Отключил связь. Поднял на Дерясина сделавшиеся больными глаза:
– Странный какой-то звонок. Незнакомый мужик. Спрашивает, это господин Кичуй? – Ну да, отвечаю. – Президент "Возрождения"? – Да. Что надо? – Информирую, говорит, что вас "заказали". Спрашиваю, кто хоть говорит… Отключился.
– Может, неудачная шутка, – неуверенно предположил Дерясин. – Хотя…
Он припомнил об истории с Керзоном.
– Ты вот что, Игорек, звони Подлесному. Шутки шутками, но – береженого Бог бережет. Может, и впрямь, кто-то очень хочет обезглавить банк.
Часть вторая. Таблица вычитания
1. Бобровников и Онлиевский. Встреча первая
Начальник управления администрации президента Российской Федерации Семен Анатольевич Бобровников вгляделся в прорисованную им схему, раздраженно смял и запустил очередной лист в уничтожитель бумаги. Все получалось не то и не так. Месяц за месяцем Бобровников исправно ходил на работу, выполнял отдельные мелкие поручения. Увы! Его будто не замечали. Реальная бурная жизнь администрации словно обтекала необитаемый островок, на который высадили опального начальника никому не нужного управления. Похоже, карьера его подходила к концу. Единственно, что внушало некоторую надежду, – это то, что проходит время, а он продолжает сидеть в своем кресле. Раз не уволили сразу, значит, планируют использовать в дальнейшем те качества, благодаря которым выдвинули. Как ни крути, в марте двухтысячного года истекает очередной срок президентских полномочий, и опытные политтехнологи наверняка будут востребованы никак не меньше, чем на предыдущих выборах. Правда, конкретного разговора на эту тему с Бобровниковым еще не вели. Но он ждал. И не просто ждал. Готовился. Сидя в уединении, изо дня в день ломал голову над избирательными комбинациями, пытаясь найти ту, спасительную, за которую ухватится и сам нынешний президент, и его окружение, и крупный бизнес. Такая золотая идея в конечном счете сделала бы всемогущим человека, спасшего действующую "монархию".
Но идея не рождалась. Две составляющие определяли основу любой стратегии, но они же являлись взаимоисключающими.
Первая, – Ельцин не способен переизбраться. Не только в силу истечения конституционных полномочий, – это бы обошли. Но прежде всего вследствие личной неадекватности и падения популярности до точки замерзания.
Вторая, вроде бы очевидная, – нужна совершенно новая, не замешанная в скандалах сильная кандидатура, которая на виду, которую поддержал бы крупный бизнес, и рейтинг которой можно было бы успешно раскрутить, начав с уровня премьер-министра. Казалось бы, вот она, фишка. Бери и действуй.
Но сам Ельцин – жизнь это подтвердила многажды – не терпел рядом с собой ярких лидеров. И чем выше взметнется авторитет премьера, тем призрачней его шансы быть поддержанным на выборах действующим главой государства. Любой, вышедший на Ельцина с подобной затеей, заведомо обрекал себя на политическое самоубийство.
"Действующим бездействующим", – пробормотал Бобровников.
Не находилась, решительно не находилась конструктивная идея. Скрипнув зубами, он безысходно потянул очередной лист.
Из пустующей обычно приемной донесся хлопок двери. Бобровников недоуменно поднял голову. Шум в администрации президента – явление чрезвычайное.
Но едва различимый голос нарастал. Теперь слегка расщепленный женскими нотками, – секретарша, должно быть, безуспешно пыталась остановить неведомого посетителя.
Бобровников со смешанными чувствами смутной тревоги и откровенного нетерпения смотрел на собственную дверь, кожей бывалого функционера предчувствуя, что через приемную к нему неотвратимо приближается судьба.
Дверь распахнулась. Увы, если это и была судьба, то к Семену Бобровникову недобрая: в кабинет в обычной своей манере стремительным семенящим шагом ворвался Марк Игоревич Онлиевский.
– Здравствуйте! – с неестественно сладкой улыбкой Бобровников вышел из-за стола.
– Глупости говоришь! – неприязненно отреагировал Онлиевский. Не снижая скорости, он прошел мимо протянутой для приветствия руки и опустился в оставленное хозяином кресло.
