- Поехали, - и добавила по-русски, - нытик!
В "Концептуалах и маргиналах" все было, как я и предполагала: нехватка света, спертый воздух и толпа знакомых друг с другом бездарностей. Словом, теплая атмосфера взаимопонимания и взаимовосхваления. У входа я еле-еле добилась от фейс-контроля, чтобы Чингьяле пропустили: для этого притона он выглядел компрометирующе приличным человеком, даже в нынешнем своем состоянии умопомешательства. Зайдя в зал, Микеле остановился, как вкопанный и срывающимся голосом спросил:
- Неужели этот ублюдок решился привести сюда даму? - глаза Чингьяле горели в полутьме, как у кошки.
Я засмеялась:
- Это еще не самая ужасная тусовка в Москве. Но вы правы, здесь Табуреткин если и появился, то ненадолго. Элеонора не могла плениться здешней газовой камерой. Давайте обойдем зал, так, на всякий случай, не у стойки же нам сидеть?
И мы побрели вдвоем по небольшому полутемному пространству, периодически наклоняясь, чтобы взглянуть в лицо очередной золотистой блондинке или бородачу с трубкой. Блондинок в зале было предостаточно, а бородачей с вонючими муншдтуками в зубах - еще больше. Через полчаса и я, и Микеле пропахли "Житаном" и капитанским табаком так, точно полгода проплавали на сейнере: я - матросом, Чингьяле - юнгой. И ощущали мы себя соответственно: хотелось напиться и устроить дебош, а попавши в отделение, в голос спеть: "Проща-ай, люби-имый горо-од, ухо-одим за-автра в море-е-е…" Но все наши мучения пропали втуне: Табуреткина мы не нашли, равно как и Элеонору.
Уже в мутных рассветных сумерках мы поехали еще в одно излюбленное логово российского Казановы, где отчаявшийся Чингьяле съездил по морде бармена, не захотевшего отвечать на наши вопросы. Когда к нам подошел вышибала, я с постной миной подняла руку и показала просроченный пропуск в какой-то из московских журналов, кажется, в "Мир Би Лайн". Его давным-давно забыла у меня одна из пишущих подружек, и с тех пор ксива бессмысленно кочевала из одной сумки в другую. Сейчас, при обычной для баров плохой освещенности название на латинице и мощный штамп в углу выглядели весьма солидно, поэтому я продемонстрировала бесполезную картонку так, точно она была выдана майору милиции Анастасии Каменской, и рявкнула: "Не связывайтесь с Интерполом, мальчики!". Микеле за моей спиной смачно выругал по-итальянски Божью матерь, которую совсем еще недавно умолял о помощи. Забавная, однако, манера выражаться: вся Италия по любому поводу кроет последними словами всех святых, а особенно Деву Марию! А еще считается, что их нация - самая богобоязненная в мире. Но в данный момент это была удачная реплика: никем не понятые слова Чингьяле оказали на публику потрясающее действие, и нас отпустили подобру-поздорову. Преследуемые мрачными взглядами посетителей и персонала, мы гуськом вышли из "проваленной явки". Ни радистки Кэт, ни профессора Плейшнера. Увы, мы снова зря рисковали здоровьем.
Больше я ничего придумать не могла, мы оба пали духом, и Микеле повез меня домой на такси, тащившемся по предрассветным улицам медленно и печально. С неприятным предчувствием очередной катастрофы я попрощалась с Чингьяле, который от волнения и бессонницы стал похож на Пьеро с перепою, и направилась домой. Отключив все, что могло бы звонить, пищать, самопроизвольно включаться и издавать звуки громче Прудонова сопения, я рухнула в сонный омут.
