– Да и для фараона вы слишком искренни… Впрочем, мне беспокоиться не о чем, и все же спасибо.
Эти слова подразумевали, что разговаривать им больше не о чем, но Манфред не отступил.
– Если вы попадете в какую-нибудь неприятную историю, я буду рад помочь вам. – И он протянул женщине визитную карточку, на которую та даже не взглянула. – Ну, а если вам любопытно узнать, почему я решил заговорить с вами об этом, могу лишь сказать, что год назад один мой очень близкий друг едва не был убит на Монмартре, когда банда Фюре застала его врасплох, но, к счастью, вы пришли ему на помощь.
От удивления она вздрогнула и наконец опустила глаза на карточку.
– О! – несколько смутилась она. – Я не знала, что вы из этой компании… "Четверо благочестивых"? Мне от одного этого названия не по себе становится! Как его звали? Леон… Какая-то испанская фамилия…
– Гонзалес, – подсказал Манфред.
– Точно! – кивнула она.
Теперь уже взгляд ее был полон любопытства.
– Насчет того жемчуга беспокоиться, правда, нечего. А что касается вашего друга, то, скорее, это он спас меня. Он бы не ввязался в ту драку, если бы не выскочил из кабаре мне на помощь.
– Где вы намерены остановиться в Лондоне?
Она назвала адрес, но на этом их разговор прервался, потому что к ним подошел таможенный офицер. Больше Манфред ее не видел. В автобусе, отвозившем пассажиров в Лондон, ее не было.
По правде говоря, ему и не хотелось снова с ней встречаться. На тот разговор его подтолкнуло лишь любопытство и желание помочь той, кто однажды очень помог Леону Гонзалесу (это произошло сразу после того, как Леон столь блестяще распутал дело о лионских фальшивках).
Манфред преступникам не сочувствовал, но и не питал к ним отвращения. Он знал Мэй как крупную международную аферистку и чувствовал себя вполне спокойно, понимая, что в этой стране она будет находиться под заботливым присмотром английской полиции. Лишь в автобусе, по дороге в Лондон, он пожалел, что не спросил ее о Гарри, хотя скорее всего оказалось бы, что пути их никогда не пересекались.
Джордж Манфред, которого народная молва наградила лаврами главной движущей силы "Четверки благочестивых", за свою жизнь удалил двадцать три опухоли с тела общественности.
Война принесла ему и его товарищам прощение за преступления, ими совершенные и им приписываемые, но взамен власти взяли с них слово свято соблюдать букву и дух закона. И он ни разу не нарушил данного обещания, действуя как по собственному разумению, так и от имени своих компаньонов. Лишь один раз он пожалел об этой сделке, и случилось это, когда судьба свела его с Гарри Лексфилдом.
Гарри жил по ту сторону закона. Это был тридцатилетний высокий мужчина с располагающим, довольно красивым лицом. Женщины находили его очаровательным, в чем потом горько раскаивались, поскольку этот человек не знал жалости. Весьма положительные люди приглашали его в свои дома, ему даже удалось проникнуть в совет директоров одной очень известной уэст-эндской компании.
Впервые Манфред столкнулся с Гарри совершенно случайно, по причине до глупого тривиальной. Мистер Лексфилд снимал квартиру недалеко от Керзон-стрит. Однажды ночью Манфред, возвращаясь домой, увидел спорящих мужчину и женщину, стоящих на углу одного из домов. Мужчина говорил грубо, женщина – довольно робко. Он не стал останавливаться и прошел мимо, полагая, что это одна из тех ссор, на которые умному мужчине не следует обращать внимания, но, услышав звук удара и тихий вскрик, обернулся и увидел, что женщина лежит на земле рядом с решетчатой оградой дома. Манфред быстро вернулся.
– Это вы ударили женщину? – спросил он.
– Не твое собачье дело…
Манфред одним ударом сбил его с ног и перебросил через ограду. Когда он обернулся, женщины уже не было.
– Я мог убить его, – раскаивающимся голосом произнес Манфред, рассказывая об этом случае своим друзьям, и, надо сказать, Леону Гонзалесу был неприятен вид кающегося Манфреда.
