Самым толковым из четверки оказался Гребешок, во всяком случае, по личной оценке Сэнсея: отслужил срочную в разведбате, после дембеля поработал сержантом ППС пять лет, окончил юридический и уже аттестовался на лейтенанта, когда подкралось то, что подкрадывается незаметно. То есть служба "собственной безопасности", названная так, по мнению ментов, явно издевательски. То ли у ребят не хватало для плана одного лишнего милиционера-коррупционера, то ли просто рожа Михаила Гребешкова им показалась неприятной, но только подсекли они его на Воздвиженском базаре во время обхода коммерческих палаток и нежно взяли под белы ручки. Соответственно Гребешку посветили на выбор 173-я (получение взятки) и 148-я (вымогательство) старого УК РСФСР. Но ни ту, ни другую доказать не смогли. Потому что состав преступления по 173-й часть 1 формулировался как "выполнение или невыполнение в интересах дающего взятку какого-либо действия, которое должностное лицо должно было или могло совершить с использованием своего служебного положения". А Гребешок просто брал, ничего конкретно не обещая - ни действия, ни бездействия. Точно так же действия Миши не втискивались и в лоно статьи 148 - он ни от кого не требовал "передачи личного имущества граждан или права на имущество или совершения каких-либо действий имущественного характера", не угрожал насилием, не шантажировал и так далее.
В общем, посадка не состоялась, но Гребешка тихо уволили по собственному желанию. Тут его и подобрал Курбаши, от которого он по наследству перешел к Фролу, а потом к Сэнсею. В отличие от милиции персональная ответственность в конторе всегда держалась на высоком уровне, да и денежное содержание было существенно выше, а потому Гребешок не был замечен в рвачестве, чрезмерной работе на собственный карман и числился весьма надежным бойцом.
Не менее толковым, хотя и без высшего образования, был и Агафон. Этот в ментуре прослужил еще дольше, но, правда, выше старшины не поднялся. Спалился на неприятной истории с бомжем, которого нечаянно затоптал до смерти. Сел по статье 105 на два года, хотя там была 103-я или даже 102-я "г", ибо на бомже живого места не было. Само собой, только очень доверчивый прокурор мог поверить, что бомж, общий вес которого вместе с костями и тряпьем не составлял и шестидесяти кило, первым напал на девяностосемикилограммового старшину Агафонова, вынудив его защищаться. Но признать действия молодца совсем уж правомерными он все-таки не сумел, тем более что в "обезьяннике", рядом с которым происходило избиение, сидело много народа и у большинства было совсем иное впечатление о ходе этого процесса. Инициатором отдачи под суд старшины оказался один из офицеров, уже давно цеплявшийся к Агафону.
Отсидев, Агафон вернулся в родные места, попробовал было трудиться на машиностроительном заводе, но явно не ощущал удовлетворения от жизни. Курбаши прибрал и его. Поскольку хороших друзей по прежней службе у Агафона было хоть пруд пруди, информированность о делах ментовских с его приходом в команду сильно возросла. Агафон выглядел очень представительно, солидно и мог, если надо, изобразить подлинного служаку с большой долей убедительности. И в форме, и в штатском. Ни один из клиентов, с которыми работал Агафон, не успевал усомниться в том, что перед ним не капитан милиции или майор ФСБ, а всего лишь отставной старшина, к тому же с криминалом за душой.
Двое остальных. Луза и Налим, были попроще, в правоохранительных органах не служили, но в исполнительности им не было равных. Оба отсидели по паре лет за хулиганство, попав в хорошие руки, то есть к Курбаши, уловили, что жизнь дается человеку один раз и надо прожить ее так, чтоб не жег позор за бесцельно прожитые годы, убитые на поиск денег на пьянку и драки в подворотнях. Юра сумел донести до их сознания, что высокая идея освобождения человечества от излишних денежных знаков реализуется лишь путем долгого, кропотливого и упорного труда, а те, кто хочет слишком много и сразу, у кого эмоциональное преобладает над рациональным, попадают на кладбище намного раньше тех, кто знает меру в алкоголе, женщинах и трепе.