– Ноги затекли! – пожаловался он.
Оскорбленный Бобровников насупился.
– Ты мне рожи не корчи! – подметил Онлиевский. – Ишь, желваками заиграл. Гляди, доиграешься! Здоровья он мне желает. А сам! Ты зачем под меня копаешь?!
Онлиевский нагнулся вперед, так что выпуклые его глаза будто воткнулись в посеревшего Бобровникова.
– Да Бог с вами, Марк Игоревич! О чем вы?
– Да о том самом. Тебе поручили обеспечить банкротство "Возрождения"?
– Что значит?.. – Бобровников смешался. – То есть у меня действительно был разговор…Но – я не совсем понимаю.
– Я русским языком спрашиваю, ты отвечаешь за то, чтоб Центробанк отозвал лицензию у "Возрождения" и подал на него иск в арбитражный суд о признании банкротом? Если и это непонятно, я приглашу сюда твоего шефа и поинтересуюсь, какого хрена он меня держит за лоха?
– Нет, поручение дано именно мне, – поспешно подтвердил Бобровников. – И мы его в целом реализовываем. Вы знаете, что лицензия уже отозвана. Но возникли непредвиденные сложности. – Ты кто такой? – прошелестел Онлиевский. – Почему я должен на тебя тратить свое время? Думаешь, не знаю, что за рекомендацию в декабре ты центробанку подсунул? Оставить лицензию и – выдать "Возрождению" кредит. Твоя ведь была затея. Едва успели тогда переиграть. Что ты мне тут опять впариваешь? Где иск? Где суд? – Марк Игоревич, давайте все-таки не горячиться, – Бобровников постарался выглядеть твердым. – Мы учитываем и будем учитывать ваши интересы. Но есть еще авторитет первого лица государства, который мы как его администрация, обязаны… Глаза Онлиевского покатились из орбит. – Ты-то тут причем? Тебе сказано – делай. И делай, что сказано. Геополитик хренов! – Да поймите наконец! Все шло по плану, – Бобровников стушевался. – Подготовили исковое. Согласовали с арбитражем. Но сами знаете, какой всплеск среди населения произошел после выброса информации в "Коммерсанте" и особенно – по НТВ. Начался просто массовый психоз вокруг "Возрождения". Все требуют поддержать. С этим нельзя не считаться вовсе. Надо хотя бы выждать. Провести несколько пиар-акций, огранизовать тому же "Возрождению" грамотную антирекламку, дельце против руководителей возбудить за злоупотребления и через легитимные каналы зрителю соответствующим образом подать. Народ у нас правильный, внушаемый. Сам шарахнется, так что через пару месяцев никто про этот банк и не вспомнит, кто там прав, кто виноват. Как говорится, то ли он украл, то ли у него украли, но в чем-то темном замешан. А если в лоб – трудно предугадать, как отреагируют люди. Нельзя же до бесконечности испытывать их на разрыв.
– Как мне надо, так и должны реагировать! – отчеканил Онлиевский. – И думать должны, как мне надо. Ты для того и сидишь, чтоб это обеспечивать.
– Существуют же рейтинги, голоса избирателей. Об этом тоже нельзя забывать. До перевыборов-то меньше года!
– Вихляешь? Или за кого-то играешь? – не поверил отговоркам Онлиевский. – Ты сам политтехнолог. Что ж ты мне эту хреновину завел про голоса? Кто считает, того и голоса.
– Но вкладчики в самом деле почуяли возможность вернуть деньги. Они ж за свои кровные на улицы выйдут. Да поймите, Марк Игоревич, мы попросту подставим того же президента. Меня ж после этого попрут.
– И правильно сделают! Бобровников нагнулся вроде бы за уроненным карандашом, а на деле, чтоб Онлиевский не увидел выражения его лица. Сглотнул с усилием и вновь появился над столом, уже безмятежно-лучезарный:
– Имейте в виду, когда уволят, за трудоустройством к вам приду. Уж не обессудьте.
– Не уволят, – при виде изъявления покорности Онлиевский смягчился. – Раз до сих пор не поперли, так теперь и смысла нет. Иначе для чего я тебя тут сохранил?