Днем, проснувшись не от звонка, не от стука в дверь, не от криков: "Помогите, убивают!", а исключительно по доброй воле, я приободрилась. Наконец-то, несмотря на сбои в режиме, мне удалось выспаться. Смерть Дармобрудера, конечно, случилась не к добру, но все равно новому директору без меня не обойтись, кто бы он ни был. Даже Жрушко. А если Эму задумает ставить мне палки в колеса по поводу командировки, давить на психику, грузить работой, то я пущусь на беззастенчивый шантаж: либо предоставьте мне такие и сякие льготы, либо откажусь работать вообще! То-то будет весело, то-то хорошо для владельцев "Комы" разбирать служебные конфликты накануне выставки! "Нет", - думала я, пожирая тосты с маслом, - "Я своего добьюсь! И в Италию съезжу, и роман с обаяшкой Кавальери у меня непременно случится, выдающийся и неординарный! А кстати, где мой менестрель?" Франческо не было, но я понимала, что он появится непременно: надо же ему узнать, как я пережила удар основоположником буддизма, нанесенный моей бедной головушке.
На работу я позвонила уже вечером, и голосом умирающего лебедя, который раздумал петь лебединую песню, произнесла:
- Верочка! Это Софья! Горе-то какое! Как вы там?
Далее примерно полчаса я не вступала в разговор, и даже не особо прислушивалась к причитаниям секретарши. Девочка она славная, но на известие об убийстве все славные девочки реагируют одинаково, а некоторые даже до самой старости: крики, стенания, "ой, что теперь будет", "какой ужас" и прочие нехитрые фразы, выражающие скорбь пополам с потаенным восторгом от собственной причастности. Пока Верочка перебирала весь ассортимент, я успела покурить, сделать себе еще чашку кофе, надеть теплые носки и просмотреть журнал "ТВ-парк" на следующую неделю. В завершение разговора мне было дано множество советов по поводу лечения сильных ушибов, а Жрушко, наконец-то проспавшаяся после того кофеечка и выползшая на служебные галеры, самолично порекомендовала посидеть дома пару дней, лелея свой ушибленный затылок. Я искренне согласилась.
До чего приятна возможность ничего не делать в рабочее время! Блаженство, усугубленное сознанием, что все остальные пашут безвылазно! Я, позевывая, побродила по квартире, поиграла с компьютером в ма-джонг, от души разложила пасьянс "Осажденный замок", приготовила себе перекусить, а потом вдруг ощутила прилив активности и решила сходить в мастерскую, забрать сумку из ремонта.
Люблю сумочки, которые женскими можно назвать с изрядной натяжкой - потому что это унисексуальные, вернее, асексуальные научно-хозяйственные баулы. Вечно в них лежат тонны книжек, купленные по дороге продукты, вот ручки и не выдерживают. Мастерская была через дорогу, поэтому я не стала беспокоить Оську просьбами о сопровождении: не может же проклятый убийца и злодей караулить момент моего пробуждения на лестничной площадке. Выдавая мне заскучавший по хозяйке баульчик, приемщица попеняла на мою рассеянность: оказывается, дедушкин дневник все это время куковал в старой сумке, во внутреннем отделении, застегнутом на молнию. Когда я сдавала занемогший саквояжик в мастерскую, даже и не заметила, что не все оттуда вытряхнула - книжечка-то легкая. Оставшаяся часть дня тянулась медленно-медленно. Кавальери не звонил, Оська - тоже. Я вспомнила недавнее свое обещание накормить Иосифа и Даню пирогами и принялась за стряпню. С одной стороны, мучное портит все, кроме настроения, с другой стороны, слово надо держать, особенно если больше нечем заняться.
В Оськину дверь я звонила локтем, потому что руки у меня были заняты пирогами, целыми двумя. Гершанок открыл сразу же, в зубах у него был карандаш, а за ухом - зажженная сигарета. Я, к счастью для моего приятеля, ничего не пыталась объяснять на словах: молча вошла, поставила оба блюда на тумбочку в прихожей, достала огнеопасное "украшение" из рыжей Оськиной шевелюры, потом - карандаш из его рта, после чего так же молча показала ему оба предмета и покачала головой. Иосиф тоже разыграл что-то вроде пантомимы, выражавшей недоумение, благодарность, извинения и приглашение войти.
В комнате, согнувшись над журнальным столиком, сидел Данила. Перед Осиным приятелем лежало два крошечных листочка бумаги, и он сосредоточенно пялился в них, обхватив голову обеими руками. Услышав мое: "Привет тебе, о мудрейший!", Даня вскинулся и посмотрел на меня затуманенным взором, с трудом осознал, кто перед ним, и наконец выдал:
- О, Соня пришла!
