Глава 6. "Лишь злодеев закоснелых любит"
Сначала парни перепугались, решив, что я ору от боли, потому что здорово обожглась. И каково же было их изумление, когда я начала приплясывать, потрясая мокрым от чая подолом, и выкрикивать бессвязные фразы о том, что отныне я умою тетю Жо и всех иже с нею родственников. Тут на мальчиков снизошел ступор. Иосиф с Даней переглянулись, Оська покрутил пальцем у виска, Данила согласно кивнул, и они вновь обратили ко мне свои огорченные физиономии. Воспользовавшись тем, что привлекла их внимание, я затараторила:
- Это же замечательно! И подтверждает все мои предположения! Я всегда спрашивала тетю Жози: каким образом дед столько ездил по свету, а не провел свою жизнь сидельцем у камина, раз он денег отродясь не имел? На какие шиши он путешествовал, объездил всю Европу и побывал в Африке?
- Может, гувернером работал? - предположил Оська.
- Да нет! - отмахнулась я, - У деда никаких способностей к наукам не было, и он не то что гувернером в приличной семье - он даже брадобреем работать не мог, а зарабатывать не умел никогда. Только почему-то дедуля за границей неплохо жил, прямо шикарно. Шантаж - самое приемлемое объяснение.
- Может, привирал? Знаешь, попытка приукрасить собственную жизнь - ну, хотя бы на словах… - глубокомысленно высказался Иосиф.
Ух, как он меня злит, когда начинает изображать психолога на общественных началах! Я-то знаю: вряд ли дед сильно хвастал, это было не в его характере. На старческий маразм не похоже. Дед, правда, молчал как камень лет до восьмидесяти пяти, и неудивительно: трудные времена его отучили болтать о былом и дамах в обществе случайных собеседников. А потом, после перестройки, моего престарелого родственника прямо прорвало. Дед, конечно, не все мне говорил, я тогда была подростком и интересовалась чувствами несколько - гм! - иного плана. Но все же помню: его воспоминания о путешествиях выглядели весьма… правдоподобно.
Вот я периодически и высказывала в присутствии тети Жо крамольную мысль: дедулю кто-то содержал, боясь разоблачений, либо дед был шпионом, уж не знаю какой державы, мастером, так сказать, политического шантажа. Конечно, тетка всегда принималась квохтать: "Да что ты понимаешь! Да как ты смеешь! Да мы Хряпуновы! Да мы люди, порядочные от рождения! Да мы полны достоинства!" и прочую белиберду в том же духе. А у моей семьи даже фамилия образована от глагола "хряпать", а не от глагола "поститься". Так что, думаю, я оказалась права, а не тетушкины фантазии на тему фамильной чистоты нравов и хронической девственности помыслов.
- Ну, чему ты радуешься? - ласково спросил меня Оська, - Тому, что твой дед был шпион и шантажист? А как же твоя родовая честь?
- Да мне, - взбеленившись, проорала я, - этой честью плешь проели еще в далеком детстве!
Впадать в истерику я не стала, но воспоминания нахлынули… Надо сказать, фамильная честь мне немало крови попортила в свое время. Хряпуновы то, Хряпуновы се, ты должна окончить школу с золотой медалью, поступить в самый престижный вуз, стать Нобелевским лауреатом и выучить все европейские языки еще в детстве, чтобы соответствовать репутации Хряпуновых! А рояль? А рисование? А занятия балетом? Это с моими-то конечностями, каждая на полметра короче, чем требуется? У мамочки, когда они спелась с тетей Жо, любимой книгой стала "Как воспитывали русского дворянина". Там что-то говорилось об умении скрывать свои истинные чувства, для вящей светскости поведения, и потому доверчивые родители стали меня тренировать под спецназовца. Каменное лицо, нечувствительность к боли, умение держать удар, в том числе и моральный - светскую даму из меня сделать хотели. То есть до героизма светскую, вроде той придворной особы, которая померла от разрыва мочевого пузыря, но с церемониала не слиняла. А мне двенадцать лет было, не больше.