Он снисходительно отреагировал на изумленный взгляд собеседника.
– А ты полагал, святым духом, что ли, держишься? Надо знать благодетелей. Онлиевский внезапно задумался.
– Впрочем ладно. Насчет возврата лицензии – это ты и думать не моги. Головой отвечаешь. А вот в чем ты, пожалуй, прав: центробанк без нужды подставлять не стоит. Заявление в арбитраж я сам обеспечу. Тем более на такой случай схемку приготовил, – к облегчению Бобровникова, объявил он. – Хотя, может, и вовсе банкротить передумаю. Он заметил недоумение Бобровникова.
– Что? Считаешь – непоследователен? И не ты один! Только тут не непоследовательность. Тут – нелогичность. А нелогичность – сие проявление высшего интеллектуального пилотажа. В нелогичности всегда есть логика. Только посторонним недоступная. Прикинь: "Возрождение" сегодня – это что? Мясистая, плодоносящая, дающая жирное молоко корова. Можно, конечно, забить. Мяса будет вдоволь. Но только мясом делиться с другими придется. А главное, ни молока, ни приплод больше не получишь.
Бобровников понимающе кивнул. Но Онлиевский любил ударную мысль обсосать до конца:
– Начать сейчас банкротить – значит, распродавать имущество. И когда Рублев наконец запросит пощады, банк уже восстановить будет нельзя. Неликвиден. Но пока еще можно. Востановить и запустить.
– А долги тоже на себя переведете?
– Еще чего! Создал специально в Свердловске банчок, на который все вкусненькое и перекачаю.
– А как же западники? У них ведь в "Возрождении" под миллиард долларов зависнет? Крику будет! На всю Европу.
– А не хрен соваться куда ни попадя! – огрызнулся Онлиевский. – Больших процентов захотели. Вот и влипли, лохи.
– И вкладчиков туда же? – в тон ему догадался Бобровников.
– В шлюпке на всех не рассчитано.
Бобровников едва заметно подался вперед:
– А если Рублев все-таки не согласится уступить? Он упрям!
– Упрям, – сквозь зубы признал Онлиевский. – Тогда и впрямь придется банкротить. Но это – морока! Да и прибыль совсем не та. Чтоб комитет кредиторов возглавить, придется долги скупать. А такие расходы у меня в смете не заложены. Так что если вынудит, буду беспощаден.
Выпуклые его глаза покатились из орбит, так что собиравшийся пошутить Бобровников прикусил язык.
– Да, и насчет антипиара, – вернулся Онлиевский к предложению Бобровникова. – Прежде всего с ключевых мест недругов убрать надо. Холину эту зарвавшуюся… Распустили баб, каждая пигалица судьбоносицей себя почувствовала. Положим, сами объявили демократию. Хочет девка бредить, пусть бредит, раз ей заплатили. Но зачем же ее в эфир выпускать? На избирателя будущего на прямую наводку выводить? Она что, лично на меня наехала? Там про меня слова кривого нет. Одни намеки. Они ведь президентскую администрацию, руку кормящую куснуть норовят. И это перед выборами. Так чья забота осадить? Улавливаешь подтекст, нет?
Онлиевский погрозил маленьким волосатым кулачком. Улыбнулся понимающему кивку Бобровникова.
– То-то. Черт вас знает, вроде взрослые собрались дядьки. А чуть что нестандартно, у вас сразу проблемы вырастают. Закостенели от всевластия, потому думать разучились. Вот хоть ты! Сильно отработал в прошлые выборы. А где сейчас свежие идеи? Не вижу и не слышу.
Бобровников ощутимо напрягся: когда казалось, что причина визита олигарха выявлена до конца и конфликт, слава Богу, вроде, исчерпан, он вдруг развернул разговор совсем в другом, неизмеримо более важном для Семена Бобровникова направлении.
– О выборах думаешь? – Онлиевский показал на груду сваленных на углу стола схем, которые, оказывается, давно заметил и – что удивительно – разглядел. – Только пустое это все.
– Нет пока генеральной идеи, – удрученно подтвердил Бобровников.
