4
Пергамент с оригинальной рукописью лежал на подсвеченном снизу столе в кабинете хранителя. Каждая страница была разделена на два симметричных столбца, ограниченные прямыми невидимыми линиями.
- Эта часть текста, - хранитель Королев показал на правый столбец, - написана знаками, которых я никогда не видел. Левый столбец написан клинописью. Данный шрифт был создан в Месопотамии пять тысяч лет назад и обычно связывается с глиняными табличками в Шумере, Вавилоне и тому подобных местах. Можно предположить, что перед нами копия глиняной таблички. Впрочем, пока текст манускрипта не исследован - с филологической, семантической, палеографической, лингвистической точек зрения, - это лишь предположение, не больше. Если текст и правда переписан с глиняной таблички, мы никогда не узнаем, сколько лет оригиналу. Однако после радиоуглеродного анализа мы сможем сказать, сколько лет пергаменту.
Я осторожно потер пальцами краешек пергамента:
- Посмотрите! Кожа кажется мягкой, даже новой. А должна была бы быть твердой, высохшей. На протяжении тысяч лет свиток лежал в свернутом состоянии и тем не менее развертывается практически без разломов и складок.
- Я ничего не знаю о том, как обрабатывали кожу животных в южных широтах. Ничего.
- Неизвестные значки в правом столбце - как вы думаете, что это такое?
- Понятия не имею.
- Арабские буквы?
- Нет, я узнал бы их. Это больше похоже на какие-то математические формулы. В Вавилоне еще за несколько тысяч лет до Рождества Христова были разработаны довольно совершенные математические постулаты. И еще меня смущают украшения манускрипта.
- Почему?
- Вот трикветр, например, - он указал на символ, расположенный в самом верху пергамента, - обычно этот знак не ассоциируется с Древней Месопотамией. А вот это, - произнес он, переводя мое внимание на изображение павлина, - особая птица.
Я погрузился в изучение рисунка птицы, распустившей полукругом хвост.
- Павлин, - сказал хранитель, - это древний символ езидов. Они поклоняются павлину. Считают его символом падшего ангела. В их религии павлин символизирует демиурга, божество низшего ранга, которым был создан космос. Эту птицу называли Малак-Тавус, что значит "Ангел Божий" или "Павлин-ангел". Христиане и мусульмане воспринимают езидов как поклонников дьявола. Дело в том, что одно из имен Малак-Тавуса - Шайтан. Знакомо оно вам? - Взгляд Королева блуждал некоторое время, потом он кивнул в ответ на мой незаданный вопрос. - Шайтан на арабском языке - имя Сатаны.
5
За окном кабинета хранителя золотом сверкали шпиль колокольни и луковицы куполов храма. Ежегодно тысячи православных пилигримов приезжают в Киево-Печерскую лавру в надежде ощутить дыхание Господа. Пока Королев разливал кофе, я перевел взгляд с собора и колокольни на множество церквей и памятников, видневшихся из окна. Однако перед глазами у меня все еще была мумия, обнаруженная в одной из пещер, среди переплетений ходов с маленькими и большими подземными церквами. Очень кратко Королев объяснил, что произойдет, если он будет послушно следовать предписаниям: "Ничего".
Бюрократические процедуры, формальности, и больше ничего… Для Королева стало навязчивой идеей помешать тому, чтобы находка мумии дала старт жутким бюрократическим перетягиваниям каната между музеями, церковными и государственными властями. На протяжении сотен лет монахи Киево-Печерской лавры собирали и копировали многочисленные религиозные тексты. И что? В архивах музея они по-прежнему лежат без всякой пользы. После революции 1917 года о текстах забыли. О них никто не вспоминал. Коммунистическая власть не интересовалась изучением христианских документов. А потом наступила пора нехватки денег, борьбы за власть, бюрократии.
- Манускрипт необходимо изучить, - сказал Королев. - Подвергнуть радиоуглеродному анализу. Перевести, истолковать, определить место среди других. Но у нас нет возможностей.
- Я все еще не понимаю своей роли в этом деле.
- Я хочу, чтобы вы увезли манускрипт на Запад! Я хочу, чтобы он был изучен при помощи методов, которые находятся в вашем распоряжении.
- Но что скажут украинские власти иностранному ученому, который попытается вывезти из страны подобного рода манускрипт?
Он посмотрел на меня. Очень долгим взглядом.
- Нет! - крикнул я.
- Ну теперь вы понимаете, почему я позвонил вам, Бьорн Белтэ, вам, а не кому-то еще?
- Вы не можете меня об этом просить!
- Такого рода манускрипт заслуживает, чтобы его изучали. Самым тщательным образом.