После моей реплики у рыжего обалдуя тоже в глазах льдинки появились. Ему, правда пришлось хуже, чем мне: он подолгу жил у друзей, уезжал в другой город, даже пытался завербоваться на север. Ох, уж эти родительские попытки обтесать чадо под свои честолюбивые мечты! Конечно, если предки любят свое дитятко, им еще удастся спасти отношения после неминуемого конфликта. Я-то с родней помирилась! Не сразу, впрочем, лет пять пришлось от них отдохнуть. Бывает и хуже: если ребенок - объект эксперимента, тогда все, семью ждет война до победного конца. Конца всяких отношений.
Иосиф сочувственно кивнул, вспоминая:
- Было дело. Муштровали тебя, конечно, как служебную собаку. За исключением того, что овчарку не заставляют заниматься музыкой и балетом, и еще учить три языка с тремя репетиторами одновременно. Удивляюсь, почему ты вообще из дому не сбежала?
- Я же тоже была перфекционисткой, по молодости лет! - усмехнулась я, - Это уже потом, когда миновал тинейджерский период, пора весенняя, появилась недобрая мысль: а не удавиться ли мне, чем без конца лямку тянуть?
Как странно было тогда осознавать, что жизнь моя не мне принадлежит, а фамильной гордости, которую я обязана поддерживать ныне и присно, во веки веков, аминь. Кстати, именно дедуля первым не выдержал зрелища моих мучений. Он и нашел отличный выход: прямо в моем присутствии начал потешаться над тетей Жо, припоминать разные байки из семейных летописей. Тогда-то и выяснилось, что основная черта Хряпуновых - сибаритство во всех его формах. Кто-то обжорством страдает, кто-то винопийствует, дамы манкируют домашними делами, дети отлынивают от занятий. Так дед спас меня от верного острого переутомления, ставя всех в щекотливое положение своими намеками. Я рассказала парням о характеристике Хряпуновых, бесстыдно разглашенной престарелым шутником к ужасу всех фанаток фамильной чести.
- Откровенный и язвительный старичок был твой дедушка! - восхитился Данила, - Но кого он мог шантажировать? И чем именно?
- Наверное, того самого человека, который его возил ажно по двум континентам? - предположила я, вспоминая длинный список мест, где довелось побывать моему непутевому родичу, - Но имени его он никогда не упоминал. И ни слова насчет дружбы, единства интересов, философских бесед и прочего "слияния в экстазе".
- Может, он у какого-нибудь богача в слугах обретался? - предположил Даня, - А потом твоему деду неловко было сознаться, что он служил дворецким… или лакеем.
- Не думаю! - пожала я плечами, - Ты дедушку не знал. Он так смешно умел описать свои оплошности и непристойные проказы, и смеялся потом вместе со всеми… Ему наше до маразма захваленное дворянство даже приятно было в комическом свете выставить. Остальных Хряпуновых откровенно презирал, за напыщенность. И карьеры лакея дедуля бы не скрывал - напротив, использовал бы как мулету.
- А что известно о таинственном дедулином покровителе? - сосредоточенно спросил Данила, нахмурившись, словно прокурор, - Хоть какие-нибудь данные сохранились? Молод он был, или стар, русский или инородец, дворянин или промышленник? Неужели ничего?
- Я спрошу тетку, она довольно долго в документах копается. Наверняка были и письма, и дневники всякие, - задумчиво протянула я, пытаясь уловить что-то легкое, ускользающее из памяти.
У меня возникло такое ощущение, будто я все время что-то забываю, что-то важное…
- А что с безопасностью тети, как там ее, Невыговоридзе? - опасливо поинтересовался Даня, - Ведь компромат вековой давности в семейный архив мог затесаться. Что у тебя документов нет, преступник понял уже. Он твое имущество - что движимое, что недвижимое - уже облазил. Ему бы за твою родню приняться - давно пора!