– В этом направлении искать бессмысленно, – согласился Онлиевский, быстро перебирая пачку. – На Дедушку ставить нельзя. Выдохся, выперделся. Да и со здоровьишком – того и гляди на погост угодит.
Он пытливо глянул на Бобровникова, который от такой откровенной крамолы, высказываемой без стеснения официальному лицу, да еще прямо в его кабинете, вроде как задохнулся. На деле – быстро соображал, как себя повести дальше.
Онлиевский следил за ним с любопытством, продолжая одну за другой отбрасывать схемы.
– Ладно, ладно, шутю я так, – успокоил он. – А в чем не шучу – не проходной он нынче.
Тут он хмыкнул, разглядев на одной из схем собственную фамилию.
– Увы! Меня точно не примут. Плебс завистлив и удачи другим не прощает. Беду простит. Еще и сам подтолкнет. А потом оплачет. А удачу – нет. – Не любите Вы избирателя, Марк Игоревич, – подыграл ему Бобровников.
– Почему? Избирателя как раз люблю. Я народишко российский не уважаю, – развеселившийся Онлиевский хохотнул и тут же посерьезнел, обрывая ответный смех, – право публично презирать российский народ он рассматривал как одну из своих особых привилегий. – Так кто нам, по-твоему, нужен?
– Ну, – Бобровников замялся, боясь сказать что-то не то. – Во-первых, человек, удобный президенту.
– Удобный Семье, – не стесняясь, подправил Онлиевский.
– И – чтоб его приняли.
– Да! Так, – Онлиевский, будто пружиной подброшенный, вылетел из кресла и семенящей походкой заходил по кабинету, так что Бобровникову пришлось привстать и следить за ним, беспрестанно поворачивая вслед шею.
– Людишки вот эти, что ты зарисовал, без шансов. Все – засвеченные. Наоборот, нужен человечек из кармана! – скороговоркой, как о выношенном, заговорил Онлиевский. – Человек второго ряда. Какой-нибудь замминистрика. Не ангажированный, ничем не запятнанный. – Не был, не состоял, не участвовал, – в тон ему вставил Бобровников.
– Весь из себя положительный.
– И неброский, – подхватил Бобровников. Как бывает, неожиданная мысль осветила и разом преобразила все остальное. Отныне ему был понятен ход мыслей Онлиевского и все, что он готовится сказать. Это выглядело до гениальности просто.
– Соображаешь! – присмотрелся Онлиевский, и Бобровников осекся: чрезмерная сообразительность могла оказаться опасной.
– Угадываю пока в общих чертах, – поспешно подправился он.
– Главное, чтоб – "сам никто и звать никак". Чтоб без "команды". Команду мы ему подберем. И имидж какой надо продумаем. Так? нет?
– Тогда так.
– Чтоб ручной был, – вот что важно, – глаза Онлиевского затуманились, – он отдался во власть мечтаний. – Чтоб с руки у меня ел. Вот как! А мы уж ему объясним, какой он из себя есть человек!
Олигарх саркастически засмеялся.
– И обязательно, чтоб благодарный. То есть помнил, кому обязан. Вот он какой должен быть. Понимаешь идею?
– Кажется, да, – Бобровников кивнул: прикидываться более недоумком не имело смысла. – Но чтоб при этом избиратель видел в нем борца.
– Да, против олигархического строя, – с лукавинкой подтвердил Онлиевский. – В общем пешечка. Но – проходная!
– А как же?… – все еще боясь провокации, Бобровников кивнул на потолок.
– Этим голову себе не забивай. Ты кандидатуру подбери, чтоб мне подошел, а Дедушку мы всегда уломаем. Тоже, хоть и самодур, но не враг же себе.
Бобровников отвел взгляд. Теперь он разгадал причину беспардонной наглости Онлиевского: уже успел заручиться "семейной" поддержкой.
– С этого дня, – объявил Онлиевский. – У тебя только два дела: первое – положить под меня "Возрождение", второе – про что пока только ты и я знать будем: ищи кандидатуру. Тщательно, неспешно, как жену…
Вспомнил про очередной развод.
– Нет, как раз много тщательней. Поиск, само собой, залегендируешь. Придумаешь формальный повод для бесед. Это…
– Умею.
