13
В десять часов утра к началу слушаний по заявлению об объявлении банка "Возрождение" несостоятельным должником коридор третьего этажа Московского арбитражного суда оказался перегорожен, – перед аудиторией, в которой должно было проходить слушание, столпилось не менее трех десятков человек. Среди них прохаживались представители сторон. Но – больше – пишущая и электронная пресса. На квелые требования выбегающих секретарш соблюдать тишину эта буйная братия внимания не обращала. Шли последние приготовления: поспешно навинчивали на штатив камеру, молоденькая девушка, волнуясь, бормотала что-то в микрофон с буквами НТВ.
Наконец появилась женщина в судейской мантии – с пачкой документов в руках. То была председатель банкротского состава суда Зинаида Никандровна Самосадова, лично принявшая дело к производству.
Проигнорировав попытки задать ей вопрос на ходу, Самосадова прошествовала в аудиторию. Вслед за тем в коридор вышла полногрудая девушка.
– Приглашаются стороны по иску гражданина Виленкина к банку "Возрождение". Только стороны! – поспешно осадила она хлынувших к дверям людей.
Послышались возмущенные возгласы о зажиме гласности, кто-то требовал, чтобы судья ответила, на каком основании устраивается закрытый процесс. Предвкушая "жареное", телевизионщики включили камеру.
– Никакой дискриминации. В аудитории просто нет мест, – заученно объяснила девушка. Она отодвинулась, давая возможность представителям прессы заглянуть внутрь. Действительно, для заседания, похоже, выбрали самое тесное помещение в здании суда: несколько составленных впритык стульев почти вплотную примыкали к судейскому столу.
Возмущенной прессе оставалось смириться с неизбежным. Кто-то из наиболее прытких рванул за объяснениями к председателю суда. Впрочем, без труда можно было предсказать, что на месте его сегодня не окажется.
Представители же сторон потянулись в зальчик. Кичуй, вызвавшийся лично защищать банк, отключил мобильный телефон, – только что он получил долгожданную информацию: дерясинский "Мерседес" въехал в Москву и через "пробки" пробивается к Новой Басманной. Следом за Игорем зашли начальник юридического управления и главный бухгалтер. Последнего прихватили на случай необходимости оперативно дать финансовые пояснения. Со стороны истца выступал знакомый Игоря – пожилой неспешный адвокат с мешками под усталыми глазами. В отличие от обложенных документами и папками сотрудников банка, он выложил перед собой коротенькую, из двух страниц справку. Чувствовал он себя вполне непринужденно. Судья Самосадова повела процесс предельно жестко. Уже через пять минут из зала был удален начальник юридического управления банка – за попытку помешать слушаниям, – позволил себе хмыкнуть во время выступления представителя истца.
– Что?! – обступили его в коридоре.
– Наезжает Самосвал, – коротко и сочно, прежде чем дверь закроется, объяснил он прессе.
Самосадова поджала губы.
– Уточните в протоколе формулировку, – обратилась она к секретарю. – Выдворен за неуважение к суду. То же будет и с остальными, – предупредила она поднявшегося для ответного выступления Кичуя. Игорь без выражения кивнул, откашлялся. Сегодня ничто не должно вывести его из себя. Он даже почувствовал некое вдохновение, как происходило с ним всякий раз, когда собственная позиция представлялась ему сильной. Она и впрямь виделась надежной, даже если забыть о документах, что вот-вот подвезет Дерясин. Памятуя о первой встрече с Самосвалихой, на этот раз Кичуй подготовился тщательно. Каждый тезис базировался на статьях закона, каждый аргумент был подкреплен приложенными документами, часть которых он по мере выступления передавал для приобщения к делу. Самосадова хмуро кивала, нетерпеливо поглядывая на часы и всем видом требуя от выступающего краткости. – Предъявите суду решение комитета кредиторов, – голосом человека, уставшего от пустословия, потребовала она.