- Если мы додумались, то и эта мразь догадается, - испуганно согласился Оська, - Соня, он мог узнать ее адрес?
- Еще как! - вскрикнула я, - Записная книжка в сумке, склерозник у меня на столе, органайзер на бюро - и везде ее телефон, адрес… и записи всякие: "Отдать Жо дедов хлам" и три восклицательных знака. Аллах всемогущий, если он ее еще не убил, я священный хадж совершу, до самой Медины!
- Уймись, - строго приказал Оська, - Не паникуй! Вероисповедание менять незачем, оставайся христианкой и помолчи хоть минуту. Даня, к этой архивистке надо съездить. Хотя бы позвонить для начала, предупредить ее, что ли? Если она нам поверит, конечно, - он вопросительно посмотрел на меня.
Я кивнула и бросилась к телефону. Но кроме длинных гудков так ничего и не добилась. То ли Жозефины не было дома, то ли она была не в состоянии ответить. Сидеть дома, обрывая телефон, и гадать, не случилось ли с ней чего, было невыносимо. И мы поехали к тетке, все втроем.
Был уже вечер, довольно сырой и зябкий. Набежали тучи, время от времени начинал моросить мелкий унылый дождичек, навевая мрачные мысли. Ехали молча, даже не комментируя ошибки других водителей. Чего от мужика за рулем действительно трудно добиться, так это молчаливого снисхождения. Было заметно, насколько все мы встревожены - по тому, что никто не обращал внимания на мелочи: неправильно перестраивающегося водилы, козла, упорно не пускающего нас в левый ряд, еле тащившегося малахольного придурка.
В опасный для родных момент любящим деткам - по законам кино - на ум приходят разные безоблачные воспоминания и переливаются всеми оттенками розового. После чего на глаза хороших девочек наворачиваются слезы, а сердце сжимает тревога. Со мной явно что-то неладно: на ум приходило только, как мама и тетя Жо, стиснув руки, умильно смотрели "Войну и мир" Бондарчука, и их лица горели восторгом. А меня ужасно раздражало, что все персонажи выглядят лет на двадцать старше, чем по роману полагается. Сам Толстой, впрочем, раздражал своим занудством не меньше, чем Бондарчук. Тетка и маман все восторгались, все объясняли глубину, высоту и протяженность русской души, отраженной в… ну, и так далее.
Я и сейчас злилась на тетеньку - за все чохом: за ее беспросветную глупость и снобизм, за то, что по скверной гнилой погоде приходится тащиться к черту на кулички, а Жо, небось, сидит у соседки и заливает им про мировую славу генерала Хряпунова. А тот если чем и прославился, то только тем, что обладал аппетитом Гаргантюа, и потому в старости уже не мог сидеть в креслах, а только на диванах. Кресло его "основных достоинств" не вмещало. В памяти оживали старые конфликты, нервозность росла, в мозгу вырабатывался серотонин, в мышцах - адреналин, для полного набора органических возбудителей не хватало только тестостерона. Кабы мы не подъехали к дому тетки, через пару минут я начала бы подвывать, а то и кусаться.
Да, все оказалось, как мы и предполагали: раскрытая дверь в квартиру, переворошенные вещи, разбросанные бумаги. Посреди этого завала сидела тетя Жо и скулила. Нет, она не рыдала, она скулила, как старая больная псина. Я кинулась к тетеньке, и та скорбно подняла на меня заплаканные, совершенно собачьи глаза. Она, оказывается, горевала по поводу раскиданных бумажек и уверяла, что часть нашего генеалогического древа унесена злобным похитителем и порублена на дрова. Слава Богу, плоть и кости Жози повреждений не имели, а с мозгами у нее и раньше были проблемы. Из теткиного хныканья и причитаний удалось выяснить, что она на минуточку вышла на рынок, а вернулась в уже разгромленные пенаты.