- Вы хотите… вы имеете в виду…
- Вы не такой, как другие. Вы - прагматик. Вы не из формалистов и бюрократов. Вы - настоящий исследователь. Вы любопытны. Вы хотите знать.
- Вы не можете просить, чтобы я вывез манускрипт из Украины как контрабанду!
Но он попросил.
А я вывез.
Судьба - это переплетение нитей, видимых и невидимых, которые пересекаются, но общий рисунок мы обнаруживаем, как правило, слишком поздно. Когда в аэропорту я прощался с Тарасом Королевым, я видел его в последний раз.
Как и все другие, кого судьба вовлекла в водоворот событий, связанных с манускриптом, он был убит через несколько недель.
II
КВАРТИРА
ОСЛО
22 мая 2009 года
1
Ни один человек не может быть готов к тому, что обнаружит труп. Поверьте мне. У меня есть некоторый опыт.
Дом был огромным и казался неприступной каменной крепостью. Со своими эркерами, шпилями, стилизованными брустверами он легко мог сойти за место событий минувших времен. Стены из красного гранита и кирпича были увиты диким виноградом и торчавшим в разные стороны плющом. Клочья травы и увядшие тюльпаны тянулись вверх на узкой полоске зелени между фасадом в стиле модерн и кованой решеткой, которая держала прохожих на подобающем расстоянии.
Лестница внутри дома носила отпечаток прежней роскоши, от которой только она и осталась, с перилами из дорогих сортов дерева, железной решеткой в стиле модерн. На потолке сохранились живописные изображения очаровательных херувимов и ангелочков с крылышками. Шаг за шагом, словно дряхлый старик, я поднимался по ступенькам лестницы. Перелет измучил меня. В руках чемодан. Каждый шаг отдавался эхом. Как будто в кино. Лицо отражалось на блестящих плитках стен. Запыхавшись, я остановился на площадке перед двустворчатой дверью из красного дерева со вставкой из матового стекла. Я позвонил. Звонок прозвучал хрипло, как будто он был не совсем здоров и хотел закутаться в шарф и проглотить лекарство, чтобы не саднило горло. У меня был ключ, и я мог отпереть дверь сам, но я всегда предпочитал звонить Кристиану. Это более естественно.
Я знал Кристиана Кайзера восемнадцать лет и никогда не слышал, чтобы он о ком-то отозвался пренебрежительно. Он легко сходился с людьми. Его юмор - суховатый, чисто британский - был элегантным и необидным. Все знают людей такого типа. Он всегда помнит ваше имя, а заодно имя вашей бывшей жены и ваших детей-бездельников, помнит о том, что ваш эрдельтерьер Трикси потерялся в горах в прошлом году. Его внешность трудно забыть. Очень худой. С заостренными чертами лица, неуклюжий, как привидение. До того как в результате несчастного случая он оказался прикованным к инвалидному креслу, к чему он так и не привык, он казался выше, чем был на самом деле. Носил модный костюм с галстуком-бабочкой. Весной обычно вставлял в петлицу только что сорванный цветок. Густые подвижные брови казались заблудившимися усами. Он непрерывно подмигивал, словно у него тик. Седые волосы были зачесаны назад, отчего он напоминал добродушного сельского священника.
Я ждал. Обычно он кричал мне:
- Открой ключом! Зачем я давал тебе ключ? - но сегодня не было слышно ни звука.
Лифт, на котором Кристиан поднимался в своем кресле, застыл на втором этаже. Значит, он был дома. Установка лифта после несчастного случая (неблагоприятное стечение обстоятельств: неосторожный вагоновожатый, подвыпивший писатель, пешеходный переход) вызвала бурю возмущения и привела к экстренному заседанию правления жилищного кооператива. Некоторые потребовали, чтобы Кристиан Кайзер съехал.
Кристиан был историком и автором научно-популярных произведений. За последние годы не вышло ни одной его книги, которая продавалась бы в количестве менее пятидесяти тысяч экземпляров. Такие книги, как "С Одином в восточных землях", "Викинги на Ниле", "Норвежское наследие тамплиеров", вызвали оживленную профессиональную дискуссию, а красноречие, остроумие и характерная внешность сделали Кайзера желанным гостем пятничных телевизионных шоу. Когда декан Трюгве Арнтцен с обычным упрямством отказал мне в просьбе профинансировать исследование киевского манускрипта, я обратился к Кристиану. На протяжении многих лет мы обсуждали с ним возможность совместного написания книги. И наконец у нас появился проект - загадочный манускрипт, который я тайно вывез из Украины, его изучение могло стать основой для нашей совместной работы. Хотя в тот момент мы почти ничего не знали о манускрипте, издательство Кристиана клюнуло на наживку - мумия! сатанинские символы! загадочные значки! - и выдало щедрый аванс. Декан с огромным удовольствием отправил меня в неоплачиваемый отпуск. И тем самым избавился от необходимости лицезреть меня.