Сейчас все четверо скромно сидели на стульях и ждали, чем их порадует Сэнсей. Особой радости они не испытывали, ибо имели вполне нормальную сексуальную ориентацию, а то, что им предстояло, могло порадовать только пассивного гомосексуалиста. Естественно, все это следовало понимать не в буквальном смысле, а лишь в том, в каком понимает это великий и могучий русский язык.
Если бы на месте Сэнсея сейчас сидел Фрол или Курбаши, то горе-сыщики испытывали бы настоящий трепет. Сэнсея боялись меньше, но за ним стоял Ворон, личность загадочная и страшная. Все четверо понимали, что стать в этом деле "стрелочниками" - далеко не лучшая перспектива. Впрочем, самого главного, то есть того, что упущенный объект наблюдения найден в разобранном виде, они еще не знали.
- Ну что, господа? - мрачно начал Сэнсей, похлопав ладонью по коричневой папке, в которой лежали материалы, полученные от Ворона. - Прозевали клиента? Прозевали. Причем дважды. На бульваре Декабристов он от вас увернулся и получил какую-то хреновину, а от кого и как, вы не видели - это раз. Ну а в кинотеатре он вас вообще сделал как детей - это два. Но и это была еще поправимая ситуация. Сейчас все куда хреновее и скучнее. Кто-то, видно, более умный и толковый, чем вы, отловил этого господина и сделал из него вот что…
Сэнсей вытащил из папки пакет с фотоотпечатками и вывалил их на стол.
- Полюбуйтесь, мальчики, полюбуйтесь, - зловеще произнес Сэнсей. - Хорошо еще, что фото черно-белые.
- Я извиняюсь, - осторожно проговорил Агафон, - но на этих фотках фиг поймешь, кто это такой. С чего известно, что эта "расчлененка" и наш объект
- одно и то же?
- Вот на этом снимке, - пояснил Сэнсей, - крупно отснята татуировочка. Очень клевая и сложная, такие по зонам не колют. Сделана она в датском "tatoo", когда Ростислав Алексеевич Воинов еще был моряком загранплавания, в 1988 году, как утверждают специалисты. А уж потом, когда господин Воинов загремел по статье за разбой, она вошла в список его особых примет. Конечно, для официальной идентификации личности этого мало, но мы ведь с вами не бюрократы. Тем более что бабушка из 66-й квартиры на Пустырной, 12, как известно, уже опознала Ростика в нашем присутствии.
- Он не один работал, - почти уверенно заявил Гребешок. - Кто-то ему подсказывал. И помогал. Неспроста к нам прицепились около бульвара.
- Неплохая мысль, - одобрил Сэнсей, - хотя и запоздалая.
- А какая разница? - хмыкнул Гребешок. - Мне, например, и так ясно было, что если он опытный, то расколет нас намного раньше. Такого надо не вчетвером водить, а вдесятером. И не на двух машинах или даже трех.
- Насчет всего этого ты не торопись, - заметил Агафон. - Допустим, что гаишников он навел. Но как? У него же сотового не было.
- Да он по телефону-автомату позвонил. Самым обычным образом. Сначала углядел нас, когда мы его пасли в сквере перед облдрамтеатром. А может быть, кто-то из тех, кто к нему подходил, сообщил ему, что за ним хвостят. И
назначил новую точку, на бульваре. Нас, само собой, отсекли. Небось и маневр с кинотеатром могли обговорить, и даже машину на "Марихуанскую" могли подогнать, чтоб он от нас сумел оторваться.
- Может быть, может быть… - барабаня пальцами по папке с документами, произнес Сэнсей. - Одно только непонятно: почему они его потом кончили, и так жестоко?
- Решили, что засланный казачок. Нас, допустим, за чекистов приняли, - предположил Луза.
- Не обольщайся, - хмыкнул Сэнсей, - надо быть полным ослом, чтоб вас за чекистов принять. Ладно, насчет того, отчего его почикали и кто именно, вариантов много. А вот то, что у него в гостиничном номере полмиллиона баксов в "дипломате" осталось, это загадка покрепче и поинтереснее. Кто из вас этот "дипломат" видел?
Гребешок - именно он под видом оперативника заходил в гостиницу - пробормотал:
- Я видел. Но не открывал и даже не трогал. Я только в сумку заглядывал.