Игорь слегка смешался.
– У нас нет протокола. Мы физически не имели времени, чтоб провести такое собрание. Но! – опередил он готовящуюся перебить Самосадову. – Его нет как бы в обобщенном виде. Однако мы успели встретиться со всеми крупными кредиторами по отдельности, и все они подписали с банком мировое соглашение об отсрочке долгов. Если суммировать, то, не считая частных вкладчиков, это более восьмидесяти процентов от общей суммы обременений.
– А вкладчики они что, у нас в стране за кредиторов не считаются? – съязвила судья.
– Считаются, конечно. Они даже создали собственный комитет. Его решение как раз имеется. Кстати, более половины задолженности перед физическими лицами на сегодня погашено.
Игорь торжествующе передал протокол.
Судья просмотрела текст, отложила в сторону.
– Но все-таки по закону вы должны были представить решение комитета кредиторов. И я вам при встрече на это указывала. Указывала или нет?
– И я тогда же просил дать нам время, чтобы очевидные факты оформить надлежащим образом. К чему эта бессмысленная спешка, госпожа Самосадова?
– Во-первых, я для Вас здесь не "госпожа", а "Ваша честь". Во-вторых, прошу не указывать суду, что имеет смысл для дела, а что нет, – сухо предостерегла Самосадова. Непонятно-вызывающий тон длинношеего юнца, необычный в этом зале, не давал ей сосредоточиться. – Резюмирую: решения комитета кредиторов как не было, так и нет. Что же касается мировых соглашений, то это не основание для принятия судебного решения. Каждый из кредиторов в отдельности не имел возможности ознакомиться с вашим реальным финансовым положением.
– Зато вы имеете, – тут же отреагировал Игорь. Он протянул назад руку, в которую главный бухгалтер вложила новый свиток. – Это – выдержки из консолидированного баланса. Сам баланс представлен ранее. Из него видно, что на сегодня… даже на сегодня! – Кичуй со значением поднял узкий, как указка, палец, – количество банковских активов превышает объем долгов более, чем на триста миллионов долларов. То есть банк ли– кви-ден! А значит, мы не подпадаем под признаки неплатежеспособности. – У меня в связи с этим имеется вопрос! – выкрикнул пожилой адвокат, значительно глядя на судью.
– Вопрос по существу! – намекающе добавил он.
Самосадова благосклонно кивнула. Адвокат прокашлялся:
– Включает ли банк в консолидированный баланс кондитерский холдинг и во сколько он оценен?
Поняв, куда он клонит, Игорь подобрался. – Да, кондитерский холдинг – это один из самых ценных наших активов. Цена его, по данным последнего международного аудита, в районе трехсот пятидесяти миллионов долларов.
– То есть без этого холдинга объем долгов превысил бы сумму активов? И банк мог бы считаться неликвидным, то есть подлежащим банкротским процедурам? – с иезуитской неспешностью додавил адвокат.
– Мог бы! – жестко отбил Игорь. – Действительно, у нас похищены документы. По этому факту возбуждено уголовное дело. Ведется розыск. Но все права на "Юный коммунар" сохраняются за банковскими структурами. Во всяком случае на сегодня никто другой не предъявил на него прав. А если предъявит, то будет отвечать за мошенничество!
Он повернулся к судье.
– Кстати, Ваша честь, Центробанк знает об этом случае. И тем не менее, насколько мне известно, возражает против банкротства "Возрождения". О чем после этого говорить?
– Во-первых, не возражает, а лишь не настаивает, – с сарказмом уточнила судья. – А во-вторых, я вторично напоминаю вам об уважении к суду. Решать, о чем говорить, а о чем нет, – это как раз моя прерогатива.
Кичуй насмешливо поклонился.
– Суд считает нужным разобраться в деле по существу, то есть выяснить, имеются ли у "Возрождения" объективные признаки неплатежеспособности. – Но есть же позиция центробанка! – напомнил Кичуй.