Я позвонил еще раз. Кристиан уже должен проснуться. Он был "жаворонком". Не слышит звонка?
Вчера вечером, когда Кристиан звонил мне в Рейкьявик, он просил приехать к нему прямо из аэропорта.
- Нам надо обменяться свежей информацией, - сказал он со смехом, слегка подшофе.
Потом сообщил, что нашел в Париже женщину, знавшую о некой паре в Амстердаме, которая изучала упоминания трикветра и Малак-Тавуса в средневековых манускриптах. Многообещающее начало. Сам я тем временем встречался с одним из знаменитейших ученых - исследователем древних манускриптов. Профессор Трайн Сигурдссон не только руководил отделом манускриптов Института Аурни Магнуссона, но и был моим другом, на которого я мог положиться.
Куда пропал Кристиан? Не случилось ли с ним чего? В роли ангела-хранителя я выглядел довольно жалко. После перелета чувствовал себя не в своей тарелке. Потерял способность действовать. Я вообще не люблю путешествовать. Мои чувства от этого тупеют. Душа не успевает за переездами.
Наконец я решился и отпер дверь сам. Весь в сомнениях и с опаской. Словно был взломщиком.
2
Квартира огромная. В такой и целый школьный класс потерялся бы навсегда. Конгломерат комнат, спален, помещений для прислуги и коридоров, которые вели в никуда.
На полу у входной двери лежала утренняя газета. Кристиан поднимал ее обычно с коврика щипцами.
Я сбросил с ног ботинки.
- Кристиан?
С некоторой задержкой ответил кот. Сэр Фрэнсис. Перс. Ужасный сноб. Хотя я и бывал здесь много лет, он так и не удостоил меня своим вниманием.
Паркет был недавно натерт. В нем можно было увидеть свое отражение. Два раза в год Кристиан нанимал людей из бюро натирать пол. Я принюхался и узнал слабый запах чего-то сладкого, пикантного, чужеродного. Благовония? Странно. Кристиан окружал себя только запахами коньяка "Мартель", сигар Алехандро Робайна и парфюма "Диор Ом".
- Кристиан?
Я заглянул в большую кухню. Пусто. Ни единого пятнышка. Как в мебельном каталоге. Терракотовая плитка. Шкаф из красного, как пламя, бука. Из окна светило солнце на мойку. Ни салфетки, ни кофейной чашки. Хлебница, в полном соответствии с предписаниями, тщательно закрыта.
В комнате с плюшевыми гардинами стоял диван, на котором сидел сэр Фрэнсис. Он смотрел на меня. Я смотрел на него. Я мяукнул. Он не ответил. Взгляд его был тяжелым, грустным, глаза желтыми. Ему явно не хватало порции джина-тоника.
Я постучал в дверь спальни:
- Кристиан?
Тишина и запах благовоний стали действовать мне на нервы.
- Ты проснулся?
Я не мог решиться. Есть что-то личное в спальне, в том, как человек спит, в запахе тела, в сновидениях, которые прилипают к стенам. Вы никогда не знаете, что увидите, открыв дверь спальни.
Я постучал сильнее:
- Кристиан?
Если бы он был моложе и здоровее, я мог бы подумать, что у него в постели группа восторженных читательниц из какого-нибудь читательского клуба. Но то время давно прошло.
Я втянул в себя слабый аромат благовоний и, задыхаясь от удушающего запаха, вдруг подумал, что случилось что-то ужасное. Я не могу объяснить это ощущение. Я совсем не провидец. Когда я был моложе, я считал, что мне по наследству достались способности моей бабушки. Говорили, что она общалась с покойниками. Сейчас я забыл обо всех этих глупостях. И все же, вспоминая секунды перед тем, как я открыл дверь, я понимаю, что уже тогда твердо знал, что Кристиан Кайзер умер. Эта мысль напомнила мне о предостережениях неизвестного мужчины, который несколько раз звонил мне на прошлой неделе. Ему было известно о существовании манускрипта. Говорил он по-английски с акцентом. Я рассказал о нем Кристиану. Мы не знали, кто это. Украинский полицейский? Исследователь из Киево-Печерской лавры, коллега Королева? Нелегальный коллекционер?
Я постучал кулаком изо всех сил:
- Кристиан?