- И то приятно. У меня уж опасения возникли, что ты где-то пальчики оставил. Ведь это все могло быть и подставой на нашу контору.
Агафон повертел снимок с общим видом изуродованного трупа, кашлянул и сказал:
- Если это подстава, то очень дурная. По-моему, его вообще какие-то придурки ухайдокали. Непохоже, чтобы кто-то его пытал. Просто мучили для удовольствия и все. Маньячья работа. Садист какой-то поразвлекся. Такого фиг вычислишь, пока сам не попадется. Днем может быть совсем нормальный, а ближе к вечеру на подвиги потянет.
- Слишком просто, - хмыкнул Сэнсей. - Хотя и логично.
- А чего лишнее придумывать? - пожал плечами Агафон.
- Понимаешь, кореш, - Сэнсей щелкнул пальцем по фотографии. - То, что так с человеком могут обойтись маньяки, понятно даже школьнику. Но гражданин Воинов-Лушин, мягко говоря, не их клиент. Маньяки давят детишек, женщин, в крайнем случае юношей. Они народ не самый мощный, на такого паренька, как наш Ростик, да еще один на один, средний маньяк просто не сунулся бы. Конечно, может, у нас по окрестностям какой-нибудь Терминатор разгуливает, но очень это сомнительно. Однако скосить под маньяков могут и вполне здравомыслящие люди. Ради того, например, чтобы правоохранительные и криминальные структуры искали этих липовых придурков, пока здравомыслящие тихо покинут российскую территорию, имея при себе ту самую вещичку, которую кто-то передал Ростику на бульваре Декабристов.
- По-моему, ты перемудрил, Алексей, - возразил Агафон. - Если бы здравомыслящие были, то они прежде всего чемодан с баксами оприходовали, тем более что его искать не надо было.
- А по-моему, - решился вякнуть Луза, - его как раз за чемодан и порешили. Небось должен был на встречу с деньгами прийти, а пришел пустой.
- Помолчал бы? - отмахнулся Агафон. - Сошел бы за умного…
- Сама идейка, конечно, дурная, - с неожиданным интересом произнес Сэнсей. - Но надо вокруг всей этой ситуации немного пошевелить мозгами. Ясно, что пятьсот тысяч баксов он привез не на мелкие расходы. На эти деньги у нас в области пять хороших коттеджей поставить можно. Конечно, он мог быть курьером, который без особого шума и крутой охраны вез бабки для большого человека. Но тогда, извиняюсь, он должен был не оставлять "дипломат" в гостинице, откуда его даже уборщица могла свистнуть, а первым делом забивать "стрелочку" и сдавать груз, потому что при таких деньгах, да еще и чужих, никто спокойно разгуливать не станет.
- Резонно, - заметил Гребешок, - а потому мне показалось, что он про деньги в "дипломате" вообще ничего не знал.
- Ну ты даешь, блин! - скривился Агафон. - Ты бы послал кого-то с такими бабками, ничего не сказав?
- Я еще не дорос, чтоб посылать, - скромно заметил Гребешок, - но иногда бывает лучше, чтобы курьер не знал, что везет.
- Допустим, - веско сказал Сэнсей. - Возьмем это на заметку. Теперь насчет той штуки, которую он заполучил на бульваре. Если кто-то ему ее передал, то пол-"лимона" в кейсе к ней не имеют отношения. Потому что еще товарищ Карл Маркс вывел удивительно умную формулу - "товар - деньги - товар", благодаря которой мы сейчас и колупаемся в нашей родной рыночной экономике. Ясно, хрен бы ему отдали эту фигулину на руки, если бы не получили взамен кейс с баксами.
- Командир, - осклабился Агафон, - умные люди такой бизнес среди бела дня на бульваре делать не стали бы. Потому что денежки счет любят, а товар - качество. Даже если, допустим, качество той штучки, которую Ростик в пакете унес, он смог сразу определить, на глаз, на вкус или по запаху, то баксы надо куда круче контролировать, иначе впарят самоделки и будут правы. Во всяком случае, так, чтобы все на полном доверии, - это несерьезно.