– Но вы этого не сделали. Почему?
– Когда я увидел, как он встает на ноги, и понял, что ничего ему не сломал, поверите ли, я просто сбежал, – признался Манфред. – Нужно мне учиться сдерживать в себе эти импульсы. Наверное, годы берут свое, я уже не могу быстро принимать взвешенные решения.
Если Пуаккар знал все о самых грязных слоях общества, то Манфред был живой энциклопедией по жуликам и разного рода мошенникам, промышляющим среди обычных людей. Однако почему-то мистер Лексфилд был ему не известен. В скором времени Леон навел справки и кое-что выяснил.
Его выставили из Индии и Австралии. В розыске он числится только в Новой Зеландии. Его специализация – многоженство, и работает он исключительно с женщинами из известных семей, готовых на все, чтобы избежать скандала. Его лондонские "коллеги" знают о нем только понаслышке. У него есть и законная жена, которая приехала вслед за ним в Лондон, и, возможно, стала причиной того, что в ту ночь он попался на глаза Манфреду.
В Австралии мистер Лексфилд завладел кругленькой суммой. Удача сопутствовала ему и в дальнейшем, поскольку в Сиднее он под вымышленным именем сел на "Монровию" и без особого труда улизнул из страны. Его шарм и обаяние обеспечивали три четверти успеха, как и любому хорошему жулику. Наверняка именно эти качества позволили ему за время плавания облегчить кошельки нескольких богатых австралийских землевладельцев на три тысячи фунтов и вскружить голову дочери одного из них (по крайней мере, ее отец производил такое впечатление).
Сошел на берег он уже помолвленным. К счастью, его будущая невеста в день прибытия слегла с прозаическим приступом аппендицита. Еще до того, как ей выписаться из больницы, Лексфилд узнал, что у ее отца – на самом деле никакого не миллионера – серьезные финансовые проблемы.
И все же удача не покинула его. Поездка в Монте-Карло принесла ему еще одно небольшое состояние… И заработал он его не за игровым столом. Здесь он познакомился и сумел добиться расположения некой Эльзы Монарти, недавней воспитанницы католической женской школы, девушки, легко поддающейся внушению. Сестра, ее единственная родственница, послала Эльзу в Сан-Ремо (как ни странно, ей тоже нужно было набраться сил после болезни), и где-то на границе она и встретилась с обаятельным мистером Лексфилдом – тогда его, правда, звали иначе – в большом вестибюле гостиницы. Ей был нужен управляющий, и галантный Гарри помог его разыскать. Она рассказала ему о сестре, которая была совладельцем одного крупного швейного предприятия, расположенного на рю де ла Пи. В ответ на доверие Гарри поведал ей о своих якобы богатых и именитых родителях и описал ей жизнь, в равной степени не имеющую ничего общего с действительностью.
В Лондон Гарри вернулся один, здесь он выяснил, что по его следу идет единственная женщина в мире, которая имела законное право носить его фамилию (в действительности его звали Джексоном). Это была хоть и довольно миловидная, но неуступчивая женщина, что называется, с характером. Особо нежных чувств к супругу она не испытывала, но была твердо намерена разыскать его, чтобы ради двух брошенных детей вернуть остатки промотанного им состояния. Если бы не его врожденная подлость, он бы давно уже хорошо заплатил ей, лишь бы отделаться от ее преследований.
Уже через неделю после того, как Гарри оказался переброшенным через довольно высокую ограду дома на Керзон-стрит и все еще прихрамывал, Леон Гонзалес, который взялся расследовать его дело, уже имел полную картину его злодеяний.
– Если б я знал, я бы приложил его посильнее, – с сожалением в голосе произнес Манфред. – Странная штука, поднимая его (тем приемом, который вам, Леон, так и не дался), я вдруг почувствовал невыносимое отвращение. Нужно будет понаблюдать за ним. Где он остановился?
