витя, извини, у меня сейчас нельзя". – "Не надо, – говорит, – мне поможет Мурман". Есть такой Мурман Сулханишвили – официант в вокзальном ресторане. Я спрашиваю: "Витя, объясни, в чем дело?" Он согласился: "Хорошо, только никому, понял?" Ну и сказал: "Есть тут одна компашка, хочет крутое дело провернуть с фирмой. Так вот, компашка эта хотела меня на этом деле нагреть. А я не согласен. Такой расклад. Поэтому пока хочу слинять". Я предупредил его: смотри, мол, доиграешься. Он на это мне ответил: "Все продумано, им со мной что-то сделать – себе дороже выйдет". И попросил: "Подержи одну вещь у себя". И дал вот это.
Ломидзе достал из кармана и положил передо мной бронзовый крест с тускло поблескивающими красными и зелеными камешками. Я вгляделся. Честно говоря, вещицы, подобные этой, я видел только в альбомах Высшей школы милиции. Без всякого сомнения, это старинное джвари. Бронза от времени даже покрыта черным налетом. И очень похоже, что камни подлинные.
Я посмотрел на Ломидзе:
– Откуда оно у Чкония?
– Понятия не имею. Виктор сказал, что принадлежит ему. Джвари ценное, иначе Виктор мне его не дал бы.
– Передавая его, Чкония что-нибудь пояснил?
– Сказал, чтобы я никому о нем не говорил, даже Светлане. Иначе будут неприятности. Я, конечно, понял, что он имел в виду, поэтому и отдаю его вам. Поступайте, как считаете нужным.
Рассматривая джвари, я пересчитал окаймлявшие его камни. Всего их было восемнадцать – десять небольших красных и восемь зеленых, чуть покрупнее. Если это настоящие драгоценные камни, то красные – рубины, зеленые – изумруды.
– Хорошо, Ираклий. Спасибо, что пришли. И за эту вещь спасибо. Вы не против – я оставлю ее? Она может помочь в розыске.
– Для этого я ее и принес.
Подождав, пока я оформлю передачу джвари по всем правилам, Ираклий встал:
– Я пойду?
– Конечно. Знаете, Ираклий, я хотел бы поговорить со Светланой Чкония. Помогите мне в этом.
– Может, не стоит?
– Почему?
– Она сейчас не в себе. Не трогайте ее пока.
– Но если вы с ней все-таки поговорите? Скажите, что я занимаюсь обстоятельствами гибели ее брата, хочу найти убийц Виктора, восстановить справедливость. Поговорите?
– Хорошо. Попробую.
План
На совещании у Чхартишвили следователь еще до моего прихода начал рассказывать о том, что ему удалось выяснить по делу Чкония. Но все же я узнал многое. Допросить Гверцадзе пока успел только трех человек: работницу городской библиотеки Кайшаури, в доме которой произошло убийство, сестру убитого Светлану Чкония и его друга, официанта ресторана Мурмана Сулханишвили. Впечатление от разговоров со свидетелями у Реваза Зазаевича было разным. Если, по его мнению, Кайшаури рассказала все, что знала, то остальные многое скрывали. От Светланы Чкония, отказавшейся отвечать на большинство вопросов, Гверцадзе другого и не ждал, но с Сулханишвили, как он считал, дело обстояло сложнее. Что-то тот пытался скрыть, но что, Гверцадзе пока не установил. Из всего рассказанного меня больше всего заинтересовали два факта: что у Чкония Ревазом Зазаевичем найдена инвалюта, причем в значительном количестве, и что в его бумажнике лежал неиспользованный разовый пропуск, где стоит вчерашнее число, в Батумский морской порт. Чкония вчера ездил в Батуми, но зачем?
Когда Гверцадзе закончил излагать факты и свои соображения, я добавил только что услышанное от Ломидзе и положил на стол джвари.
Изучив его, следователь поцокал языком:
– Антиквариат… Надо же!
Вещица, как я и предполагал, вызвала его неподдельный интерес.