- И какой можно сделать вывод? - по-профессорски спросил Сэнсей.
- А такой, что вещицу господину Ростику могли отдать не раньше, чем к нему в номер зашли специалисты, поглядели бабки, пересчитали…
- …и оставили их на месте? - иронически продолжил Гребешок. - Лажа все это. Эти твои "специалисты" должны были прийти в отель намного раньше меня: пятьсот тысяч сотнями проверить и пересчитать не так-то быстро. Если они не полные лохи, то меньше чем за пару часов не уложились бы. Даже если бы они администраторше заплатили, то все равно стремно сидеть в номере, купюрами шелестеть. Не дай Бог какая-нибудь уборщица старой закалки стуканет! Самое оно было взять чемоданчик, пихнуть его в какую-нибудь сумочку попроще и культурно покинуть заведение. И где-то на родной хате все толково посчитать и проверить. Кстати, если бы они действительно наведывались в этот самый "HOTEL BEREGOVIA" с ведома тамошнего персонала, то после предъявления моей ксивы у этого персонала должны были маленько нервишки заиграть. А они абсолютно не дергались. По-моему, все было проще.
- Как именно? - прищурился Сэнсей.
- Да так. Ростик никому никаких денег не привозил. Это были, скажем так, его личные-кровные, которые он копил детишкам на молочишко. А на бульваре он забирал уже давно принадлежащую ему вещичку. Которая была когда-то на черный день заныкана. Или, наоборот, на очень светлый. Скажем, на случай переезда в США на ПМЖ.
- Вот это вписывается, - одобрительно кивнул Сэнсей. - В коробочку, которую вы у него усмотрели, запросто можно было положить много-много мелких брюликов, смешав их, допустим, для страховки с сахарным песком. А отъезд этого дяди в Западное полушарие мог быть кому-то очень некстати. Вот его и наказали по всей строгости советского блатного закона.
- Вообще-то, - заметил Агафон, которому не очень понравилось, что версия Гребешка, то есть сущего салаги, получила поддержку Сэнсея, - это все клевые рассуждения, только нам-то от этого не легче. Москва опять какие-то заварухи крутит, Ворон им подтягивает, а мы втемную играем хрен его знает в какой бейсбол. Чует мое сердце, Сэнсей-Алексей, что надо нам не маяться дурью и не копаться во всем, а свалить куда подальше, пока руки-ноги при себе. Извини, но я откровенно, от души.
- А что, откровенность не наказуема, - осклабился Сэнсей. - Изложи подробнее, может, придем к консенсусу…
- Давай спляшем от Гребешковой версии. Все по делу, убедительно и
толково. Если этот самый Ростик рванул когти из столицы, захватив с собой трудовые сбережения, и решил по дороге в Штаты заехать в нашу родную область, дабы прибрать, условно говоря, брюлики, то, надо думать, в газеты объявления не давал. Согласен?
- Как дважды два, - кивнул Сэнсей.
- Однако нам приходит команда его вести, не брать, а только тихо смотреть, куда он пойдет, с кем повстречается. И Ворон, как я уловил, насчет того, чтобы его сцапать, отвезти сюда, в "Куропатку", и допросить по делу, был против. Так?
- В натуре. Дальше валяй…
- О том, что из нас топтуны никакие, ты ему докладывал? Докладывал, хотя Ворон не лопух и сам бы мог догадаться. Однако же он погнал волну: "Делай, блин, и не выступай!" Кроме как подставой это ничем не пахнет. Спалить нас Ворон хочет.
- Пока, братан, - нахмурился Сэнсей, - это дешево смотрится. В принципе Ворон, если очень захочет, может нас пописать даже без повода. Тихо, мирно и подальше от "Куропатки", где за нас случайно сорок бойцов заступиться могут. И сделать это так, чтобы мы не заподозрили ничего. Чтобы, скажем, Федя, который за меня останется, его напополам не разорвал по неграмотности. Да и вообще… На фига ему все это затевать?
- Да потому, Алеша, что мы ему нужны как козлы отпущения. Прикрытие мы для него. Скажем, попросила его Москва постеклить слегка за Ростиком, поглядеть, откуда он брюлики вынет, а потом взять с камнями и купюрами. Логично, командир?