– На Джермин-стрит у него роскошная квартира, – сказал Леон. – Прежде чем вы возразите, что на Джермин-стрит нет роскошных квартир, я скажу, что она, по крайней мере, производит впечатление роскошной. Меня этот господин настолько заинтересовал, что я заехал в Скотленд-Ярд и поговорил с Мэдоузом. Мэдоуз знает его прекрасно, но не имеет улик, чтобы засадить. У этого человека полно денег… Он имеет счет в банке "Лондон энд Саузерн" и только сегодня утром купил новую машину.
Манфред задумчиво кивнул.
– Очень скользкий тип, – сказал он. – Мы можем разыскать его жену? Надо полагать, та несчастная женщина, которая была с ним…
– Она живет на Литтл-тичфилд-стрит, называет себя миссис Джексон. Вероятно, это настоящая фамилия нашего друга. Мэдоуз не сомневается в этом.
Мистер Гарри Лексфилд был слишком умным человеком и понимал, что находится под наблюдением. Но он занимался такими преступлениями, в которых его практически невозможно было изобличить. Его любезные манеры, его роскошный автомобиль плюс удачно подстроенный "несчастный" случай на лодке, случившийся с ним в верховьях Темзы, обеспечили ему знакомство с нужными людьми и членство в одном престижном речном клубе, что стало пропуском в дома, двери которых в обычной жизни были бы для него закрыты.
Он потратил месяц на то, чтобы посвятить двух богатых биржевых маклеров в таинства австралийского покера, в который самому ему катастрофически не везло пять вечеров подряд – он проиграл шестьсот фунтов, чем вызвал искреннюю жалость у своих противников. Впрочем, как оказалось, жалость их была напрасной, поскольку на шестой вечер ему посчастливилось выиграть пять тысяч. Хозяев своих он оставил с ощущением того, что ему ужасно неловко чувствовать себя невольным виновником их потери.
– Весьма любопытно, – заметил Манфред, когда ему об этом рассказали.
Однажды вечером, обедая в "Ритц-Карлтоне" с молодым человеком, одним из новых знакомых, он увидел то, что посчитал главным подарком судьбы.
– Вы знаете, кто это? – вполголоса спросил он у своего спутника.
– Кто? Эта леди? Господи, ну конечно! Мы с ней уже не первый год знакомы. Она несколько раз останавливалась у моих родителей в Сомерсете. Это госпожа Веласкес. Она – вдова какого-то золотого мешка, бразильянка.
Мистер Лексфилд снова посмотрел на прекрасную брюнетку за соседним столиком. Тонкий ценитель, возможно, отметил бы, что на ней слишком много драгоценностей – многочисленные бриллиантовые браслеты опоясывали ее запястья, на груди сверкал огромный изумруд в алмазной оправе, – но это отнюдь не портило общую картину, которую довершали изысканное платье и царственная осанка.
– Она невероятно богата, – продолжал нашептывать его информатор. – Мой полковник, знающий ее намного лучше меня, как-то рассказал мне, что ее муж оставил ей шесть миллионов фунтов… Есть что-то неправильное в том, что люди имеют столько денег.
"Скорее неправильно то, – подумал Гарри Лексфилд, – что у кого-то есть такие деньжищи, а я еще не урвал от них свою долю".
– Я бы хотел познакомиться с ней, – сказал он и уже через минуту был ей представлен. В предвкушении более крупной добычи он напрочь позабыл о своих планах вечером обчистить в карты юного гвардейца.
Она показалась ему очень привлекательной женщиной. По-английски разговаривала свободно, хоть и с небольшим акцентом, и как будто была рада знакомству. Они много танцевали, и он даже, набравшись смелости, попросил разрешения наведаться к ней утром, но оказалось, что она собирается уезжать в свое загородное поместье в Ситон-Девереле.
– Надо же, – лучезарно улыбаясь, проронил он, – а я как раз в субботу буду проезжать через Ситон-Деверел.
К его радости, она проглотила наживку. В субботу ровно в полдень его машина остановилась у виллы "Хэнфорд-хаус".