- Дань, - озабоченно присел рядом с товарищем Ося, - ты отвлекись на минутку! Соня пришла, пирогов принесла! Чай будешь?
- Я? - Данила оглядел нас прозрачными глазами, такими задумчивыми, словно в него вселился марсианин, а прежняя личность так и не выехала, - Да-а… наверно…
- Да-аня!! Сориентируйся! - взвыл Иосиф и защелкал пальцами перед носом друга, погруженного в себя, словно батискаф - в Марианскую впадину, - Хватит медитировать! Чай будешь, или кофе, говори!
- Кофе, - опомнившись от Оськиных воплей, боязливо согласился Даня, - Ты чего орешь?
- Вот послушай! - гневно заговорил со мной Гершанок, - Пришли мы вчера вечером, он решил у меня переночевать. Выпили чаю, обсудили твоего странного преследователя, покурили… Ну, думаю, спать пора! А этот как вскрикнет: "Да, конечно же!", потом как стукнет себя по лбу кулаком, аж все загудело! И убежал на кухню. Я сперва вокруг ходил, разузнавать пытался, боялся, что он сбесился. Потом мне надоело все до чертиков, да и глаза слипаются, я и залег спать. Сегодня утром встаю, а он сидит себе, как йог. Даже не знаю, ложился ли он вообще. На кафедру он не пошел, на занятия - тоже, и в магазин за продуктами не сходил, хоть я его и попросил по-хорошему, без рукоприкладства. И до сих пор слова внятно не сказал. Я его убью, если не заговорит! Тоже мне, человек дождя!
- А может, облить его холодной водицей? Из ведра? - предложила я, гадко хихикая, - Или давай я сварю ему супчик по эксклюзивному рецепту тети Жо: капуста, морковь, гречка и дешевая рыба, лучше минтай, обжариваются до почернения и варятся в двадцати литрах воды со специями, десятью дольками чеснока и пятью нечищеными луковицами. Эта отрава является не только древним бактериологическим оружием, но и отменным средством шоковой терапии.
- Да подождите, наконец! - взвился Данила, отмахиваясь от наседавшего на него разъяренного Гершанка, - Хватит пугать, не на того напали!
- На того, на того, - мстительно заверила я и обернулась к Оське, - Вяжи его, а я сварганю средство пытки имени моей тетушки Жози Троглодидзе!
- Сдаюсь! - Даня поднял руки, - Дайте хоть объясню, до чего я додумался.
- Ну что ж, попробуй, - проворчал Иосиф, отправляясь на кухню, - Только не начинай без меня. Я чайник поставлю и вернусь.
* * *
Гершанок уже вернулся, а я все медлил с разъяснениями. Соню я знал давно, больше, правда, по Оськиным рассказам. И мне она казалась вполне обаятельной малявкой. А после вчерашнего инцидента я здорово испугался за ее жизнь. Видя, как спокойно Соня переживает свалившиеся ей на голову (в буквальном смысле) неприятности, я и восхищался ее неустрашимостью, и злился на ее легкомыслие. При таком отношении к обстоятельствам Софья превратилась в живую (пока) мишень. Притом, что жить под обстрелом, в центре жестокой интриги - удовольствие на любителя! Нормальный человек от такой нервотрепки погрузится в болото депрессии. Отвратительна была сама мысль, что хорошо соображающий негодяй, используя Сонечкино безрассудство, скоро превратит ее из доброй и отважной умницы в истерзанную людской жестокостью стерву. И я знаю, что такое "душевный нокаут", когда привычный мир рушится и выгорает дотла, а ты остаешься в одиночестве бродить по пепелищу. Потому-то и опасался за душевное состояние Сони, сочувствовал ей, и хотел, в принципе, только одного: оградить неосмотрительную девицу от более страшных испытаний.