- Около того.
- Ворон, узнав, что у него такой ценный кадр на территории появится, решил маленько набарахлиться. А нас подставить. Вот, мол, эти лохи упустили, я ни при чем. Хотя, может, у него другая команда ходила за Ростиком…
- Понял, - оборвал Агафона Сэнсей. - Все умно, только одно невпротык: чемодан с баксами. Его надо было прибрать, а не отдавать ментам в качестве вещдока. Или тут другая игра, по другим козырям. Короче, у нас словоблудия до хрена, а толку - чуть. Насчет идеи слинять, считай, что я не слышал. Во-первых, это не так-то просто, а во-вторых, западло. Сами себя и подставим, если на то пошло.
Он очень нехорошо посмотрел на Агафона, словно бы договаривая мысленно: "А задумаешь, сучара, сам ноги сделать - я их тебе вырву и спички вставлю!"
С удовольствием отметив, что Агафон от этого взгляда поежился, Сэнсей продолжил:
- А вообще, мужики, пора думать над тем, где и как искать. Нас простят, если мы хотя бы "хвост" ухватим. А если по ходу дела определим, что нас действительно подставляли, то можем и сами в игрушки поиграть…
"Парк горького пьяницы"
Городской Парк культуры и отдыха имя пролетарского писателя никогда не носил. Это в Москве был ЦПКиО им. А.М.Горького, чтобы отличать его от других ПКиО типа "Сокольников" и "Измайлово", а тут, в облцентре, других парков культуры и отдыха не было.
Старожилы, утирая ностальгическую слезу, утверждали, что перед войной и даже после войны это было вполне приличное и культурное место. Более того, многие из особо ностальгирующих утверждали, что именно здесь, в Парке культуры и отдыха, они ощущали себя гражданами страны победившего социализма.
Парк был разбит на окраине города. Сейчас в это не верилось, потому что давно все привыкли считать этот район почти что центром. По призыву партии, комсомола и профсоюзов рабочий класс ежедневно выделял по триста человек на благоустройство парка, которым сохранялась зарплата по основному месту работы. Производственную норму за того, кто трудился в парке, выполнял коллектив его бригады. Трудились ударными темпами, на субботники и воскресники туда сходилось почти все трудоспособное население. С оркестрами, песнями, знаменами, лозунгами и транспарантами: "Возведем очаг социалистической культуры!", "Долой старорежимную пьянку - даешь культурный досуг!", "Парк культуры - пролетарский удар по мракобесию и поповщине!".
Каких только чудес не было в Парке культуры! И парашютная вышка ОСОАВИАХИМа высотой в двадцать метров, и стрелковые тиры, где можно было от души пострелять из малокалиберной винтовки по силуэтам буржуев, белогвардейцев и фашистов. И карусели-качели для детей, и почти настоящие "виражные самолеты", "мертвые петли" и "иммельманы". Пруд с лодками и водяными велосипедами, а также дощатым бассейном с восемью плавательными дорожками. Клумбы с цветочками и гипсовыми вазами, подстриженные шпалеры кустов, деревья, аккуратно побеленные на метр от земли, желтые скамеечки и симпатичные чугунные урны. Можно было сразиться в шахматы, шашки и домино, попить пива или лимонада, чайку с баранками. Зимой по парку были проложены освещенные лыжные трассы, работал каток, где иногда играл духовой оркестр. Для детишек устроили деревянные и снежные горки. На эстрадах выступали лекторы и массовики-затейники, артисты из областной филармонии и самодеятельности. Кино показывали: "Чапаева", "Трактористов", "Волгу-Волгу", "Цирк", "Вратаря", "Ленина в Октябре", "Александра Невского". Под Новый, 1941 год даже карнавал провели с елкой и фейерверком…
В войну парк сильно сдал. Гуляли тут мало. Военруки из средних школ выводили сюда старшеклассников заниматься военным делом, в бывшей дирекции разместили штаб МПВО города. Правда, воздушных налетов на город во время войны не было и бомбы в парк вроде бы не падали, но все-таки у тех, кто вернулся в родной город после войны, парк вызывал горечь.