После совещания мы с Гверцадзе поднялись к нему в кабинет. Наметили задания, которые наша опергруппа должна выполнить в первую очередь. Затем, спустившись к себе, я выдрал листок из блокнота и набросал короткий список. Последовательность была такой: Чкония – Сулханишвили – условное место – экспертиза – Тенгиз. Расшифровывался список просто. Надо поговорить со Светланой Чкония и Мурманом Сулханишвили, и, желательно, в неофициальной обстановке. Попытаться найти условное место, где вчера должны были встретиться Чкония и Тенгиз. Срочно провести экспертизу джвари, чтобы установить его подлинность. Нащупать хоть какие-то следы Тенгиза.
Отложив листок, я набрал номер Джансуга Парулавы и попросил его зайти ко мне в кабинет.
Условное место
Внешне Джансуг Парулава, за исключением единственного недостатка зашитой заячьей губы, которую он скрывает усами, – идеал современного, молодого еще мужчины. Черные с проседью густые волосы, карие глаза, приятное лицо. Худощавый, выше среднего роста. Когда Парулава зашел ко мне, на нем был идеально сидящий светло-серый костюм, такого же цвета ботинки, кремовая рубашка, светло-коричневый галстук. Не работник – загляденье. Попросив Джансуга сесть, я коротко объяснил: вместе со мной он вошел в только что созданную опергруппу – будем заниматься делом Чкония. Показал ему джвари:
– Гверцадзе решил отправить эту вещь на экспертизу. Поэтому первым делом оформи постановление о назначении экспертизы и поезжай с джвари в Батуми. Причем сразу в ЭКО ее не отдавай. Попробуй сначала просто показать ОБХСС. Там есть специалисты, они сразу скажут: подделка это или подлинник. Кроме того, изучи вот это. – Я протянул найденный в бумажнике Чкония пропуск в Батумский морской порт. – Постарайся выяснить, с чьей помощью Чкония этот пропуск выписал, почему не использовал, часто ли бывал в порту. Попутно узнай о Чкония все, что сможешь. Посоветуйся с батумцами. В общем, сообразишь.
– Ясно. Пойду оформлять документы?
– Погоди. Твой поезд в девять вечера, успеешь. По показаниям Кайшаури, свидетельницы, в доме которой произошло убийство, выходит: к убийству имеет отношение некий Тенгиз. Этот Тенгиз в одиннадцать вечера звонил в ее квартиру. После этого звонка Чкония вышел, а через десять минут Кайшаури нашла его мертвым в подъезде. Не исключено, что этого Тенгиза Кайшаури видела из окна у машины Чкония. По ее словам, это был человек среднего роста, в куртке, брюках и кепке.
– Негусто.
– Остального она не разглядела, было темно. Кроме того, по показаниям сестры Чкония, Тенгиз звонил к ним несколько раз днем, просил передать, что будет ждать его "где он знает". Ты ведь Галиси знаешь.
– Понял, Георгий Ираклиевич. Надо найти условное место.
– И поскорей. Думаю, это был какой-то тихий уголок. Правда, тихих уголков в Галиси много, но Чкония – фигура приметная.
– Георгий Ираклиевич, постараюсь.
– Действуй. Я же пойду поговорю со Светланой Чкония и с Сулханишвили. Так что в РОВД меня не будет.
– Я передам дежурному, если что. Или найду вас в городе.
– Договорились.
Парулава вышел, а я снял трубку. Набрал номер квартиры Чкония, услышав женский голос, спросил:
– Можно Светлану Александровну?
– Это я.
– Добрый день. Меня зовут Георгий Ираклиевич Квишиладзе. С вами обо мне должен был поговорить мой и ваш знакомый Ираклий Ломидзе. Давайте встретимся… Ну, хотя бы прямо сейчас. В нашем городском парке.
– Хорошо… – сказал голос после паузы. – Я подойду.
Встретившись со Светланой, я начал разговор без обиняков:
– От Ираклия Ломидзе и Марины Кайшаури мы узнали: вчера Виктором интересовался некто Тенгиз. Вам знакомо это имя?
– Этот Тенгиз звонил несколько раз. Но его голос я раньше не слышала.
– Попробуйте вспомнить точно, что говорил этот Тенгиз?
– В первый раз он попросил Виктора. Виктор был на работе. Тогда Тенгиз назвался и сказал: "Передайте: я хотел бы с ним встретиться. Часов в двенадцать дня, он знает где".