Наблюдая за "объектом" своего беспокойства, я улыбнулся: какой же она еще ребенок, и к тому же непоседливый! Вон, извертелась вся, как пятилетка на скучном утреннике. Ну, как я буду предупреждать девчонку насчет ее родственников и их сомнительного прошлого? Есть у меня право вмешиваться в ее жизнь? Я даже решить не могу: для Сони знать все - это полезно или вредно? Может, от такого стресса она просто заболеет? Да нет, все-таки, пусть узнает от меня, а не от милиции или сотрудничков, ухмыляющихся в рукав! Приняв окончательное решение, я, наконец, приступил к пояснениям:
- Хочу сказать сразу: доказательств у меня нет, все это - лишь предположения. В одном я совершенно уверен: преступник - не плод буйного воображения. Есть человек, который ищет некую вещь, а ради обретения ее готов на многое. Может, и на убийство.
- Разве босса убили? - изумилась Соня, - А диагноз насчет инфаркта? Разве его можно как-то симулировать?
- Если твой шеф умер своей смертью, от инфаркта, это еще не значит, что его гибель не была спровоцирована внешними причинами. Что мы еще знаем?
- Что там их целая шайка действует! - подал голос Ося.
- Да, преступников как минимум двое, - согласился я, - Один знаком с тобой, Соня, и работает в вашей галерее. Второй - человек со стороны. Ты называла уборщицу, промоутера и компьютерщика в качестве "подельщиков". Думай сама: ни один не мог получить всю информацию о твоем режиме - у тебя же семья пятниц на неделе, а помощь главарю - отравить тебя, обыскать, мыльцевского купидона раскачать - для них вообще задача непосильная. Надо иметь свободный допуск: а) в фонды и б) в кабинеты - твой и шефа, и ключи от всех помещений и запасных входов-выходов - полного комплекта нет даже у уборщицы, и тем более у остальных, в) надо все время в галерее околачиваться и быть в курсе всех дел и планов начальства. Промоутер, как ты говорила, вообще приходит в неделю два-три раза, остальное время в разъездах, компьютерщик появляется только по вызову, уборщица - по утрам и вечерам с тряпочкой шуршит. Они не годятся.
- Да-а, - протянул Иосиф, - Кто же у тебя, Сонь, "топтуном"-то подрабатывал? Он про твои привычки все вызнал, досконально! Наши подозреваемые на сыскарей никак не тянут!
- И еще: приглашение Дармобрудера приехать вечерком с бумажками мог услышать только тот, кто постоянно торчит у его кабинета и знает каждый шаг босса. Короче, это охранник. И ключи у него есть, и он в курсе кто когда придет, уйдет, ну и все такое…
- Скорее всего, - кивнул Оська, - Я заметил: дверь в офис - прямо возле стола секьюрити. Оттуда легко можно слышать, о чем говорят в предбаннике. Шеф мог вызывать тебя, звоня из приемной, а не из своего кабинета, и охранник…
- Нет, он звонил из кабинета! - воскликнула Соня, перебирая в уме какие-то личные информационные источники, - Мне секретарша все в подробностях рассказала. Значит, так: босс звонил из кабинета, дверь в предбанник была приоткрыта, но охранника не было на месте, Дармобрудер его отправил к туалету, дверку отпереть в фонды… - она запнулась, - Боже мой… итальянцы! Значит, кто-то из делегации приехал к шефу и сидел у него, а потом пошел в сортир! А шеф воспользовался моментом и вызвал меня. И если тот самый итальяшка дождался моего приезда…
Нехорошие предчувствия росли, как снежный ком. Вот уже и гости из солнечной Италии попали в число подозреваемых.
- Пока такая картина получается, - произнес Иосиф, рисуя на подвернувшемся клочке бумаги затейливую каракулю на кривеньких ножках, - Секретарша слышала, как Дармобрудер тебя вызвал, но она же тебе сообщила, что охранник - вне подозрений, его в холле не было. А кто именно приезжал к шефу? Она тебе сказала?
- Н-не помню, - от воспоминаний о темном кабинете с мертвецом в кресле у Сони, наверное, по спине мурашки стадами побежали, - то ли Вера не говорила, то ли я не расслышала…
- Ну, Бог с ним, - отмахнулся я, - этот итальянец на злоумышленников работать не может. Он с тобой только что познакомился, и ему известно меньше, чем остальным. Сейчас речь - о той вещи, которую они ищут. Это штука старинная, скорее всего, дедушки твоего. Ее ведь пытались найти внутри его мебели, разбирали ее, обивку порезали, Остапы хреновы. Только это не драгоценности, как мы вначале предполагали.