– Вот так, Семен Бобровников, – Онлиевский остановился перед сотрудником администрации, как генерал перед забрасываемым в тыл врага разведчиком. Сблизился в упор, так что выпуклые глаза его, казалось, впились в Бобровниковскую душу, стараясь вывернуть наружу самое тайное, исподнее. Семен аж вспотел. – И чтоб никто до поры, понял? Пока сам не затвержу кандидатуру. Никто и никому.
Подобно собеседнику он показал в потолок, а затем и на стену, за которой через несколько кабинетов располагался аппарат Главы администрации. Дождался подтверждающего кивка.
– Что ж, считай, с этой минуты ты в моем интересе. Будет мой президент, и ты в накладе не останешься. А то, погляжу, – кисло тут. Мыши, наверное, завелись.
Засмеявшись, Онлиевский вышел так же стремительно, как и ворвался. Все-таки это оказалась судьба!
Бобровников вернулся к оставленному креслу, тщательно отер сиденье вытащенным из кармана носовым платком. Небрежным, театральным движением бросил платок в урну.
Это было единственное проявление неприязни, которое он себе позволил. Как фига в кармане.
Бобровников не любил Онлиевского – самоуверенного, хамоватого, "сдвинувшегося" от обрушившегося богатства и всевластия. Впрочем, этим Бобровников не отличался от многих других. Но была и более глубокая причина для неприязни: Семен не мог простить Онлиевскому блестящую одаренность, что, будто хвост кометы, освещала всякую новую его комбинацию. Что бы ни затевал "черный аист", все оборачивалось искрометными, неожиданными ходами. Иногда казалось, что финты эти он обожает даже больше результата. Часто – в ущерб результату. Как футбольный дриблер, обыгравший защитника, вместо того, чтоб идти на открытые ворота, дает ему возможность догнать себя, чтобы обыграть еще раз. "Вот и эта идея с выборами. Почему ты сам не додумался до нее?" – спрашивал себя Бобровников и с тоской отвечал: "Потому что неоригинален". Зато он обладал другим даром: умел подхватить чужую мысль и развить ее до такой степени неожиданно, что даже автор не смог бы узнать свое детище. Да, ему не дано изобрести механическую блоху. Зато он сумеет ее подковать и заставить танцевать совсем не то, на что рассчитывал создатель. Самоуверенность, за годы успехов развившаяся до ощущения непогрешимости, – вот слабость Онлиевского, которой было бы грех не воспользоваться! И тот сам подложил под себя мину, сделав Бобровникова исполнителем своей воли.
Семен Бобровников, откинув голову на спинку кресла, счастливо заулыбался. Он вспомнил историю Франкенштейна.
2
– Сегодня ночью во сне за мной какой-то малый с пистолетом гонялся. Причем шпалер такой огроменный, конкретный, как раньше матросы в Гражданскую в деревянных кобурах таскали…Маузер, во! По крышам уходил. В дождь. Скольжу, срываюсь. А он, сволочь такая, палит себе без продыху. Проснулся мокрый, тело болит. Напрыгался. Зато наутро никакой зарядки не надо, – Игорь Кичуй пытался рассказывать о происшедшем как о забавном, прикольном событии, но щека его подергивалась. Длинная, как хлыст, рука дотянулась до пепельницы и принялась непроизвольно поигрывать ею. Пепельница выскользнула из неловких пальцев и звякнула по столу. Игорь вздрогнул. Сидящая рядом Инна прижала его подрагивающую ладонь, успокаивающе огладила. Игорь благодарно кивнул. Узнав о грозящей мужу опасности, Инна старалась неотлучно находиться возле него.
– Кричит во сне, – пояснила она Дерясину.
– Да не, на самом-то деле я без проблем, – разухабисто произнес Игорь, но голос сорвался. – Хотя, конечно, не в кайф.
Андрей Дерясин схватил трубку селекторной связи.
– Подлесный всё еще не появился? – в третий раз за последние десять минут поинтересовался он. Скорее чтобы не молчать. Все знали, что Подлесный, уехавший ранним утром на встречу со своим таинственным осведомителем, возвращается в банк с информацией.
Просто ничего не делать в полном молчании было совершенно невозможно.