Знаю я эту тетушкину "минуточку" на рынке! Минимум три часа, плюс время, проведенное в беседе с киоскершей "Союзпечати". Возвращаясь из магазина, тетушка всегда беседует с этим кладезем местной информации: у кого что стряслось, где что можно купить, когда наступит конец света и подвезут новые любовные романы. Жозиньку интересует главным образом последнее, но, как все снобы, она под страхом смерти не признается в своих реальных пристрастиях. Именно поэтому о теткином хобби знает вся семья и все соседи. Кстати, киоск виден из окна. Сыщик-маньяк мог удрать из квартиры, узрев неподражаемую, цвета бордо, с обширными полями и ярко-алым бантом, шляпу тети Жо возле будочки. В ней моя эксцентричная родственница выглядит, как гном, превращающийся в подосиновик, но без шляпы она не выходит из дому. Итак, тетушкины привычки злодей тоже изучил в подробностях. Ну и молодец! А ведь мог просто ворваться в квартиру, приложить Жозефину, как меня в галерее, и шарить по углам в полное свое удовольствие. Только у тети череп не такой крепкий, она бы шишкой на затылке не отделалась, пришлось бы в реанимации полежать, месяц-другой. Хорошо, что мой преследователь - не торопыга какой-нибудь, а человек солидный, основательный и боязливый. Только поэтому Жози не опочила на своем бумажном хламе с пробитой головой.
Пока я оторопело слушала тетушкино нытье: все материалы, дескать, пропали, а так хотелось напечатать книжку про род Хряпуновых, можно было и за границей публикнуться, какой-то Феденька ею заинтересовался, потомок хилый - парни бодро осмотрели ворох вещичек и принялись за уборку. Обыск провели на скорую руку, перетряхнули в основном бумаги и носильные вещи. Иосиф, давясь смехом, показал своему циничному приятелю за спиной все еще ноющей пострадавшей ее дивные панталоны - цвета беж, с кружевцами и бантиками на подвязках. Я показала им обоим кулак, вытирая тетин нос своей футболкой.
До чего же мужики нечувствительный народ! Женщина жизнь отдала на систематизацию семейных документов, а они бесстыдно хихикают над ее бельем! Ну, никакого уважения к летописцу… то есть к летописице. Впрочем, я простила этих шалопаев, когда Ося, усадив хлюпающую носом Жози на расчищенный от барахла диван, взял безутешную архивистку за руку и предложил свою бескорыстную помощь:
- Жозефина Георгиевна, давайте я привезу сейчас свой ноутбук, он здорово облегчает работу. Мы подключимся все втроем, а если вы нам поможете - вы ведь многие документы, так сказать, знаете в лицо - то мы управимся за пару дней.
- Если ничего не пропало, можно отдать в переплет, - ободряюще добавил Данила, - У нас в институте есть мастер-переплетчик. И будут у вас не ящики с бумажными стопками, а несколько удобных таких томиков, с картонными переплетами и шифрами. Хотите?
- А можно? - робко спросила тетушка и с надеждой поглядела на нас с Даней.
- Да я пулей! - гаркнул Данила, подхватил меня и Оськин ключ от квартиры, и мы выскочили на лестничную клетку.
А Иосиф остался убирать квартиру и вытирать нос тете Жо. Конечно, это и я бы могла сделать, но было заметно, что увещевания рыжего, широкоплечего, с проникновенными глазами Оси производят на тетеньку более утешительное действие. То есть действенное утешение. Он ей напоминал папочку - Гоги Троглодидзе, который был рыжее моркови до весьма преклонных лет. А может, ее кузена по отцовской линии, в которого тетенька была влюблена юной девушкой - юношу с тем же оттенком шевелюры. В общем, что в лоб, что по лбу: Жози явно не хотела отпускать Оську. И мы ей его оставили, в качестве транквилизатора.