Неделю спустя Леон принес потрясающее известие:
– Джордж, этот парень обручился с какой-то богатой южноамериканской вдовушкой. Мы не можем позволить этому продолжаться. Предлагаю организовать оргию беззакония: давайте похитим этого мошенника и отправим куда-нибудь подальше на корабле, перевозящем скот. Есть у меня один человек на Ист-индиа-док-роуд, который берется это сделать за полсотни фунтов.
Манфред покачал головой.
– Мне нужно поговорить с Мэдоузом, – сказал он. – Кажется, мы все-таки можем его прижать.
Мистер Гарри Лексфилд не чувствовал себя на седьмом небе, куда обычно возносятся пылкие влюбленные, знающие о взаимности, но был безгранично доволен собой, когда наблюдал у себя дома за последними приготовлениями к торжественному обеду.
Убедить госпожу Веласкес решиться принять предложение руки и сердца оказалось делом непростым. Она была необычайно подозрительна и даже хотела познакомиться с его родителями, которые именно в эти дни были страшно заняты и никак не могли оставить свои огромные владения в Канаде.
– Гарри, дорогой, для меня это очень серьезный шаг, – говорила она, в сомнении покачивая прекрасной головкой. – Конечно же, я люблю тебя всем сердцем, но я так боюсь мужчин, которые думают не о любви, а о деньгах.
– Дорогая, ты же знаешь, мне не нужны деньги, – задушевно отвечал он. – Я же показывал тебе банковскую книжку. У меня на счету девять тысяч фунтов, а еще земли.
На это она ничего не ответила, лишь подернула плечом. Эта женщина отличалась необычным темпераментом: она никогда не оставалась в одном настроении дольше часа.
На обед она пришла, к его немалому раздражению, с компаньонкой, ни слова не понимавшей по-английски. Но мистер Лексфилд был очень терпелив и ничем не выдал своего недовольства.
Однако за кофе в его маленькой шикарно обставленной гостиной она сообщила такое, что заставило его позабыть об этом неудобстве.
– Сегодня я познакомилась с одним приятным мужчиной. Он заехал ко мне в "Хэнфорд".
– Он не только приятный, но и везучий. Если бы я там был… – многозначительно улыбнулся Гарри, хотя в душе негодовал.
– Он говорил о тебе, – улыбнулась и она.
Гарри Лексфилд насторожился. Никто в Англии не знал его достаточно хорошо, чтобы сделать предметом разговора. Если они действительно обсуждали его, то только с положительной стороны.
– И кто это был? – поинтересовался он.
– Он прекрасно разговаривал по-испански и у него просто чудесная улыбка! К тому же он рассказывал столько смешных историй, что я хохотала до слез.
– Бразилец?
Она покачала головой.
– В Бразилии мы разговариваем на португальском, – ответила она. – Нет, сеньор Гонзалес…
– Гонзалес?! – воскликнул он. – Не Леон ли Гонзалес? Один из этих гряз… Один из "Благочестивых"?
Она удивленно повела бровью.
– Ты знаком с ним?
– Я о них слышал, – рассмеялся он. – Этих негодяев нужно было повесить много лет назад. Убийцы и воры. И они еще имеют наглость приходить и разговаривать с тобой! Надо полагать, он наговорил тебе обо мне всяких гадостей? Ну конечно! Я ведь уже много лет враждую с ними.
И он рассказал ей выдуманную историю о том, как когда-то ему довелось столкнуться с этой троицей. Бразильянка слушала очень внимательно.
– Как интересно! – сказала она, когда он закончил. – Но нет, он просто сказал мне, что ты – очень плохой человек, что тебе нужны только мои деньги, что у тебя плохая… Как это сказать?.. Репутация. Я ужасно разозлилась, правда, особенно, когда он сказал, что ты женат. Я-то ведь знаю, что это неправда, ты ведь не стал бы меня так обманывать. Завтра этот сеньор Гонзалес обещал прийти снова… Пока я не разозлилась, мне он даже казался симпатичным. Хочешь, пообедаем завтра вместе, и я расскажу тебе, что он скажет?