– Она будет принята во внимание среди прочих. После того как Центробанк отозвал у вас лицензию, главное слово – за арбитражным судом. И потом давайте помнить, с чего все началось. Долг банка перед господином Виленкиным остается непогашенным, – отчеканила Самосадова. – И – вот это как раз факт, оценку которому суд обязан будет дать! Как говорится, была бы рада прекратить ваше дело. Но – закон есть закон. И я вынуждена констатировать…
Дверь раскрылась. В нее протиснулась физиономия удаленного начальника юруправления. Избегая гневного взгляда судьи, он протянул сквозь щель жатую в руке папку и поверх голов передал ее Кичую.
– Это еще что?! – возмутилась Самосадова.
Дружески осклабившись, физиономия исчезла.
Кичуй поспешно перебрал вложенные внутрь документы, поднялся:
– Ваша честь, ответчик просит слова для заявления.
Самосадова неприязненно кивнула, подозрительно глядя на появившиеся бумаги.
– Ваша честь, рад, что могу Вас обрадовать. Мы ходатайствуем о прекращении производства по делу о банкротстве банка "Возрождение", – отчеканил Кичуй, повергнув всех в изумление. Не удержавшись, сделал эффектную паузу и закончил, неотрывно глядя на судью. – На том основании, что все недоразумения между ответчиком и истцом устранены. Долг полностью погашен. Претензии отсутствуют. В подтверждение этого передаю уважаемому суду нотариально оформленные документы.
Он с поклонцем протянул папочку, испытывая высшее наслаждение при виде ошарашенного вида судьи. Осоловело глядел со своего стула и представлявший противоположную сторону адвокат.
Самосадова приняла папку, опустилась в кресло и, нагнувшись, то ли принялась тщательно вчитываться, то ли пыталась прийти в себя. Время шло.
– Может, по домам? – игриво произнес Игорь, подмигнув счастливому главбуху.
– У истца есть возражение, – поднялся адвокат.
– Вы не можете отныне делать возражения, задавать вопросы. Вы вообще ничего не можете, – с торжеством объявил ему Игорь. – Потому что больше не являетесь здесь представителем стороны. Истец сам изъявил свою волю.
– Это еще надо проверить, в каком состоянии выражалась эта воля! И откуда она вдруг взялась! – выкрикнул, теряя самообладание, адвокат. – Он же алкоголик! Кичуй собрался ответить со всей возможной язвительностью.
Но Самосадова, обрывая перепалку, поднялась, заставив подняться остальных:
– Прения закончены. Суд удаляется для принятия решения.
Через несколько минут, вернувшись из задней, "совещательной" комнаты, Самосадова объявила, что в связи с отсутствием признаков несостоятельности суд отказывает в признании банка "Возрождение" банкротом. Предупреждая взрыв радости Кичуя, отложила листок с текстом и другим, неофициальным тоном добавила:
– Мы учли, что в ближайшее время Банк России назначает вам временную администрацию. Но у меня есть предчувствие, что скоро мы с вами опять встретимся. Она раздраженно отряхнула ладонью рукав мантии и – вернулась в "совещательную" комнату, не желая появляться в коридоре, где участников процесса поджидали истомившиеся журналисты.
Зато Кичуй, собрав вокруг себя прессу, с удовольствием отвечал на бесконечные вопросы, взглядом поверх голов отыскивая Дерясина, дабы разделить с ним радость победы.
Но вместо Дерясина он обнаружил вжавшуюся в угол Ирину Холину. Закрыв лицо носовым платком, она мелко подрагивала.
Такой Холиной Игорь не видел никогда. Он протолкался к ней:
– Что, Ирина? Что?!
Рывком оторвал ее руки от заплаканного, с потеками косметики лица. В одной из ладоней оказался зажат дамский мобильничек.