Направляясь за ноутбуком, мы с Данилой немного обсудили нанесенный тетушке Жо урон, пришли к выводу, что вокруг нас хлопочет тип, весьма хорошо осведомленный о семейных делах. А может быть, дальний родственник, крепко обиженный на Хряпуновых и к жалости не склонный. Но и не убийца. Этакий граф Монте-Кристо, предпочитающий обидчиков не убивать, а отнимать у них самое ценное. Но Монте-Кристо понять несложно, а мой мститель в ночи явно не из тюрьмы Сент-Ив удрал, а из психушки на улице 8 марта. И похоже, Данила прав насчет компромата, а Осина идея - составить Жозефине компьютерный реестр бумаг - тоже к месту. Если я попытаюсь раскрасить "белые пятна" на биографии дедушки Хряпунова, у тетки помощи просить - мысль откровенно неудачная. Она циничным очернителям достопочтенного семейства потакать не станет. А так мы втроем перешерстим архив, а Жози пока полежит на диванчике с компрессиком. Главное, она жива и больше для сторонника вендетты интереса не представляет.
Мы с Даней собирали нужные вещи, перебрасываясь ничего не значащими фразами, но я позвоночником ощущала беспокойство. Даже непонятно, отчего. Такое чувство возникает в лифте: едет группа людей, долго едет, и все молчат. Крошечное пространство до отказа забито неловкой тишиной, "попутчики" мысленно ежатся, но заводить разговор или доставать газетку на пару минут глупо, а для стояния навытяжку с отрешенным взором - они такие длинные, эти минуты. Я попыталась изгнать "чувство лифта" - якобы непринужденно болтая. Даня отвечал односложно. В общем, светской беседы не получилось. Не понимаю - то ли он от меня устал, то ли я его раздражаю. Впрочем, одно другому не помеха.
Вернулись мы довольно быстро, тетушка в своей саге о Хряпуновых еще не успела дойти даже до прапрадедушки - предводителя дворянства и непревзойденного охотника на зайцев и местных пейзанок. Удивляюсь я Оське - сидит, слушает, в особо патетических местах кивает! Лично я уже после жизнеописания третьего предка начинаю подремывать. Счастливое сходство Гершанка с папой и кузеном Троглодидзе и интерес к нашим семейным преданиям отвлекали тетю Жо, пока я с Даней рылась в грудах бумаг, изредка обращаясь к тетеньке за разъяснениями. А Иосиф все слушал и кивал, кивал и слушал…
Сделать удалось не особенно много, но завал мы разобрали и разложили по пачечкам - письма, мемуары, дневники, документы о наследствах, купчие-закладные и прочая архивная труха. Данила составил компьютерную опись всех стопочек и пообещал договориться о переплетах и картотеке. Наслаждаться всей этой макулатурой времени не было: Иосиф нам совсем не помогал, а хлама было громадье - в три дня не… ну, в общем. Мы с Даней провозились далеко заполночь и еле-еле отбились от приглашения остаться до утра в гостеприимном хаосе тетушкиной квартиры. Тетка при этом так завлекательно глядела на Осю, что даже нам с Данькой вчуже как-то неудобно стало. Мы с двух сторон взяли рыжую ехидну под белы руки и вывели вон.
Только здесь Оська отпустил вожжи и принялся хохотать. Мы запихнули корчащегося от смеха безобразника на заднее сиденье и отправились домой.
- Ну что? - любезно, но как-то сухо поинтересовался Даня, наблюдая за дорогой, - Узнать что-нибудь удалось?
- Да нет, похоже, - покачала я головой, не отрывая глаз от дороги.
Мне было ужасно неловко. Я впутала в собственные семейные проблемы совершенно постороннего человека - у Данилы наверняка своих дел выше крыши. Естественно, он на мою навязчивость злится. А зачем вообще помощь предлагать, коли тебя ненадолго хватит? Разве у тебя в ногах валялись, просили мою жизнь спасти? Все, решено, я обиделась.