- А почему-у? - разочарованно протянула Софья.
Ужасно обидно девушке сознавать, что, по-видимому, состояние предков так и не свалится с подобревших небес на пострадавшую Сонину голову. А оно было бы ей очень кстати, это богатое наследство, упрятанное предусмотрительными прадедами от невзгод революционно-военных времен! Ну, хоть бы бриллиантик какой или ожерелье из топазов "глубокого винного цвета"… Эх, до чего же не везет!
- Не будь ребенком! - совершенно в Оськиной манере напустился я на погрустневшую Соню, - Ну, подумай ты головой: рискнул бы человек носить на себе ювелирные ценности, да еще постоянно? А вдруг ограбление? Автокатастрофа? Или просто упадешь, повредишь что-нибудь, да и попадешь в травмопункт? Там же раздеваться надо! Или, думаешь, гипс тебе прямо на рукав наложат? Или насыплют в брючки алебастр, а сверху польют водичкой? Ну какая санитарка устоит против изумруда карат в триста, если он у тебя из… м-м-м… кармана выпадет?
- Не бывает! - коротко отреагировала Софья, останавливая поток моего красноречия, - Таких изумрудов не бывает. В России самый большой изумруд хранится в Оружейной палате, в окладе Казанской Божьей матери. Их там два, по сто с чем-то каратов.
- Выс-сокая вы специалистка, Софочка! - усмехнулся я и посмотрел на Соню незнакомыми глазами, словно видел ее в первый раз.
А она ответила надменным и немножко театральным взглядом, скорее всего, по общей женской привычке. Было видно, как в душе у Софьи растет кокетливое смущение от повышенного внимания давнишнего приятеля, а сейчас к тому же и партнера по расследованию - в общем, совершенно неподходящего объекта для флирта. Никогда еще благонравная Сонечка не проявляла склонности нравиться любому более ли менее симпатичному мужчине, просто так, инстинктивно. Может, ей комплексы мешали? Или инфантильность? Но ведь и я на нее никогда не смотрел таким "особым" взглядом… А Ося ехидно наблюдал и незаметно (как ему казалось?) ухмылялся. Когда молчание стало затягиваться, я кашлянул и закруглил свои рассуждения:
- Итак, драгоценность - штука хрупкая, особенно антикварная. Ее с собой таскать опасно, и на подобную глупость даже профан бы не решился. А ведь ты, Соня, искусствовед. Таким образом, если это не драгоценность, тогда документы.
- Ага, - хихикнула Софья, - Свитки Александрийской библиотеки! Какие-такие архивные реликвии могли у деда сохраниться - это после революции и двух войн, ты что?
- А вдруг? - пожал плечами я, - Но если что-нибудь и осталось, этот тип мог просто приехать к тебе, как к владелице, и получить свою незакатную мечту, по-хорошему сторговавшись. Ты ведь единственная наследница своего деда, все тебе завещано, а не твоей тетке-отравительнице? Кстати, у нее никаких родственных связей с француженкой по фамилии Вуазен не имелось?
- Да нет, вроде, - язвительно улыбнулась Соня, - Мы только с семейкой Борджа контачили, а боле ни с кем! Что же до наследства, то дедуля, действительно, все свое имущество мне завещал. Я архивы тетке передала - мне дедовы бумаги без надобности, а для нее в рухляди копаться - это просто праздник какой-то!
- Вот мы и пришли к последнему объяснению, - хлопнул я ладонью по столу, - Тот самый документ - он не сам по себе ценен, а только для определенных людей в определенной ситуации! А ситуация называется, - и я обвел друзей горящим взором, выдержал эффектную паузу и после нее хрипло выкрикнул, - ШАНТАЖ!!
От моего вопля Иосиф уронил на колени своей бывшей суженой чашку с горячим чаем, и Софья с упоением завизжала.