– Где Андрей?! – предчувствуя недоброе, потребовал Кичуй.
– Вот, только позвонили, – Холина зачем-то продемонстрировала телефон.
– Я тебя спрашиваю!.. – боясь ответа, заорал он.
– Пятнадцать минут назад нашли тело. Перелом основания свода черепа… Мамочки мои!
Взахлеб, по-бабьи зарыдав, она сползла по стене на пол.
14
Отвернувшись к окну, выходящему на Старую площадь, Игорь Кичуй недоуменно вертел иконку, обнаруженную в пыльном уголке подоконника, – даже в президентском кабинете уборку проводили нерегулярно и некачественно.
Стоял самый пасмурный из сентябрьских дней. Следующий после похорон Дерясина. Огромное фото его с прикрепленной черной лентой висело еще в фойе. Но и без того банк погрузился в траур. В коридорах говорили сдавленными голосами. Порой слышались женские всхлипы. Андрея, незлобливого, стеснительно нежного, любили.
Но больше других страдал Кичуй. Как часто бывает, потеря человека иначе высвечивает его роль в твоей жизни. Дерясин, привычно подпиравший президента костлявым своим плечом, незаметно, не афишируя, перелопачивал уйму дел. После его смерти на Игоря обрушился ворох текущих вопросов, о которых он и не подозревал. И заменить Андрея оказалось некем, – последний член многочисленной прежде "команды" Холина уволилась накануне похорон. Но куда больше Кичуя томила пустота, образовавшаяся внутри. Игорь ловил себя на том, что, обдумывая решение, по привычке полемизирует с Андреем, и даже по-детски сердится, не встречая привычных возражений. Иногда возникало почти физическое ощущение, что со смертью Дерясина вырвали кусок его собственной души, так что образовалась ноющая язва, которой еще долго не суждено зарубцеваться.
Поубавилось в нём и прежней энергии. Очевидно, она была отпущена одна на двоих. Апатия и равнодушие стали овладевать Кичуем. И еще глухое нарастающее раздражение. На тестя. Который, несмотря на бесчисленные удары, продолжал упрямо, будто вол, тащить на себе банк к намеченной цели – недостижимой, как линия горизонта. В упорстве этом Игорю виделось теперь что-то нечеловеческое. Даже две смерти подряд не заставили Рублева сбиться с мерного шага. Так заведенный робот неотвратимо марширует к пропасти. Особенно Игоря покоробило, что уже сегодня, на другой день после Андрюшкиных похорон, тесть как ни в чем ни бывало умчался с какими-то очередными прожектами в Госдуму, наказав зятю ждать его возвращения. Игорь и ждал – с пасмурным лицом и с пасмурной душой. В возможность реанимации банка он больше не верил. Минута торжества в арбитраже схлынула быстро. Потому что вслед за тем осозналось главное: да, они отбились от судебного банкротства. Но что получают взамен? Вместо конкурсного управляющего в "Возрождение" со дня на день высаживается временная администрация Центробанка, которая точно так же первым делом отстранит и его, и самого Рублева от рычагов власти. А значит, от денег.
Сзади послышалось сдержанное покашливание, – вошла секретарша. Кичуй недовольно обернулся:
– После, сейчас не до вас.
На бесстрастном лице пожилой секретарши промелькнула тень: – Вынуждена напомнить, Игорь Сергеевич, – в приемной собрались начальники управлений на совещание по реструктуризации. Его еще Андрюша назначил.
– Ах да! Некстати, – Игорь поморщился. – Знаете, попросите от моего имени кого-нибудь, пусть сами проведут. Я тут собирался над стратегией помозговать…Да и, по правде, не до того мне!
Ему захотелось извиниться за неуместную резкость:
– И вас тоже попрошу не обижаться, – нервы после всего совсем ни к черту!.. Да, я тут иконку на подоконнике обнаружил. Не знакома, часом? Секретарша подошла ближе, приподняла иконку. Подушечкой мизинца отерла пыль. Вернула.