Потом положил руку на ручку и приоткрыл дверь.
III
РИТУАЛЬНОЕ УБИЙСТВО (1)
Кристиан Кайзер лежал на кровати, на гладкой шелковой простыне, голый, сложив руки на груди. Глаза закатились. Челюсть отпала, обнажив кривую усмешку покойника. Тело мертвенно-бледное. Мужское достоинство съежилось до маленького куска кожи в окружении седых волосков.
Повсюду в спальне - на полу, на прикроватных столиках, на подоконнике - горели восковые свечи. Много восковых свечей. Поразительно много.
Время остановилось. Я глубоко вздохнул и застыл на месте. Парализованный. Окоченевший. Стук сердца отдавался в груди, в ушах, во всем конгломерате артерий и вен моего тела. Колени и руки дрожали. Капли пота текли по лбу, под мышками, по спине. Мозг отказывался управлять телом. Взгляд фиксировал - не реагируя, бесстрастно, отстраненно - всевозможные детали. Солнечные лучи в щелках между занавесками. Шлепанцы рядом с кроватью. Полупустой стакан с водой на ночном столике. Баночку с лекарствами. Книгу. Одежду, аккуратно разложенную на инвалидном кресле. Скомканную и брошенную поверх пижаму. Восковые свечи. Тело.
Непроизвольный стон.
- Боже мой, Кристиан… Что случилось?
Рысцой подбежал ко мне сэр Фрэнсис. И резко отвернулся.
Очень медленно я стал приближаться к кровати. Едва не падая. Весь в поту. Я сосредоточился на запахе. Кожа у умершего была восковой белизны. Но запах шел не от тела. Пока. Кристиан умер совсем недавно. Сквозь сладковатый запах благовоний и горящего воска пробивался другой - более острый, металлический. Я никак не мог определить, что это.
Кристиан был совершенно белым. Смерть лишила его красок. Он был даже белее меня. Как смерть могла сделать тебя таким немыслимо бледным?
Кто-то его убил, это очевидно. Так люди не умирают сами. Не умирают голыми, на кровати без одеяла, с руками, скрещенными на груди, и сжатыми кулаками, в окружении мерцающих свечей. Было что-то… надо найти слово… ритуальное… в том, как он лежал. Словно агент похоронного бюро и священник уже побывали здесь и теперь уехали, чтобы привезти погребальную одежду и святую воду.
Целую минуту я стоял и смотрел на безжизненное тело моего умершего друга. Потом оно исчезло под пеленой моих слез. Я закрыл ему глаза и вызвал по телефону полицию.
IV
КЛЮЧЕВОЙ СВИДЕТЕЛЬ
Сыщик Курт Хенриксен был рослым мужчиной в очках с роговой оправой, с записной книжкой в нагрудном кармане и взглядом, от которого самый закоренелый преступник потерял бы самообладание и признался бы в совершенных преступлениях.
Полицейские в форме и в штатском заполонили квартиру, Эксперты в белых халатах ходили из комнаты в комнату, словно пингвины. А я сидел на стуле в гостиной в полной уверенности, что полицейские забыли обо мне. Один "пингвин" нечаянно наступил мне на ногу и рассеянно попросил прощения. Курт Хенриксен расхаживал отдельно от них, поглядывая на книги на полке, открывая шкаф, выясняя, на какую волну настроено радио. Он прибыл позже остальных.
- Большинство людей упускают мелочи, - неожиданно сказал он. Несмотря на пребывание в Осло в течение двадцати лет, он не избавился от мягкости согласных и картавости своего родного диалекта. - А между тем мы можем многое почерпнуть из того, что представляется несущественным. - Он протянул мне руку. - Курт Хенриксен. Инспектор полиции. Полиция Осло, второе отделение. Вот так обстоят дела. Это вы нашли умершего?
- Да, к сожалению. Меня зовут Бьорн Белтэ.
- Я так и подумал. Я про вас слышал. Читал в газетах.
Он имел в виду, что слышал об археологических находках, к которым я имел отношение несколько лет назад. О них писали газеты. Иногда меня узнают на улице.
Чтобы нам не наступали на ноги и чтобы не мешать своим присутствием колонии "пингвинов", мы переместились на кухню. Хенриксен занес мои личные данные в блокнот и спросил, почему у меня был ключ от квартиры Кайзера. Я объяснил, что мы работали вместе над одной книгой. Это его не заинтересовало. Зато он спросил, где я находился в это утро с пяти до семи.
- Его убили в это время?
- Это стандартный вопрос, я должен задать его для порядка.
- Я спал. На борту самолета между Кеплавиком и Гардемуеном.