Гарри одолевало жгучее беспокойство. Установить личность человека, который той ночью так бесцеремонно поступил с ним, было совершенно нетрудно, и когда это было сделано, он принял решение держаться как можно дальше от людей, живших в доме со знаком серебряного треугольника на двери. Он был достаточно благоразумен, чтобы понимать, что с ними лучше не ссориться, и искренне надеялся, что им не пришло в голову выяснять все подробности его жизни.
Он сменил тему разговора и, не обращая внимания на присутствие компаньонки своей невесты, превратился в самого страстного, самого нежного любовника. Были задействованы весь его опыт и талант, поскольку игра сулила ему такой выигрыш, о котором он никогда и не мечтал.
Ближайшей его целью были двадцать тысяч фунтов, полученных леди в виде дивидендов. Хоть он и не считал ее глупышкой, в финансовых вопросах она была очаровательно беспомощна. Сам же Гарри Лексфилд, когда разговор заходил о деньгах, чувствовал себя как рыба в воде. О рынке и рыночных отношениях он мог говорить много и со знанием дела. Гарри уже давно изучал эту тему, как всякий вор, считая себя достаточно умным, чтобы заниматься серьезными финансовыми делами. Не единожды он пытался сделаться финансистом, но всякий раз эти попытки заканчивались полным крахом.
Он провел свою пассию и ее молчаливую компаньонку до машины и вернулся в квартиру, где в одиночестве и тишине попытался осмыслить новую и тревожную угрозу, явившуюся ему в виде интереса, проявленного к его персоне тремя благочестивыми.
На следующее утро, по своему обыкновению, он встал поздно и был все еще в пижаме, когда зазвонил телефон.
Голос портье сообщил, что его вызывают по междугородной линии, а междугородные звонки в эти дни означали прекрасную госпожу Веласкес.
– Я встретилась с Гонзалесом, – раздался в трубке ее встревоженный голос. – Он пришел, когда я завтракала, и сказал, что завтра они собираются арестовать тебя за что-то, что ты якобы натворил в Австралии. А еще сегодня он хочет сделать так, чтобы ты не мог получить из банка деньги.
– Заморозить мой счет? – быстро спросил он. – Ты уверена?
– Разумеется, уверена! Они собираются пойти к судье и получить у него какую-то бумагу для этого. Мне приезжать к тебе на обед?
– Конечно… В час, – произнес он и беспокойно взглянул на часы: была половина двенадцатого. – Да, и насчет твоих инвестиций. Думаю, я уже сегодня могу все устроить. Захвати свою чековую книжку.
Он никак не мог дождаться, пока она закончит разговор. В конце концов сам оборвал его довольно бесцеремонно, швырнул трубку и бросился в спальню переодеваться.
Его банк располагался на Флит-стрит, и поездка до него показалась Гарри бесконечной. Всю дорогу его терзала мысль, что Дом правосудия находится слишком уж близко к Флит-стрит и судейский ордер может попасть в банк раньше него.
Он сунул чек под медную решетку над стойкой банковского кассира и затаил дыхание, когда маленький прямоугольный листок передали для проверки бухгалтеру. С величайшим облегчением он вздохнул, когда кассир открыл сейф, достал пачку ассигнаций и стал отсчитывать указанную в чеке сумму.
– На вашем счету, мистер Лексфилд, остается всего несколько фунтов, – сказал кассир.
– Я знаю, – ответил Гарри. – После обеда я собираюсь обналичить у вас еще один чек на крупную сумму.
В ту же секунду он понял, что к тому времени судейский ордер, скорее всего, уже вступит в силу. Что ж, придется поискать другой способ распорядиться чеком госпожи Веласкес.
Облегчение его было таким огромным, что он едва ли мог спокойно говорить. Почти с девятью тысячами фунтов в кармане он поспешил домой и прибыл на Джермин-стрит одновременно с госпожой Веласкес.
– Этот кабальеро оказался таким смешным! – своим обычным отрывистым голосом рассказывала она. – Я чуть не рассмеялась ему в лицо. Представляешь, он сказал, что завтра я тебя уже здесь не найду. Что за нелепость!