– Это Второвская, – с ностальгией определила она. – Говорил, что удачу приносит. Да вот не принесла. Забыл, видно. Я могу быть свободна? Дождавшись подтверждающего кивка, она вышла.
Кичуй поморщился. Секретарша, начинавшая при Второве, была безупречна в работе. Исполнительна. Не позволяла себе спорить. Но при ней Кичуй ощущал себя начинающим пилотом при механике, который прежде обслуживал знаменитого аса, сбитого в бою. Игорь уже не раз собирался заменить ее. Но пока не решался: никто другой не знал так досконально всех хитросплетений управленческого аппарата. Он вновь повертел иконку. Ту самую, что держал Второв, сидя в этом кабинете, в этом самом кресле. Небожитель, внимания которого искали министры. Депутаты Думы часами высиживали в приемной ради пяти минут аудиенции. Не было преград дерзким планам этого всесильного человека.
И вот, спустя каких-то полтора года, Второв, надломленный, тяжело больной после обширного инсульта, доживает свой век, подзабытый и никому по большому счету не интересный. А на его месте сидит некий Игорь Кичуй. Вознесенный сюда волею случая. И скучно разбирает по винтикам то, что еще недавно было могучей финансовой машиной.
Игорь еще повертел "нефартовую" иконку и – приспособил на углу стола.
Подошел к зеркалу, дурашливо расшаркался:
– Дозвольте представиться, Кичуй – механик по найму!
Он расслышал звук открываемой двери. Боясь оказаться застигнутым в смешном положении, поспешно отодвинулся.
Вошел Рублев. Хмурый, не спавший, кажется, целую неделю. Но глубоко запавшие глазки лихорадочно блестели, а нижняя губа наползла на верхнюю, – верный признак, что старым авантюристом овладела очередная бредовая идея. Игорь безнадежно вздохнул.
– Водички дай, – попросил Рублев, вытаскивая из кармана валокордин. – Второй пузырь. Нормальные люди стопари пьют, а я на эту гадость перешел. Знаешь, что такое старость? Это когда на лекарства тратишь больше, чем на водку. Кичуй без выражения протянул стакан с водой. – Чего в уныние впал? – заметил Иван Васильевич.
– А с чего веселиться-то?
– Веселиться, пожалуй, не с чего. Рубят нас почем ни попадя, – Рублев зло сощурился. – Так ведь пока не до смерти.
Это называется "не до смерти"?! – Кичуй по-мальчишески шмыгнул носом.
Рублев смутился, поняв, что фраза вышла неудачной: – Тем более, не имеем права после гибели Андрея отступать. Да, нас сильно подрезали. Надежды на скорое возвращение лицензии больше нет. Но это означает только то, что надо учиться действовать в новых условиях.
Рублев подобрался. По тому, как Игорь принялся теребить лацканы пиджака, он догадался, что сейчас услышит. Уперся ногами в пол и подался вперед, как инстинктивно делал всегда в ожидании атаки. Прикрыл глаза рукой. Скулы его напряглись. – Говори! – И – скажу. Нет никаких новых условий, Иван Васильевич. Это даже не партизанская война. Это – полный финиш! Нас же лишают всяких полномочий! У нас закрыты все счета, кроме одного, – на текущие расходы. Как хотите, Иван Васильевич, но при всем уважении: отныне мы бессильны контролировать ситуацию! Вы знаете, всё это время, куда вы, туда и я. Так сказать, нитка за иголкой. Но – напрямоту – пока была надежда отбить лицензию, спасти банк, мы бились, и неплохо. Только поэтому, на одном, можно сказать, энтузиазме продержались, считай, с год. Один Андрюша, царство небесное, сколько сделал!
– И что из этого плача вытекает? – нетерпеливо поторопил Рублев. – Не мямли, президент!