– Он имел в виду условное место?
– Наверное, я не выясняла.
– Вы не могли бы предположить, что это за место?
– Нет, не могу.
– Вы помните, каким был голос Тенгиза? Низким, высоким?
– Голос был низкий и хрипловатый.
– А манера говорить? Какая у него манера? Говорит грубо или вежливо, интеллигентно или нет?
– Конечно нет.
– Вы передали просьбу Тенгиза Виктору?
– Передала. Витя как раз вскоре пришел, сразу же спросил, кто ему звонил. Я сказала.
– Как повел себя брат?
– Спросил, кто еще звонил.
– А что стал делать после этого?
– Прошел в свою комнату. По-моему, он открывал ящик секретера. Потом вышел из своей комнаты.
– Он что-нибудь держал в руках?
Некоторое время Светлана рассматривала собственные ногти, наконец сказала:
– Да. У него в руке был черный футляр.
– Черный футляр? Вы не ошибаетесь?
– Нет, не ошибаюсь.
– Какого примерно размера?
– Небольшой. Вот такой. – Светлана показала.
– Вы когда-нибудь раньше видели этот футляр?
– Никогда.
– Что было дальше?
– Дальше… Сейчас вспомню. Да, позвонила междугородка. Тбилиси. Попросили Виктора, я дала ему трубку.
– Кто звонил, не знаете?
– Виктор называл его Малхаз.
– Они долго говорили?
– Минут пять. Я особенно не вслушивалась, мне было как-то все равно. О чем-то советовались. В конце Виктор сказал: "Клиент крутой", – и обещал обязательно позвонить. После этого положил трубку.
– Малхаза, с которым говорил Виктор, вы не знаете?
– Не знаю.
– А потом брат ушел?
– Ушел. Хотя нет. Перед тем как уйти, предупредил: если позвонит Тенгиз, дай ему телефон Мурмана Сулханишвили, пусть звонит ему, в ресторан. А я поеду в Батуми. Вернусь к вечеру.
– Ираклий Ломидзе сказал, что вы что-то пытались выяснить у Сулханишвили?
Светлана повернулась ко мне, глаза ее полыхали.
– Сулханишвили трус. Трус и мерзавец. Я точно знаю: это он сказал Тенгизу телефон Марины. Когда спросила об этом, сразу поняла по его глазам. Сразу все стало ясно.
Светлана замолчала, снова сникла. У меня было время поразмышлять.
Значит, телефон Кайшаури сообщил Тенгизу Сулханишвили? Похоже. Но все-таки вряд ли Сулханишвили связан с "компашкой" – просто испугался. От Сулханишвили мысли перешли к черному футляру. Интересно, что в нем было? Судя по прорези в центре и размерам футляра, крупный перстень. Но какой? Полная неясность. Тенгиз интересовался, без сомнения, тем, что было в футляре. Можно допустить: Чкония, выходя к Тенгизу, взял из футляра то, что там было. Вот только зачем? Хотел передать эту вещь Тенгизу? А может быть, просто не хотел оставлять без присмотра в квартире? Выйдя, Чкония почти тут же получил четыре смертельных удара ножом. Вещь забрал тот, кто его убил, человек, называвший себя Тенгизом.
– Большое спасибо, Светлана, – поблагодарил я девушку. – Вы нам очень помогли. Последняя просьба: зайти со мной в райпрокуратуру. Надо опознать черный футляр, который был найден пустым в квартире Кайшаури.
– Хорошо, если это надо.
Выйдя из парка и придя вместе со Светланой в райпрокуратуру, я попросил ее подождать в коридоре. Разыскал в РОВД еще два небольших черных футляра. Зашел в кабинет Гверцадзе, взял у него футляр, оставленный Чкония в квартире Кайшаури, разложил все три предмета на столе Реваза Зазаевича. Нашел понятых и пригласил в кабинет Светлану. Показав на стол, спросил:
– Светлана, посмотрите внимательно, есть ли среди этих футляров тот, который вы видели в руках брата?
Не раздумывая, девушка показала на футляр, найденный в квартире Кайшаури:
– Вот. Это тот самый футляр.
После ухода Светланы я позвонил в ресторан "Вокзальный". Трубку снял директор, которого я хорошо знал. Обменявшись приветствиями, я поинтересовался, есть ли на работе Сулханишвили. Чуть помедлив, директор сказал несколько растерянно:
– Георгий Ираклиевич, я его отпустил… С сегодняшнего дня он в отпуске. Сказал: женится.
Работники ресторана "Вокзальный", куда я зашел, ничего обнадеживающего не сообщили. Единственное – несколько человек видели, как Сулханишвили, получив в бухгалтерии деньги за отпуск, ушел домой. Похоже, он торопился. Еще два человека заметили, что примерно через полчаса Сулханишвили вернулся и прошел на перрон, как раз перед прибытием батумского поезда. По их словам, на нем был серый пуловер, синие джинсы и бело-голубые кроссовки. В руке сумка серого цвета с прописной латинской буквой I. Буква небольшая, синего цвета, в верхнем углу сумки. На этом сведения, собранные мной о Сулханишвили и его отпуске, закончились. Но недаром говорится: нет худа без добра. Именно в ресторане "Вокзальный" мне удалось встретить человека, который видел Тенгиза. Причем не только видел, но и длительное время наблюдал за ним, даже разговаривал.
Швейцар Васенков – а повезло мне именно с ним – рассказал следующую историю.
Вчера вечером, перед самым закрытием, к двери ресторана подошел человек. Около минуты спокойно ждал, пока на него кончит шуметь очередь. Потом неожиданно кивнул швейцару: мол, есть дело. Так как Васенков на сигнал не прореагировал, прижался лицом к стеклу. Глядя в упор, что-то сказал. Васенков решил все же открыть дверь, и человек, увидев это, оттеснил плечом рвущихся в ресторан. Как только дверь приоткрылась, бросил тихо:
– Батоно, покличь Мурмана Сулханишвили. Скажи: вызывает Тенгиз. Я за углом подожду. Лады?
Васенков ответил, что попробует. Тенгиз, показав пальцем за угол – мол, буду ждать там, – ушел. Больше Васенков его не видел. Пройдя в зал, швейцар попросил одного из официантов позвать Сулханишвили. Официант ушел, Васенков вернулся к двери. Появившийся Сулханишвили спросил: "Кто там по мою душу?" – "Какой-то Тенгиз. Ждет за углом".
Вернулся Сулханишвили минут через десять. Васенкову показалось, что лицо Мурмана после разговора с Тенгизом стало смурным. Сулханишвили проработал до конца смены и ушел вместе с другими официантами.
Внешность Тенгиза Васенков описал довольно подробно. По словам швейцара, это был человек среднего роста и среднего сложения, возрастом от тридцати пяти до сорока лет. Лицо круглое, нос кнопочкой. Губы узкие, поджатые. Небольшие рыжеватые усики. Глаза карие, маленькие. На левой щеке, рядом с носом, то ли случайное пятнышко, то ли небольшой шрам. Тенгиз был в синей вельветовой куртке, из-под которой виднелась белая футболка. Брюки черные, обычные. На голове плоская кепочка из джинсовой ткани.
Свидетельство Васенкова было большой удачей. Теперь мы имели подробные приметы Тенгиза. Не рассчитывая на память, я записал их в блокнот. После этого вернулся на вокзал. Опросив, кого мог, попытался выяснить, не садился ли человек, похожий на Тенгиза, в один из поездов. Нет, похожего человека здесь не видели. Но надо было учитывать: за прошедшие сутки от перрона отошло несколько ночных поездов, в каждый из которых легко сесть незамеченным. Мог Тенгиз уехать и другим путем. Допустим, на автобусе. Или на машине.
Попросив постового на вокзале переписать приметы Тенгиза и быть внимательнее, я сел в машину и поехал на Песчаную, дом номер 2.
Дом Сулханишвили оказался добротным, в четыре окна, с просторной верандой и мезонином. Впрочем, такими были в Галиси почти все частные дома. Я довольно долго стучал в калитку. Наконец на крыльцо вышла женщина лет шестидесяти, в черной косынке и черном платье. Лицо ее было приветливое, открытое. Судя по всему, это была мать Сулханишвили. Женщина охотно сообщила: сын уехал, куда – неизвестно, родителей о своих делах он обычно в известность не ставит.